Не шей ты мне, матушка, красный сарафан

Вера Евгеньевна Мосова

Роман «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» является первой книгой трилогии о жизни простой русской семьи Беловых. Он погружает читателя в жизнь уральской глубинки 70-х годов XIX века. Нехитрый быт, заботы и чаяния членов большого семейства, их стремление к счастью и борьба за него, а ещё и старые тайны, всплывающие в самые неожиданные моменты и круто меняющие жизнь героев, – всё это ждёт читателя на страницах увлекательного романа.

Глава 10

Допоздна Маруся с Нюрой рассказывали о своём путешествии. Вернее, рассказывала Маруся, Нюра лишь добавляла что-нибудь. Анфиса с Лукерьей всё повыспросили: как их приняли, чем кормили, богато ли в доме, как слуги себя ведут.

— Ну, что, доченька, — обратилась к Нюре мать, — захотелось тебе там хозяйкою остаться?

— Да какая из меня хозяйка? — отмахнулась Нюра. — Я и приказать-то не умею. Да и со слугами ровней себя чувствую. Это надо барыней родиться, чтоб командовать уметь.

— А из меня бы получилась хозяйка! — подхватила Маруся. — Вот я бы там навела порядок! Они бы у меня по струнке ходили!

Все дружно рассмеялись. Потом Маруся с удовольствием рассказывала про большие богатые дома, церкви и лавки, про Царский мост, про тюльпаны, с которыми Нюра вернулась с прогулки, про седого музыканта и его диковинную балалайку с палочкой. Все с интересом слушали, лишь Нюра сидела в задумчивости и только изредка отвечала на вопросы.

Постепенно жизнь вошла в свою колею. Поездка потихоньку стала отодвигаться в прошлое. Насущные дела способствовали этому. Девушки то работали в огороде, то по дому, а в свободное время читали книги, привезённые от Павла Ивановича. Нередко в послеполуденную жару усаживались они на лавку под тенистой черёмухой, что росла в их огороде, и поочерёдно читали вслух. Выходила Лукерья с каким-нибудь рукоделием и с удовольствием слушала, а иногда и матушка устраивала себе роздых между дел. Они вместе восхищались смелостью капитанской дочки, вставшей на защиту своего возлюбленного. Вместе горевали над судьбою несчастной Марьи Гавриловны, которая по причине жуткой метели была обвенчана с незнакомцем, а потом искренне радовались, что нашла она в Бурмине своего венчаного мужа. Веселились от проделок барышни-крестьянки и были счастливы, когда её загадка благополучно разрешилась.

— Кому-то нравится из барышни в крестьянку наряжаться, а наша Нюра, наоборот, из крестьянок в барыни пойдёт, — рассуждала Лукерья с улыбкой.

— Да! Не ко всем так судьба благоволит! — подхватила Маруся.

— Не завидуй, дочь, нехорошо это, — обратилась к ней Анфиса. — Зависть, она, как ржа, душу выедает. У каждого на роду своё написано, и надо уметь принять это с благодарностью. Не гневи Бога понапрасну. То, что отведено тебе, всё равно твоим будет. А на чужое зариться — грех большой. Лучше порадуйся за сестру.

— А это я так радуюсь! — выкрутилась Маруся.

Теперь у сестёр появились новые темы для бесед. Они порой рассуждали о поведении книжных героев, прикидывали, что было бы, поступи они как-то иначе, чем в книжке прописано. Особенно тронула девушек судьба бедной Лизы. Глаза их были влажными от слёз, когда они прочли, как несчастная бросилась в пруд.

— Вот ведь какой этот Эраст обманщик! — возмущалась Маруся. — Неужто все парни такие? Сначала посягают на девичью невинность, а когда добьются своего, тут же и отворачиваются!

— Ну, может, и не все такие, — отвечала ей Нюра. — Только лучше себя блюсти, не поддаваться греху.

— Помнишь, в прошлом годе Наташку рыжую Тихон Сивков обрюхатил? Он потом женился на ней, отец его заставил, а пересудов-то сколь было!

— Ну, да, помню, но он ведь с Лизой Марамзиной гулял тогда, а жениться на другой пришлось.

— А Лизу-то её отец тут же за кушвинского приказчика отдал, — начала вспоминать Маруся, — и, поговаривают, ребёночек у неё тоже раньше сроку народился. Тихон-то наш и тут поспел!

— Выходит, что парням всё равно, с кем гулять-миловаться? Хоть и с двумя сразу? А как же любовь тогда?

— Да промежду ног у них вся любовь! — зло бросила Маруся.

— Нет, мой Алёша не такой, он любит меня, — растерянно произнесла Нюра.

— Ага, ты доверяй, сестрица, но ухо держи востро!

— А чего ж ты так раскипятилась-то? — удивилась Нюра.

— А ничего!

Тут к ним прибежал Василко. По его хитрющему взгляду Нюра сразу всё поняла.

— Ну, говори, с чем пожаловал, — с радостной улыбкой спросила она.

— Там, за огородами, ждёт тебя Алёшка, спрашивал, не выйдешь ли к нему.

Нюра опрометью бросилась к милому, было и радостно, и боязно. Он стоял, навалившись на прясло¹¹, и держал во рту какую-то травинку.

— Ну, здравствуй, красавица моя! — попытался он обнять её.

Нюра резко отстранилась, вдруг увидит кто.

— Похоже, я уже и не люб тебе после жениха-то, — с обидой в голосе сказал Алёша.

— Как ты можешь так думать? Негоже нам среди бела дня с тобой обниматься, я всё-таки невеста просватанная. Не ровён час, увидят да тятеньке расскажут — не сдобровать мне тогда.

— А когда стемнеет, сможешь? Приходи сюда ночью, я ждать буду. Я только на денёк выбрался из лесу с тобой повидаться, завтра обратно отправляюсь.

— Я постараюсь, Алёшенька. Отца дома не будет, он с братьями в ночное собирался, а сейчас я побегу, пока меня не хватились.

— Я буду ждать тебя в полночь!

До конца дня Нюра пребывала в тревожном ожидании. И с милым повстречаться ей хотелось, и страшно было. Да и день тянулся медленнее, чем обычно. Вечером они с Марусей пригнали коров из пасева, полили капусту на огороде, помогли матери с ужином, собрали туесок еды мужикам с собой в ночное. Вот уже и отец с братьями уехали, и спать все улеглись, и в доме тишина, а за окном всё не темнеет. Светлая июньская ночь — плохая подруга для тайных свиданий. Нюра лежала, прислушиваясь, все ли заснули. Тихо в доме, только ровное сопение спящих домочадцев слышится. Осторожно, чтоб не скрипеть половицами, пробралась она на цыпочках к двери, тихонько отворила её, вышла и с замиранием сердца спустилась с крыльца. Пробралась к воротам, с трудом отодвинула тяжёлый баут¹² и выскользнула со двора. Сердце бешено колотилось в груди, когда она бежала пустынным проулком вдоль огородов. Вот уже и милый её Алёшенька шагнул навстречу, широко раскинув руки, и она, забыв обо всём на свете, окунулась в его тёплые объятия. И снова сладкие поцелуи, и снова уходящая из-под ног земля да тихий шёпот милого друга — вот и всё, что было в мире сейчас, а больше ничего и не существовало.

Они опустились на мягкую траву и сидели, обнявшись. И никакие слова не нужны были, каждый слышал стук сердца другого и желал только одного — чтоб сердца их всегда бились рядом. Так ли уж многого желали они от жизни? Но даже и эту малость не хотела им дарить судьба.

— Расскажи-ка мне, Нюра, как твоя поездка? Не обижал ли тебя твой жених? — спросил Алёша с затаённой в голосе тревогой.

— Не переживай, родной, он был добр ко мне, всё было хорошо.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе понравилось быть с твоим женихом? — слегка задиристо спросил Алексей.

— Мне было очень тоскливо без тебя, Алёшенька!

— И ни разу не возникло желания пойти за своего богатея? — пытливо выспрашивал он.

— Ну, что же ты такое говоришь? Как можешь ты думать такое? Мне ведь, окромя тебя, никто и не нужен.

И снова объятия, снова поцелуи, от которых так кружится голова. И вот земля уже поплыла куда-то, и голова вдруг оказалась на мягкой подушке из клевера, трава слегка щекочет шею, и под спиною чувствуется крепкая рука друга. А другая его рука вдруг оказывается под сарафаном, и тело пронзается сладкой дрожью. И томно, и страшно. Что же он делает? Возможно ли такое? Вот уже гладит он её колено, вот продвигается выше…

И вдруг в голове всплывает: «Эраст!»

Нюра мягко отталкивает руки любимого:

— Не спеши, родной, я ещё не жена тебе!

— А как же я могу не спешить, когда тебя другому отдают. Я хочу, чтоб ты была только моей.

— Я и буду только твоей, обязательно буду, когда… когда обвенчаемся. Отпусти меня сейчас, мне домой пора.

— Для богатея своего себя бережёшь?! — совсем неласково крикнул ей любимый.

Сердце оборвалось у Нюры в этот миг, и она со всех ног бросилась бежать к дому, не разбирая дороги и спотыкаясь.

На завалинке сидел дед Степан, словно её дожидался.

— Присядь, внучка, отдышись, — сказал он ей. — А я вот сижу тут и думаю, пошто же у нас ворота не заперты? Знать-то сильно приспичило кому-то из дому сбежать.

Нюра молча села рядом, дед обнял её, и тут слёзы обиды хлынули из её глаз. Она никак не смогла сдержать их. Хоть и понимала девица, что Алёша не желал обидеть её своими словами, что это боль его прорвалась в них, что по-прежнему любит он её, а всё равно было как-то нехорошо на душе.

— Ну, что, гулёна, на свиданье бегала? — ласково спросил дед.

Она в ответ кивнула.

— Любовь, значится? А с женихом-то как же нам быть?

— Не знаю, дедушка, — всхлипывала Нюра.

— Жених-то твой совсем тебе противен али как? — обеспокоенно спрашивал дед.

Нюра задумалась. Ничего плохого не могла она сказать про Павла Ивановича, кроме того, что она просто не любит его.

— Настолько он тебе не люб, что и жить с ним невмоготу будет? — продолжал выспрашивать дедушка. — Чем же он плох-то так?

— Да нет, дедушка, он хороший, добрый. Кабы я допрежь Алёшу не встретила, может и с Павлом Ивановичем была бы счастлива.

— А, может, еще и будешь счастлива? Это кровь в тебе сейчас играет молодая, а повзрослеешь и поймёшь, что отец с матерью только добра тебе желают. Ты, девонька, главное — глупостев не наделай, а жизнь, она разберётся, что к чему, она всё расставит по своим местам.

Вдруг в воротах неслышно появилась Анфиса:

— И чего вы тут бу-бу-бу устроили, спать людям не даёте?

— Да вот, я, как всегда, бессонницей маюсь, а тут внучка вышла по нужде, мы и заболтались, зарю дожидаемся, — ответил дед.

— Тебя, Нюрка, то не добудишься, то ты сама другим спать не даёшь! — заворчала матушка. — А ну-ка, марш домой! А вы, тятенька, тоже хороши, затеяли тут посиделки!

Дед Степан поднялся со словами:

— Пойдём внучка, попробуем заснуть, пока совсем не рассвело. А то мы с тобой и впрямь неправильно ведём себя, людям спать не даём.

Нюра послушно отправилась за дедом. Только разве ж заснёшь после такого? Она лежала и вспоминала своё ночное свидание в мельчайших подробностях. И чего это она на Алёшеньку обижаться вздумала? Ясно же, как божий день, что он истосковался по ней. Он сомневается в её верности. А как же иначе? Ведь она же ездила не к тётке в гости, а к жениху! Он, бедный, может, извёлся весь от ревности, а она убежала, да ещё обиделась. Теперь опять тосковать будут оба. А может, не стоило его отталкивать? Отдалась бы своему чувству, уступила. Может, и лучше бы всё разрешилось. Разве Алёшенька бросил бы её, как Эраст бедную Лизу? Пали бы тятеньке в ноги, повинились да и попросили родительского благословения. Ну, поругался бы он, пусть даже выпорол её, а потом и благословил. Куда б ему было деваться-то? Ради счастья можно и через срам пройти. Но что-то всё-таки подсказывало ей, что поступила она правильно.

Примечания

11

Пря́сло — изгородь из длинных жердей.

12

Бау́т — металлический засов в форме длинного болта