Не шей ты мне, матушка, красный сарафан

Вера Евгеньевна Мосова

Роман «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» является первой книгой трилогии о жизни простой русской семьи Беловых. Он погружает читателя в жизнь уральской глубинки 70-х годов XIX века. Нехитрый быт, заботы и чаяния членов большого семейства, их стремление к счастью и борьба за него, а ещё и старые тайны, всплывающие в самые неожиданные моменты и круто меняющие жизнь героев, – всё это ждёт читателя на страницах увлекательного романа.

Глава 9

Перед отъездом гостей Павел Иванович пригласил Нюру к себе в кабинет. С замиранием сердца вошла она туда и огляделась. Около окна стоит тёмный стол, обтянутый сверху зелёным сукном. Возле него — того же дерева широкий стул с подлокотниками. У одной стены — шкаф с книгами, а у другой — массивный кожаный диван с высокой спинкой и валиками. Увидев, как она внимательно осматривается, жених пояснил:

— Эту мебель я вывез из отцова кабинета в нашем тульском имении. Почему-то было жаль оставить всё это там, где поселятся чужие люди.

— Вы очень любили своего батюшку? — неожиданно для себя задала она вопрос.

— И матушку тоже, — ответил он. — Только со всей полнотой осознал это, когда остался совсем один.

Павел Иванович жестом предложил ей сесть на диван, себе подвинул стул и сел напротив. Ей почему-то вдруг стало тревожно. Что же он надумал?

— Аннушка, мы сегодня расстаёмся, и я полагаю, надолго, — начал он разговор. — Я хотел бы дать тебе кое-какие книги. Я понимаю, что дома у тебя не так уж много свободного времени, но всё-таки хочу, чтобы ты их почитала. Это наши русские писатели: Пушкин и Карамзин. Если книги тебе понравятся, то я пришлю ещё, или сам привезу при оказии.

Он указал рукою на стол, где лежали два тома.

Она кивнула в ответ.

— Я надеюсь, что тебе хорошо погостилось у меня, и желал бы, чтобы до свадьбы ты приехала сюда ещё хотя бы разок. Конечно, это очень далеко, и дорога нелёгкая, поэтому я не настаиваю, но при первой же возможности постараюсь приехать сам.

Она опять молча кивнула.

— Я буду скучать без тебя, — вдруг с нежностью в голосе сказал он, беря её руку, потом склонился над рукою и поцеловал её.

Нюра растерялась, она слышала, что у господ принято целовать дамам руки. Но чтобы ей?! Она не знала, как себя вести, что сказать. Снова её пронизало то чувство страха, с которым она сюда приехала два дня назад. Павел Иванович поспешно встал со стула, словно сам испугался своего поступка. Нюра поднялась, стараясь не смотреть на жениха, он подал ей книги и проводил из кабинета.

Вскоре гости были готовы к отъезду: лошади запряжены, сундук установлен на задок коляски. Кухарка вынесла корзину с пирожками и бидон кваса в дорогу. Нюра уезжала с лёгким сердцем — душа её рвалась домой. Марусе, напротив, вовсе не хотелось покидать большой город. Отец был серьёзен и сосредоточен, внимательно слушал советы кучера, как лучше выехать из города. Вот, наконец, расселись, попрощались и тронулись. Павел Иванович с грустью смотрел вслед отъезжающей повозке.

— Интересно, жених твой и в самом деле печалится, что ты уезжаешь, или только делает вид? — спросила сестру Маруся, как только они отъехали.

Нюра не ответила, ей не хотелось обсуждать эту тему.

— Вчера он получил письмо от какой-то дамы, — продолжала Маруся.

— А ты-то почём знаешь? — заинтересовалась Нюра.

— А я приняла это письмо от посыльного, когда вы гулять уходили. Звякнул колокольчик, я и отворила дверь. Хозяина дома нет — слуги и не торопятся. Жаль, письмо запечатано было, а то бы я обязательно прочла!

— А почему ты решила, что оно от дамы?

— Так я понюхала — духами пахнет! — воскликнула Маруся. — Совсем как вчера от одной сударыни, которая прошла мимо, когда мы со службы возвращались. И почерк такой красивый! Но тут вышла горничная и забрала у меня письмо!

Рассказ сестры почему-то опечалил Нюру. Ей вовсе не хотелось верить, что у Павла Ивановича может быть ещё какая-то женщина. И всё же на душе стало немного тоскливо. Что это с ней? Неужели жених стал волновать её? Нет, ей никто не нужен, кроме Алёшеньки! И, даст Бог, они скоро опять свидятся. Но мысли её нет-нет, да и возвращались к Павлу Ивановичу, к воспоминаниям о двух очень насыщенных событиями днях, проведенных в Екатеринбурге.

А жених её в это время сидел в саду под яблоней с письмом в руке. Только сейчас он удосужился распечатать его и прочесть. Амалия упрекала его в охлаждении чувств и приглашала к себе на Троицу. Хорошо, что он не стал читать письмо сразу, как получил, иначе весь день вчера чувствовал бы себя виноватым, зная, что его ждут. Связь с красивой вдовушкой тянулась уже почти год. Несколько раз пытался он порвать с ней, но никак не получалось. Она крепко уцепилась за завидного жениха и не желала его отпускать. Поначалу она казалась ему милой и беззащитной, их сблизила некоторая схожесть судеб. Но потом всё отчётливее стала Амалия напоминать ему первую жену. Он ждал тепла, доверия, душевности, которых не получил в первом браке, но и она не сумела дать ему это. Он помнил, как дружны были его родители, как матушка во всём поддерживала отца, и очень хотел, чтоб в его доме жила большая дружная семья, чтоб раздавались звонкие голоса детей, чтоб царили здесь покой и счастье. Ему нравились большие дружные семьи, которые он часто встречал в среде простого люда. Дочери, воспитанные там в строгости и почитании родителей, становились потом хорошими жёнами. Вот и семья Беловых, где он нередко останавливался, разъезжая по своим конторским делам, привлекла его. Мысль взять себе в жёны простую, не избалованную богатством девушку, пришла ему неожиданно. Он уже давно не грезил о всеобъемлющей любви, не желал никаких сердечных мук и терзаний. Ему просто нужна была крепкая семья и здоровые наследники.

Сейчас он сидел в своём живописном садике и чувствовал непонятную тоску. Неужели эта простая, полуграмотная девушка смогла завладеть его сердцем? Он вспоминал, как мило она краснела, смущаясь, как робела перед ним поначалу, как дрожала её рука, когда она шла рядом, опираясь на его руку. Он заметил восторг в её глазах, когда она приняла от него букет тюльпанов, тревогу за него, когда он, мокрый, выходил из пруда с парнишкой на руках. Видел, как самозабвенно обращалась она к Богу, стоя в церкви, и губы её шевелились. Хотел бы он знать, о чём она с ним говорила, чего просила в тот миг. Павел Иванович был абсолютно уверен, что союз их должен построиться исключительно на взаимном уважении и доверии, и не более того. Но стоило ей уехать, и он уже начал тосковать. Не ожидал он такого поворота, потому и сидел сейчас в недоумении. Эх, Аннушка, Аннушка…

В не меньшем недоумении возвращалась домой и его невеста. И чем дальше уезжала она от большого города, тем отчётливее понимала, что домой возвращается уже не той прежней Нюрой, а будто другим человеком. Её недавний мир был ограничен домом, семьёй и знакомыми с детства картинами лесов и полей. Теперь же в её душе был совсем иной мир, границы которого значительно расширились. Она окунулась в другую жизнь, о которой прежде и не подозревала, напиталась другими эмоциями, звуками, запахами. Она увидела, познала и вобрала в себя много нового и непередаваемо интересного. Звуки скрипки, не смолкая, метались в её душе, рыдали и пели, словно неведомый смычок касался её тонких струн. А мимо неё опять плыли берёзки да ели, облака бежали по небу вслед за коляской, и ясное солнышко слепило глаза.

— Интересно, что сейчас маменька делает там без нас? — произнесла в задумчивости Маруся.

— Наверное, она в огороде сейчас, с Лукерьей грядки полют, — так же задумчиво ответила ей Нюра.

— Ты что! Сегодня ведь Духов день! Забыла? Земля — именинница!

— Точно! Совсем запамятовала! Значит, отдыхают, у самовара сидят, пироги едят.

— Вот бы сейчас, как в сказке, оказаться дома, а не трястись по этим дорогам, не дышать пылью.

— Вот чугунку построят, — вмешался в их разговор отец, — тогда и будем часто к Нюре в гости ездить. И быстро! Говорят, на паровозе не два дня ехать придётся, а сколь-то часов и всё!

Нюра нахмурилась. А будет ли она жить-то там? Позволит ли Алёшенька стать ей чужой женой? Он грозится выкрасть её. А готова ли она бежать с ним и навсегда расстаться со своей семьёй? Тятенька ей этого не простит, она знает, значит, и дороги назад у неё уже не будет. Зато будет Алёша! И как ей этот сложный выбор делать? Снова тяжёлая грусть-тоска навалилась на девицу.

К вечеру второго дня путники добрались-таки до дома. Анфиса уже сидела под окнами на завалинке, ждала своих ненаглядных.

— Ну, слава Богу! Вернулись! — всплеснула она руками. — А я сижу тут, горюю.

— Да куда ж мы денемся! — рассмеялся Прохор, обнимая жену.

— Мало ли лихих людей на дороге! Всё, что угодно, может статься!

— Ой, доченька, ой, красавица! — запричитала она, увидав Нюру в новом платье. — Ой, настоящая барыня! Дай-ка, я на тебя полюбуюсь! Это жених так тебя разрядил? Ай, какой молодец! Не жадный, я смотрю!

Нюра кивнула матушке в ответ, обнимаясь с нею.

— Здравствуй, Марусенька, здравствуй, душа моя! — обратилась мать к надувшей, было, губы дочери. — Не пожалела, что в эку даль поехала? Не притомила тебя дорога дальняя?

Маруся бросилась на шею матери, так ей хотелось расплакаться, как в детстве, и пожаловаться, что старшей сестре опять достаётся всё самое лучшее.

Тут за ворота вышли сияющие Иван с Лукерьей, откуда ни возьмись, появился Василко. Отец подал ему леденец в форме петушка на палочке и фигурный пряник. Тот, довольный, побежал хвастать друзьям своими гостинцами. Все вошли в дом. Прохор вынул из сундука по отрезу материи жене и снохе.

— А для тебя, сын, у меня гостинец особый, — улыбнулся он. — Пойдём во двор, покажу, какого товару железного я набрал.

Мужчины вышли. Во дворе отец открыл деревянный ящик, что стоял у него под сиденьем, и вынул оттуда новенький топор.

— Вот, Иван, это тебе! Думаю, пора нам ставить для вас с Лукерьей новую избу, а то негоже по ночам молодую жену во двор водить!

Иван растерялся, покраснел, а отец похлопал его по плечу и продолжал:

— Не тушуйся, дело молодое! Вот на Покров выдадим Нюру замуж и по первому снегу начнём лес валить да хлысты возить. Я уже делянку выхлопотал. А там, глядишь, и сруб скатаем.

— Спасибо, батя! — растроганно произнёс Иван. — Я как раз хотел с тобой об этом говорить. Вот Луша-то обрадуется! Похоже, понесла она опять, так что, даст Бог, зимой внука тебе народим.

— Хорошее дело! Спасибо за радостную новость, — улыбался отец, доставая из своего ящика железные петли, шарниры, скобы и прочие необходимые в хозяйстве вещи. — На-ко, снеси деду Степану вот этот ножичек, для лозы ему купил, глянь, вострый какой!

Анфиса быстро собрала на стол. Только все уселись, прибежал рыдающий Василко.

— Что такое опять приключилось? — строго спросила мать.

Тот ещё пуще залился слезами и ничего не смог выговорить.

— Ну, не иначе, как гостинец отобрали, — предположила Нюра.

— Пе… Пе.. Петька, — всхлипывая жаловался малец, — пе… пе… петушка выхватил, а я отнять хотел, он упал, и грязь налипла-а-а.

Он вынул из-за спины петушка, который так извалялся в дорожной пыли, что стал, как будто бархатным. Все дружно рассмеялись, а парень разревелся ещё пуще прежнего.

— Пойдём со мной, — сказала Нюра братцу, — сейчас мы его отмоем.

Она набрала в ковш воды и полила на леденец над тазом. Потом окунула его в кипяток и вручила Василке. Тот заулыбался и, забыв поблагодарить сестру, выскочил из избы.

— Как же всё-таки хорошо дома! — со счастливой улыбкой проговорила Нюра. — Так уже эта дорога надоела!

— Да, — подхватил отец, — недаром говорят, что в гостях хорошо, а дома — лучше! На то он и дом!