Крангел. Бабай-амбар

Василий Чибисов

Кто несет бессменную вахту в запертом амбаре? Как отвадить черную козу? Что делать, если в поселок пришла шишимора? Чем полезна дружба с сумасшедшей бабкой, живущей по соседству?Четыре мистические истории из переписки скандального журналиста охватывают период от гражданской войны до лихих девяностых. Ни рассказчик, ни его подруга по переписке не подозревают, что за дымкой бытовых страшилок скрыт силуэт стокрылой птицы со стальным клювом. Книга содержит нецензурную брань.

Дизайнер обложки Василий Чибисов

© Василий Чибисов, 2021

© Василий Чибисов, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0055-4498-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нет большей муки,

как хотеть отмстить

и не мочь отмстить.

Гоголь. Страшная месть

— Когда мне было всего три года,

я уже знала, что такое КАЗА!

Волшебная лампа Аладдина

Бабай-амбар

В отличие от благородных титулованных родов, которых история или молва наградили стройным фамильным древом, мне приходится довольствоваться несколькими разрозненными кустами, чьи корни, однако, уходят в столь темные глубины, что остается только гадать: из какого амбициозного семени разрослось это многообразие этносов, верований и профессий.

Ареал всего лишь пяти поколений охватывает почти всю Евразию. Кто занимался геологической разведкой на крайнем севере России, кто координировал поставки зерна на ее бескрайнем юге, кто гонял басмачей по всей Средней Азии, кто нажился во времена НЭПа и чудом спасся в тридцатых, кто занимался инженерными расчетами для Каракумского канала, кто помогал немецким музыкантам бежать из ГДР, кто всю жизнь изучал каббалу в Лиссабоне.

Я не удивился, когда один конченый энтузиаст историко-архивных раскопок обнаружил среди моих далеких предков — кого бы вы думали? — персидских халдеев. Я прозрачно намекнул архивариусу, что даже самые могущественные маги востока не помогут мне получить израильское гражданство. Намек, увы, понят не был.

Бесспорно, биографическое интервью любого моего родственника могло бы стать хитом современной журналистики. По-настоящему ценные страницы семейного предания писались во времена смутные, в краях диковатых и опасных.

Отец моей двоюродной бабки всю молодость умело лавировал между красными и белыми, выполняя всякие мелкие поручения. Там, где одного безоружного человека было мало, а вооруженного отряда — много, N приходился как нельзя лучше. Посторожить склад, сопроводить дочку комдива до соседнего города, выследить воришку зерна или стащить пару мешков того же зерна. Репутация исполнительного и в меру честного лиходея играла N на руку — работы всегда хватало, а за собственную шкуру он дрожал чуть меньше, чем все остальные.

Окончательное и безоговорочное уважение N заработал внезапно, после выполнения примитивного, казалось бы, задания. Был в одном туркменском селе большой склад, где красноармейцы хранили оружие. Басмачи, пронюхав о таком сокровище, потянулись со всех окрестных поселений. Но — вот странность! — ни одного успешного ограбления эти местные ассасины так и не совершили. Пропадали, не дойдя двух дворов до заветного амбара. Будучи по природе и профессии суеверными, разбойники плюнули на свою затею и пошли дальше на северо-запад, пускать под откос идущие в Кара-Богаз поезда.

Но безопасность и материализм — прежде всего. Прогнав остатки беляков, коммунисты решили разобраться с суеверными слухами, которые ходили, летали и бегали вокруг оружейного склада. Виданное ли дело, жители покидают насиженные места! Из Петрограда четко приказали: укрупнять сельское хозяйство! Что это за самоволочки тут? Но бородачи уперлись: боимся, мол, амбарного бабая. Комиссар возмутился — бабайкой только детей пугать. Дошло бы до показательных расстрелов, да только N здесь вовремя вмешался. Объяснил комиссару, что бабай — это по-местному «дедушка». Стало быть, амбар раньше принадлежал уважаемому роду, вот старики и ворчат.

Всякая инициатива наказуема. Вот N и поручили сторожить склад. Заткнув за пояс топорик и наган, прихватив ломоть солонины и горсть крепкого зеленого чая, позвякивая стальными яйцами так, что местные с уважением смотрели вслед, N двинулся к наблюдательному пункту. Скромную заброшенную мазанку N заприметил еще за неделю до дежурства.

Как и другие окрестные дома, мазанка была покинута хозяевами. Не брошена, а именно покинута: все ее скромное убранство ждало возвращения жильцов из безвременной отлучки. Отсюда были видны двери амбара, запертые на большой ржавый замок. Ключ новоиспеченному часовому не полагался. Гораздо важнее обзора была слышимость. Степная ночь, абсолютно прозрачная для посторонних звуков, выдала бы любого воришку с потрохами, даже опытного басмача.

Ползли часы, долгие и монотонные. Тишина из трепетной помощницы превращалась в навязчивого тур-агента, втюхивающего путевки в царство снов. Запас крепкого чая быстро истощался. Снова разводить огонь ради новой заварки не хотелось. Небо светлело, пряча от смертного взора звездные дворцы древних. Решив, что в такое время грабители уже не сунутся, N прогулялся по соседним дворам. В каждом — пустая собачья будка. В Средней Азии без собаки жить опасно. Псы хорошо чувствуют частые землетрясения и предупреждают хозяев жалобным протяжным воем.

Потянуло крепким табачным дымом. N повернулся против направления ветра. У поваленной изгороди сидел дедок и, кряхтя от удовольствия, курил длинную трубку. Дедок зарос волосами и бородой настолько, что лица его было толком не разглядеть. Только сверкали из-под седых косм узкие, с хитрым прищуром, глаза.

— Промышляешь, товарищ? — прокашлявшись, спросил единственный в округе абориген.

— Сторожу, дедушка, — честно ответил N.

— А, ну это хорошо. Сторожи, сторожи. Я вот тоже сторожу. Кости свои сторожу.

Довольный своей шуточкой, старичок разразился каркающим смехом и едва не скатился со своего возвышения. «Недолго ему осталось» — подумал N.

— Недолго мне осталось, — ехидно согласился дед. — Вот я и решил поближе к дому держаться.

— А почему люди отсюда ушли?

— Хех, а кто бы в здравом уме не ушел?

— Неужто большевиков испугались?

— Насмешил! — дедулька выдал новую порцию смеха и кашля. — Чего мы, человека с ружьем не видели? А вот, чтобы за ночь все собаки сбежали — такого на нашем веку не было.

— Как сбежали? Они ж на цепи сидят, нет?

— Эх, товарищ молодой, собаки они только с виду дурные и брехливые. Ежели настоящий зверь захочет вырваться, то никакая цепь не удержит.

Сделав последнюю затяжку, старичок привстал и с неожиданной прытью скрылся в доме. «Надо осторожнее тут. Вдруг ряженый!» — подумал N и вернулся к сторожке.

У задней стены дома обнаружились и глиняная печь, и запас бурдюков с водой, и мешок старой муки. Испечь пару тонких лепешек для любого, кто прожил в Туркмении хотя бы месяц — не проблема, поэтому довольствоваться одной лишь солониной не пришлось. Обед, о котором в осажденном Царицыне могли только мечтать! Все-таки бывают ситуации, когда лучше держаться подальше от родной земли. N аккуратно спрятал в мешок запас съестного и закопал тут же, в холодном глиняном полу. Должно хватить еще на пару дней.

Вскипятив в чайнике воду, засыпав свежий чай и оставив завариваться до вечера, N наконец-то прилег на узкий топчан и сам не заметил, как уснул. Во сне он снова бродил по деревне, где на сей раз кипела жизнь. Ему удалось обойти каждый двор и душевно пообщаться с жителями. Проснулся N уже на закате и с неудовольствием вспомнил, что во сне все деревенские обитатели бегали на четвереньках и не то лаяли, не то смеялись, не то кашляли.

Пробуждение было не из приятных. А кому приятно осознавать, что в твоем временном жилище кто-то рылся? В буквальном смысле: выкопал, понимаешь, нычку с солониной и все сожрал. И чайник опрокинул. Ну что за люди? Или собаки? Придется завтра идти в ближайший город за провиантом.

Чтобы не уснуть без чая, N принялся разгуливать по покинутым дворам, стараясь не выпускать из виду амбар. Ноги сами каждый раз приносили сторожа прямиком к охраняемому объекту. Склад высился над степной кожей гигантским нарывом, продавливая ткань привычных маршрутов, создавая центр притяжения. Вот N туда все время и притягивался.

Рассвет перешел от осады небосклона к штурму оного. N собрался проведать местного старика и попросить у того чего-нибудь съестного. Для таких случаев N носил с собой универсальную валюту: кисет первосортного табака.

Но во время контрольного обхода вокруг амбара, мужчина кое-что услышал. Там, внутри склада, за закрытой навесным замком дверью, кто-то ходил. Тяжело, размеренно, строевым шагом, строго по периметру. Выходит, не так уж сильно доверяли товарищу N товарищи красноармейцы, раз решили второго сторожа внутрь поместить!

— Революционный привет, товарищ, — прислонившись спиной к бревенчатой стене амбара, отчеканил N. — Сторожишь?

В ответ пробурчали что-то неразборчивое.

— А тебя надолго внутри заперли? — N не сдавался, его беспокоил один насущный вопрос. — Скоро сменщик-то придет?

Вместо ответа в стену гневно ударили. Мол, нечего солдата на посту отвлекать. Оно и понятно — кому понравится сидеть под замком внутри темного склада и ждать, пока придет смена. А без замка нельзя: попробуй, оставь пролетария наедине с ценным грузом! Ищи потом ветра в поле.

Махнув рукой на неразговорчивого солдата, N побрел по привычному маршруту. Старичок сидел на своем пригорке и курил. И как будто заранее готовился к новой встрече.

— Слушай, сынок, а нет ли у тебя табачку? А то я весь запас уже израсходовал. В долгу не останусь, балыком угощу. У меня зубы один черт выпали, чтобы вяленое мясо жевать.

N не стал торговаться и щедро пожаловал старику весь кисет. Тряпица, в которую был завернут провиант, показалась сторожу смутно знакомой. Только вернувшись в наблюдательный пункт, при утреннем солнечном свете, мужчина понял — та самая ткань, та самая солонина. Променять весь табак на свою же еду! Что за чертовщина?

Под окном захихикали. Жертва обмана выскочила во двор и с изумлением увидела, как прочь улепетывает старичок. Ловко, прытко, но все равно по-старчески. Как будто обычного деда, с трудом ковыляющего и шаркающего, показывают в старом кино, но на новом фильмоскопе. N помотал головой и вернулся к столу. Вместо солонины обнаружились куски влажной глины.

Мужчина прилег на топчан, пытаясь унять головокружение.

В дверях показалась крепкая фигура в военной форме. N почувствовал на себе пристальный недружелюбный взгляд.

— На смену пришел, товарищ? — вопрос вылетел сам собой. — Вовремя. Ты проверь, как там дела у часового внутри склада. Ему же там, поди, скучно взаперти целый день сидеть.

Сменщик не отвечал и все стоял неподвижно, буравя N взглядом. От этого стало так неуютно, что мужчина проснулся.

Солнце садилось, переливаясь всеми оттенками алого. Ночь будет ветреной.

Поблизости залаяли собаки, и их лай казался многоголосой праздничной песней. Совсем дедулька заврался. никуда псы не убегали.

Веселый дедушка, как выяснилось, успел раскидать муку из мешка и продырявить бурдюки с водой. Гражданская война научила N обходиться без еды продолжительное время. Поэтому вчерашний план — спокойно дождаться рассвета и только потом отправиться в ближайший горком — корректировке не подвергался.

Быстрая ходьба помогала не засыпать на ходу. Ноги, как им и полагалось, сами принесли сторожа за амбар. Внутри по-прежнему раздавались мерные тяжелые шаги. Нет, это не дело! Нельзя оставлять человека взаперти на такое долгое время.

— Эй, товарищ! Хватит там ходить! Выходи уже, — в шутку бросил N и услышал, как падает в пыль большой навесной замок.

Обежав вокруг здания и не обнаружив никого и ничего, кроме распахнутой настежь двери, сторож сунулся внутрь. Большевики запаслись оружием на совесть. Но куда большее впечатление, чем пулеметы и гранаты, на N произвели вилы. Обычные вилы. Воткнутые с чудовищной силой прямо в стену, насколько хватило зубьев. В ту самую стену, к которой вчера по-товарищески прислонялся N. Будь бревна чуть тоньше…

Кого бы ни заперли красноармейцы в амбаре, сидеть под замком тому не понравилось. Сторож отбежал от амбара подальше, выхватил из-за пояса топорик и заозирался. Пару раз на краю зрения промелькнул силуэт не в меру шустрого косматого дедушки. Раздался кашель вперемежку с хохотом. Это завыл старик. Завыли собаки. Завыл ветер, поднимая пыльные облака. Разобрать что-либо в двойном мраке было невозможно.

Блуждать среди бури, пугаться каждой тени, всюду видеть этого странного старика — не каждый выдержит. N тоже не выдержал бы, как вдруг услышал пение. Несколько голосов затянули мелодичную руладу: то ли свадебную, то ли заупокойную. Тут не до жанра, главное добраться до людей.

Люди эти почему-то жили в доме за той самой изгородью, где произошла первая встреча со стариком. А вот и он сам, сидит, курит трубку, улыбается. Или хмурится, или ухмыляется. Не разглядишь за седыми космами. Смотрит пристально, пронзительно. А в доме поют…

— Ты, мил человек, заходи, не стой у порога.

— Неужто вернулись жители? — удивляется N, а сам уж руку тянет к покосившейся калитке.

— А мы и не уходили! Вот кто вернулся, так это сынок мой старшой. Когда революция грянула, его местные убили и в амбаре под полом похоронили. Да что я жалуюсь? Тут все друг друга резать начали. Брат на брата пошел, сын на отца. Большевики хуже шайтана умы затуманили.

— Погоди, дед, — N начинает о чем-то смутно догадываться. — Если тут резня была, то зачем ты мне про собак врал?

— А я и не врал! — обиделся дед. — Собаки за неделю большую кровь почуяли и сбежали.

— А жители за ними ушли!

— Не все! Не все! Те, кто поумнее, ушли. Да только умных мало. Поэтому ушли не все. Не все. Хе-хе-хе. Вот я и сторожу оставшихся.

«Я тоже сторожу. Кости свои сторожу» — вспомнил N черный юморок старика.

— И не только свои, — закончил дед чужую мысль. — И не только сторожу. Новые собираю. Ох, и подсобили большевики с этим складом! Сколько бандитов в гости пожаловало! Как раз к сыночку на свадьбу. Слышишь, как поют?

Голоса в хоре путались, расслаивались, плыли, чтобы в конце концов оказаться воем и лаем большой собачьей стаи.

— Я бы и тебя за стол усадил. Крепко бы усадил, чтоб и встать больше не смог. Да не буду. Порадовал ты старика. Ты же тоже сторож, как и мой сын старшой. Сменщик, стало быть. Ты амбар сторожил снаружи, а он изнутри. И вот ты сынка моего выпустил.

— Я?

— Вот чудак-человек! Конечно ты! Сам же сказал, мол хватит там ходить. И выйти приказал. Аль не помнишь?

— Так это твой амбар! Стариковский амбар, дедушкин амбар, то есть бабай-амбар? А ты сам — амбарный дед, амбар-бабай!

— Эхма! Дошло! Ну, какой сообразительный, даром что большевикам помогаешь! Эй, гости дорогие. выходите посмотреть на энтого мудреца.

И из дома вышли гости…

Спустя пару дней красноармейцы, обеспокоенные пропажей сторожа (точнее, возможной пропажей оружия), послали за N целый отряд. Прибывшие товарищи сняли N с крыши амбара. Мужчина был сильно истощен и что-то бормотал про людей, которые бегали на четвереньках и лаяли, как собаки. И вместо ног у многих были или руки, или обглоданные мослы, или вовсе какие-то палки.

N спасло только его доброе имя. Солдаты решили проверить его бессвязные речи и вскрыли подпол амбара. Там обнаружился скелет неестественно крупных размеров, словно после смерти выросший из мышечной одежки.

Что касается дома за покосившейся изгородью, то его убранство грозило одержать сокрушительную победу над армиями воинствующих материалистов. Несколько десятков тел, разной степени разложения, обглоданные. Свалены в кучу. И на вершине этой пирамиды, этого локального апофеоза гражданской войны, гордо восседала бездыханная мумия старика, заросшего седыми космами, сжимающего в зубах длинную трубку, замершего в последней затяжке.