Дипломная работа

Василий Панфилов, 2021

Жизнь молодого русского государства, складывающаяся там, где не так давно были владения Сесиля Родса! Политика и дуэли, опасные приключения, спасение из британской неволи африканских королев и подготовка к новой войне! Книга содержит нецензурную брань.

Вторая глава

— Акцентик… — вздохнул Санька, полужидкой медузой сползая с дивана и раскидываясь прямо на полу просторной гостиной в нашей парижской квартире, — вот же ж! Проще никак?

— Не… — вздоху моему позавидует иная корова, — нам ведь не полемику надо в газетах разворачивать, а для особо мнительных зацепочки психологические выстроить. Такие типусы нужны, што сами себя накручивают, и в строчках газетных, даже и самых невинных, двойное дно норовят увидеть.

— А может, ну его? — заныл брат, повернувшись набок и оперевшись на локоть, — Попроще никак?

— Не тот случай, Сань, — пригорюнившись, отзываюсь с дивана, на котором устроился с ногами, — Ты ж знаешь, что я не сторонник излишне закрученных шахматных комбинаций в жизни…

Брат явственно хмыкнул, но смолчал.

–…но тут — надо! Мы ж хотим на лучших чувствах французов сыграть, а здесь тонко работать придётся.

— А надо ли? — перебил меня Адамусь, подобравшись в огромном кресле, — Остроумные комбинации парижане любят!

— Так-то да, — соглашаюсь с ним, поставив на подлокотник огромную кружку какао и смахивая крошки от печенья с губ, — но есть подвох! А ну как почувствуют себя одураченными и оскорблёнными? Тут же не сколько остроумие, сколько игра на лучших чувствах французов. И противник у нас тоже непростой.

— Да уж, — уныло протянул Чиж, снова раскинувшись крестом на полу и глядя в высокий потолок с лепниной, — свора эта великокняжеская, да камарилья придворная! Париж чуть не пригородом Петербурга мнят!

— А я о чём?! — дёргаю плечом, — Дворцы, дома, знакомства за десятки лет… понимать надо!

— Так… — задумался Адамусь, — а если заметки из Африки зачастить в газеты? И там уже — акцентики!

— На сословиях, а?! — филином заухал Илья, оторвавшись таскания конфет из вазы вперемешку с шумным сёрбаньем кофия, — Дескать, такой-то почтенный член Фолксраада сделал што-то там… не суть важно! С приписочкой, что он — бывший крестьянин из села Голозадово-Голодаевка, к примеру. А ныне… ну, бал даёт благотворительный. Можно даже и приврать чутка, ради красного словца!

— Да и врать не придётся, — тихохонько засмеялся Санька, — потому как когда мужик устраивает посиделки для соседей, это просто посиделки. А если тот же мужик в миллионщики выбился, или в члены Фолксраада, то уже — приём!

— Идея! — признал я, делая пометку и расписывая подробности, предлагаемые возбуждёнными парнями.

— Улыбочки! — оттолкнувшись спиной, Санька вскочил на ноги и закружился в пируэте, награждая воздух размашистыми ударами пяток.

— Противненькие! — остановившись, он отобрал у Ильи развёрнутую конфету, и сунув её за щеку, ткнул в меня пальцем, — Как ты умеешь!

— Я?!

— Могёшь, — весомо подтвердил Илья, снова зарывшись в вазу, где навалом лежало с десяток видов конфет.

— Ты, ты! — закивал Адамусь, — Не замечал? На заводе улыбочек твоих пуще выговоров боятся! Ну-кась, представь, что ты того молодого, как его…

— Жерома, — подсказал Санька, шурша фантиком наперегонки с Ильёй.

— Во, его! — закивал Ивашкевич, — Да не мне! Перед зеркалом!

Послушно встав перед трюмо, старательно представил, что стою перед молодым и самонадеянным парнем, и…

–… в морду хочется сунуть, — констатирую удивлённо, — себе же, а?! Думаешь, стоит растиражировать?

— Ещё как! — убеждённо отозвался брат, — Ты только представь, если нужному человеку, да в нужном месте! До мурашек пробирает! Если уже наскипдарены, то и сунутся к тебе со скандалом — на раз-два.

— Так улыбаться надобно, штобы никто не видел, — педантично уточнил литвин, — помимо него, разумеется!

— Ну, не знаю… — я потёр губы, будто снимая ухмылочку, — тут же, ети, талант нужо́н!

— Гадостную такую, эт да, — засмеялся Военгский, — но если посольские и те, ково знают за наших людей, начнут улыбаться при встречах с ненашими? А! Здесь, кстати, анекдотцев можно серию пустить, попошлее, оно тогда улыбочка сама и будет лезть.

— Есть такое… — чуть задумавшись, припоминаю папочку с мелкими гнусностями имперских посольских, лежащую у Матвеева. По мелочи: грехи содомские, выходки пьяные и такое всё… не поощряемое обществом, да попротивней чтоб. Ну и анекдотцами разбавить, да! С карикатурами.

Не я нарушил наше негласное перемирие, и если власти Российской Империи не могут одёрнуть зарвавшихся подданных, а напротив, гласно и негласно поощряют к гадостям, то…

… идей у меня много. Особенно почему-то к слову"Самодержец"похабщины весёлой много в голову лезет.

— Через Жан-Жака можно подойти, — предложил брат, — тесть его… ну, пусть будущий! Он же в издательском деле человек не последний? Воот…

— Подойти-то можно и без Жан-Жака, — возражаю я, — Весь смысл в том, чтобы это была не наша интрига, а пляска на граблях этих… из монархической камарильи.

— А если утечку? Ну… чево-нибудь! — прочавкал брат.

— Жопа слипнется! — прикрикнул я на него, — Хорош конфеты жрать, в самом деле! Как сухарики грызёшь, право-слово! Што за утечка-то?

— Да подумал… последняя, не смотри так! Подумал, што вокруг нас репортёры вьются, да в друзья набиваются, так? Не нас конкретно, а вообще, — помахал рукой с зажатым фантиком Санька, — так почему бы и не слить? Как бы невзначай.

— Идея, — признал я, — конкретика есть у ково?

— Так-так-так… — вытянулся сусликом литвин, подскочив с кресла, — Жопошничество!

— Чево, блять?! — вылупился я ошарашенно на Ивашкевича.

— Жопошничество, — ухмыляясь до треснутых губ, подтвердил Адамусь, — согласно британским традициям!

— Ещё раз, — попросил его, не уловив идеи, — только теперь с пояснениями. Традиции британских школ знаю, переведи теперь на язык родных осин!

— Так вы… — с видом полного превосходства поглядел на нас Адамусь, принимая наполеоновскую позу, — о Пажеском корпусе какие слухи ходят?

— А-а… — хлопаю себя по лбу.

— Бэ! — передразнил он, — Я и говорю — жопошничество! Чуть ли не обряд посвящения при поступлении через порванную сраку устраивают.

— Ну… — начал неуверенно я, — это уже, думаю, вряд ли…

— Я тоже так думаю, — перебил меня литвин, — но ведь есть? Есть разговоры? Пажеский корпус, как рассадник… и далее, вплоть до Преображенского полка.

— А! Понял! Кропоткин как раз в своих"Записках революционера"недавно писал, — я закрыл глаза и начал цитировать по памяти:

" — В силу этого камер-пажи делали все, что хотели. Всего лишь за год до моего поступления в корпус любимая игра их заключалась в том, что они собирали ночью новичков в одну комнату и гоняли их в ночных сорочках по кругу, как лошадей в цирке. Одни камер-пажи стояли в круге, другие — вне его и гуттаперчевыми хлыстами беспощадно стегали мальчиков. «Цирк» обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад…"

— Считается, — усмехаюсь, — что нравы Пажеского корпуса с тех времён претерпели некоторые изменения в сторону большей нравственности, но если что изменилось, то явно не слишком.

— Г-гвардия! — мотанул головой Санька — по-видимому, слишком живо представив себе услышанное. Ну да, не всегда воображение художника во благо! Сам, хм… такой же.

— Гвардия и МИД, — уточнил Адамусь, — ну и придворная служба, разумеется.

— Кто там ещё… — щёлкаю пальцами, брезгуя произносить вслух некоторые слова.

— Жопошники? — зачем-то уточнил литвин, — Так… дай Бог памяти… за Пажеский корпус могу ручаться, императорское училище правоведенья — слышал, но уточнить надо. Ну и так, отдельные… вплоть до гимназий.

— В прессе даже процесс освещали, — пожал плечами Адамусь, видя моё недоумение, — в… 1883, кажется. Я тогда мальчишкой совсем был, и как раз читать учился — всё, што с буковками попадалось, тащил. Ну и… запомнилось. Я, хм… у батюшки спросил непонятное. Н-да…

— Директор гимназии учеников развращал, не абы кто! — продолжил он, — Бычков, кажется… а вот в каком городе, запамятовал уже.

— Я, когда на Балтийском работал, в эти дела жапошнические не вникал, — раздумчиво начал Военгский, — но и то. Кажись, на Пассаже собирались любители глину месить. Эти, как их… а, точно!"Тётки"! С утра кадеты и прочие воспитанники задницами крутили, а вечером солдаты и мальчишки-подмастерья. На все, значица, вкусы. Тфу ты…

Сплюнув в сердцах ничуть не фигурально, он смущённо затёр плевок на паркете и закрестился быстро, бормоча слова молитвы.

— Я тут подумал, — подал голос брат, — а выйдет ли? Французы-то тоже… тово! В открытую!

— Выйдет! — отвечаю уверенно, как человек, размышлявший над проблемой, — Соль в том, што французское общество в целом относится к педерастам лояльно, а в России — только верхушка! Понимаешь?

— Ещё одна линия для раскола общества? — сообразил Санька.

— Угум. В крестьянской общине это тоже есть. Да есть, есть! — усмехаюсь кривовато, — Сам не сталкивался, но… в общем, глаза и уши у меня имеются — другое дело, что по соплячеству многого просто не понимал. Есть, но отношение сильно другое, и если вытащить эти гадости со дна, да с учётом доминирования староверов в Кантонах, то — сам понимаешь!

— С учётом французских нравов — как по канату пройтись, — протянул Адамусь с сомнением, — как бы парижские педерасты за петербургских не вступились!

— Кажется только! — не соглашаюсь я с ним, — Есть ряд маркеров социальных и психологических, от которых можно отталкиваться. Я, хм… насмотрелся на представителей французской богемы, уверенно могу говорить.

— Если уверен — берись, — пожал плечами Адамусь, переглянувшись с Ильёй, — я… мы пас.

— Пас? Ладно, — соглашаюсь неохотно, — возьму это направление на себя — благо, не основное, а так… в общей канве.

С силой провожу руками по лицу, будто стряхивая липкую паутину, и снова открываю тетрадочку.

— Итак… газеты с африканским житиём, жопошничество, улыбочки… што ещё предложить можете, господа заговорщики?

— По дворянству пройтись, — прищурился Илья, — скока их там в Империи Российской? Один процент населения? И прав — выше головы, а вот обязанностей-то и нетути!

— С дворянством сомнительно, — заспорил Адамусь, — во Франции позиции аристократии сильны, в Германии тем паче.

— Сравнил! — вздыбился помор, — В Германии чуть не каждый десятый, и привилегий у них, если титульную знать не считать — шиш да не шиша! Конкуренция идёт и меж собой — ого какая, да с с обычными горожанами и богатыми крестьянами!

— А, в таком контексте! — закивал Ивашкевич, — Понял! Пройтись по правам дворянства российского, да по их ничтожному количеству, так получится, что в жопку их пхают, и если не вовсе уж дурнем родился, то непременно на тёплое местечко пристроят.

— Да! Внутривидовая конкуренция фактически отсутствует, и значит што? — Илья замолк, обводя нас глазами, — Вырождение!

— Не вовсе уж, — возразил я, — да и приток свежей крови есть.

— А! — отмахнулся помор, — Несущественно! В общем и в целом есть возражения по сказанному?

— Хм, а и нет, — пожав плечами, записываю в тетрадочку, — Ещё идеи есть?

— Так… вертится што-то, — неуверенно сказал Санька, а Адамусь с Ильей только покачали головами.

— Ну, хватит пока… — закрываю тетрадь, — Так што, господа хорошие, начинаем операцию"Вброс говна на вентилятор!"