Хохол – родимый край

Василий Николаевич Грибанов

В воспоминаниях уроженца Воронежской области Василия Грибанова виден путь простого человека, который осваивал Север, выживал с семьей в 1990-е годы, всю жизнь трудился не покладая рук. Его рассказы содержат описание быта разных поколений – от послевоенных лет до наших дней.

Ура! Победа!

Прошла зима, настала весна. Великая Отечественная война близилась к завершению. 9 мая 1945 года мы встали утром, позавтракали и пошли приводить гумно в порядок. Работали в огороде, сестра говорит: «Какой-то на улице шум». Мама ей в ответ: «Работать неохота, вот и придумываешь». Прошло время, тишина, на огородах ни одного человека. Мама и говорит: «Куда весь народ подевался? Выйдем на улицу». Когда мы вышли на улицу, встретили мою учительницу Евдокию Семеновну. Мама спрашивает: «Евдокия Семеновна, что случилось?» та в ответ: «Вы что, не слышали, что война закончена? Я уже всех оповестила, весь народ собирается около сельского совета». Когда мы пришли к сельскому совету, там уже было много народу, и мы встали около дерева, где стояли инвалиды войны. Стояла гробовая тишина, все ждали, когда выйдет уполномоченный и объявит новость. Каждый боялся пропустить хоть слово, действительно ли Великая Отечественная война закончилась. На сельском совете висели флаги, была торжественная обстановка по случаю Победы. Выходит человек в военной форме, поднимается на стол и начинает произносить речь: «Великая Отечественная война победоносно завершилась, враг разбит, победа за нами. Ура!» что после этого началось! Каждый по-своему выражал восторг по случаю победы. Инвалиды Великой Отечественной войны тоже плакали, обнимались, бросали вверх головные уборы — фуражки, шапки, пилотки. Они падали в лужи, да что там лужи! Он поднял свой головной убор, отряхнул, надел на голову и кричит: «Наша взяла! Ура!» в это время моросил мелкий дождик, все стояли, никто не уходил. Женщины постарше крестились, благодарили Господа Бога. Война длилась долгих четыре года, и народ страшно устал, обнищал. Отапливать дома было нечем, пожгли все плетни и сараи, а некоторые сожгли даже сени, и стояли одни хатенки.

После митинга пришли домой, инвалиды войны решили отметить праздник Победы, к ним присоединились женщины. Когда накрыли стол, разлили самогон по стаканам. Михаил Иванович сказал: «Поздравляю всех с праздником Победы» выпили по чарке, лица были радостные, смеялись, улыбались, были довольны. И действительно, настроение было прекрасное, война закончилась. Наполнили стаканы вторично, и Михаил Иванович снова произнес тост: «Давайте выпьем и помянем тех, кого нет с нами и никогда не будет». У женщин брызнули слезы из глаз, потому что у кого погиб муж, а у иной погиб сын, брат, отец. И настроение резко поменялось, 5 минут назад было радостное, и вдруг сразу уныние, слезы. Боль не уходит навсегда. На самом деле, не было такой семьи, в которой не погибли бы близкие или дальние родственники.

Закончилась война, фронтовики ехали домой, к своим родным очагам. Народ начал возвращаться к мирной жизни. Фронтовики, вернувшись, начали обустраивать свое жилье. Плели плетни, облагораживали свои дворы. Делали сараи для коров, овец и для корма скоту. Коров сохранили практически все, а вот овец не было. Овец снова начали разводить после войны. Вот овцы и вытащили страну из разрухи. Где были в семье мужики, там люди оставляли в зиму по 5—10 овцематок. А вот один отец вместе с сыном жил, у них двор был общий, а дома разные, так они оставили в зиму 20 овцематок. Жили скрытно, никого в дом не пускали. У сына было три сына, одевались сыновья хорошо, они из всех выделялись. Шубы были у них черного цвета, низ обшит оторочкой, позади разрез, воротники темно-коричневого цвета, ворс короткий, красивый. Кубанки были тоже темно-коричневого цвета, на макушках красные ленты крестом. Про них ходила такая легенда, что один мосол месяцы варят. А на самом деле они ели мясо, у них в конце года было 60 овец. Дед у них был крепкого телосложения, с богатой шевелюрой, лицо красное, ходил щеголем. Мы оставляли в зиму двух овцематок, осенью было 6 овец. Трех мы продавали, а старую резали себе. У романовской овцы большой курдюк, мама топила его на жир.

Романовская овца — одна из лучших пород, приплод даст — 2 ягненка, много шерсти (две стрижки в год — летом и осенью). Старая овца двух лет дает 30—35 кг мяса, от молодки мало мяса — 12—14 кг. Из шерсти валяли валенки. Осенняя стрижка, называли осенница, хорошо каталась эта шерсть, делали носки, чулки, варежки, перчатки, шерстяную одежду. Из овчиной кожи делали хром для обуви. А главное, овца — неприхотливое животное, ей надо мало корма и не требуется зерно. Любая маленькая трава — и овца всегда сыта. Мы заготавливали ветки для овец. Я обрубал сучья вербы и ольхи, мама их связывала в снопы и складывала в скирд. Когда я давал ветки, первой ела корова. Овец приходилось убирать, иначе корова могла их боднуть. После того, как корова объедала ветки, корову убираешь и выпускаешь овец. Овцы — они очень аккуратные, подберут все до одного листочка, даже сучки похрумкают, то есть погрызут. Овец держали очень многие, но не все, причина — нехватка корма. У нас было три табуна частных овец и плюс колхозный табун овец.

В 1963 году Хрущев решил догнать Америку по мясу и забрал овец у частников. А вместо зерновых перешел на кукурузу. Через год страна осталась без хлеба. Но он ее оставил и без мяса. Маленькие люди делают маленькие ошибки, а большие люди делают большие ошибки. В 1964 году я был в отпуске, снабжение было очень плохое. Мяса не было, хлеб из кукурузы. Мы поехали с женой в Воронеж на рынок. Очереди большие, продают в основном сало. Берут все по много, сзади кричат: «Давай по 1 кг!» Мы заняли по две очереди, жена у одного частника, я у другого. Где жена стояла, сало закончилось. А я брал сало предпоследний, взял 4 кг. Сзади меня женщина стояла, ей осталось килограмма 2, я с ней как бы поделился.

Как я научился плести из лозы

Домой с войны вернулись из родственников 4 мужика. Мама когда заходит к ним в дом, мужики что-то мастерят. Мама приходит домой и говорит: «Иди посмотри, кум гнездо делает. У тебя отца нет, учить тебя некому». Гнездо — это как детская люлька, только круглой формы. Люлька эллипсообразной формы, и я иду и смотрю, как обруч гнет круглой формы. Потом начинал колышки строгать, срезает больше половины ствола, и лоза становится гибкой. И он этот колышек огибает вокруг кольца и выходит на наружную сторону, конец заводит под изгиб, затем натягивает, чтобы колышек крепко держался за кольцо. Когда колышки все поставит, дает день-два, чтобы они подсохли. Когда они подсохнут, они крепко держатся. После этого начинает заплетать лозой тонкий хворост, оставляя пространство для рук напротив друг друга, чтоб гнездо нести можно было вдвоем, взявшись за обод. Обод делается прочный, толщиной 15мм. Вот так я осваивал это ремесло. Первое гнездо я сплел для картошки, с погреба ее приносить. Объем ее был небольшой, чуть больше ведра, и место, где браться руками, оставляешь обязательно. Как говорится, руку показал, пошли заказы. Мам говорит: «сплети корове гнездо». Когда корова находится в хлеву, там есть ясли, а когда во дворе, нужно гнездо, чтобы сено не втаптывалось в грязь. Корове плетется гнездо большое, диаметр обруча сантиметров 80 и высота 75—80 см. потом я сплел гнездо для торфа, небольшое, ведра на два, носить торф из сарая в дом. Потом сплел гнездо для тачки ведра на четыре, возить свеклу, капусту, картошку.

В дальнейшем мне предстоял огромный фронт работы: оплести двор, сплести три завалинки, сделать ворота на улицу и ворота меньшего размера в огород, но все это было позже. А когда война закончилась, мне было всего десять лет. На меня мама возлагала надежды, как на взрослого мужика.