Тайна пролива «Врата скорби». Том третий

Василий Лягоскин

Победа над Спящим богом завершила цикл приключений полковника Кудрявцева и его товарищей в далеком прошлом Земли. И… открыла новый! Что ждет их в новом мире и что это за мир? Какое задание предстоит теперь выполнить людям, уже отстоявшим право человеческой цивилизации на существование? На эти вопросы, несомненно, ответ найдется. Потом – когда будут отражены первые атаки непримиримых врагов, и рядом, плечом к плечу, встанут новые друзья.

Глава 5. Полковник Кудрявцев. Железный Капут

Александр Николаевич с любовью оглядел преображенный командный центр. Именно так теперь назывался зал, где сам полковник, и его товарищи встретили первого врага в этом мире. То, что это была не Земля, а если и Земля, то чудовищно трансформированная, соглашались все. В том числе главный по науке — профессор Романов, который сейчас стоял рядом, и с любопытством вглядывался в большой экран центра. Экран сейчас чуть заметно светился, а скоро — как ожидал полковник — должен был заставить собравшихся ахнуть от изумления.

— Или от восхищения, — с некоторой долей самодовольства подумал Кудрявцев.

Гордиться было чем. Командир сейчас ждал сигнала от сержанта Левина, которому пришлось вспомнить свою основную специальность; соединить ее со многими другими, о которых он прежде не помышлял. Поэтому можно было вспомнить, с чего все начиналось — всего месяц назад…

Предложение Анатолия по спасению садов и огородов (по факту — всего города) претворилось в жизнь удивительно быстро. Люди трудились как единый механизм; в какой-то момент Кудрявцеву, отвлекшемуся на минутку, представилось, что это огромный муравейник, подчиняясь природным инстинктам, бурлит жизнью, в которой главное было — труд, труд, и еще раз труд. А посреди этого упорядоченного шевеления застыла со своей главной миссией муравьиная королева, или матка.

— В данном случае король, или я, — устало подумал полковник, чувствуя, как даже его железный механизм начинает давать сбои.

Казалось бы — что для тренированного организма профессионального военного, да еще наделенного новыми, поистине фантастическими возможностями, какие-то двенадцать часов? Но спустя половину суток (по земному времени) неимоверной гонки он чувствовал себя, как выжатый лимон. Так что Александр едва дождался, когда подбежавший Валера Ильин выдохнул:

— Все, Александр Николаевич, основное прикрыли. Люба Ульянова говорит, что практически все спасли.

— А пруды? — организм полковника с трудом, но сопротивлялся сну.

— Перекрыты все четыре, — улыбнулся комендант.

Кудрявцев сделал всего пару шагов по мастерской — туда, где в качестве музейного экспоната хранился первый матрас, изготовленный в начале января их новой жизни. Ему ничего не снилось; по крайней мере, ровно через четыре часа, когда внутренние часы подбросили его на матрасе, в голове не было ничего, кроме блаженной пустоты, и вопроса, обращенного к сержанту Левину:

— Ну, что еще случилось?

А через пять минут полковник уже сидел на переднем, командирском сидении «Варяга», который подминал под свои широкие колеса оранжевую траву нового мира. За десантной машиной грузно переваливался танк, под завязку заполненный жидкой пластмассой. Как, и зачем ее предполагалось применить на месте озерного поста, не знал пока и сам командир. Ни он, ни всезнайка Никитин, который сидел рядом, за рулем «Варяга», пока не придумали, как выручить людей, которых завалило замком. Третьим в ряду сидел профессор Романов, который больше слушал, а иногда иронично хмыкал, когда тракторист предлагал варианты спасательной операции — один фантастичней другого. Кудрявцев оживился, и тормознул бесконечную речь Анатолия, услышав короткое слово: «Домкрат».

— Как ты сказал?

— Домкрат, — повторил Никитин, — только не могу себе представить такого механизма, который приподнял бы над вот этой травкой (он оторвал левую руку от руля, и показал ею бесконечное оранжевое море) целый замок.

— А резинку, которую можно растянуть на целый километр, ты раньше представить мог? — негромко рассмеялся Кудрявцев, — а ведь это ты предложил этот фокус.

— Точно! — тракторист теперь оторвался от руля двумя руками, которыми принялся колотить по голове, — и как я сам не сообразил?! Подпихиваем несколько блоков под краешек замка, и приказываем им расти! В смысле, вы прикажете, товарищ полковник. Вот вам и домкрат!

«Варяг» тем временем мчался вперед по прямой, по невидимому лучу, соединявшему его стационарную рацию с переносным мобильником Салоеда. Последний все чаще выходил на связь, и в его голосе Александр все отчетливей чувствовал нетерпение.

— Жрать хочет, — смеялся Анатолий, — вам этого не понять, товарищ полковник, вы ведь ни разу даже царапины не получили.

— Уметь надо, — усмехнулся Кудрявцев; с близкими друзьями он мог позволить себе быть обычным человеком, со своими слабостями — вот, как сейчас, например, с некоторой долей бахвальства.

— Глядите! — перебил их профессор, — замок!

Озерный (бывший) форт вырастал на глазах. Полковник мучительно пытался вспомнить, где он мог видеть такую нелепую, если не сказать страшную картину. Лежащий на боку замок был похож…

— На зуб! — наконец, осенило Кудрявцева, — на вырванный с корнем зуб. Ну, правильно — у меня-то зубы все целые, ни одной пломбы. Значит, видел где-то картинку.

Действительно, ломаный фундамент замка, прежде повторявший причудливый рельеф скалы, к которой он крепился пластмассовым «раствором», поразительно напоминал зубные корни, а гладкие стены — светлые на фоне оранжевой травы — вполне здоровый зуб, неведомо зачем безжалостно вырванный «дантистом», насчет личности которого у Александра были вполне определенные подозрения.

«Варяг» остановился напротив широкого окна, в котором было видно фигуру, а прежде всего счастливую физиономию главного рыбака города. Хохол уже скинул с головы шлем, в который, наверное, не поместилась бы его широкая улыбка.

Все тонкости спасательной операции были уже оговорены в кабине. Сейчас же — пока Салоед с хорошо различимым рычанием поглощал невероятное количество еды (в том числе и соленое сало, хранившееся прежде в запасниках Зинаиды), из прихваченных с собой панелей разведчики шустро монтировали формы — сначала под опорные плиты, а потом и под блоки, над которыми полковник застыл с задумчивым выражением лица. Он, конечно же, хорошо представлял себе принцип работы домкрата. Но как передать этот принцип застывшей «в ожидании» пластмассе? В конце концов, он просто представил себе, как четыре поставленных вертикально столбика вдруг начинают неудержимо расти, и как этот рост, соединивший широкие подпорные плиты и сам замок, заставляет последний вздрогнуть, а потом оторваться от земли («От оранжевой травки» — поправил он себя), и явить спасателям такие родные очертания «Эксплорера». Этот рост он обозначил на глазок — так, чтобы замок не завалился на противоположную сторону.

Уже когда громоздкое сооружение действительно поползло вверх, полковник задал себе неожиданный вопрос:

— А как долго мог продолжаться этот рост? На сколько километров мог протянуться истончавшийся столб? И что пересилит, когда этот столб, точнее, уже нить, станет толщиной в одну молекулу пластмассы — команда расти дальше, или невероятная прочность материала? Разорвется ли эта нить, и чем это грозит людям, стоящим рядом?

Экспериментов полковник решил не проводить. Пока. Но эта картинка — стремительно истончавшийся столб, заняла свое место в памяти, чтобы… Додумать командиру не дали — сразу две юные красавицы, Даринка с Верой, набросившиеся на него с объятиями, и попытками расцеловать — хотя бы и сквозь забрало шлема. Сами девчата, как и вылезший следом за ними из автомобиля смущенный чем-то Микола, и жующий что-то на ходу Салоед, откинули свои шлемы на спину; там имелись специальные зажимы для таких случаев.

— Немедленно надеть шлемы, — строго; по-настоящему строго одернул вахту полковник.

— Точно, девчонки, — подтвердил его команду из-за спины полковника Анатолий, — подкрадется со спины какой-нибудь летающий баран — и все, нет такой красоты. Хорошо, что коровы не летают!

Салоед, активно жевавший что-то очень аппетитное, вдруг выпучил глаза, подавившись и выплюнул перед собой невероятное количество пережеванной массы. Он захохотал, подняв к небу, к ослепительному солнцу, так и не прикрытую шлемом голову. Полковник, слушая его невероятные рассказы о летающих коровах, и о червяке, в несколько минут поглотившем полутонное животное, параллельно думал о светиле, об уже зафиксированном факте — за почти восемнадцать часов, прожитых землянами в этом неласковом мире, оно так и не сдвинулось с места.

— И это, — представлял он себе, грозно хмуря брови, и заставляя четверку экипироваться по полной, — еще доставит нам проблем. Начиная с простых физиологических, и…

Физиология, кстати, объяснила причину смущения богатыря Миколы. Надев шлем, он побежал, за угол замка.

— Куда?! — тормознул его Салоед, — хочешь, чтобы червяк тебя за задницу цапнул? Ныряй вон в окно, и ищи туалет там, внутри.

А девушки встали грудью у дверцы «Эксплорера», когда туда попытался забраться майор Цзы, назначенный водителем этого транспортного средства.

— Мы сами, — заявили они, заалев щечками сквозь затемненные стекла шлемов, — заодно и проветрим по дороге…

— Ну, кажется, все, — полковник даже отряхнул руками в перчатках, когда последние литры пластмассы «утонули» в грунте расходящимися веером от замка столбами, — с такого якоря самый сильный шторм не сорвет. Поехали?

— Товарищ полковник? — замялся рядом Хохол.

— Слушаю, Александр Леонидович.

— Посмотреть бы, что там так коров заинтересовало. Связь-то как раз появилась, когда они там сгрудились, цепочку вокруг замка прервали. Так что можно сказать, это что-то нас и спасло!

— Вообще-то вас командир спас, — пробурчал Никитин, — с нашей помощью. Но посмотреть интересно.

В месте, где утоптанная копытами полусотни коров трава еще не поднялась, первый оказавшийся здесь тракторист углядел какой-то кусок бледного камня. За него схватились сразу четыре руки, защищенные камуфляжными перчатками. Рывок — и вот уже Александр любуется лицом собственной жены, запечатленной неведомо когда и неведомо кем в пластмассе.

— Что значит, неведомо кем? — рассердился на себя Кудрявцев, — только я сам мог свершить это чудо; только моя любовь к Оксане. А где, и когда… поживем — увидим…

Картинка истончающейся до немыслимых пределов нити вернулась через несколько дней, когда Анатолий Никитин нетерпеливо воскликнул, возвращая задумавшегося Кудрявцева на грешную землю.

— Товарищ полковник, начинаем?

К этому моменту город уже накрывало кружево «стропил», тянувшихся от цитадели до каждого из столбов, редкой цепью соединявших четыре наружных поста. Таких столбов было четыреста — по сотне на каждую из сторон квадрата; значит, четыреста тонких, сечением пять на пять сантиметров, нитей, тянулись сейчас от них к подножию верхнего этажа цитадели. Так что в панорамные окна верхнего этажа было хорошо видно, как это кружево разбегается, образуя несущую конструкцию для защитных панелей, которых надо было изготовить больше миллиона квадратных метров. Полковника смущало, почти страшило не само это число. Ему было безумно жаль времени, которое нужно было затратить на этот процесс. Сердце Кудрявцева, прежде всего командира разведчиков, а уже потом мудрого руководителя города, звало его к исследованиям новых земель, а тут… — годы (как подсчитала Маша Котова) монотонной работы; день за днем; месяц за месяцем.

— Не начинаем! — тряхнул головой полковник, наконец-то соединивший в голове то самое видение бесконечно тонкой нити и миллион квадратных метров шатра над городом.

— Что так?! — совсем не по уставу удивился тракторист.

— Будем, Анатолий Николаевич, модернизировать наше производство, — улыбнулся Александр, — помнишь, как ты издевался надо мной; советовал построить кусок пластмассы по стойке «Смирно!», и командовать им?!

— Так я же, товарищ полковник…, — тракторист даже побледнел.

— Успокойся, — еще громче рассмеялся Кудрявцев, — я пошутил — насчет твоих слов. А насчет команд… Как ты думаешь, получится у меня так «поговорить» с вот этим (он похлопал по теплому боку десятикубового танка, полного жидкой пластмассы)?

— О чем?! — поразился Анатолий, и, скорее всего, все вокруг.

В мастерской, кстати, было не меньше двадцати человек; рядом с командиром, конечно же, Оксана и неизменная Мария Котова с блокнотом, и ручкой наготове. А еще — с сумочкой, в которой было много что полезного.

— Доставай-ка калькулятор, Марья Васильевна, — распорядился полковник, — подсчитай нам, какой толщины будет пленка, если содержимое вот этой емкости размазать по всему куполу?

— На миллион с лишком квадратов? — ахнул пораженный тракторист.

— Вот, Александр Николаевич, — Котова ничему не удивлялась; она дисциплинированно барабанила по клавишам калькулятора, — примерно одна сотая миллиметра.

— Ну, можно сделать и потолще, — Анатолий на удивление быстро успокоился, и первым включился в обсуждение фантастической, как он совсем недавно считал, теории, — вы еще, товарищ полковник, прикажите ей вспениться — без всякого компрессора. Хотя бы раз в десять.

— Принимается, — к изумлению Никитина Кудрявцев кивнул вполне серьезно, — но все равно, друзья, как-то страшновато жить под зонтиком таких размеров, если он толщиной всего в десятую часть миллиметра.

— Да уж, — глубокомысленно протянул профессор Романов, — хотелось бы чего-нибудь посолидней. Хотя, думаю, тех же коров с баранами купол должен выдержать.

— Выдержит, — даже рассмеялся полковник, — не сомневайся, Алексей Александрович. А теперь представь такую картину… все представьте. Вот вырос над нами такой сверхтонкий зонтик, а заданная программа продолжает действовать. Из второго танка по трубочке продолжает поступать пластмасса — непрерывным потоком — и наш купол растет — в толщину. Заканчивается очередной танк, и вот у нас уже две десятых миллиметра; десять танков, и толщина уже больше миллиметра. И так далее — пока не получим нужной толщины. Хоть целый метр! Или больше…

— Здорово! — тут же попытался поверить в предложение командира Никитин, — а вы, товарищ полковник, сумеете «объяснить» пластмассе, как это делать — расти без перерыва, образуя монолит с заданными свойствами.

— Попытаюсь, Анатолий, — рассмеялся полковник, — тебя же вот научил вести научные дискуссии без мата и размахивания руками. А замечание твое исключительно своевременное и точное. Прежде, чем попытаться «командовать» пластмассой, надо эту саму команду продумать. А если конкретней — очертить круг тех «плюшек», которыми будет наделен купол. Наружный слой понятно — защита; от всего возможного, и невозможного. Прочность, отпугивающие свойства…

— Еще и солнечная батарея, — влез в разговор комендант, — это же представьте только — миллион квадратных метров аккумулирующей поверхности… да еще при таком солнце!

— Торговать ей будешь? — тут же повернулся к нему Никитин, — не лопни от жадности.

— Запас лишним не бывает, — Ильин тоже не обиделся на тракториста; на него давно уже никто не обижался — понимали, что излишняя горячность парня проистекает от искреннего желания быть полезным обществу.

— В общем, так, — подвел черту Кудрявцев, — испытания откладываем до завтрашнего утра. Сейчас по расписанию обед. Зинаида Сергеевна (он нашел взглядом главную повариху города) обещала сегодня изумительные отбивные из овец… из местных овец, летающих, и… ну, это к аппетиту никакого отношения не имеет. Как оказалось, их мясо ничем не отличается от обычной баранины. И что-то подсказывает мне, Александр Леонидович (теперь под его взглядом застыл Хохол), что скоро ты будешь угощать нас местным молоком.

Его голос построжел; стальные командирские нотки согнали улыбки с многих лиц, и заставили вытянуться в струнку всех; даже вальяжных от поздней беременности Оксану, Бэйлу и Таню-Тамару.

— А теперь задание для всех. Думаем, вспоминаем, мечтаем…

— О чем, Саша, — дотронулась до его рукава Оксана.

— О том, каким ты хотела бы видеть все вокруг, — Александр Николаевич приобнял жену за плечи, и обвел рукой пространство, на которое солнце продолжало изливать гигантское количество злой энергии, — все — температуру, влажность, общую атмосферу… Может, что-то с Земли, с нашего прошлого… или будущего…

Следующим утром — по календарю города четырнадцатого сентября первого года — свободного места в мастерской практически не было. За дверью толпились те, кто в этот день тоже был свободен от дежурств, и кто опоздал занять лучшие места.

— Пойдемте отсюда, — усмехнулся командир, — есть место попросторней. Там уже все готово к эксперименту.

Внушительная процессия, облаченная в камуфляж (даже дети… точнее — в первую очередь дети!) потянулась за своим предводителем мимо приведенного в относительный порядок парка, огородов, покрытых длинными навесами, а затем полей, где такие навесы построили выборочно — там, солнце могло повредить посевам. Наконец, перед полковником выросли стены пустого ангара, над которым дежурила смена Северного поста. Точнее, ангар был пуст еще вчера; теперь же здесь сновали люди; Сергей Благолепов, бывший священник, командовал разворотом танка с пластмассой; второй — пустой, как догадался Кудрявцев — выезжал в широко распахнутые ворота. А в углу, совсем недалеко от входа, была уже выстроена несложная конструкция, в которой (об этом полковник не догадался — знал; сам вчера вечером утверждал чертеж этого агрегата) уже ждали его «команды» десять кубометров жидкой пластмассы. Конструкция стояла на невысоком фундаменте. На него Кудрявцев и запрыгнул — чтобы видеть всех.

— Ворота не закрывайте, — крикнул он Благолепову, сопровождавшему пустой танк.

А потом на пару минут задумался; быстро пролистал листочки, что рано утром вручила ему Маша Котова. И с широкой улыбкой начал речь… точнее разговор с товарищами.

— Если мы сможем воплотить все, что вспомнил и придумал практически каждый из вас, друзья мои, начал негромко, — то рай сдохнет от зависти — столько мы все себе пожелали.

Звенящую от напряжения тишину разбавили волны смешков, пробежавшие от одного края толпы, и обратно. Тишина, что установилась почти сразу же, была уже не тревожной; она словно источала доброжелательность, готовность внимать и оказать помощь командиру — если такая помощь понадобится. Как оказалось, он эту помощь уже получил.

— Два часа читал ваши записки, — признался полковник, — это интересней самого захватывающего боевика. А потом думал… да, Анатолий, как Чапай!

— И что надумали, товарищ полковник? — выкрикнул тракторист, словно получивший разрешение.

— Подумал, что у меня слов не хватит, чтобы передать все ваши мечты, ваши пожелания вот сюда, — он похлопал по внушительному баку, в котором (показалось ему) дрогнули, и приготовились «внимать» десять кубометров пластмассы, — а вот передать чувства, что родились и окрепли вот здесь (теперь он похлопал по собственной груди, и там тоже отозвалось готовностью), я сумею внушить. Своими чувствами; а лучше — одним воспоминанием из собственной молодости, из тех лет, когда я был безусым курсантом.

Слушайте. Это было в конце семидесятых, в начале сентября. Нашу роту подняли по учебной тревоге, и бросили в горы — полторы сотни километров, отделявшие Ташкентскую область от Ферганской долины. Уже там — в этом «раю на земле»… (он поискал взглядом сержанта Холодова, и кивнул ему) правильно я говорю, сержант?

— Истинная правда, — товарищ полковник, — а уж осенью, когда виноград да персики созреют; дыни с арбузами…

— Так вот, — продолжил с легкой улыбкой Александр, — меня поставили часовым — чуть выше какого-то кишлака. По легенде меня не могли сменить целые сутки. Вот эти сутки я сегодня и вспоминал — и совсем не жаркий день — максимум двадцать семь градусов; и ласковую ночь (градусов двадцать два — двадцать три) с огромными звездами, и почти полной луной, под светом которой все вокруг превратилось в восточную сказку; и легкий ветерок с гор. И утро, которое наступило с криками какого-то ишака в кишлаке; самого настоящего. А потом, от нагретых склонов, от садов, потянуло теми самыми персиками и виноградом. К обеду еще — свежим пловом и шашлыком из молодого барашка. Это я так себе представлял; поесть-то мне не оставили. Только фляжку с водой.

— Бедненький, — чуть слышно прошептала рядом Оксана; впрочем, она тоже, как и все вокруг, улыбалась.

— Ближе к вечеру прошел быстрый теплый дождик; а потом мимо проехал на ишаке — может, том самом, голосистом — какой-то аксакал. Он остановился рядом с деревом, с тутовником, в тени которого я прятался…

— Это так у нас шелковицу называют, — шепотом объяснил Холодов.

— Он не стал подходить близко, — продолжал делиться воспоминаниями полковник, — чуть поклонился, и сказал: «Я знаю, сынок — ты сейчас на посту. Тебе нельзя говорить, отвечать мне. И кушать нельзя, и все остальное. У меня внук служит под городом Горьким. Может, и ему кто доброе слово скажет; угостит чем-нибудь вкусным?!». Старик вынул из мешка огромную дыню, еще раз поклонился, и уехал. А я теперь охранял не только горы, кишлак, и весь остальной мир. Еще и эту дыню — до самой смены. Потом мы это чудо всем взводом…

Напоминаю — конец семидесятых; мне — девятнадцать лет, и я живу в самой прекрасной стране мира; советской, самой могучей и справедливой. До Афганистана еще три года… Вот какой день для меня был самым счастливым.

Кудрявцев повернулся к Оксане, и, спохватившись, добавил:

— Конечно, пока не встретил тебя!

В его лицо, и так озаренное улыбкой, словно кто-то добавил солнца — не того, злого, чьи лучи врывались в ангар, резко очерчивая светлый прямоугольник, на который никто не решался ступить, а ласкового, земного… С таким выражением лица он кивнул коменданту, командовавшему сейчас конструкцией, и уперся обеими руками в бак, полностью погрузившись внутрь себя. Ровно десять минут ничего не происходило. Сгрудившиеся вокруг люди старались не нарушать тишины даже дыханием. Наконец, в ладони Кудрявцева что-то кольнуло — мягко, ласково; так когда-то прихватывал зубами командирскую руку Малыш. И еще одна порция душевного тепла обрушилась на бак, на его содержимое. И в следующий момент произошло очередное чудо; ожидаемое, но все равно внезапное. Раскаленный добела прямоугольник у ворот ангара одним мгновением потемнел, слился с сумраком огромного помещения.

Полковник широким шагом направился к выходу. Шлем был надежно закреплен за плечами, но он не стал закрывать голову — ни от солнечных лучей, ни от других напастей чужого мира. Потому что был уверен — он, и его товарищи выйдут в другой мир, в крохотный уголок родной Земли; для каждого свой. Даже неугомонный тракторист не решился сейчас обогнать Александра. Лишь Оксана шагнула наружу в ногу с мужем — и сразу же охнула в восторге, прижавшись к нему. Кудрявцев был потрясен не меньше. Он ожидал увидеть сверху купол — прозрачный, голубой… любого цвета, сквозь который проглядывало бы солнце. Но наверху было небо — глубокое, бескрайнее, с которого светило ласковое солнышко. По небу медленно плыли облачка. И до них визуально было не сорок, максимум пятьдесят метров — это было наивысшее расстояние от земли до полотна купола — а много больше; столько, сколько и положено было для обычных перистых облаков. На волю — под небо, под совсем не жаркие лучи солнышка начали медленно выходить остальные. Потом кто-то из детей завизжал голосом, полным неподдельного счастья, и толпа хлынула широким потоком, мгновенно поглотив супругов Кудрявцевых…

Через безумно долгие полчаса Александр медленно освободился из объятий Оксаны.

— Ты не устала, родная? — спросил он, без всякого стеснения погладив большой живот жены.

— А что, по плану намечено еще одно чудо?

— Ну, как чудо? — пожал плечами полковник, — улыбаясь и отмечая, что не меньше половины горожан, ликовавших рядом, навострили уши, — скорее рутина, не менее важная, чем вот это.

Он обвел руками небосвод, начинавшийся над ними, и заканчивавшийся в километре — у противоположной стороны города. А потом ткнул себе под ноги:

— Здесь мы по-прежнему беззащитны. В любой момент может выскочить червяк, и отхватить кому-нибудь ногу.

Оксана бросила опасливый взгляд под ноги, и облегченно выдохнула. Они с Александром стояли на широкой дороге, сквозь полотно которой вряд ли сумело бы пробиться любое известное ей (и неизвестное тоже) существо.

— Кроме моего Саши! — с гордостью подумала она, — топнет сейчас ножкой, и…

Полковник Кудрявцев топать ногой не стал. Он увлек за собой жену, а за ней и большую часть горожан. Теперь Александр Николаевич остановился в другом углу ангара, где тоже ждала конструкция, аналогичная первой.

— Отсюда, — ткнул он в круглый бок приемного резервуара, — защита пойдет вниз, под землю — на глубину пятидесят метров. И уже там повернет, чтобы завершить сплошной панцырь вокруг города. Вот тогда уже никто и ничто не будет угрожать нам, даже… впрочем, об этот пока рано думать. Давайте начинать.

Кудрявцев опять уперся ладонями в бак; уже не такие торжественные в своих мыслях зрители негромко переговаривались. Полковнику этот шумок скорее помогал, чем мешал — ведь именно на защиту этих людей были направлены сейчас мысли Александра; именно эти мысли должна была уловить сейчас волшебная субстанция.

Толик Никитин тем временем объяснял, стоя в кружке любопытствующих:

— Почему именно пятьдесят метров? Решили, что этого хватит, чтобы не задеть «корни» нашего родника. Хотя кое-кто утверждает (тут он покосился на доцента Игнатова), что источник все равно иссякнет.

— Нечего искажать мои слова, — сразу набычился Роман Петрович, — я лишь сказал, что нашему источнику, как и любому другому, нужна подпитка. Прежде это были водоносные слои, или — скорее всего — атмосферная влага, просачивающаяся в почву. А здесь что? Ни того, ни другого.

Полковник как раз закончил свою десятиминутную медитацию; ощутил начало таинственного процесса в булькнувшей неслышно для всех остальных жидкости, и повернулся к доценту.

— Не спешите с выводами, Роман Петрович. Будущее покажет.

— Какое будущее? — озадачился биолог, лучший друг верблюдов, а в скором будущем (по заданию командира) — летающих овец и коров.

Но полковник Кудрявцев лишь загадочно улыбнулся. Он мог бы ответить и доценту, и другим жаждущим, но… Сегодня Александр мог позволить себе маленькие слабости. Хотя бы вот такую таинственность, которая должна была закончиться очередным сюрпризом. И она закончилась — громким стуком в двери дома Кдрявцевых, наслаждавшихся вечерним чаем; как будто на двери не было звонка, а в руке Никитина, ворвавшегося в гости без приглашения, не было рации. Последняя тут же исчезла в кармане тракториста, потому что ему нужны были две свободные руки. Ими он потащил совсем не упирающихся Кудрявцевых на улицу — под проливной дождь. На улицу один за другим выскакивали соседи — смеющиеся, и совсем не пытавшиеся закрыться от теплых струй. К Кудрявцевым подбежала, шлепая по лужам (и откуда они только взялись на идеально ровных дорожках?) Люба Ульянова. Она ухватилась за руку командира, и выпалила умоляющим голосом, глотая струйки воды, текущие по лицу:

— Александр Николаевич, товарищ полковник, а как бы так подгадать, что бы такой дождик на поля с огородами, да почаще.

— Что значит почаще, — сделал строгое лицо командир; он тоже с удовольствием глотал дождевую воду — в отличие от всех остальных он прекрасно зал, что она ничего вредоносного не несет, — ты расчеты давай. Графики, интенсивность, карту полей. Вот тогда и будем договариваться.

Ульянова уставилась в его лицо с неподдельным изумлением. Командир не стал объяснять прямо сейчас, что такая команда — ждать новых команд, и выполнять их — прозвучала в ангаре самой первой.

— Пойдем-ка лучше в дом, Люба, — пригласил он садовода, — такого вкусного чая, который заваривает моя Оксана, ты никогда не пила.

— Ага, — совсем не обидно ухмыльнулась Ульянова, — по еврейскому рецепту!

Но от приглашения не отказалась…

С тех пор каждый день полковник Кудрявцев подсаживался к баку, который стараниями Сергея Благолепова и его команды никогда не пересыхал, и вел неспешные беседы — по часу, а иногда и больше. Не с пластмассой, конечно — до такого он еще не дошел. Командир приглашал на эти беседы товарищей — одного за другим, по одному ему понятному принципу. Разговоры велись на самые разные темы — о прошлом, настоящем; о мечтах на будущее. Конечно же, о проблемах, которые видели специалисты, и мимо которых сам он мог пройти, даже не заметив. В какой-то момент полковник понял, что эти беседы не проходят бесследно; что они отпечатываются матрицей в непрерывно текущей пластмассе, и меняют свойства купола.

— В какую сторону? — спрашивал он себя, — и не находил ответа.

Только был уверен, что его собственные представление о совершенстве, о счастье, о самом лучшем для человека, кому-то могут показаться однобокими, а в чем-то даже ошибочными. Он сейчас учился у своих товарищей видеть, и создавать большие и маленькие радости бытия, щедро делиться ими с близкими людьми. И еще одну цель преследовал полковник Кудрявцев, приглашая поочередно тридцать человек. Сейчас, по истечении месяца, он, наконец, открыл эту тайну. Именно эта тридцатка — самая близкая, самая проверенная и надежная, слушала сейчас его на последнем этаже цитадели.

Полковник занял одно из кресел, вокруг которых располагался практически замкнутым квадратом стол с бесчисленными экранами, клавишами и кнопками. И ткнул пальцем в окно, за которым все было занято оранжевой бесконечностью6

— Вам ничего не кажется странным, друзья?

Первым, конечно же, подскочил к панорамному окну Никитин.

— Товарищ полковник, — повернулся он с растерянным выражением лица, — это какая-то неправильная картинка! Где тут небо; где солнце?! Тут же одна степь… безжизненная. Даже бараны не летают!

Никто не фыркнул, не рассмеялся. Лишь у командира губы раздвинулись в улыбке.

— Ты прав, Анатолий, — согласился он, — сейчас мы смотрим не в окно, а экран, который показывает степь на километр от стен города. Можно детализировать. Смотрите.

Его пальцы коснулись пары клавиш на панели стола, и на большом окне появилась тонкая сетка. Еще одно касание, и один из квадратиков на окне, выбранный полковником, стремительно поплыл навстречу зрителям, заполнил весь экран северной стороны цитадели. Теперь можно было разглядеть каждую травинку. А в углу можно было разглядеть цифры, что этот квадратный метр степи находится на расстоянии семисот двенадцать метров от границы города, в направлении сорок пятого градуса на северо-восток.

— А это — для сравнения…

Никто не заметил, какие именно кнопки нажал теперь командир, но соседняя, восточная стена неуловимо изменилась.

— Теперь это обычное окно, — сообщил Александр, — узнаете?

Картинка мало чем отличалась от соседней, южной, и все дружно замотали головой. В тот же момент неуловимое движение командира изменила пейзаж до неузнаваемости. Купол над городом, только сейчас ничем не отличавшийся от окружавшей его степи, стал цветом и формой иным — гладкой пластмассовой поверхностью, какой отличались дорожки и стены технических помещений. Еще несколько движений, и квадратный километр купола поочередно поменял цвет — как в детской считалочке: «Каждый охотник желает знать…». Потом он заиграл сразу всеми цветами радуги, по которой побежали звезды, искры салюта, и еще что-то вообще невообразимое, но беспримерно удивительное.

— Да она еще и с музыкальным оформлением! — воскликнула пораженная Оксана, опустившаяся в кресло рядом с мужем.

И действительно игру света и теней на куполе сопровождал какой-то знакомый напев, на который прежде всего отреагировала Ира Жадова.

— Правильно, — остановил Кудрявцев ее слова, готовые сорваться с губ, — это ты подсказала эту идею. Помнишь, как ты рассказывала о своем видении нашего будущего — там, в ангаре? А ты, Люба (он повернулся к Ульяновой), там же предложила опрыснуть всю степь вокруг города какой-нибудь гадостью — как дома опрыскивала картошку от колорадских жуков.

— А что?! — вспыхнула румянцем Ульянова, — разве все эти летающие бараны, коровы с червями, да динозавры не те же зловредные жуки, которых надо безжалостно уничтожать?

— Какая ты кровожадная, баба Оля, — тут же отреагировал тракторист, — а если нам эта степь понадобится? А она уже отравлена…

— Чем она может быть полезной? — проворчала Ольга, — у нас у самих все есть.

— Не спорьте, — засмеялся командир, — есть промежуточный; я бы сказал, примирительный вариант. Сейчас купол испускает излучение, отпугивающее всю живность на километр вокруг. А сейчас (еще одно нажатие пальцем) зона уменьшилась до пятисот метров. Зона контроля не уменьшилась — ровно километр.

— А это не опасно, Александр Николаевич? — вступил в разговор доктор Браун, — влияние неизученного излучение на человеческий организм — это, знаете ли…

— Изучайте, — широким жестом разрешил Александр, — только снаружи. Внутрь ни одного лучика не пропускает сам купол. А вот если вот так…

Створки окна на пару мгновений раздвинулись, и тут же сомкнулись. Но и этого хватило, чтобы все в командном пункте заполнилось криками испуга и отвращения, а несколько человек даже ломанулись к закрытым дверям.

— Прошу прощения, — Кудрявцев погладил по голове жену, инстинктивно прижавшуюся к самому надежному месту во вселенной — к собственному мужу, — как говорится — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В данном случае — прочувствовать.

— И вы, товарищ полковник, — первым догадался, конечно же, тракторист, — от каждого из нас выслушивали самые разные предложения, и передавали его пластмассе?!

— Не так примитивно, конечно, — рассмеялся полковник, — скорее это был обмен на уровне эмоций; желаний. Вот эти желания, немного откорректированные и конкретизированные, сейчас мы и видим.

— И мое? — к столу подошел, заслонив своей громадной фигурой половин окна, начальник охраны.

— Да, Боря, — кивнул командир, — смотрите!

Общее внимание опять обратилось к экранам, в одном из которых картинка поменялась. Граница отпугивающей зоны сузилось вдвое, в освободившееся пространство тут же вторглись аборигены этого мира, названия которому пока никто не нашел. Повинуясь команде полковника, изображение резко увеличилось, и вот уже возбужденный Холодов почти кричит:

— Да это же гиссарские бараны! Видите — курдюки сзади болтаются?! Если бы не крылья…

Передний баран, украшенный громадными закрученными в дугу рогами, вдруг отчаянно вскрикнул. Купол приблизил не только изображение, но и звук. С жалобны блеянием стадо посыпалось вниз, словно спелые груши под порывом ветра.

— Наткнулись, — как-то злорадно воскликнул Никитин — единственный пострадавший от «оружия» блеющего противника.

Никаких видимых повреждений овцы не получили. Подтверждая широко распространенное мнение о беспримерной глупости своего племени, стадо разбрелось вдоль незримой границы, и принялось неспешно пастись — благо, оранжевое пастбище простиралось на километры, и километры вокруг. Поменять что-то на экране командир не успел. Крайняя слева овца вдруг подняла голову, и коротко мекнула. Вот она заполнила весь экран, и… теперь Саша Салоед с ужасом и отвращением заорал:

— Это он — тот самый червяк!

— Ну, того твои коровы уничтожили, — успокаивающим тоном, — но картина действительно страшная. Особенно учитывая скорость, с какой эта тварь передвигается под землей.

— Так что…, — начал было спрашивать Левин.

— Да, — перебил его Александр, — зона отторжения распространяется и вверх, и под землю. Максимум — на те же полкилометра.

— Да сделай же что-нибудь, Саша!

Это Оксана отреагировала на выражение счастья в глазах овцы, заполнивших весь экран.

— Как скажешь… смотри, Борис — это, можно сказать, твоя разработка.

Картинка опять поменялась — теперь в квадрате панорамы умещался вся овца с поглотившим ее уже наполовину червем. А потом она вдруг наполнилась ослепительным светом. Словно кусочек яростного солнца откололся от материнского тела, и обрушился на степь — в четко очерченный квадрат размером два на два метра. Когда зрители проморгались, на экране чернел выжженный и запеченный до состояния гладкой корки участок земли, который вряд ли когда-то победит вездесущая трава. Он быстро менял цвет с иссиня-черного на серый, безжизненный; но, очевидно, продолжал пылать жаром. Так что ближайший баран — тот самый, рогатый — не посмел подойти к пятну, в которой не было ни грана плоти, ближе двух метров. Но и оттуда он, повернувшись, ловко оросил пятно экскрементами. От застывающей лавы вверх взметнулись облачка пара; комнату заполнил тошнотворный запах, и командир поспешил нажать очередные кнопки — одна из них отсекла от внешнего мира рецепторы купола, а вторая заставила натужно застонать систему вентиляции. Воздух в центре быстро сменился свежим, теперь лишь картинка с лопающимся пузырями; кипящим в местах попадания «грозных снарядов» камнем поражала воображение горожан.

Картинка медленно поплыла, увеличивая сектор обзора, и Холодов с умоляющей ноткой в голосе обратился командиру:

— Товарищ полковник, улетят ведь сейчас! Хотя бы парочку на обед!

— Никто не возражает?

Суровая жизнь последних девяти месяцев отучила всех от сентиментальности и добросердечия — направленных вне коллектива. Лишь Света Левина практически неслышно вздохнула. А Зинаида буркнула:

— Тогда уж четырех — чтобы и на ужин хватило.

Стадо действительно собралось взлетать. Но командир успел нажать на кнопку четыре раза, и в головах жертв — самых упитанных, на взгляд Александра — брызнуло крохотными каплями крови, и осколками черепной кости.

— Ну вот, — бесстрастно заявил командир, — сейчас отключим кое-какие функции, и тревожная группа с Холодовым во главе, может выгонять «Варяг». А остальные будут обучаться управлению центром. Главной причиной наших долгих бесед в течение месяца было именно это — знакомство (если можно так назвать) купола с вами. Именно вы владеете своеобразным паролем, который позволяет управлять пультом. Оксана, Бэйла, Таня-Тамара. Вы — первые. Надо успеть, прежде…

Полковник не закончил, но понятно было всем посвященным; да и не посвященным тоже — стоило только посмотреть на их животы.

Урок начался; многие — те, что не были заняты в этот час — остались в центре.

— Вот, — показал Александр на очередную кнопку, — это голосовой сигнал купола… (он улыбнулся) тридцать вариантов.

Центр заполнил такой знакомый всем голос Оксаны — с интонациями легкого отчитывания, и бесконечной любви, которые могла позволить по отношению к полковнику лишь его супруга:

— Объект в секторе «Север»; расстояние двести метров; удаляется со скоростью шестьдесят километров в час. Опознание — разведбот «Варяг».

— Здорово, — воскликнула другая «ученица» — Таня-Тамара.

Голос теперь был волнующим, с придыханием и чарующей томностью — таким, что Оксана с подозрением уставилась на Александра.

— Это она так с профессором разговаривает, — на всякий случай отодвинулся от нее командир, — а купол сам выбрал.

— Ну-ну! — с обещанием вернуться к этому вопросу в будущем вслушалась в сообщение Кудрявцева и замерла — как и все вокруг.

— Объект в секторе «Юго-запад, сорок девять градусов», — сообщил купол голосом Тани-Тамары, — расстояние девятьсот пятьдесят метров; приближается со скоростью десять километров в час. Опознание — неизвестен.

— Давай! — приказал командир, и пальцы Оксаны вполне уверенно забегали по клавишам.

Экран южной стороны остановился на одном из самых дальних секторов координатной сетки. Дальше купол вел объект автоматически. А объект — громадный, нелепый и несуразный, на взгляд знатоков военной техники, и одновременно ужасающий в своей массивности — медленно надвигался на город. Было что-то знакомое в этом танке, волокущем за собой прицеп размерами с целый вагон. Кудрявцев с облегчением вздохнул, вспоминая, когда за спиной Анатолий Никитин воскликнул — с какой-то веселой истеричностью:

— Вот он к нам и пришел: «Железный Капут»!