Куда бежать? Том 3. Любовь

Валентин Мирин (2024)

3 том — заключительная часть романа «Куда бежать?», в котором продолжается повествование миру о трагедиях в России в начале XX века. В жизни наших героев, да и всех других граждан уже бывшей Российской империи, наступит бремя Гражданской войны с колоссальными трагическими последствиями. Заключительные события произойдут как в Советской России (в губернии N), так и в Финляндии, Швейцарии и Франции. На передний план выходят два новых героя, влюблённых в одну и ту же прекрасную девушку — дочь Александра Барковского. Одному из них, конечно же, повезёт: девушка ответит ему взаимностью, но на что способен соперник руки и сердца? А хватит ли у победителя этой «сердечной дуэли» мужества с достоинством выдержать испытания и возложенную ответственность? Останется ли он победителем в конечной схватке и сохранит ли он за собой звание «человек»? А если нет, то прав ли он в своём выборе?

Требуем сатисфакции

Никанор Иванович по пути домой, размышляя о словах сына, в какой-то момент почувствовал: вся его обида улетучилась, а беспокойство перешло в иную стадию, а именно стадию тревоги, основанной на неопределённости. Он остановился, подумал вернуться к сыну и потребовать разъяснения, что именно он имел в виду, когда говорил про опасность для России, но увидел у своего дома карету и передумал.

Карету он узнал. Богатых карет в городе не так уж и много, а последнее время и вовсе их на улице было не встретить. Никанор Иванович подошёл, узнал у кучера, где хозяин, и направился домой.

Владимир Григорьевич Соколов с женой ожидали хозяина за чашкой чая. Никанор Иванович первым делом высказал слова искреннего сожаления о смерти Григория Матвеевича, но не скрыл своего удивления неожиданным визитом. Хозяин дома, да и хозяйка, были знакомы с гостями, но в прошлом мало общались. У них не было общих интересов, да и пути у них были разные. Заинтригованный визитом, Никанор Иванович не удержался и спросил прямо: «Чем обязан?» — и ему весьма деликатно рассказали о цели визита, попросив поддержать требование семей Соколовых и Барковских покарать виновных в расстреле Григория Матвеевича.

Никанор Иванович, будто ожидавший подобной просьбы, ничуть не смутился и без раздумий ответил:

— Тут я с вами согласен, покарать нужно, безусловно готов передать вашу просьбу сыну, но могу смело предположить: он меня не послушает. Понимаете, сын какой-то другой. Даже слов не подберу, но вот он другой и… и… по-другому не скажешь. Он меня в два счёта на место ставит. Я даже не понимаю его мыслей. Вроде нелогично — а выходит логично. Вроде он неправ, но после осмысления его слов понимаешь, что он прав, а я нет… — и после небольшой паузы продолжил: — Я присоединюсь к вам сегодня. И поддержу. Можете на меня положиться.

Гости побыли ещё минут десять и попрощались.

Никанор Иванович потребовал подать что-нибудь к столу и за трапезой рассказал про свой визит к сыну, на что жена обратилась к мужу с убеждениями:

— Никанор, очень вас прошу, не вмешивайтесь в дела Николя. Если уж обещали, то поезжайте к нему, поговорите о делах, но не следует настаивать. Если то, что он сказал, правда, а я сыну верю, то лучшая от нас помощь сейчас — это не мешать ему решать те задачи, которые перед ним поставлены. Ну не зря же ему доверили власть в нашем городе. Там, в столице, ему доверяют, а мы почему не доверяем?

Слова Марии Владимировны возымели эффект, и до самой встречи Никанор Иванович только и размышлял, идти ему к сыну с просьбой или нет, но слово дано, значит, ответ очевиден. К зданию штаба военной администрации прибыли две кареты: Барковского и Владимира Соколова. Видные мужи города попросили пустить их к командиру полка, но их не пустили. Появился и Никанор Иванович с небольшим опозданием, и его тоже не пустили.

— Командира нет на месте. Велено ждать, — сухо ответил солдат на посту, направляя винтовку в сторону Никанора Ивановича.

— Вы, товарищ, не размахивали бы передо мной ружьишком. Ваш командир — мой сын, и не думаю, что ему будет приятно узнать об этом инциденте.

Солдат прекрасно слышал слова незнакомого ему гражданина, но оружие не убрал, а только повторил: «Велено ждать».

Где-то неподалёку раздался выстрел, потом через несколько секунд ещё один, потом ещё один секунд через десять. Направление можно было определить, Барковский даже предположил, что выстрелы произошли неподалёку, не более трёхсот саженей. Из штаба полка выскочили пятеро бойцов, стали осматривать улицу. Барковский инстинктивно показал рукой, откуда выстрелы, и все ринулись туда. Так оно и оказалось. Стреляли во дворе дома бывшего губернатора. Тельнецкий распорядился расстрелять нескольких дебоширов и саботажников.

Отданный Тельнецким приказ переселиться в казармы исполнили, но кое-то, а именно два десятка солдат, категорически отказались и остались в доме губернатора. Троих подстрекателей расстреляли. Пули решили эту проблему. Все без исключения в тот же вечер переселились в казармы.

Когда во двор бывшего дома губернатора ворвались солдаты, а чуть позже Барковский с Соколовыми, всё уже закончилось, и Тельнецкий собирался вернуться в штаб полка. Никанор Иванович в силу своего возраста прибежал к месту событий последним и встретил сына, шедшего в сопровождении своего заместителя и группы солдат, уже на улице.

— Отец, вы-то зачем сюда пришли?

Никанор Иванович, задыхаясь от быстрой ходьбы, ответил коротко:

— Я — как все, — и показал рукой в сторону Барковского и братьев Соколовых, следовавших за солдатами и Тельнецким.

— Отец, прошу оказать мне небольшую услугу. Прошу вас возвратиться домой.

Никанор Иванович ничего не ответил, только пожал плечами и присоединился ко всем. Дойдя до штаба, остановился, ожидая приглашения сына, но, не получив его, сам направился ко входу. Тельнецкий остановил отца и отдал приказ двум солдатам сопроводить Никанора Ивановича до дома. Никанор Иванович заупрямился:

— Я могу быть полезным при вашем разговоре с… — Никанор Иванович хотел сказать: «Его Сиятельством», но быстро одумался: — Александром Александровичем.

— Разговор предстоит очень деликатный и весьма серьёзный. С гражданином Барковским мы будем говорить тет-а-тет. Вас, граждане, — я так понимаю, вы — братья Соколовы, — тоже не приму, по крайней мере сегодня.

Войдя в кабинет, Тельнецкий первым делом спросил, как идут приготовления к похоронам. Барковского вопрос удивил, он ответил и поблагодарил за внимание.

— Ну что же, тогда я перейду к делу и начну с того, что вас немного расстроит. Про вагон с провизией я в курсе, — Тельнецкий заметил удивление на лице собеседника и добавил: — Да не волнуйтесь вы так. Мы не воры. Без вашего разрешения этот вагон на фронт не отправим.

— Да я никогда и не отказывался помогать фронту. Только этот вагон — последнее, что у меня есть из провизии. По всем углам у меня пусто, правда, мне и сеять не нужно в этом году, так как земли у меня нет, — Барковский развёл руками, — и предприятия простаивают, а это значит только одно: они рано или поздно придут в негодность.

— Стране нужно, чтобы у вас, как вы выразились, «по углам» было. И предприятия должны работать.

Барковский улыбнулся и предпочёл не развивать эту тему. Сведения о вагоне спутали все мысли, и теперь он, понимая, что вагон всё равно отберут, остался без козырей в этом разговоре.

— В обмен на вагон могу предложить вам место комиссара по аграрному и промышленному хозяйству губернии. Согласны?

— Да я и при царе-то не был с этим согласен, хотя меня сто раз просили, точнее, требовали возглавить и Думу, и администрацию города. Сейчас-то мне это зачем?

— Это людям нужно, городу нужно, России нужно. У вас талант организовывать хозяйство и производственные процессы. Этот талант не должен пропасть зря, ведь он не принадлежит вам одному.

— Талант — это то, что от тебя хотят другие… Вы хотите моими руками возродить производственные процессы? Да, можно организовать, но ничего ведь не работает, нет никаких экономических операций. В городе не работает отделение банка. Да что там банк! В городе даже баня не работает. Дровишки им отвезёшь — люди помоются. Эти хапуги даже деньги берут за посещение бани, хотя я им дровишки бесплатно везу.

— Сигнал про банщиков принят. Разберусь… — Тельнецкий сделал паузу, будто запоминая обещанное, и продолжил: — Вы человек опытный, компетентный во всех этих делах. Справитесь. Пожалуй, я чуть уточню ваши будущие задачи. В большей степени нужно, чтобы крестьяне нашей губернии не перестали выращивать хлеб. Нужно думать на будущее и сделать так, чтобы не пришлось провизию у крестьян изымать силой. Чем лучше урожай — тем меньше силы потребуется применять при изъятии. Если у них останется, то излишки сами отдадут. Понимаете?

Барковский прекрасно всё понял, но не спешил отвечать. Прямо глянул на Тельнецкого и сменил тему на истинную цель своего визита:

— Нам нужна справедливость в первую очередь, а потом можем поговорить и о восстановлении, и о предприятиях, и о многом. Григорий Матвеевич был мне как отец, а его расстреляли какие-то пьянчуги. Как мне людям смотреть в глаза, когда я буду работать на власть, которая позволяет расстреливать невинных, а извергов не наказывает? Вы почему этого не хотите учитывать?

— Уже учёл. Солдат, причастных к вчерашнему расстрелу, выявил. Троих уже расстреляли по моему приказу. Ещё пятерых привлеку к ответственности. Их было всего восемь. Я ведь тоже не сидел сложа руки, вас ожидая. Я поручил моему заместителю выявить виновных. Он выявил. Я проверил. Предъявленные сведения достоверны. Одного даже успел допросить. Солдат подтвердил. Уверен, завтра будут дезертиры и среди них могут быть и те, кто вам, точнее нам, нужен. Расстреляем. Пойти и объявить кару за расстрел… вашего друга я не могу, это вовсе не полезное решение. Это произошло при Кремневе, при нём это и оставим, но это не значит, что виновные не понесут соразмерное наказание. Да и не все стреляли, вот в чём дело-то. Среди них только пятеро и стреляли. Вот их покараем соразмерно. Двое остались. Остальных под арест на время. Я их всех поимённо знаю.

— В городе должны знать, почему их власть покарала. Только так.

— Александр Александрович, не упрямьтесь. Вы забыли про мою речь на солдатском суде. Командир не имеет права так разбрасываться словами. Многие солдаты в меня поверили, но есть и те, кто меня уже ненавидят. Могу и пулю схлопотать в спину. И тут дело не во мне, дело в характере толпы. Всегда в полку найдётся ложка дёгтя, найдётся сумасбродный бунтарь и всегда найдётся изменник присяги и Родины. Власть как система ещё не устоялась, и ситуация сейчас очень шаткая. Лишние раздражители не нужны.

— Николай Никанорович, я подумаю над вашим предложением, а вы подумаете над моими словами.

— Александр Александрович, я, возможно, и не имею никакого права давать вам советы, но всё-таки осмелюсь и посоветую. Когда я оказывался в подобных ситуациях, то гордыню усмирял, и итог всегда был в мою пользу. Если вы сейчас не последуете моему примеру — не усмирите гордыню, то она усмирит вас.

— Совет дельный. Я подумаю об этом, но вот братья не поймут, я в этом убеждён. Они расстроятся и перестанут со мной работать, да что работать — они со мной разговаривать перестанут. Я почему-то даже в этот уверен. Я ведь прекрасно понимаю, что выживает не самый сильный, а самый восприимчивый к переменам. Предлагаю компромисс. Я начну понемногу по хозяйству принимать меры к восстановлению. В первую очередь мельницы запущу. Крестьяне начнут вам доверять. Если сложится, глядишь — и само собой пойдёт, и тогда я вам не нужен буду. Я восприимчив к переменам, вы это прекрасно знаете.

Конец ознакомительного фрагмента.