Куда бежать? Том 3. Любовь

Валентин Мирин (2024)

3 том — заключительная часть романа «Куда бежать?», в котором продолжается повествование миру о трагедиях в России в начале XX века. В жизни наших героев, да и всех других граждан уже бывшей Российской империи, наступит бремя Гражданской войны с колоссальными трагическими последствиями. Заключительные события произойдут как в Советской России (в губернии N), так и в Финляндии, Швейцарии и Франции. На передний план выходят два новых героя, влюблённых в одну и ту же прекрасную девушку — дочь Александра Барковского. Одному из них, конечно же, повезёт: девушка ответит ему взаимностью, но на что способен соперник руки и сердца? А хватит ли у победителя этой «сердечной дуэли» мужества с достоинством выдержать испытания и возложенную ответственность? Останется ли он победителем в конечной схватке и сохранит ли он за собой звание «человек»? А если нет, то прав ли он в своём выборе?

У вечно недовольных все остальные вечно виноваты

Письмо от родителя, как и было указано на конверте, Тельнецкому было передано в руки в тот самый момент, когда в кабинет впустили просителя из числа горожан.

После слов настойчивого горожанина: «У меня есть важные сведения, я хочу помочь партии», — его впустили в здание. Если бы не эти громкие заявления, его бы погнали от штаба, но солдаты, провожавшие просителя под конвоем до заместителя полка, побоялись его отпустить, подумав: а вдруг действительно что-то важное. Фреймо расспросами попытался выяснить, что такого важного хочет рассказать этот горожанин, но тот наотрез отказался выдавать свои секреты. На любой вопрос Фреймо он твердил одно и тоже: «Только командиру, только ему», — и добился приёма. Тельнецкому доложили о настырном просителе, пояснили причину визита, и он его принял.

Гость, войдя в кабинет, сдавленным голосом поздоровался и скованными движениями присел на предложенный стул чуть не по центру кабинета, аккурат против стола Тельнецкого.

— Если ваши сведения будут ложными или окажутся провокационными, вас покарают по законам военного времени. Вы это понимаете? — обратился Тельнецкий к горожанину, держа в руках полученное от родителя письмо.

Желание прочесть в какой-то момент взяло верх, и Тельнецкий даже взялся вскрывать конверт, но эмоциональное состояние незваного гостя вызывало не меньший интерес, и, как следствие, Тельнецкий отодвинул письмо на второй план.

— Верные они или нет, не только от меня зависит, а и от вас, — жалостливо проблеял горожанин. — Как отреагируете на мой сигнал, так и решится.

— Кто вы? — не переходя к теме, спросил гостя Тельнецкий, крутя в руках его паспорт.

— В книжке написано. Я… Ковальский Шимон Сергеевич, — гость привстал немного, поклонился и, будто приветствуя хозяина кабинета, помахал кепкой. — Купец я. Лавка у меня. Сукном торгуем… Я вас уверяю, хочу вам помочь. У меня очень добрые намерения. Я в этом городе вырос. Мне небезразлична судьба горожан.

Гость стал описывать свою семейную жизнь, начиная повествование чуть не со дня женитьбы, а когда приступил к перечислению детей, называя каждого ребёнка, его пол, возраст, особые приметы и сопровождая дифирамбами, у Тельнецкого закончилось терпение, и он резко прервал речь купца:

— Шимон Сергеевич, если вы сейчас не перейдёте к делу, я буду вынужден вам отказать в аудиенции и на этом мы распрощаемся.

— Так я и веду мой рассказ к сути. Прошу выделить ещё буквально полминуты, и будет сама суть.

Тельнецкий в ответ кивнул в знак согласия и гость продолжил:

— Мои старшие сыновья окончили гимназию с отличием. Я уже хотел их в какой-нибудь университет или училище определить, присматривался к Императорскому Московскому инженерному училищу, хотел, чтобы они выучились на инженеров, но посчитал барыши и понял: не потяну я двух студентов сразу. Я к Барковскому на поклон: «Мол, определи и моим детишкам бурсу, пансион то есть. Смиренно прошу», — а он мне отказал, говорит: «Вы человек с доходами, справитесь и без меня». Он всем крестьянам и ремесленникам бурсу определяет, а моим сыновьям, видите ли, — нет. То есть по убеждению Барковского, я с доходами. Откуда он это взял? У меня одни расходы в лавке. Еле-еле концы с концами сводим. Нет, я не жалуюсь, но выделить моим сыновьям стипендии мог бы ведь, а? — раздосадованным голосом спросил Ковальский Тельнецкого.

Тельнецкий уже собирался прогнать назойливого гостя, но, услышав фамилию Барковского, передумал и решил дослушать до конца. Удивлённый риторическим вопросом, хозяин кабинета и не думал отвечать, а стал искать причину, зачем Ковальский задаёт такие вопросы. Несколько секунд он молча смотрел на гостя, терпеливо ожидавшего ответа, и спросил:

— Ко мне зачем пришли? Вы говорили про какие-то важные сведения, а рассказываете мне про вашу жизнь. Зачем?

— Так дослушайте, товарищ Тельнецкий! Дослушайте! — зачастил Ковальский умоляющим голосом.

— Мне кажется, вы занимаетесь саботажем, отнимая у меня время.

— Нет! Нет! Нет! — вскакивая со стула, возразил Ковальский. — Перехожу к сути. Я знаю, где Барковский прячет муку. И… — немного подумав, договорил: — И разные крупы там тоже есть.

— И где же? — удивлённо спросил Тельнецкий.

— Вы погодите, товарищ Тельнецкий. Вы мне тоже должны что-нибудь предложить. Я к вам с ясными помыслами. Я радею за партию и хочу справедливости.

— А почему вы не пришли за справедливостью к Кремневу?

— Он изверг, а вы наш, из нашего города. Я вас помню, когда вы ещё юношей бегали по этим улицам, — гость показал рукой на окно. — Помню вас, — воодушевлённо проговорил Ковальский.

— И какой справедливости вы хотите? — спокойно задал вопрос Тельнецкий, догадываясь, о чём пойдёт речь.

Опасения Тельнецкого оправдались. Ковальский в обмен на сведения о спрятанной муке потребовал упрятать Барковского в тюрьму.

— То есть вы хотите отомстить Барковскому за то, что он не выделил стипендию и московский пансион вашим сыновьям? Так?

— Да. Я с вами откровенен. Именно так. Он не мне отказал — он отказал моим детям. Всем крестьянам — на тебе, пожалуйста, и место в общежитии, и деньги на проживание, и дорогу оплачивают, а мои дети что, хуже мужицких, что ли?

Тельнецкий вышел из-за стола, подошёл к двери, вызвал караульного и приказал арестовать Ковальского.

— Как арестовать? Я со светлыми помыслами. Хочу партии помочь. Зачем меня арестовывать-то?

— У вас, у вечно недовольных, все остальные вечно виноваты, — ответил Тельнецкий и повторил свой приказ, но уточнил: — Запереть арестованного на неделю.

Солдат взял ружьё на изготовку и показал Ковальскому на выход. У арестованного началась истерика. Он стал просить прощения, потом стал оправдываться, упал на колени, молил не лишать семью кормильца, давил на жалость, напоминая Тельнецкому о своих детях. На вопли прибежал Фреймо. Он мгновенно оценил обстановку и стал командовать выдворением Ковальского из кабинета. Когда все вышли, дверь кабинета осталась открытой. Почему-то её не закрыли, а точнее Фреймо не осмелился это сделать.