Цветы полевые

Валентин Агафонович Лебедев

Когда читаешьтакую чистоту, солнечность, очень радуешься, что еще есть люди, которые все этоощущают и могут передать другим. Счастьем все переполняется, как прекрасен этотмир… не вспугнуть бы!!! Чтобы не разучиться чувствовать и размышлять.Людмила Харитонова, биолог-охотовед.Иллюстрации Дмитрия Коновалова

Желтая каша

Попрощавшись с мамой, я сел в машину и поехал домой.

Улица Рубцова, бывшая Станционная, была почти безлюдна. От «Дежурки» — дежурного магазина, отделилась фигура и человек, медленно передвигаясь, опираясь на палку, побрел по улице. Что-то до боли знакомое показалось в нем. Обгоняя, оглянулся… Володька, Жучек! Остановился…

— Здорово, Вовка! — обнял, посмотрел в лицо.

— Валька, ты что ли? — он уставился на меня, явно что-то вспоминая, что-то пришептывая и теребя в оттянутом кармане старой строительной куртки пластмассовую бутылку Жигулевского пива. То да сё, где, да как? С кем? Почему? Володька Жуков… Друг ты мой сердечный! Что стало с тобой? Старались разговориться, слова не связывались, только смотрели друг на друга и спрашивали: «А помнишь? А это помнишь? Конечно!.. А это? А кашу помнишь?»

Вдруг отвернулся и заплакал…

— А я вот один… Пью…

Ах! как же хочется поспать… Хоть ещё чуток… Рано еще! Но петуху разве прикажешь? Заголосил, как ненормальный… Чего не спится? Ни свет, ни заря, взял и заорал… Конечно, у него семья огромная, всех на прогулку вести надо, кормиться. Нууу, заквокали, закудахтали… Крыльями захлопали, послетали с насестов…

А хозяин уж на забор запрыгнул, опять шею тянет, солнышко высматривает, не прозевать бы. А оно, резануло по горизонту, напухло расплавлено, и лопнуло… Расплескало золото, заискрило по росе, обдало теплом… Вставайте! У соседей загремел цепью по будке пес… Аавв — зевнул протяжно, сладко… Похлебал воды из миски и полез досыпать… Сквозь щели дощатого сеновала пробились лучики света, в них замельтешили пылинки, защекотали… Пахнуло свежестью, задурманило запахом молодого сена, еще скошенного до Петрова дня. Не успели еще цветы семена бросить, не загрубели еще стебельки, листики мягкие… Клевер, мятлик, тимофеевка с полными колосками. Разнотравье! И запах другой, нежный какой-то, ни как у июльского сена.

Подремать бы еще… Повертелся, пошуршал, улегся поудобнее, перекусил горьковатую былинку, ткнувшуюся в губу и, вздохнув, закрыл глаза…

— Вставай! Работник! — голос отца заставил проснуться.

— Проспишь!.. Мать завтракать зовет… Беги скорее, я пока тебе топор поправлю…

Скрипнула дверка сеновала и в ней появилось улыбающееся лицо.

— Как ты тут? Выспался?

— Поспал… — я выбрался из сена и пополз к выходу.

— Там я тебе воды у колодца оставил, умойся… — отец спустился по лесенке и распахнул дверь в сарайку, вошёл, загремел инструментами.

Умывшись, вылил остатки холодной колодезной воды на плечи и уткнулся в чистое белое, вафельное полотенце… вдохнул… Ммммм, как пахнет! Солнцем, летом… В цветах уже вовсю трудились шмели, пчелы. Раздвигали лапками тычинки, стряхивали пыльцу, забирались в глубь, доставали нектар и перелетали на соседний цветок. Куры, смешно выставляя шею вперед при каждом шаге, вальяжно передвигались по огороду, вертели головами, лапами раскидывали землю и что-то клевали. Петя ходил среди них и наблюдал за порядком, иногда ворчал негромко, призывая кур обратить на себя внимание, перебирал ногами, чертил крылом. Некоторые подбегали к нему, копались под ним и благодарно кудахтали.

Крыльцо было открыто, из дома наносило жареными блинами. На кухне Мама, вся разрумянившаяся, в цветастом легком фартуке, колдовала у керосинки. Я подошёл и чмокнул её в щеку…

— С добрым утром!

— С добрым!.. Умылся? Садись за стол, сейчас горяченьких добавлю…

В террасе был накрыт стол. Широкая плоская тарелка, на ней стопка блинов. Мамины блины! Тонюсенькие, почти прозрачные, с дырочками, резными, загорелыми краями! На каждый блин Мама клала ложку крупчатого желтого топленого масла и накрывала следующим блином. Иногда посыпала щепоткой сахарного песка…

— Ешь… — мама перевернула блин со сковороды в общую стопку.

— Молоко пей… Утрешнее… Соседка уже принесла — аккуратно налила мне из литровой банки в чашку. Я не заставил себя уговаривать и принялся уплетать блины… Обжигался, дул на них и жмурился от удовольствия.

— Что-то Сережки не видать!? Спит еще? — спросил я про брата.

— Какое там — спит! Утек уже на реку… Сказал, что подъязок начал спускаться. С Сашкой Сорокиным уже тюкают поди, вчера слепней ловили, мух. На устье собирались… — мама улыбалась… Мимоходом погладила меня по голове…

— Ешь… Работник… Я вам обед с собой приготовила… Кашу твою любимую, жёлтую… Пусть Вовка не берет ничего, хватит всего.

Сняла с гвоздя старенький военный вещмешок, принесла из кухни провизию. Села рядом за стол и стала все укладывать. В пол литровой банке виднелась чистая, перебранная, без единого черного зернышка пшенная крупа. Несколько раз перемытая, ярко желтая. Просматривался кусочек сливочного масла, прижавшийся к стеклу, еще не совсем растаявшие три кубика сахара.

— Все добавила… Соль тоже там… Сполоснете котелок водой, потом только молока вольете, а то пригорит… И из банки все вывалите…

— Да знаю мам… — я облизывал губы и наблюдал за мамой, прихлебывал молоко.

— Чай, сахар…

Мама складывала в мешок пол пачки индийского чая, нарезанный белый хлеб, в жестяной баночке из-под ландрина сахар. Семисотграммовая банка молока.

— Полотенце вам суну… — затолкала все, переложив банки полотенцем и затянула на горловине петлей лямки.

В террасу вошел отец. В его руках был не большей топор.

— Расклинил и помочил немного — не слетит. Пятку поправил, где-то ты по камню задел. Собрался? Беги, время уже, дружок заждался, наверное — натянул на лезвие брезентовую рукавицу…

— Осторожней там махайтесь-то!

Володька ждал меня на перекрестке нашей Станционной улицы и Анашкиного переулка. Поздоровались и пошли в сторону керосинки. Керосинкой называли магазин где продавали эту горючую жидкость. Прямо за ним, через дорогу, начинался лес. Идти было не далеко, километра три. Лесная тропинка, нырнув в высокий ельник, тут же уперлась в тенистую дорогу, по которой мы и заспешили дальше. Пропетляв среди елок, дорожка вывела в березняк и спустилась в низинку, по дну которой струился приличный ручей.

Здесь была устроена примитивная переправа из двух слежек, перекинутых с берега на берег. По обе стороны торчали палки, которые использовали для перехода на другой берег. Мокрый рукав. Сюда, в березняк, дед еще маленькими водил наше младшее семейство Лебедевых за белыми грибами. Перейдя ручей, углубились в ольшаник и побежали в сторону железнодорожной казармы. Перепугали собак, набрали трехлитровый бидончик воды из колодца, попили сами и перешли железную дорогу.

Солнце было уже достаточно высоко, от шпал густо пахло гудроном. Минут через пятнадцать вышли к угольным ямам. Когда то, давно, в этом месте жгли уголь. Земля еще сохранила очертания ям, оплывших, поросших редким, невысоким березняком. На склонах краснела ягодой земляника. От ям, по Поперечному просеку, повернули влево и вышли к месту работы…

В 1964 году в поселок вели газопровод. Для прокладки труб необходимо было прорубить через лес просеку. Крупные деревья были уже спилены, а вот мелочь-не большие березки, осинки (топорник), кустарник, оставались и их необходимо было убрать. Лето, каникулы после восьмого класса… Вот мы с другом и решили подработать. Зачищали просеку. Рубили под корень деревца, складывали их в кучи.

Для этого в землю, на расстоянии одного метра друг от друга, забивали две пары колышков и между ними укладывали срубленное, так, чтобы высота кучи была чуть больше метра-на усадку. Это облегчало приемку сделанной работы. Объем, за который производился расчет, считался просто-метр умножался на длину кучи и получались кубометры. Работали уже дней десять и количество кучек, увеличиваясь, радовало глаз.

Сама по себе работа была не трудная — с топорами обращаться умели, не хилые и мотивированные обещанным заработком. Досаждала кровососущая живность. Комары, слепни то и дело вгрызались в наши тела, мешая работе. Для их отпугивания развели костер, завалили его сырыми гнилушками, еловым лапником, прятались в дыму, который стелился вдоль просеки. Не ленились, работа спорилась. К обеду уже подвело животы, и мы уселись отдохнуть.

Занялись приготовлением обеда-долгожданный момент! Сполоснули котелок водой, налили молока и вывалили пшенку, подвесили над костром. Помня наставления мамы, непрерывно помешивали содержимое котелка ложкой. Дым от костра поднимался вверх, некоторые искорки, погаснув, плавно спускались в кашу. Туда же иногда падали комары, задохнувшиеся дымом. Комаров аккуратно выбирали палочкой. Вдыхали запах варева, сглатывая набежавшие слюни. Обжигаясь, пробовали, втягивая сквозь зубы воздух, разжевывали.

Готово! Сняли с перекладинки котелок и пристроились поудобнее возле него. Взяли по ломтю белого хлеба, начали обедать. Каша была не просто вкусной, она была невероятно вкусна! Пропахшая дымом, чуть подгоревшая, с редкими серыми трупиками комаров… Торопились и быстро добрались до дна, начали скоблить его, подчищая крошки.

Потом вымыли котелок, вылили в него остатки воды и стали ждать чай… Добавляли веточки брусники с несозревшей ягодой, горстку черники, земляники… Вода закипела, бросили заварки. Дали немного попреть и разлили варево в эмалированные кружки. Раскрыли жестянку с сахаром и, макая белые кусочки в жидкость, вприкуску, жмурясь, пили чай…

Расслабленные, уставшие от еды, легли на землю. Высоко качались верхушки сосен, склонялись низко ветки берез, сквозь них виднелось голубое полуденное небо, совсем безоблачное…

Пищали надоедливые комары, вскрикивала сойка. Помахивали веточками у лица, не громко разговаривали, подсчитывали сделанное.

— Сколько у нас? — Володька повернул голову в мою сторону.

— Сорок восемь… Да сегодня пять уже поставили…

— Еще штуки три надо, а может и четыре — я поддержал разговор.

— Получим деньги и поедем в Москву, в ЦУМ… Ты чего думаешь купить? — Вовка приподнялся на локте.

— Не знаю еще, а ты?

— Я хочу свитер и рубашку… Может еще на брюки хватит… Как думаешь?

— Еще недельку. наверное поработаем, там видно будет… Пошли. А то разлежались!

Взяли топоры, поправили оселком и погрузились в работу. Скоро прибавились еще две кучи. Немножко подустали.

— Давай еще одну и закончим — предложил я.

— Правда, хватит, а то размечтались — напарник широко улыбнулся…

Я подошел к не толстой березке и чуть наклонил ее левой рукой. Не широко размахнулся и перерубил ствол до середины. Топор легко вошел в древесину. Вытащил его и замахнулся, с другой стороны. Рукав рубашки зацепился за какую-то ветку, лезвие топора скользнуло по стволу и, отскочив, носком погрузилось мне, в левую, кеду. Выпустив топор из руки, я с удивлением рассматривал его, торчащего в моей ноге. И вот тут наступила боль… Я заорал на весь лес. Подбежал Володя и приговаривая: «Ну, как же ты так? Ну, как же…?» — вытащил из моей ноги топор и стащил с меня кеду с носком.

— Зажми рану! — побежал к рюкзаку и притащил полотенце.

Странно… рана была глубокая, виднелась разрезанная кожа, разрубленные вдоль, бело-синие сухожилия, а крови не было. Тупая боль пронзила всю ногу. Вовка разрезал топором полотенце пополам и крепко замотал мне рану.

— Бежим к казарме. Там в больницу позвоним…

— А вещи, котелок, топоры? — кривя рот, сквозь боль, спросил я.

— Не думай, завтра сбегаю… Пошли скорее…

В казарме позвонили в больницу. Приехал старенький, белый москвичёнок. На лобовом и заднем стеклах, в белых кругах красные крестики. Молоденькая медсестра, промыла рану, и поставила мне укол.

Володька вернулся за нашим барахлом, а меня увезли в больницу. Завели в операционную, вошел доктор в ленинской бородке и со сказочной фамилией Кащей.

Георгий Михайлович! — сколько еще встреч предстояло с ним! Потыкал пинцетом в рану и, сказав «до свадьбы заживет», прицепил пять скобок, соединив края кожи. Медсестра обработала разрез белым порошком и меня отвезли домой в целости и сохранности. Мать тогда все плакала, отец влепил подзатыльник. Брат Сережка смотрел на меня с испуганным восхищением и все пытался рассказать мне про рыбалку.

Дней через пять скобки сняли, рана затянулась, а через месяц я уже играл в футбол. Деньги за работу мы с Володей получили, позже съездили в ЦУМ¹⁶…

Свитер с рубашкой он себе купил. Мне тоже хватило на черную дерматиновую куртку. Уже больше полувека прошло… Нога давно зажила, лишь узкая белая полоска шрама, чуть выше большого пальца напоминает о желтой каше и давно прошедшем лете.

Примечания

16

Центральный универсальный магазин