Стоящие свыше. Часть VII. Полутысячелетняя дань

Бранко Божич, 2023

Настало время поверить в пророчество о гибели двух миров. Уже начался обратный отсчет, шаг в пропасть сделан и пути назад нет. Даже если разгадать тайну, которую унес в могилу Югра Горен. Йока не в силах спасти людей от грядущей катастрофы, он может лишь ослабить удар. Ценой своей жизни…

21 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир

Спаска не верила в то, что кости можно вправить во сне, и Волче не верил в это тоже. Но доктор Назван на самом деле оказался волшебником, который творит чудеса… Конечно, после этого Волче сначала стало намного хуже, он кашлял, его рвало, сердце билось слабо и неровно, но все равно приходилось давать ему маковые слезы — сутки он пребывал в полусознании, и Спаска не отходила от него больше чем на минуту.

Зато потом ему стало легче: лубки, маковые слезы и порошки со странным названием «пирамидон» помогли пережить самые тяжелые дни, и вскоре Волче иногда говорил со Спаской, но очень быстро уставал. Маковые слезы туманили его сознание, прогоняли страх, горечь, мысли о будущем; он засыпал ненадолго, но просыпался от малейшего звука, как в комнате, так и за окном. Спаска боялась пошевелиться и слишком громко вздохнуть, если его дыхание становилось спокойным и ровным, но со Столбовой улицы все равно доносился шум, иногда неожиданный и резкий.

Впрочем, его сны из сладких грез часто сползали в кошмары — Спаска видела его сны. А однажды к нему вернулось Воспоминание, которое до поры в его мысли не пускали маковые слезы. И было оно столь невозможным, столь упорно изгоняемым из головы, что Спаска не только увидела его — ощутила. И хотела закричать: «Не надо, я не хочу этого знать, я не смогу с этим жить, не отдавайте мне этого воспоминания!» Но это было бы нечестно.

Этот человек глумился и злорадствовал, он наслаждался криками и мольбой, изливавшийся гнев притуплял его досаду на собственный промах, вершившаяся месть стала суррогатом победы. Он знал, что проиграл. Но он заставил Волче пожалеть о том, что тот победил.

Стук множества копыт по мостовой Спаска услышала издали — и это был не армейский разъезд из десятка всадников, а, наверное, целый легион — так грохотали подковы. И Волче, конечно, проснулся, беспокойно покосился на окно.

— Не бойтесь, — поспешила сказать Спаска. — Сюда никто не войдет. Ну? Ну что вы… Не бойтесь.

Он отвел взгляд от окна и сказал:

— Я не боюсь.

Спаска улыбнулась ему — он солгал, он боялся, и это было понятно: пережив такое, не имея возможности шевельнуться, всякий боялся бы стука копыт за окном. А оттуда уже слышался грохот кареты, которую сопровождали верховые. И, к удивлению и испугу Спаски, они остановились перед дверью в дом Красена, в окне замелькали тени всадников, множество коней переступало с ноги на ногу, цокая по брусчатке…

Она побоялась приоткрыть окно, чтобы рассмотреть прибывших, но на всякий случай поднялась на ноги: если эти люди явились с недобрыми намерениями, они сюда не войдут…

Колокольчик у входа зашелся требовательным звоном, старый слуга прошаркал мимо по коридору, но вскоре Спаска услышала голос Красена, спускавшегося по лестнице.

— Я открою сам!

Спаска подалась немного вперед, стараясь встать между дверью и Волче, послышался стук засова, и Красен без всякой опаски заговорил:

— Здравия тебе, Дубравуш, и долгих лет жизни.

Спаске показалось, что чудотвор то ли глумится над пришедшим, то ли подшучивает над ним. А ведь прибывший был, наверное, очень богат и знатен, если приехал в сопровождении сотни верховых.

— Я бы никогда не переступил порог твоего дома, — раздался сильный, певучий голос гостя. — Но я должен видеть девочку-колдунью.

Спаска постаралась успокоить себя: у нее довольно силы, чтобы уничтожить всю гвардию Храма, а не только сотню всадников.

— Мне лестно принять тебя здесь, — весело ответил Красен. — Но, чтобы не пугать ребенка, войди, пожалуйста, один. Я даю тебе слово, что в моем доме никто не причинит тебе вреда.

Спаска не поняла, о каком ребенке идет речь…

— Дорого ли стоят обещания злого духа?

Гость назвал чудотвора злым духом? Спаска совсем растерялась… Но незнакомец все же зашел — по коридору зазвенели подковки на его сапогах. Если Красен его впустил, значит, опасаться нечего?

— О Предвечный… Мне это снится? — отчетливо шепнул Волче за спиной, и Спаска оглянулась.

Его взгляд метался по сторонам, и Спаска с ужасом поняла, что он пробует встать.

— Нет, Волче, не надо… Не шевелитесь, пожалуйста, не надо! — Она бросилась к его изголовью, положила руки ему на плечи.

Дверь распахнулась: Волче смотрел не на Спаску, а на вошедшего и снова подался вперед, зажмурившись от боли и бессилия…

Гость переступил через порог, и Спаска оглянулась, не зная, как его встретить. Это был белокурый молодой человек в ослепительно белых одеждах, аристократически тонкий, высокий и красивый. Наверное, она напугала его своим злобным взглядом, потому что гость замер на пороге и покачал головой.

— Что вам здесь нужно? — Спаска почувствовала себя неловко, стоя перед ним на коленях, поднялась, поправляя платье, и прикрыла Волче спиной. — Я не позволю вам…

Волче глухо застонал, и она осеклась. За спиной гостя показался Красен.

— Что же ты встал, Дубравуш? Проходи…

— Я не так представлял себе дочь Змея, — пробормотал незнакомец и добавил, снова покачав головой: — Богиня… Даже в этом простом платье — богиня…

Волче застонал снова, Спаска оглянулась и увидела слезу, выкатившуюся на висок из зажмуренного глаза…

Гость шагнул вперед, вслед за ним вошел и Красен.

— Не бойся меня, прелестное дитя, — свысока улыбнулся незнакомец. — Я хорошо знаю и уважаю твоего отца.

— Моего отца многие знают и уважают, — ответила Спаска, продолжая злиться из-за того, что гость потревожил Волче.

— Богиня… — снова восторженно проговорил гость. — С таким достоинством говорить со мной может только богиня.

Наверное, он в самом деле был очень знатен — и повадкой напоминал убитого князя Нравича, который когда-то встречался с отцом в Волгороде. Спаску это не смутило: Милуш тоже был знатен, но это не мешало отцу относиться к нему запанибрата. Скорей всего и с этим Дубравушем отец не церемонился.

— Спаска, — раздался шепот Волче, и она поспешно к нему оглянулась. — Это Государь…

Он сердился! Спаска не знала, плакать ей или смеяться: он хотел встать, приветствуя Государя! И теперь сердился на нее — потому что она не проявила должного уважения… Она вздохнула с облегчением: значит, Волче не испугался гостя, значит, опасаться нечего.

— Я надеюсь, Государь не требует, чтобы тяжелобольные исцелялись и вскакивали с постели при его появлении. — Она улыбнулась и покосилась на высокородного Дубравуша.

— Разумеется, нет. — Дубравуш ответил улыбкой на ее улыбку и прошел за стол, к креслу. — Красен, лицо этого тяжелобольного кажется мне знакомым…

— Это мой друг и помощник, Волче Желтый Линь. Капитан твоей армии, если я не ошибаюсь.

Дубравуш наморщил лоб, задумавшись, и тут же обрадованно воскликнул:

— Вспомнил! Скорпион! Скорпион на ладони! Блестяще! Мой первый легат был восхищен сообразительностью и отвагой. И я рад, что могу поблагодарить верного мне человека лично. Я хотел заплатить за это предупреждение золотом, но мой первый легат сказал, что деньгами не платят за преданность. Надеюсь, мой подарок тебя не разочаровал?

Волче силился ответить, но слова застряли у него в горле от волнения.

— Дубравуш, это был хороший подарок, — ответил за него Красен. — А Волче не стоит волноваться и много говорить. Он в самом деле любит своего Государя и не раз это доказал. Кстати, письмо о покушении возле Соляного Вражища тоже написал он.

— Я ничего не путаю, это благодаря ему девочка смогла уйти из башни Правосудия?

— Да, именно так, — кивнул Красен.

Спаска, уверенная, что ее освободил Вечный Бродяга, с тревогой посмотрела на Красена:

— Как… разве…

Красен не обратил внимания на ее слова. Она взглянула на Волче, но он смотрел не на нее, а на своего Государя.

— Я не забуду этого, — сказал Дубравуш. — Я нуждаюсь в верных мне людях и ценю их. Но, Красен, правильно ли я понял: этот человек ваш друг и помощник?

— Ты понял правильно, — кивнул Красен, весьма довольный собой. — Но если хочешь, чтобы я оставался влиятельным союзником, а не просто союзником, не надо со свойственной тебе прямотой кричать об этом на каждом углу.

— Скоро на моей земле чудотворы не будут иметь никакого влияния, — усмехнулся в ответ Дубравуш. — Но я ценю союзников независимо от их влиятельности.

— Пока эти времена не наступили, влиятельные союзники тебе гораздо нужней. Но не забывай, я лишь союзник, а не единомышленник. Я желаю добра этой земле, но не считаю, что твое стремление к войне станет добром для твоих подданных.

— Я сам буду решать, что станет добром для моих подданных, — высокомерно ответил Дубравуш. — Об этом я и пришел говорить с девочкой… С Темной богиней.

Он приподнялся и кивнул Спаске — будто поклонился — и добавил:

— Раз мои враги провозглашают себя Добром и светом, было бы закономерно обратиться к силам тьмы, чтобы их одолеть…

— И о чем же ты намерен говорить с Темной богиней? — насмешливо спросил Красен.

— Чистое небо над Хстовом — лучшее свидетельство того, кто на самом деле несет этому миру добро и свет. Если вы бывали в восточной части города, то видели, какое строительство развернуто вокруг Тихорецкой башни. Сегодня оно будет закончено. Теперь Тихорецкая башня — самая высокая в Хстове, выше храма Чудотвора-Спасителя. Я хочу, чтобы девочка колдовала именно там, на глазах всех жителей Хстова. Я приказал существенно расшить верхнюю площадку и обнести ее ограждением, дабы искусный стрелок не мог выстрелить в колдунью. Я хочу, чтобы это стало торжественным ритуалом, не менее красивым, чем представления, разыгрываемые в храмах.

Красен вздохнул и взглянул на Дубравуша исподлобья:

— Это будет концом моей карьеры здесь…

— Меня не беспокоит ваша карьера, — усмехнулся Государь. — Пока что я, Дубравуш Хстовский из рода Белого Оленя, правлю этим городом.

— Однако девочка оказалась в моем доме, а не в твоем дворце. Ты, хозяин Хстова, и пальцем не шевельнул, чтобы ее освободить. И, заметь, я не сказал «нет», я лишь подумал о последствиях этого шага для меня. Я не готовился к открытому противостоянию с… моим руководством. Меня или отзовут, или убьют.

Спаска подумала, что в этом случае доктор Назван больше не придет к Волче…

— Я не сделаю ничего, что может повредить господину Красену, — тихо сказала она.

Дубравуш посмотрел на нее удивленно.

— Но ведь это то, чего так хотел твой отец… Или ты не дочь Змея?

— Еще мой отец хотел, чтобы я изучала естествознание и вышивала шелком. Но я — это не мой отец.

— Ты так благодарна Красену за спасение? — ласково улыбнулся Дубравуш.

— Я благодарна ему за спасение Волче. — Спаска вскинула голову.

— Погоди, Дубравуш. Я не сказал «нет», — снова вздохнул Красен. — Этого хотел не только Живущий в двух мирах. Этого хотел я. Когда я видел вихри над замком Сизого Нетопыря, я уже думал об этом. Помнишь, Волче? Мы с тобой смотрели на закат со Змеючьего гребня?

— Я помню… — ответил тот хрипло.

— Я готов рискнуть.

— Нет… — еще тише сказала Спаска. — Я не хочу, чтобы вы рисковали…

— Но почему? — удивился Красен.

— Подумайте, что станет с Волче, если вас отзовут или убьют… — еле слышно выговорила она.

— За это не беспокойся, — сказал Дубравуш. — О безопасности Волче могу позаботиться и я.

— У вас нет лекаря, который умеет творить чудеса. — Она коротко и зло взглянула на Государя, и Волче заметил этот взгляд. Он сердился, и Спаске почему-то радостно было это видеть, и смешно немного, будто это негодование свидетельствовало о его выздоровлении, возвращении к привычному образу мыслей. Она иногда с ужасом думала, что от невыносимых страданий люди часто теряют рассудок…

— Я… скажу ей… потом, — обратился Волче к Государю, словно извиняясь за Спаску. — Что так нельзя. Я объясню ей…

— Безродный капитан армии будет учить Темную богиню, как надо говорить с Государем? — усмехнулся Дубравуш.

Пожалуй, он вовсе не собирался задеть Волче, просто нашел это забавным, но Спаска усмотрела в его словах высокомерное презрение. И это в ответ на благоговение Волче, на его преданность и любовь?

— Не смейте никогда говорить с Волче… так… — Она едва не задохнулась гневом.

И напомнила себе курицу-наседку, прикрывающую крыльями цыпленка, когда присела на колени у его изголовья — защитить, спрятать, оградить…

Волче взглянул на нее недовольно и сказал спокойно и тихо, как маленькой:

— Ты говорила, в нашем доме все будет по-моему… Будь добра, относись к Государю с должным уважением.

Он считал, что так правильно… Фраза оказалась для него непосильно длинной, он прикрыл глаз и несколько раз глубоко вдохнул.

— Не сердитесь, — ответила Спаска. — Я… буду почтительна с Государем, если… вы говорите, что так надо.

— Воистину богиня: она ни во что не ставит власть и богатство, но преклоняет колени перед мужеством и твердостью духа, — улыбнулся Дубравуш, глядя на Спаску. Она кротко опустила взгляд, раз уж так хотел Волче. — Красен, я бы хотел поговорить с девочкой без вашего присутствия.

— Ты хочешь, чтобы я вышел? — Господин Красен смерил его взглядом. — Не слишком ли бесцеремонная просьба?

— Нет, не слишком.

— Не будем препираться по пустякам. — Красен поднялся. — Но не забудь, что с моей стороны это лишь любезность, оказанная гостю.

Он вышел и плотно прикрыл дверь, Дубравуш же дождался, когда стихнут его шаги.

— Скажи, ты можешь разрушить храм Чудотвора-Спасителя? — спросил он нетерпеливо.

Спаска подумала.

— Это зависит от моего доброго духа. Я не могу предугадать, сколько силы от него получу. А на это нужно очень много силы.

— Я хочу разрушить все храмы в Хстове. Ты поможешь мне?

— Я… не знаю… — Спаска растерялась. — Я должна быть уверена, что Волче ничто не угрожает…

— О Предвечный… — Дубравуш закатил глаза. — Ну хочешь, я захвачу в плен этого лекаря, который творит чудеса, чтобы он ни на шаг не отходил от твоего Волче?

— Нет. Этого я не хочу. — Спаска снова послушно потупила взгляд, а потом покосилась на Волче.

— Она поможет, — вдруг сказал он Государю.

* * *

Проводив Дубравуша, Крапа вернулся в гостевую комнату мрачней тучи. Разумеется, он слышал, о чем Государь говорил со Спаской. И конечно, он помнил предупреждение Живущего в двух мирах о катастрофе и предполагал, что рано или поздно она случится, но ему и в голову не пришло, что от него хоть сколько-нибудь будет зависеть срок ее наступления. Крушение храмов Хстова резко уменьшит приток энергии в Обитаемый мир, и эту брешь аккумуляторные подстанции прикроют ненадолго. По сути, крушение храмов Хстова — это или падение свода, или его значительное сужение. Это конец Обитаемого мира, его процветания и богатства. Вряд ли Дубравуш понимает это, даже если и знаком с энергетической моделью двух миров.

Крапа всегда считал, что разумный компромисс лучше непримиримого конфликта, так же как худой мир лучше доброй ссоры. И целью своей всегда видел поиск компромиссов. Собственно, вставая на сторону Исподнего мира, он искренне считал, что ничем не вредит Обитаемому миру, его людям, разве что идет против неразумной и разрушительной политики чудотворов.

Выбор, который предстояло сделать, казался ему чудовищным… Надо или немедленно сообщить о планах Государя в Тайничную башню, или… или промолчать — и это уже не предательство интересов клана, это предательство своего мира, его ни в чем не повинных жителей. Знать о надвигающейся катастрофе и не предупредить? Не сделать ничего для ее предотвращения? Он знал, какой приказ последует за предупреждением: убить девочку-колдунью. Убить Дубравуша. Любой ценой — в этом случае чудотворы за ценой не постоят.

Взывать к совести чудотворов смешно — они пятьсот лет плевали на людей Исподнего мира, с чего бы им изменить свою политику? Да еще и в ту минуту, когда от Исподнего мира исходит реальная угроза…

Уговаривать Дубравуша бессмысленно — что ему за дело до людей Верхнего мира, которые обирали его землю пять веков подряд? Людям Исподнего мира есть за что ненавидеть Верхний мир, есть за что ему мстить. Невинные жертвы одной стороны против невинных жертв другой… Нет, Крапа был не готов выбирать между ними.

Как ни странно, самочувствие Желтого Линя заметно улучшилось после появления Государя: как когда-то (всего месяц назад!) тот радостно удивлялся солнечному ожогу, полученному по неосторожности на Змеючьем гребне, так и теперь с восторженной улыбкой объяснял что-то Спаске. Крапа расслышал только последние слова:

–…неужели не привиделось?

— Да нет же, все так и было. — Спаска тоже улыбалась, и Крапа не мог не чувствовать ее радости, не понимать ее. Да и сам, глядя на улыбку Желтого Линя, растрогался едва не до слез.

Будь парень сейчас здоров, карьера при Государе была бы ему обеспечена, лучшего начала и придумать нельзя… Но Крапа не обольщался: если все пойдет хорошо, кости срастутся не раньше чем через год, и еще неизвестно, сможет ли Желтый Линь ходить и двигать руками.

Если бы он управлял миром, в нем бы не было Храма… Он так сказал… И теперь, когда Государь собирается сделать то, чего ему так хотелось, разве что-нибудь убедит Желтого Линя в том, что это неправильно?

Если рухнет свод, что станет с шансонеткой из ресторана в Славлене? Такая простая история любви… Мелодия снова закружилась в голове — и теперь была окрашена совсем другим смыслом. Да, рано или поздно свод все равно рухнет, но вдруг это произойдет неожиданно для всех? И Йока Йелен не сможет прорвать границу миров? Речь не идет о том, чтобы предотвратить катастрофу, — лишь предупредить о ней. Впрочем, если Йока Йелен не прорвет границу миров, предупреждать о ней бессмысленно — Внерубежье убьет всех. И тогда Исподнему миру тоже придет конец — не сразу, но придет… Даже если рухнет Храм, останутся Надзирающие, имеющие физиологическую потребность отдавать энергию в Верхний мир.

И тогда Крапа вспомнил: судья Йелен. Неподкупный депутат Верхней палаты, оболганный, униженный, но не отказавшийся от своих принципов. В отличие от Хладана, его заботит будущее простых людей Обитаемого мира.

Поздним вечером, сидя в столовой с книгой за чашкой кофе, Крапа прислушался непроизвольно к тихому голосу девочки, не отходившей от Желтого Линя ни на шаг, — дверь в гостевую комнату была приоткрыта, потому что открывать окно Спаска боялась.

— А я вот вам сказку расскажу, раз вам не спится.

— Расскажи, — тихо ответил Желтый Линь.

— Только вы не смейтесь. Я про вас сказку расскажу, можно? Я ее давно сочинила, еще в замке.

Наверное, он кивнул, а Крапа подумал вдруг, что Спаска — дочь сказочника и могла унаследовать от отца способности к сочинительству. Крапа с улыбкой достал из внутреннего кармана самописку и открыл книгу на последних пустых страницах. Он, конечно, знал стенографию, но пожалел, что записывать придется самому, без помощи самого лучшего секретаря Млчаны…