Конформист. Записки провинциального журналиста о времени, профессии и о себе

Борис Михайлов

Автор около десяти лет проработал в газетах Сибири и Поволжья, 26 лет на Куйбышевском областном телевидении. На пенсии недолго – в христианском книжном издательстве. «Записки» охватывают период с начала сороковых годов ХХ века и первые полтора с лишним десятка лет в ХХӀ. Не очень далекое прошлое в воспоминаниях свидетеля времени должно показаться интересным историкам и журналистам, а личные страницы – любителям мемуарного жанра.

***

В первые же месяцы армейской службы, в жизни моей случилось событие, значение которого оценил много позже. Знакомство с русским евреем Михаилом Левитиным, призванным из Рославля, небольшого городка между Смоленском и Белоруссией. Я назвал его русским евреем, а, он был чистокровный русский (евреи в мирное время не служили в солдатах). Обстоятельства сложились, что с пеленок вырос в еврейской семье, и был воспитан в лучших еврейских традициях, научен таланту предпринимательства, выживанию в сложных жизненных ситуациях. После десятого класса Мише не позволили мечтать о поступлении в институт, а когда не подчинился воле воспитавшего родителя, начать работу в магазине учеником мясника, или грузчиком, отправили самостоятельно искать работу. Поиски привели в редакцию районной газеты, где работали такие, как и он, бывшие десятиклассники. Михаил быстро освоил искусство писать заметки о передовых тружениках колхозных ферм и станочниках, их социалистических обязательствах, которые они выполняли и перевыполняли.

На фоне необразованных деревенских парней, с которыми судьба свела служить, он выделялся, и мы подружились. С первых дней службы в армии, он писал в окружную военную газету про успехи в боевой и политической подготовке своих товарищей по взводу и роте. Сюжеты и темы для военной газеты находились легче, чем в районной, где читатели знали всех героев публикаций. В армейской газете не указывалось место дислокации части и о ком сообщалось в заметке, а лишь «В подразделении капитана Солнцева» или «В части, где командир А. Петров», часто не называя звания командира. Перед автором, которого именовали военкором или внештатным корреспондентом, в меру таланта открывались широкие возможности сочинить любую историю, которую не проверишь. Например, «на учебных стрельбах по движущимся мишеням, отделение сержанта Волкова вышло на первое место, опередив победителей предмайского соревнования, отделение старшего сержанта Сергеева». О каких отделениях, командирах, сообщала газета, узнавали лишь сами герои заметки, встретив знакомые фамилии. Свежий номер ежедневной газеты Приволжского военного округа «За Родину» лежал на видном месте в каждой ленинской комнате роты или взвода.

За подобную заметку в 10 — 15 строк присылали гонорар 3 — 4 рубля. В месяц Михаил зарабатывал до 30 рублей. Учитывая, что солдатам платили на личные нужды всего три рубля, а бутылка пива в городской бане, куда солдат водили по пятницам, стоила от 30 до 50 копеек, в зависимости от сорта и качества, гонорар был хорошим подспорьем. В те годы в армию денег из дома не посылали. Не принято было, да и родители солдат жили очень бедно. От тех, кто зажиточнее, изредка приходили посылки с домашним салом и колбасой, солениями и сигаретами. Всем этим богатством получатель обязан быть делиться, в первую очередь со старослужащими. Хорошо, если адресату доставалась хотя бы десятая часть посылки. Приходили посылки обычно к праздникам, чаще церковным, хотя официально, в атеистической стране, кроме революционных, других праздников не существовало.

Михаил заразил и меня азартом сообщать в газету о каждом важном событии в армейской жизни, а заодно и получать небольшие деньги за информацию. Конкуренции не побоялся. Через несколько месяцев по сумме гонораров, я догнал своего приятеля. Мне сочинительство давалось легче, я безбожно сочинял небылицы, следуя примеру незабвенного Марка Твена. Возможно, в редакциях окружной «За Родину» и в центральной — «Красной звезде», об этом догадывались, но им требовалось выполнять закон о 60 и 40 процентах, заполнять газетные площади «творчеством» внештатных корреспондентов, и печатали всё, что присылали.

Отвлекусь ненадолго от армейских будней и просвещу современных журналистов, не знающих о законе 40 и 60 процентах, завещанных В.И.Лениным, для всех видов СМИ, начиная с 1918 года плоть до перестроечного 1989-го, когда закон не отменили, а как многое в стране, «спустили на тормозах» — не стали исполнять.

Семьдесят лет эти проценты оставались головной болью для редакторов газет всех уровней, на радио, а потом и на телевидении. Шестьдесят процентов авторов публикаций обязаны быть нештатными сотрудниками, то есть крестьянами, рабочими или солдатами, не профессиональной интеллигенцией, которую вождь мирового пролетариата сравнивал с говном. Лишь сорок процентов газетной площади или эфирного времени полагалось заполнять штатным профессионалам. И гонорар делился в такой же пропорции. Можете представить газету, где полосы на шестьдесят процентов заполнены письмами, заметками и статьями рабочих и сельских корреспондентов, как требовал Владимир Ильич? Или представить, как непрофессионал подготовит радио или телепередачу? Семьдесят лет находили выход, не решаясь посягнуть на ленинский завет. Как во всех сферах советской жизни, выручали разные хитрости. На радио и телевидении передачи готовили знакомые, не состоящие в штате, профессионалы. В газете проблема решалась еще проще. Штатный, идеологически подкованный, сотрудник писал от первой до последней строчки за колхозную доярку, передовика производства, ставил в конце их фамилию, а бухгалтерия отсылала им гонорар. В своей практике на телевидении, чтобы выполнить злополучный процент, одну из своих программ, с повышенным гонораром, я вынужден был раз в месяц оформлять на кого-то из друзей, не работающих на телевидении. Им тоже было выгодно, бухгалтерия приплюсовывала полученную сумму, к месячному заработку, а значить, к отпускным и больничным. Получив гонорар, «внештатник» вычитал из него небольшую сумму, на которую увеличивался подоходный налог, а остальные деньги отдавал мне. На таком принципе работали все редакционные коллективы на ТВ и в газетах. Начальство, конечно, знало, но делало вид, что не замечает. По-другому в творческой организации не добьешься выполнения ленинского закона о профессионалах и нештатных сотрудниках.

Вернусь к своим армейским газетным материалам. Следование примеру Марка Твена и его редакторскому опыту, к концу моей службы, едва не довело до грандиозного скандала, и неизвестно каким изменениям в моей судьбе. Случилось это на последнем году, в конечном моем месте службы, когда я был уже авторитетным военкором газеты Прибалтийского военного округа, с тем же названием «За Родину!», как и в Поволжье, награждаемым к каждому празднику Почетной Грамотой газеты.

Наша рота спецсвязи дивизии стратегических ракетных войск располагалась на территории двух союзных республик. Казарма, плац и туалет на два десятка посадочных мест, располагались в Эстонии. Ручеек, около сорока сантиметров в ширину, отделял роту от столовой, медпункта и солдатского клуба в Латвии. На дежурство в штаб дивизии, мы ходили тоже в Латвию, небольшой уютный городок Валка. Местные латыши относились к русским вполне дружелюбно, приглашали на свои национальные праздники, девчонки — латышки дружили с солдатами.

В увольнении мы больше любили другую половину города — эстонскую Валга, где находилась основная воинская часть, был современный городской кинотеатр, ЦПКиО, железнодорожный вокзал. Эстонцы тоже относились к нам, солдатам, дружелюбно. Рота неоднократно выезжала помогать убирать картофель, что-то строить. Выезжали на два-три дня, с ночевками в каких-то сельских казенных помещениях, на сеновале. Вместе с нами работали и ночевали посланцы городского пролетариата из Риги, с завода ВЭФ, студенты из Тарту. Вечера заполнялись песнями, танцами до утра, ночными прогулками и скоротечными романами. Никто не помнил о своей национальности, работали и веселились одной семьей.

Последний год службы в Валге — Валке оказался самым интересным и легким. Мы с Володей Макаровым вдвоем ежесуточно дежурили по восемь часов на коммутаторе узла связи в штабе дивизии. От казармы до штаба километра полтора, и мы без сопровождающего, свободно отправлялись на дежурство по городским улицам, заглядывая по пути в магазины, заигрывали с девчонками.

Дежурства в узле связи дивизии, особенно в ночные смены, оставляли массу времени для чтения. При штабе имелась прекрасная библиотека, с самыми последними новинками. Особенно разнообразной была военная проза. Здесь я прочитал книги писателей — фронтовиков, непосредственных участников войны: «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, «Пядь земли» Григория Бакланова, «Батальоны просят огня» и «Последние залпы» Юрия Бондарева, начало Симоновской трилогии «Живые и мертвые». Не оставил без внимания ни один номер журнала «Юность», где печатались начинающие Анатолий Гладилин, Василий Аксенов, Анатолий Кузнецов.

После дежурства нам полагался отдых, чтобы подготовиться к следующей вахте. Поэтому имели возможность, когда хотели лечь отдыхать, в любое время выйти из расположения части, в то время как остальные солдаты роты занимались строевой подготовкой, учили матчасть, или сидели на политзанятиях. Сегодня нашу маленькую бригаду, обслуживающую Штаб дивизии связью, назвали бы элитным подразделением, никому не подчинявшимся в роте, а только дежурному штаба дивизии.

В конце лета, когда в заброшенных хуторах поспевали ягоды, сливы и яблоки, мы группами в пять-шесть человек отправлялись ночами в самоволку попастись в заброшенных садах, принести фруктов товарищам, прикрывавшим наше отсутствие в казарме. После очередной находки старшиной, а чаще командиром взвода, следов фруктового пиршества, кого-то наказывали внеочередными нарядами, и следовала длинная проповедь, как опасно, посещать заброшенные хутора, где можно встретить «лесных братьев», бывших бандеровцев, продолжавших скрываться в лесных массивах, в которые превратились за послевоенные годы, заброшенные хутора.

Мне встретить «лесных братьев» не довелось, но про их непрекращающиеся диверсии, боевые операции против представителей советской власти, зам командира по политической части красочно рассказывал и стращал на каждом занятии. Его рассказы настолько достали всех, что я решил поддержать его, придумать историю про героизм моих товарищей, и впрямь столкнувшимися с «лесными братьями». Следуя примеру Марка Твена, и будучи уверен, что не станут проверять факты, а газета ухватится за тему геройства в мирное время, я накатал очерк аж в двести строк. Умный читатель, а тем более редактор, поймут, это обычный треп, пропагандистская фальшивка, отвечающая текущему моменту. В истории ни капли правды, но всё очень правдоподобно. Так и должны были поступить герои очерка, следуя примерам из художественных произведений социалистического реализма.

Смена связистов, пять человек, возвращалась в полночь с дежурства и вдруг заметила две фигуры, перерезающих колючую проволоку в заборе, вокруг расположения нашей части. Вступив безоружными в схватку, с вооруженных обрезами бандеровцами, захватили их.

С историей я перестарался. Она получилась настолько геройской, что оказавшийся случайно в рижской редакции собственный корреспондент «Красной Звезды», прочитав очерк в гранках, всему поверил и бросился немедленно узнавать дополнительные детали, и даже позвонил в Москву застолбить место в будущем номере газеты для сенсации.

Шел шестнадцатый послевоенный год и активность «лесных братьев» сходила на нет, а тут вдруг попытка проникнуть в воинскую часть. По автору, майор из «Красной Звезды» определил, где произошла история, и в надежде добыть дополнительные подробности звонил по всем известным ему телефонам. К его разочарованию, ни в Штабе дивизии, ни в гарнизонах Валги и Валки никто ничего не мог добавить. Признаться, что ничего подобного не слышали, не решались. Рижская окружная военная газета «За Родину!» проверять историю не стала. События описаны правдоподобно, восхваляют доблесть и геройство, зачем откладывать публикацию известного военкора, тем более корреспондент «Красной Звезды» может еще опередить с публикацией. Тогда редактору не миновать взбучки за не оперативность сотрудников.

Следующий номер газеты «За Родину!» открылся моим очерком на первой полосе, сразу за передовицей. Почтальон только принес газету в ленинскую комнату, никто не читал, как меня вызвал командир роты. Перед ним лежала развернутая газета, и он успел прочитать очерк. Среди героев, его подчиненных, называлась и его фамилия.

— Зачем всё это нафантазировал? — спросил он, не ответив на мое приветствие. — Тебе деньги нужны?

— Если бы деньги, мог позвонить или написать отцу.

— Про твою статью и геройское задержание бандитов, пытавшихся проникнуть в расположение части, в Штабе дивизии узнали еще вчера, до выхода газеты. Не понимаю, почему не дали команду не печатать фантазии, — признался комроты.

Не слишком строго пожурив меня, обещал в следующий раз за вранье сообщить редакции, чтобы меня больше не печатали. Думаю, ему было, все-таки приятно, о нем и его подчиненных пишут в газете, которую прочитают друзья по училищу и округу, память останется детям. А была история или её сочинил журналист, по истечению времени никого не будет интересовать. Кроме командира роты, меня никто не вызывал, никакого наказания я не понес. Сослуживцы читали газету вслух и хохотали над своим «геройством», подкалывали меня, сколько заплатят за фантазию.

В августе, когда дослуживать осталось менее полгода, из округа пришел приказ, направить меня в Ригу на Всесоюзный семинар военных журналистов. Семинар созвали для штатных сотрудников всех округов страны. Зачем пригласили меня, внештатного военкора, я узнал позже. Мне предложили рекомендацию во Львовское политическое училище, немедленную демобилизацию и зачисление на первый курс факультета военной журналистики. Трехлетнее знакомство с офицерским бытом подсказало отказаться от столь лестного предложения, и я вернулся в свою часть дослуживать. Мечтал я о факультете журналистики в Ленинградском Университете.

То ли за отказ ехать во Львовское училище, может за нелюбовь ко мне старшины и командира взвода, они постоянно строили разные козни, настраивали против меня командира роты, демобилизацию мою откладывали и откладывали. Почти весь наш призыв отправился по домам, а нас с Володей Макаровым задерживали. Объясняли, некем заменить на коммутаторе в Штабе дивизии. Лишь, когда записался комсомольцем — добровольцем на стройки Сибири, меня, наконец, отпустили.