Сосново

Борис Вельберг

После пьянки сшибаются два мира: городская богема и пригородная банда. Думаете, ясно, кто победит? Как бы не так. У каждой кодлы свои заморочки.Любовь и убийство всегда связаны друг с другом. Убит лучший друг Глеба. А убийца – главарь банды. Теперь Глебу «как школьнику драться с отборной шпаной». Как убить человека? Не из винтовки, когда фигурка падает вдали, а глядя ему в глаза – ножом, когда его жизнь бьётся на конце твоего острия? У Глеба есть только один день. А помощи нет и не будет. Книга содержит нецензурную брань.

Лёха — Оля

…там, в слоёных снегах, за бесконечный студёный ноябрь наметённых, прошло исподнизу придурошной питерской оттепелью… и слегка набухший снег уже начал липнуть влагой… и девочка эта бегала от Лёхи… лазала в сугробы по пояс… прыгала через канавы… вертелась меж дерев… школьницей снег ворошила и елозила.

…а Лёха догонял, валил и целовал её в кромешном беспамятстве… множеством поспешных поцелуев… чувствуя губами холодную, мокрую кожу щёк… всю её, тёплую под шубкой… тугую, гнущуюся, выскальзывающую, шелабурдящую бестолковым норовом и раскидчивым своеволием… когтиками в плечо ему пилась… шейку гнула… стрункой вытягивалась… ворскла крутявая… а груди так стояли, что Лёха их сквозь шубку чуял… рвать зубами хотелось эту шубку с неё… а потом и груди — зубами… чтоб крик был… чтоб безумно смотреть на кровь.

…из бутылки, стыренной со стола, ей на губы остатки водки лил… медленной струйкой… ртом вертела, смеясь… гнулась пружинкой под ним… высвобождаясь… уходя… в снегах каталась длинноногим козлёнком таким… по дороге взапуски бегала ни с кем наперегонки… с ней в обнимку с горушки на куске фанеры вниз ездили.

…на руках её нёс… тяжёлая она всё-таки была… надоело нести… снова повалил и целовал с неутолимым отчаянием… руками под шубку забирался… а она иногда прямо с удовольствием себя подставляла… наслаждаясь… отдаваясь собой… распахнутая уж вся… тёплая там, внутри… а в другой раз заупрямится… недотрогой крутится, увиливает, мельтешит, капризит… пёстрая залётная блажь вдруг в голову ей втемяшивалась… и не было никакого удержу на неё.

…дурила… игралась… жглась… колобродила… тихостями лилась… выкобенивалась смертная красота… горние выси пророчила, несмотря на запахи… витала «юным гением над кудрями» в своей скоморошьей прихоти.

…всё время орали друг другу простые и призывные слова… и не говорили вовсе… до Лёхи много позже дошло про имя её спросить… Оля… Олей её звали.

…и носило этих двоих зигзагами по сугробам и канавам меж дерев дачного посёлка… бесцельно… безбрежно… в отуманенной ночи с редкими фонарями… пока не сдохла их ярость… и не стало им бездельно волочить ноги, проваливаясь в снег… тут начал Лёша дорогу обратно к дому закруглять.

…то, что у брательника в покоях койки не найти, — на то сомнений быть не могло… народу в этот раз понаехало выше крыши… но был один фокус, о котором никто не знал.

…Коробкову-старшему выделили дачу в Сосново, в номенклатурном посёлке… но по условиям развода с Алёной Юрка дал ей комнату с верандой в бесплатную аренду… летом она жила там с детьми… а зимой редко приезжала… и Лёха уж давно просёк, что в этой её комнатухе есть тёплая стенка от общей печки… а значит, и вся комнатуха на второй день тёплая.

…отыскал в щели между досок захованную мормышку… открыл ею форточку в коридорном окошке… открыл раму… проник внутрь… нашарил в зольнике под плитой ключи… галантным жестом распахнул входную дверь перед дамой сердца… и, запустив её внутрь, не забыл закрыть раму и форточку.

…Оля повернулась сказать что-то.

–…ссс-ссс, — шикнул на неё… ещё не хватало, чтобы за стеной услышали… секрет насчёт этой комнаты Лёха со всей серьёзностью берёг от чужого уха и глаза… и пока сходило.

…не зажигая света, с порога одежду мокрую, жёсткую, неуклюжую с себя рвя… шарить руками по телу её… трогать… мять… гладить нескончаемо… слушать, как сердце её глухо под грудью стучит… он устал от этих её дорожных кувырканий, как собака потрошёная… но когда она стала по нему пальчиками водить!..

…губы у неё были такие, что на одном этом можно мозгами улететь… в любую сторону по зодиаку… далеко и безвозвратно… она ещё только приближала их к нему, а его губы уж начинали ныть и сладко зудеть… невтерпёж щекотно… а потом вовсе отнимались… были как не свои… дрожали от внутреннего гула… в поцелуе с ней задыхался и улетал Лёха… как в колодец какой… навсегда… жопой кверху.

…а она его за соски трогала… по спинке и под яйцами пальчиками водила… вился Лёха от этих пальчиков, как одержимый… за руки её хватал и прижимал их к себе… но не получалось ничего… нужно было, чтоб она сама и вдруг… он ждал… внутренне скулил… вслух сказать стеснялся… ёрзал от нетерпения.

…от рук, от тела, от губ её дух шёл незримый… как в падучей, корчило Лёху… неуёмный колотун и озноб посылая… пеленой и мороком уводя с понятной стези… рот раскрывал, воздух ловя… зубами по телу её возил… пальцами скрючившись, тишайше гладил, судорогу свою внутри затая… голова невесомая в хлам рябыми пятнами пошла… чувства разноякие летели вперехлёст… верх забирая.

…а она шла навстречу ему всем телом… гнулась… на каждое его движение отзывалась… отдавалась аж всеми порами своими… себя послушно к нему неся… выгибаясь… своим телом тишайше вдоль по его телу струясь… что нельзя было уж боле терпеть… и только матерно орать всей глоткой хотелось!

…и не было уж сомнений, что любила она в эту минуту Лёху и только одного Лёху на целом свете… а он мозгами на отшиб улетал, весь в угаре… вверх тормашками… себя не помня… как швейная машинка работал… не вынимая… а она ещё, стерва, замедляла… вбирая и чувствуя каждый кач… останавливаясь иногда… невыносимо истому для́… словно не будет этому конца… словно это навеки!.. руки её, казалось, знали всё наперёд… ток шёл от пальцев её по его позвоночнику и шее… и тут он кончал… как пожарный шланг… с каким-то гулом внутри и с болью в яйцах… и отпадал навзничь… голову запрокинув… навыхолодь… стропы порезав… Крякутным⁴ каким летя в безбрежные небеса на воздушном шаре… вне своей воли и разума.

…озноб, затопляя… начинаясь от головы… через лопатки по спине тёк… туда, где когда-то крылья были… вниз… по всему телу растекаясь… одолевая… мутя… растворяя голову.

…тело её, как магнит, невидимо его вело… контурами проступало в темноте… не отрываясь, бережно заскорузлыми пальцами водить… кургузыми немыми обрубочками своими… как слепому… в тихости потаённо… в мареве угадывая… пока створы на концах пальцев не раскроются… и навылет всё не пойдёт… да и рук больше нет… напрямик за нервы трогает.

…он, уже изнеможённый весь — да не еблей, десяток колов мог засадить под такой гарнитур, задыхался от ража… оторваться не мог… тянулся распростёрто… елозил и ползал около… коснуться снова и снова норовил… не смея… от звука любого вздрагивая… не могя оторваться от этого магнетического тела… только нежнейше — до тех вершин, до которых только способна дойти вся его скрученная, стиснутая внутри грубая сила, — ласкать до самозабвенности последней… себя, простреленного насквозь, прозрачного, не ощущая… истоньшаясь… до судорог… как в падучей… до сумеречных кругов в глазах… в изнеможении брать руками её грудь… губами мять… чувствуя, как она наполняется и встаёт, как затвердевает сосок… и прогиб этот у неё от спины идёт… движение лёгкое, чуть заметное, навстречу… такой прогиб, от которого колотит тебя всего и хочется зубами рвать эту грудь… зная, что и тогда не испугается она… и всё равно к тебе пойдёт… в распахнутости… в отчаянности крушения своего… дрожа изнутри… зверства ожидая… в своей небесной бесплотности.

…снова с места в карьер заводился Лёха… сбивался… захлёбывался… забывал свои коронки и ударные места… шёл на поводу… не помнил себя… наяву лунатя.

…в ту ночь он все приёмчики свои напрочь похерил… и трахал, и трахал её нескончаемо сверху вниз простым армейским навалом… как сам, бывало, в насмешку называл эту простонародную позицию… не находя ни облегчения, ни покоя… словно всю тоску свою безнадёжную выплеснуть мечтая… винтом из нутра закрутясь… яростью изойдясь… до тика в башке и сипа в ушах… бре́дя наступающим полнолунием.

…в свои двадцать три года Лёха был матёрым ёбарем с десятилетним уплотнённым стажем… в голодные времена и на гастролях он не гнушался ни вокзальными шлюхами, ни пэтэушной плотвой, ни выцветшими знаменитостями… и уже достиг понимания таких оттенков, до которых не всякий мужик добирается к концу своей жизни.

…но с Олей всё было не так, как раньше… словно не просто первого встречного захотела эта баба, а именно его, Лёху… с непосредственной радостной переимчивостью повторяя каждое его движение… вперёд забегая… отыскивая наитием… казалось, издавна зная, что придёт именно он и будет именно так.

…всё получалось у неё как бы само, без мастерства… лепетно… изнутри… из ничего творя… и столбенело внутри у Лёхи, когда временами казалось, что она гораздо ушлее, матёрее и взрослее его… и знает многое про него и про глубинные запределы, что ему знать не дано… в секунду пролётную охальником сам себе казался… мураш по спине шёл, святотатством пугая… будто перелез какой-то запретный забор… а там всякие чудеса, которые ему знать нельзя, чтоб от лиха уберечься… но даже на этом… таком новом и детском чувстве нельзя было ни остановиться, ни страх до конца пережить… на этот раз не владел собой Лёха как никогда прежде.

…в такую ночь лежишь, очнувшись тишайше… и слушаешь, как собаки натужно гавкают вдали впотьмах на обкомовской даче… электричка первая в город пошла… а это значит — 5:30 утра или что-то около того… холодом дует из-под двери… и тишь стоит везде в ночных снегах нескончаемая… такая тишь, что кажется — нет тебя вовсе… один дух твой незримо синюшным сигаретным дымом во тьме парит… и расходится в воздухе, не тревожа окрестную фурнитуру.

…………

…беспокойство пришло ещё из сна… он не мог понять, откуда оно… потом почувствовал шевеление рядом… и резко, как от испуга, проснулся… Оля неподвижно сидела впотьмах на кровати, прислонившись к спинке, и смотрела в окно… он приподнялся на руке, машинально посмотрел туда же, а потом снова на неё:

–…ты чё, а?

…она слегка повернула голову к нему… глаза чуть блеснули во тьме… и опять в окно… тихо и напевно сказала:

–…«я к тебе в окошко войду… а теперь молчи».

–…ну, а чё всёт-таки?

–…тихо так… да и сон прошёл.

–…ну… ты была — отпад… любая бы уж ноги протянула.

–…так ведь то — любая, — она слегка улыбнулась в потёмках, — да и ты так быстро все ямочки разузнал… наверно, часто с девочками спишь, а?.. любишь ведь девочек?

–…не, ну, ты не про то… такие козыря на каждой сдаче не ходят… с девочками… да им всем до тебя, как до Касабланки! — потянулся к ней, повалил за талию… ласкал рукой грудь и живот.

–…не надо, — она, мягко изогнувшись, ушла, — сейчас не надо больше… а то вся голова уже не здесь.

–…а утром?

–…утром, — кивнула, тихо улыбнувшись… отстраняясь… пальчиками одними его руку погладила.

…Лёха башкой в бедро её уткнулся… ноги обнял… снова спать собрался… сопел… Оля в окно смотрела… тишина оттуда шла… огромная слепая тишина… невидимым облаком в душу.

Примечания

4

Вымышленный русский изобретатель и воздухоплаватель: в 1731 г. якобы совершивший первый в мировой истории полёт на воздушном шаре.