Сосново

Борис Вельберг

После пьянки сшибаются два мира: городская богема и пригородная банда. Думаете, ясно, кто победит? Как бы не так. У каждой кодлы свои заморочки.Любовь и убийство всегда связаны друг с другом. Убит лучший друг Глеба. А убийца – главарь банды. Теперь Глебу «как школьнику драться с отборной шпаной». Как убить человека? Не из винтовки, когда фигурка падает вдали, а глядя ему в глаза – ножом, когда его жизнь бьётся на конце твоего острия? У Глеба есть только один день. А помощи нет и не будет. Книга содержит нецензурную брань.

Мастерская

…на этот раз у Коробкова в мастерской досужий люд был озабочен пропажей приблудной кошки… её однажды принёс и забыл один из неопознанных коробковских прихожан… с этой кошкой дружили и шутили… ей рассказывали душевные тайны и объяснялись в любви… подливали водку в молоко… рисовали на ней охрой полосы, пытаясь сделать тигра… подвязывали вымя на шнурках… приклеивали бумажные шляпки и лифчики… приматывали резинкой колбаску на хвостик… который она потом безуспешно ловила… про неё рассказывали анекдоты и мистические истории.

…и вдруг она прямо-таки растворилась посреди петербуржской полярной ночи… ушла в пейзаж… или — согласно Коробкову — замазалась.

–…что кошка… я как-то по весне начал деревенскую хренотень с поленницей писать… с лошадью там… и дровнями… но увлёкся, бля, кустами… стал их укрупнять… через три дня глядю — лошадь пропала, — гундосил Коробков, приподымаясь над проблемой и демонстрируя независимость от преобладающих эмоций.

…несмотря на наличие прочих знаменательных событий, все дружно забеспокоились и принялись состязаться в предсказании кошкиной судьбы… начали припоминать, что на той неделе кто-то в качестве еды принёс в мастерскую якобы кролика… который не очень-то был похож на кролика… даты не совпадали… но легенда, что кошку по пьяни съели, стала обрастать плотью.

…у Коробкова собиралась самая разникудышная шопла… с недавних пор сюда начали таскаться такие рукосуи, которых в кино даже с билетами не пускали… пока спустя некоторое время с момента их появления Юрка не отметил отвлечённым умом, что они пиздят не только то, что плохо лежит… а вообще всё, что лежит, висит, стоит, ходит, размазано по полу, прибито, упомянуто всуе, оставлено на потом и помыслено в сердцах… вне зависимости от ценности.

—…всё ходют и хитют… ходют и хитют… кружку вот похитили, — нудил Коробков…безнадёжно в десятый раз роясь в шкафу в поисках алюминиевой, мятой, похеренной чернецой, как гнилой зуб… якобы блокадной кружки… из которой Юрка с незапамятных времён дул свои бесконечные полуночные чаи.

…стал расспрашивать заблудших незнакомцев, кто они такие и откуда его знают… и дошёл до такого беспредела, что начал кое-кому отказывать в ночлеге… ряды собутыльников слегка поредели… а из новых всё больше попадались подростки в эпоху становления характера.

…но уж по традиции было так заведено, что, мол, хоть весь вечер сиди себе утюгом без ручки… или туманную вуаль на себя кинь полумесяцем… а Коробков то ли маслами трёт по свежаку седьмой раз… то ли починяет свои вспомогательные конструктивные деревяхи… то ли жрёт и пьёт… то ли с бабой какой о вечной совместной жизни в кладовке договаривается… а то, за нефиг делать, бросит всех и едет вон по неведомым околотошным делам… Коробков на миру живёт… и кого не хочет — не видит… и прочим не противупоказано изъявлять любым способом строптивое своеволие, просветление, мракобесие и прочую разноякую блажь… будь на то любая неплоская фантазия… подходящая гармония текущего момента… и непротивление духу ежедневного разношёрстного коллектива.

…и кто такой этот Юрка Коробков?.. тяжёлый детина чуть ли не двухметрового роста… расползшийся за все мыслимые телесные габариты, как морж… с жёстким проницательным взглядом, не оставляющим шансов на миролюбивый исход… и надёжно скрывающим врождённое добродушие… всегда в фаворе у любого начальства… особенно у своего, в Союзе художников… ибо вёл себя с ним, как свой среди своих… не к чину апеллируя, а к крутой мужиковской закваске… да и находясь под распоряжением… редко спорил… покрывал все нелепости и недоразумения общим благодушием и весёлым ядрёным матом… отмечалась, правда, в этой дежурной разухабистости и панибратстве такая слюнявая нотка, от которой Коробкову бывало не по себе… в похмельное утро мерещилось во вчерашней браваде — унижение и фиглярство… но скреплял грудь — мол, так надо… ну а от начальства заказики шли и командировки получше, чем по рангу положено… мастерская вот досталась на Кутузовской набережной… старая, конечно… но место-то неслабое… со многих сторон лучше, чем те, новые, на Московском проспекте… да и невольно хотелось его чем-то отметить… уж больно у всех на виду был Коробков… свой, понятный русский мужик… казацких кровей… прихватывавший секретарш за утверждённые и медицински освидетельствованные попки у кабинета САМОГО… и отчитанный за это якобы тоже САМИМ.

— (Коробков):…не, ну она такая была обтянутая… кругленькая и правильная… просто не было сил устоять… я же проверить хотел… что это не видение мне… за грехи, положим… и только так слегка пощупал… убедиться… а девочка эта как развернётся… вроде даже что-то решительное хотела сказать… но вдруг поперхнулась на полуслове.

…и вижу, заворожённо мимо меня глядит… я тоже за собственное плечо одним глазом зыркнул… а там — САМ стоит в двух шагах и головой, как кукушка, укоризненно отмечает двенадцатый час… интересно, что он лекцию нам обоим прочёл… и ей тоже… наверно, за то, что у неё такая вкусная попка… и оставил на мне отпечаток своей личности на всю жизнь.

…и вот одной беспробудной зимней ночью предфстаёт он мне во сне в парадном кинтеле… во всех орденах, как в кольчуге… ниже яиц… и своей чугунной мордой утвердительно так кивает… мол, всяческий одобрямс… а я ему — ну, Демонид Кулич, ты прям на целкового тянешь… последней чеканки.

…а утром проснулся и думаю, что это за слово такое — «целковый»… есть в нём ехидный намёк на вечную связь между бабами и деньгами.

…много таких сказаний за Юркой тянулось… и как в Саратове, в день отъезда, все оттраханные им бабцы… стихийно и независимо на вокзал прибыли его провожать… облепили его со всех сторон… а он им по очереди на прощанье на перроне ручкой через карман подержать давал… пока милиция не заинтересовалась этой необычной активностью… и что в Суздале после его полугодовой побывки на реставрации местных церквей… решили всем вновь подкинутым в детский дом младенцам давать одни и те же наречённые отчества — Юрьевич или Юрьевна.

…но то была лишь поверхностная видь… знал Глеб, как мучительно и трудно работает Коробков… как тянется ко всякому новому альбому с Запада… копирует, подражает… своё неподкупное и непродажное пытается сохранить… а изначальное наитие куда-то подевалось… здесь руку хорошо напишет… там — поворот головы… размытый контур найдёт… или станет целую зиму писать чистыми красками прямо из банок.

…а потом вновь придёт жирный заказ на лысого… и запьёт Коробков… по полу кататься будет и кричать: годы мои, птички… лучшие мои годы… харчи метать буду с этой образины… спьяну будет лысому рога подрисовывать… однако по неминучей трезвости… рога соскребёт и сдаст приемлемую работу в срок.

— …иногда всё само собой идёт… — объяснял Юрка, — краски берёшь, на кисть не глядя… и всё сходится… и в строку ложится… рука сама всё знает… и линии все такие — смотришь остолбенело… словно это вовсе не ты… водили тобой посторонние горние силы… а в другие разы после такого же душевного пожара на следующее утро глянешь — кошачья мазня… как с оторвой какой зачумлённой по пьяни переспал… и в чём же тут правда?.. вдохновение — это, конечно, слепота… но торжественная слепота!.. а если нет хода в высшие сферы, то всё в дымке пеленой и зябью подёрнуто… цвет какой ни положи, хоть сотню раз меняй — всё не тот… контур скучный… и натурщица, синюшная блядь, злить начинает… одному портрету чуть морду не набил… ору ему — не вертись, мамонт, уши к шкафу прибью!.. слава Богу, вовремя понял, что это солнечный блик по потолку скользит… и отражением тени меняет.

…Глеб долго не понимал, как относится Юрка к своей работе… иной раз, бывало, прямо на глазах небрежно кистью такое набросает, что хоть в рамку ставь… а вот законченные картины всегда получались почему-то слабее и абстрактнее… из них уходили те самые лучшие детали, которые виделись в набросках.

—…я лентяй, — говаривал Коробков, — мне уже большого не сделать… я своё письмо по заказам просрал… отсоединилась рука от высшей благодати… и самонадеянная душа не восхухолит от ититьской блажи по нездешнему… сидишь кротом… скрипишь-скрипишь… а пламень пропал… и то, что имелось тебе в виду, уже не напишешь.

…Глеб не верил этим объяснениям… но всё же задумывался иногда, почему этот так сочно и вольно живущий человек… даже не пробует сделать что-либо настоящее в своём ремесле.

— (Юрка): …вот ставишь композицию… скажем там, бутылку, селёдку, фотографию дедушки, давленую пачку папирос, жёваные трамвайные билеты… всё это на бывалую скатерть с жирными пятнами и соплями… вроде всё хорошо… а потом посмотришь в зеркало — херня… мешок с мусором… и перспектива перекошена… нет, умом-то я понимаю, что гармония от прямой и обратной симметрии не должна бы зависеть… ведь своя-то рожа в зеркале не надоедает!.. а начнёшь писать без верховной нити — пропал с концами… чем дальше — тем хуже.

…однажды для оформления витрины им понадобились столярные дела… решили откопать верстак у Юрки в кладовке из-под груды хлама… Коробков вдруг вспомнил про свой давний заказ и улетел на базу комбината… а Глеб, освобождая верстак и с трудом ворочая горы порченых холстов, нашёл толстую пачку вариантов одного и того же портрета… рисунки были свежие… вполне реалистичные… Городецкий знал изображённую на них бабёху… он вертел их так и сяк… пока, глядя на вспомогательные линии и ступенчатые пробы цвета по краям, с тоской не понял… как отчаянно и безнадёжно бился Коробков, чтобы одушевить своё творение… пытался начать заново… с азов… с реализма… как студент.

…он больше не ждёт, когда Оно придёт, — думал тогда Глеб, — он не верит, что Оно вообще когда-либо придёт… подсадных уток пробует.

…Глеб вполне сознавал свою посредственность в живописи… к нему это загадочное Оно приходило, может, раз в год на пять минут… но у Юрки ранее Оно «жило не выходя»… а тут вдруг… полный облом… ему тогда стало очень жаль Юрку.

…Глеб отмечал и ценил в Коробкове художника в том старом цеховом смысле… из тех, кому в Лувре не висеть… кто у Тициана второй план писал… а у Рафаэля — ангелочков… но Глеб знал, что именно из постоянной работы таких людей и складывается культура.

…………

…однако сегодня в мастерской никого из сто́ящих людей не было… не было даже Никанора Кидали́ — туркогрека, поэта и любимца дам… который обычно обособленно сидел в углу со страдальческим лицом Овода в изгнании… и если вокруг него собиралось больше двух почитателей… скоропостижно и громко начинал читать свои лаконичные казуистические притчи.

…а потом вечер и вовсе пошёл в хлам, потому что к Юрке пришла Алёна, то есть Ленка для знающих подноготную людей… которая однажды решила стать Алёной… и для общей пользы быстро выучила всех своему новому имени… ибо никому беззаботно не шутилось с этой невысокой, красивой и волевой бабой… с её приходом рассеялась раскидчивая кисея полётных дум и начался отъявленный нагой материализм.

–…вы, Юрочка, вечный дурак, — своим певучим бархатным голоском повествовала Алёна… по-хозяйски мягко похаживая вокруг Коробкова… как «кот в сапогах» в своих дизайнерских сапожках-ботфортах, по-петровски закатанных до колен, — и не надо вам вести себя так, словно вы — дети… мне неловко и неудобно приходить к вам по таким пустякам… зная заранее, что вы будете говорить о чём угодно, кроме сути дела… и что пошлейшие денежные разговоры придётся вести прилюдно… при плохо скрытом интересе, написанном на лицах ваших всегдашних Валь и Шур… не хочу напоминать, что пока вы пропиваете тысячи… я вынуждена поднимать ваших детей на сто тридцать рублей в месяц!

–…было ж сто двадцать, — автоматически ляпнул Глеб с дивана, имея в виду ехидство насчёт повышения оклада.

…Алёна остановилась… подчёркнуто замолчала… повернулась к Глебу… кудрями слегка тряхнула… как бы внутренне изумляясь такому нахальству… качнулась слегка… грудью повела, туго обтянутой стерильно белой рубашечкой… выдвинула её (не рубашечку, а грудь) немного вперёд из кругленькой расписной жилетки на выворотке… свидетельствуя о самых высоких своих дарованиях и отвергая любые намёки на демократическое равенство.

–…если вы решили меня перебить, Глеб, то прежде всего следовало бы поздороваться… здравствуйте!.. мы всё же были представлены друг другу… я с сочувствием отмечаю, что вы всё ещё ходите сюда… несмотря на годы… и у вас всё такие же усталые, всё понимающие глаза… наверно, вам в этом инкубаторе легче быть тем, кто вы есть… возьмите стакан, что ли… а то здесь без выпивки неприлично находиться.

–…Алёна Никифоровна… голубушка… жизни и так нет, а есть круглосуточный быт… наполненный шизовой ахинеей до краёв… зачем же этот естественный… отвар… кошмар… сумбур… усугублять упорным дополнительным перемешиванием?

— (Алёна):…ну, что ж!.. вы, по крайней мере, если уж не слишком вежливы, то хотя бы откровенны… отвечу вам тем же… пожалуйста, наслаждайтесь остальным обществом… оставьте нас на время… и позвольте решить наши семейные дела… а если уж так любопытно… то сделайте хотя бы вид, что слушаете не нас, а шум ветра за окном… право слово, это, наверно, та малость, которая ещё посильна для вас… чтобы вы продолжали считать себя порядочным человеком… и хоть изредка могли с должным чувством поминать ваших весьма сомнительных дворянских предков.

— (Глеб):…и вам желаю многочисленных успехов и побед во всяческих трениях и пререканиях.

— (Алёна):…попрошу вас помолчать!

— (Глеб):…всегда готов! — прямую спину сделал, копируя её помпезность… даже под козырёк отдал.

— (Алёна):…да эт-то!.. Бог знает, что здесь делается!..

…и пошла… и пошла заводиться, себя не помня… Глеб посмотрел в окно, на потолок, на дверь… пытаясь взглядом показать, что рад бы прекратить дебаты… Алёна продолжала громко и подробно удивляться упадку его нравов.

…Глеб почувствовал себя школьником на скучном уроке… взял чей-то стакан с недопитой водкой… наглядно продемонстрировал его Алёне, показывая что, дескать, выполняет её распоряжение… и ушёл к окну, где дуло… сел там за стол… карандаш на газете валялся… невольно начал крутить его… вензель нарисовал… ещё один позаковыристей… якобы для подсвечников из будущей халтуры… локоны… женские профили… как Пушкин на полях своих стихотворений… потом груди… и опять груди… много задорных и нахальных грудей… и попки с талиями… и лошадиные зады, как у Тулуз-Лотрека… и оленей с рогами… и дворян из XVIII века в треугольных шляпах и обтягивающих штанах, как у клоунов… и корабли с наклонёнными парусами… в бейдевинд¹… и пушки корабельные с дымом… увлёкся даже.

…дверь сзади отворилась… Глеб глазом дёрнулся… может, Натали?.. обещала в мастерскую прийти… Тростников с Леоном вошли… и с ними две девочки… одна — Фимка Со́бак с гуманитарным выражением лица… а вторая — такая спокойненькая, ладненькая… «укромный палисадник»… дублёнку с большим воротником на гвоздик повесила… и маленькую вязаную шапочку в карманчик дублёнки аккуратно засунула.

…джинсики на бёдрах в обтяжку и свитерок таллинский древний… с махрой и зубчиками снизу… плотненько так сидит на талии… и джинсики плотненько сидят… прямо кусить в попку хочется… и в грудку тоже… но если задуматься над последствиями… то всё меньше и меньше хочется… губы у неё слегка навыкате… навыпуск… как у рыбы… у баб, даже молодых, всегда такие старые морщинистые губы… словно истратились на любовь… нет, не мой кандидат… ну почему, на хер тебя ничего не заводит?!

…о Натали взгрустнулось… у неё балдёжная спина… можно гладить долго-долго и самозабвенно… пока она, сука, болтать не начнёт.

…Натали, где тебя черти носят?.. обещала же… моя зазноба и услада… но с другой стороны — зачем она тебе?.. ну трахаетесь по выходным… что тебе ещё от неё надо?.. вид делаешь, что у вас узы… а на деле — если она уедет завтра в Семипалатинск на всю оставшуюся жизнь, то всех твоих страданий будет минут на десять… может, позвонить ей всё же?.. надо же ипполита утешить… а то он уже на баб не реагирует… отчаялся по поводу хозяина… херового — в двух смыслах.

— (Алёна):…я вас чётко и неоднократно спрашиваю.

–…да что спрашивать-то?.. я платить никогда не отказывался, — глядя мимо, бубнил нахохленный Коробков.

— (Алёна):…пожалуйста, не надо делать жесты, что вы согласны на всё!.. слишком часто любая договорённость с вами оказывалась впоследствии фиктивной… и списывалась вами на ваш былинный размах… который при ближайшем рассмотрении сродни популярному творению вашего духовного коллеги Васнецова… на полотнище которого плотного вида мужчины неподвижно сидят в неведомой глухомани на раздобревших от безделья, скучающих лошадях… и ожидают повода для приложения сил никак иначе как в форме подвига… и нигде иначе как в окрестных трёх верстах.

…богатыри — это всё же профессия… хоть и печального образа… предполагается, что им надлежит скитаться туда-сюда… но этим уже с места не сдвинуться… ну как, например, поедет этот их средний?.. который толще, чем его кобыла… лошадь жалко… а с вами, Юрочка, проблема точно такая же: вы уже не способны ни на какое целенаправленное действие!.. и уж если в результате, как вы выразились, броуновского движения… у нас с вами появились дети… то извольте нести все умилительные радости отцовства, полагающиеся вам по закону.

— (Коробков):…да Катерина выйдет.

— (Алёна):…если Екатерина Ивановна и выпишется вскоре из больницы… на что шансов не так уж много… то, наверно, первые дни она потратит на попытки вернуть свои вещи, похищенные её сожителем… а также на походы в милицию и поликлинику… что же касается вас… то вне зависимости от вашего текущего материального положения… которое, впрочем, всегда одно и то же… я настоятельно прошу вас… под любые ваши юбилейные премии… под все эти профили и анфасы одного и того же политического лидера… любимого героя вашей творческой музы… которого вы с редким шизофреническим упорством бесконечно рисуете… и под другое ваше, легко находящее сбыт искусство…

…сейчас будет места себе не находить, — подумал Глеб… знал он эти разговоры… не раз уж бывало.

…ходил туда-сюда по комнате, соображая, не позвонить ли Натали… от холода и по пьяни трахаться хотелось… всё больше и больше… кила соком наливалась и звала в поход… может, просто к ней завалить… без спроса… а что?

…лох приблудный в рисунках копался… энтузиаст вечный… молодухи из новеньких на диванчике веселились… якобы интересуясь лишь друг дружкой… но всё же исподтишка озираясь на центральный семейный скандал… случайный алкаш в углу на стуле крутил худой шеей… и соображал, когда начнут разливать… а если не начнут, то зачем он здесь.

…Глеб пошёл было к телефону… решил позвонить Натали… занят был телефон… девочка эта ладненькая — «палисадник»… там клекотала и очень радовалась за кого-то на другом конце провода… отошёл обратно к окну… опять начал на газете рисовать… на этот раз демонов и баб со змеями в причёсках.

— (Алёна):…вы же знаете, сколько мне стоит эта бабушка… а я не могу сидеть с вашими детьми безотлучно… я должна зарабатывать на пропитание… и даже одного из них совершенно невозможно оставить у вас… о, тут дело отнюдь не в порочном влиянии!.. ибо уж, наверно, наследственность, как это ни печально, всё равно своё возьмёт… но вы с вашим пэтэушным шлейфом докатились до такого амёбного состояния… что просто можете дать ему однажды бутылку с ацетоном вместо молока… или забудете вашего потомка на лестнице… как в прошлый раз вы забыли у своих дверей вашу сумку с деньгами для меня и моим фотоаппаратом… и хватились через два дня!.. или просто в пьяном виде обнимете маленького… как вы однажды полным весом обрушились на одну из ваших наложниц, так что она чуть не умерла… слишком брутто!

–…да сколько можно!.. — Коробков до ручки дошёл, — сколько можно об одном!.. чего тебе надо от меня?!. я тебе не сделал ничего плохого, а ты мне — ничего хорошего!.. никогда!

…Юрка со стула вскочил… страстью своей стиснутой беззащитно грохотал по-мужски… разметавшись в расступающихся просторах… у́держу не зная… был вне себя… прорубь на выход ища в мирских закавыках… и опять своим непреклонным твёрдым чеканным голосом, преодолевая и побеждая все возражения, заговорила Алёна… ровной немецкой пулемётной строчкой прерывая эту бездумную атаку польской кавалерии… и сник Коробков… упал внутрь… не могучи себя сказать… в груди немые глыбы ворочал… головой крутил, исходясь внутренней болью от Алёниной звериной пунктуальности.

…крик их об розно понимаемых коробковских доходах продолжался ещё минут пятнадцать… Юрка денег никогда не считал… и Алёне выдавал суммы, что называется, от фонаря… отстёгивая наугад казначейские билеты от очередной недолгой пачки… но в результате всегда получалось, что баланс складывался не в его пользу.

…Глеб через комнату двинул… Леону — наше вам с кисточкой отвесил… Леон заулыбался и умудрился одной рукой изобразить версальский политес в три поклона… с Тростниковым молча руками схлестнулись… в плечо того пихнул… Глеб обрадовался им… свои кореша́ в доску.

…Толю Тростникова в мастерской прозвали Петров-Водкин… потому что он в самом деле был похож на известный автопортрет… добавляя при этом — ну Петрова, положим, можно и опустить… хотя Тростников пил только в компании и не больше других… однако он имел скуластое измождённое лицо убеждённого алкоголика… и это наводило на мысли… а ещё его звали ТТ, имея в виду не столько инициалы, сколько воинственные наклонности.

…он ходил в каратистскую секцию… умудрился затащить туда Глеба на несколько месяцев… а теперь — Леона… Глеб однажды попал с ним в драку в электричке… кирная шопла к ним приклеилась ни с того ни с сего… Тростников долго не отвечал… только желваками играл на своём худом лице и нацеленно смотрел в окно… тут они с Глеба шапку стащили… Глеб дал в рог с разворота и отнял шапку… а Тростников вдруг сорвался с места в карьер и избил троих так, что они еле по полу ползали… Глеб тогда поморщился — пожалуй, слишком.

…ещё ТТ писал стихи… юмористические для публики и серьёзные для себя… ещё он был безнадёжно влюблён… и об этом никому не говорил… однажды Глеб увидел её случайно… девочка эта была и впрямь красавица… лет двадцати… шла с задумчивым лицом и смотрела насквозь… типа, Снежная королева… она пережила ранний трудный аборт лет в пятнадцать… и теперь холодно и спокойно относилась к мужикам… досужие языки утверждали, что ТТ ходит к ней безотлучно, что она держит его на дистанции, несмотря на цветы и стихи… и что там для него — глухо, как в танке… в отместку своей непреклонной деве Толя время от времени заводил короткие романы с разными простыми существами… был при этом откровенно циничен и неразборчив… а потом вновь возвращался к своей несчастной любви.

…Глеб подошёл к верстаку… откопал в общей с Юркой работной папке серию эскизов к мозаике про Ленина для Дома культуры в Лодейном Поле… разглядывал, что Юрка напортачил… соображал, на сколько туда надо будет умотать… и как свет и подмости ставить.

…казалось бы, миллион раз утверждённый профиль… во Дворце съездов висит… но нет, подавай им эскизы во всех ракурсах и размерах… и чтоб, бля, один в один… надо бы из начальства командировку в Москву выбить… якобы для сравнения с оригиналом… Юрка под Парижскую коммуну в Париж просился… хмыкнули только.

— (Алёна):…я вечно пытаюсь сотрудничать с вами… вечно хочу хоть что-нибудь сделать совместно, но я окончательно устала от вас… потому что всё!.. слышите?.. абсолютно всё мне приходится делать самой!.. в этом, если хотите знать, и была основная причина нашего развода… с меня было достаточно обслуживать детей… я не могла обслуживать ещё и вас!.. я думала, наш развод вас хоть чему-то научит… но вы, похоже, превращаетесь в какой-то пудинг… а у меня уже нет денег, чтобы платить за квартиру… словом, или я получу от вас причитающуюся вашим детям сумму к среде, или я начинаю действовать официально… при всём моём омерзении к этим пошлым бюрократическим инстанциям… у меня просто нет выбора… и это ещё не всё… мною написаны письма…

…обычно в затруднительных случаях Коробков решительно и просто расправлялся с бабами, но с Алёной робел, молчал и мямлил… Глебу временами казалось, что, несмотря на показное беспардонное отношение к бабам, не мог Коробков по-настоящему примириться с этим разводом.

…однажды по пьяни в лёгкую минуту… ТТ вякнул, что Коробков до сих пор иногда ночует у Алёны… что он это тщательно скрывает… и какие-то узы меж ними ещё сохранились… но теперь она им верховодит и помыкает… и Юрка каждый раз после этих ночёвок является домой чернее тучи… и пару дней лютует над безответными неодушевлёнными предметами и зазевавшейся домашней утварью.

…потом, правда… на трезвую голову… Тростников твёрдо и жёстко заявил, что всё сказанное им было пьяной брехнёй… однако Глеб знал, что ТТ никогда не врёт… и презрительно кривится, когда при нём рассказывают сомнительные слухи.

…у баб орган чести — это пизда, а у мужиков — рот, — говаривал Тростников.

…наконец, получив очередные непреложные, нерушимые и смертельные клятвы, Алёна ушла… Глеб к Коробкову подошёл — подмалёвок разглядывать:

–…опять ту, новгородскую?

–…да не.

–…а чё это такое?

–…как Муму сошёл с уму, — буркнул Коробков… весь ещё в пятнах от гнева… грузно дыша… вокруг не видя, — чего она, сука, ходит?!. душу мне рвёт!!! все денег хотят… да я забыл, как они выглядят… я их только изредка вижу!.. кто там у них теперь на обложке?!. всё этот, щурявый?.. пищи в доме нет… и отрады… отравы, впрочем, тоже… стяжанием и так всечасно озабочен… ибо надо же на что-то пить, жить, спать… и чем-то срать!

…мы прошлой осенью в заливе на лодке перевернулись… чуть не утопли… вода ледяная… слава Богу, один из наших гряду каменную на дне ногами нащупал… мы по ней, зубами стуча, до мели добрели… а потом я подумал, что и не мог утопнуть… слишком лёгкий конец… для осмысленного утопа надо всё же ощущать… ну хоть какое-то заплёванное благородство… кое нам неведомо как иметь, бредя в ежедневной блевотине по колено… а мне тонуть — смех один… топить-то уже нечего!.. нет же по большому счёту у меня ни хуя!.. грибами обрастаю и привыкаю к месту своему… станционным смотрителем стал… бесконным вестовым и подхеренным подхорунжим… ходики с двумя кукушками по ночам снятся… которые разное время одновременно кукукают.

…слова, как льдины, наезжали друг на друга… топорщились… крошились в мелочь… душевно метался Коробков… и необузданно повторял:

–…чего она, сука, всё ходит и ходит…

…чувствовалось в этом нечто подкожное, личностное… среди сопрягаемых невпопад незаконченных выкриков и разномастных междометий.

— (Коробков):…в кабалу меня запрягла!.. удила в пасть вставила… за морду тянет и пашет… тянет и пашет!

…Глеб знал, что с Коробковым лучше не говорить об Алёне… несмотря на всё своё разгульное многолетнее блядство, Юрка женился по горячей любви… и любил в своё время Алёну, «как сорок тысяч братьев любить не могут».

…но Лена Третьякова, придя однажды в коробковскую мастерскую молчаливой замкнутой девочкой, росла как на дрожжах… впитывая особенности и отметая заурядности проточного человеческого материала… впрочем, уже в самом начале скрытая натура временами проглядывала… когда при гостях царственно и свободно раздевалась она позировать нагая пьяному Коробкову… Глеб однажды при этом заметил чуть проступившую у неё торжествующую усмешку… Коробков спьяну свою власть показывал… но она-то знала, что это не его, а её власть… знала, как на неё сейчас все смотреть будут.

…а потом у них с Юркой появились дети… Алёна стала быстро взрослеть и научилась командовать детьми, Коробковым и гостями… и тут стало ясно, что взрослеет она в какую-то другую — некоробковскую — сторону… перед ней уже в магазинах расступался народ… Глеб помнил, как однажды в тёмном парадняке компания пьяных забулдыг пристыженно затихла… когда, проходя мимо, Ленка-Алёна грозно прикрикнула на них и обозвала баранами за то, что они слишком громко галдели, и она не расслышала, что сказал Глеб.

…её знакомые не имели ничего общего с обычной сайгонской шоплой, ошивавшейся у Коробкова… она принимала их за отдельным столиком и заваривала для них отдельный кофе… который не разрешалось пить всем прочим… кроме того, Алёна сделалась вегетарианкой, йогом и начала ездить к учителю в Левашово… который организовал надомный культ для стихийно верующих в Бога без определённой религии.

…Коробкову Алёна изменила столь же открыто и свободно, как ранее позировала… а вернувшись утром домой, с порога выложила всё начистоту… он даже не врезал ей… настолько был озадачен её спокойным тоном… только тупо промычал:

—…ты шо?.. сасем с дуба рухнула?

…она на неделю как бы съехала… но без детей и вещей… потом забрала детей… и всё время возвращалась за вещами… однажды, по рассказам случайных очевидцев, Коробков спьяну трахнул её в кладовке… вроде даже с применением силы… тем не менее Алёна продолжала приезжать.

…с полгода они так жили… она то приходила, то уходила… Коробков, любивший излить душу по многим темам… лишь один раз по глубокой пьяни в разговоре с Глебом припомнил то время… а Глеб больше не расспрашивал… зная, как неумел и глуп Юрка в притворстве перед друзьями.

— …Господи, я уже и времени того не помню… — опустив голову, бубнил Коробков, — что ж меня повело валандаться с бабой, которая изменила, да ещё и рассказывала об этом прилюдно?.. повсюду… говорю ей: блядью пахнешь!.. знал же, что всему конец… а тащились вместе ещё сколько… не то чтоб её простил… а всё было не разойтись, чтоб насовсем… и потом — везде блядство… в душе и вокруг… времена такие вышли хуёвые… я вот всё говорю и говорю, но мне ведь по-настоящему об этом толком никак не сказать… как вспомню, так у меня одни ущербные были!.. ни одной толковой бабы.

…и картин больше не вижу… раньше во сне видел… и утром точно знал, что делать… а сейчас — как на ощупь угадываю… думал, что это мне всегда будет падать с неба… но вот вышла заминка… думал, что без этого умру… но нет!.. жив, сука… сколько же я врал себе!.. движениям своим уже не верю… пальцы, суки, и те врут… фокусы помнят… приёмчики наработали.

…да если б я тогда с ней не начал… то, может, потом у меня любви бы вовсе не было… и если б всего этого маразма не написал, то, может, и писать бы тогда бросил… я ведь раньше знал, «что такое хорошо и что такое плохо»… а теперь, — безнадёжно рукой махнул.

…Коробков тогда был пьян… говорил не Глебу, а скорее себе… как бы решая что-то… или с кем-то невидимым разговаривая… доказывал, отвечал на чьи-то неслышимые вопросы… но Глеб помнил, как тяжело и трудно Юрка думал в ходе этого монолога.

…история с Алёной состарила Коробкова… он расползся… отёк… стал раздражительным и резким… иногда в нём прорывалась беспричинная слепая ярость, которой Глеб не помнил раньше… сбавил обороты тот внутренний мотор, всегда им двигавший… он даже баб выбирал себе лениво… словно не очень-то хотелось… а ведь ему ещё не было и сорока.

…потом появилась Тамара, тихая такая выпускница без прописки… брак их быстро перестал быть фиктивным… но Коробков уж прямо при ней щупал других баб… она сперва стеснялась и очень ухаживала за ним… но после и к ней повадились ходить такие же тихие землемеры и мелиораторы.

…Коробков её бил за измены… что уж было совсем смешно при их безлюбой жизни… и она в конце концов тоже ушла от него.

…стоял на половине жизни измятый, изношенный Коробков… и несло его по мутной житейской стремнине… опутанного мирской тиной, охомутанного.

–…да я лет десять назад убить её мог за один такой разговор! — докипал Юрка после визита Алёны, — не от злости, а в изнеможении любви убить… а теперь вот усердно и настойчиво возражаю по пунктам… а стоит мне взвиться — ах-ах!.. сколько невыносимости! — скажет.

–…Юрик, ну конечно же, всё, что она говорит, — это ложная неправда, — бухтел Тростников, — но ты не сцы… не ты первый… мужикам на роду написано такое терпеть… в конце концов все мы вышли из баб… и нам снова туда надо… каждый день… бабы как раз для того и созданы, чтобы сперва нас рожать, а потом убивать в нас жизнь… вот в старые времена один поэт по аналогичному поводу писал своей крале: «Твою погибель, смерть детей с жестокой радостию вижу»… тоже, видать, убить её рука не поднималась… на постороннее чудо надеялся… ты твори себе взамен… на то Бог её и послал, чтоб она тебя доводила до белого каления, а ты творил.

— (Леон):…м-да… «его пример — другим наука»… но, Боже мой, какая сука…

— (Юрка — Леону):…тебе хорошо… твои школьницы ещё не скоро до такого сволочизма дорастут.

— (Леон):…но в смысле вытряхивания из меня денег — они очень даже…

— (Глеб):…женись, Леон… дешевле… и макароны всегда будут тёплые.

— (Леон):…с ними что-то происходит примерно после двадцати… и в один прекрасный день прежний ангел оборачивается вот такой же ихней пресветлостью… дукессой² Третьяковой… лучше я сам себе макароны варить буду.

— (ТТ — Юрке):…вот что такое мужская биография?.. вот твоя, к примеру?.. ты ж до двадцати пяти пианствовал, рукопашничал и девами баловался вне границ… а к тридцати усмирел, заматерел, приосанился, перестал молоть дешёвую хуйню и начал искать уважения к себе… и теперь, ясное дело, тебе нужны просторы высшей житейской мудрости, а потому надобно претерпеть… вот Алёна тебе Богом дадена именно с этой целью… она на тебя всю эту меркантильную смуту и детей навесит, а ты учись поверх всего этого парить.

…а шумит она и елдосит от собственной подчинённости и бесцельности ейного бытия… при отсутствии такого строгого мужчины, как ты… ранее направлявшего её хаотическую жизнь… а ты не поддавайся этому постороннему угару… теперь у тебя раз в месяц скандал — и всё… а если бы она тут постоянно жила?.. и каждый Божий день тебе такое закатывала?.. да и детишки бы вокруг прыгали… «тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца».

–…нет, решительно… дети делают из меня жуткого циника, — говорил охотно отлучившийся от давешней магистральной темы Коробков, — ревёт, бывает, такими взаправдашними слезами… и таким невозможным по надрыву пронзительным голоском… что невольно защемит сердце и обнаружится непритворное сочувствие… но дашь ему пробкой от лака поиграть… и слёз как не бывало!

…у тебя у самого комок в горле ещё стоит… а это создание уже ликует… и таким облапошенным олухом ощущаешь себя рядом с этим закалённым ушлягой… они ж, оказывается, сызмальства приурочивают все самые интимные свои эмоции к вполне пошлейшим практическим целям… откуда ж потом быть правде?

…Глеб опять пошёл к телефону — опять звонить Натали… но по дороге ту ладненькую девочку увидел… она стояла, облокотившись на стол у окна, и разглядывала его мазню на газете.

…а за ней — вечная темь плыла за окном… холодным провалом в никуда… а на фоне этой теми — её головка двигалась… выпукло… отдельно… и грудки птенчиками в профиль стояли… и попка, джинсиками плотно обтянутая, клёво выступала плавным отдельным изгибом.

…не могет быть таких джисников в продаже… сама, наверно, их ушивает… и свитерок… всё так тщательно подогнано… тютелька в тютельку… и каждая обтягиваемая тютелька доподлинно и подробно обведена и выставлена напоказ.

…Глеб задержался… отвлёкся от мысли о звонке… стоял, смотрел на попку… в образах блуждая… пока девочка не повернулась и не повела глазами поверх… всё ещё не видя, но всё же в его сторону… птичьи глаза такие… глубокие, но без выражения… подошёл Глеб к столу… встал рядом с ней… она чуть отшатнулась от него… как бы место давая.

–…мой стакан, — кивнул он… взял со стола… пил… смотрел на неё.

–…а это, — она на газетные каракули кивнула, — тоже ваше?

…тонкий и тихий голос… совсем детский и музыкальный… трудно с таким голосишкой с кем-либо спорить, — усмехнулся про себя.

–…груди и попки мои… в зеркале себя натурой назначил… и срисовывал… а остальное — так… по памяти.

…она на него мельком посмотрела… не среагировала на шутку… и опять к рисункам отвернулась… лицо детское, но глядит сосредоточенно, как старушка… голову подняла, взглядом вокруг повела… ни на кого… глаза промывая… кино внутри смотрит… и профиль птичий.

–…вы легко рисуете… словно вам всё равно, что получится.

–…давай на «ты»… а то я ещё возомню о себе.

–…ты, — нехотя… отвернулась и нахмурилась зачем-то.

…не слишком красивая и с закидонами… начни с такой — и скоро надоест под все эти выверты подстраиваться… вот девочка, которую ты никогда не полюбишь… которую легко подклеить, махануть с ней на выходные куда-нибудь в Лисий Нос… ходить там по берегу залива между валунами… есть в привокзальной забегаловке… сидеть напротив… в глаза ей глядеть… пусть плетёт свои пустопорожние вирши, выражения меняет, глазками играет и смотрит исподтишка на тебя… потом костёр развести на берегу… сидеть на ветру в обнимку… под одной курткой… портвейн пить из горла… трогать её под курткой и знать, что она чувствует это и думает об этом… провести целый день с девочкой, которую ты не любишь и которая не любит тебя… зная, что вечером ты её будешь трахать.

…не хочется перед ней дежурную рожу строить… а если убрать весь поверхностный, самолюбивый хлам?.. если бросить ей себя вот таким, какой ты есть?.. должно же быть что-то там за гордыней, надеждами, враньём, позёрством… обычно по подвалам попрятанное и открывающееся, когда обоим нечего терять… можно ли хоть с кем-нибудь вот так?.. свои дежурные морды убрав… молчать, когда не хочется говорить… не отвечать на вопросы, на которые не нужно отвечать… тебе надо подцепить именно такую… ничего серьёзного ты сейчас не выдержишь… интересно, как она в самом конце дышать будет, головку запрокинув и глазки закрыв… вот тогда и узнаешь, кто она на самом деле… когда внутри неё будешь… раньше говорили «познал её»… так и есть.

— (Глеб):…кто ты?

…глазами плавно повела, казалось, не видя и не расслышав вопроса… словно возвращаясь откуда-то и напрягаясь, чтоб его услышать… пауза тянулась… он вздрогнул от её голоса, когда она вдруг ответила:

–…Анна.

–…а я — Глеб… а ещё кто ты?

…глазами опять повела… словно не зная, нужно ли отвечать.

— (Глеб):…ну надо же где-то состоять… числиться… быть прописанной… причисленной… подшитой к делу?

…но Анна уже оправилась… или скорее вернулась… и посмотрела на него прямо и спокойно, без вызова… как фотограф.

— (Анна):…у вас рукав краской перемазан.

— (Глеб):…как говорил Том Сойер, «не каждый день нашему брату выдаётся красить забор».

— (Анна):…вот об этом вы мне сейчас и расскажете… но сначала принесите какого-нибудь вина.

— (Глеб):…вино тут только по праздникам… водка разве что.

— (Анна):…а вы убедите меня, что это вино… должна же у вас быть какая-нибудь поэзия… фантазия… не могу же я сама себя охмурять.

…………

— (Коробков):…ты знаешь, что она в Союзе начальству моему отчебучила?.. я пришла в своём праве и с определёнными запросами… Луховицкий аж пасть открыл… и до сих пор, по-моему, закрыть не может… теперь при встречах он на меня загадочные взгляды кидает… а он-то уж насмотрелся… к нему бабы по этим вопросам бурным потоком текут… как Терек.

…но это уже не баба… ты не повери́шь… с тех пор, как я её знаю, она настолько утратила девическое начало, что даже ейная канарейка оказалась кобелём… она же в автобусе холопами людей обзывает, когда ей пройти не дают… и они дают ей пройти… в любой толкучке… если она, не дай Бог, в партию вступит, то я в Израиль эмигрирую.

— (Леон):…она тебя и там достанет… кровавой рукой Коминтерна.

— (ТТ):…в прошлом веке граф Вронский от своей стервы в Сербию умотал.

— (Глеб):…«мне в холодной землянке тепло от твоей негасучей любви»

— (ТТ — женским голосом, передразнивая Алёну): …я хочу вам сказать визуально и конфиденциозно.

— (Леон):…а уж как досаждали великому человеку мухи — об том и слов нет!

— (ТТ):…мухи и комары суть есть совсем не насекомые, а наглядное отображение грехов наших, посланных нам Богом в овеществлённом виде… Марта спроси.

…пошла общая перекидчивая галиматья без путеводной звезды, в которой Тростников обычно выступал первой скрипкой… а Леон частенько бывал неплохой второй… но Глеб, отыскав алкоголь, мимо них к той девочке у окна устремил коромысла.

— (Глеб):…ну вот и вино… выглядит, правда, совсем как водка… но я уверяю тебя, что это вино.

— (Анна):…вы не могли бы её водой… я так не пью.

— (Глеб):…если на «ты», то смог бы.

— (Анна):…мы ещё успеем на «ты»… а «вы» уже не будет никогда.

…девочка оказалась с подтекстом… пришлось разговаривать всерьёз… довольно быстро обнаружилось, что у них много общих знакомых и есть о чём посудачить.

…Анна Гордон была поздним отпрыском старого обрусевшего служилого рода… с расползающимися от времён книгами… порчеными пятнистыми гравюрами… циркулями в бархатных футлярах… медными барометрами и астролябиями… рукописными грамотами от неведомых прошлых людей… и прочими реликтами, свидетельствующими об участии предков в отдалённых событиях и злобе прошедших веков.

…до войны обширный архив семьи был разорён… когда прямоугольный и твердолобый сталинец Киров приказал в двадцать четыре часа выселить всех мироедов и кровопийц простого народа из центра Санкт-Петербурга (скрывавшего тогда от стыда своё настоящее имя под уголовной кличкой Ленинград)…Гордоны потеряли весь день, пытаясь добиться правды в разных советских инстанциях и строча заявления о столетних заслугах… дело кончилось тем, что поздно вечером бабка Анны бегала по парадной лестнице с тарелками из сервиза саксонского фарфора на сто шестьдесят персон… подарком 1813 года обалдевших от чудесного освобождения австрияков одному из семейных предков — Гордону-освободителю… и пыталась продать поштучно сонным, шарахавшимся от неё соседям… всю ночь паковались и затемно выехали… второпях пришлось оставить многое, погрузить на подводы первые попавшиеся под руку насущные пожитки и отбыть на вечное поселение в Гатчину.

…однако в историческом плане оказалось, что Киров, будучи по своей духовной сути искренним и пламенным сподвижником дьявола… в данном случае нечаянно совершил доброе дело и спас им жизнь… семья Гордонов выжила в Гатчине, когда многие их друзья погибли в городе в Блокаду… Анна родилась уже в Петербурге (то бишь в Ленинграде, извиняюсь за выражение), куда семье разрешили вернуться после 1956 года… семейство быстро начало обустраиваться… и по привычке потянулось на государственную службу… вскоре несколько родственников дослужились до заметных чинов… а один уехал дипломатом за границу… все дети также были престижно устроены… когда Анна поступила в «Муху»³, то быстро появились левые заработки… вскоре она сняла комнатушку и начала жить отдельно.

…Глеб вспомнил свою бабку (из недобитых дворян), которую по причине смены фамилии забыли включить в эти самые ссылочные, а потом и в расстрельные списки… и она, дважды обманув НКВД, умерла от голода в Блокаду… отец вернулся с войны… и дворник показал ему пятно на парадной гранитной лестнице… где тело её лежало с неделю и разлагалось… лестницу мыли много раз, но пятно не смывалось… отец бросил пятикомнатную квартиру у Елисеевского и уехал жить в восьмиметровую комнатку на Петроградской стороне, которую ему срочно выдал военкомат… сказал, что не смог бы вот так каждый день ходить по лестнице и смотреть на это пятно.

…тут Тростников к ним подошёл… сбил тему, заполонил новой энергией, эмоциями, страстями… ликом замельтешил, гримасы строил… девочка уже на ТТ с обожанием смотрела и шуткам его смеялась… Глеб немного постоял третьим лишним… и в сторону отошёл.

…чё ты решил этой Клаве про бабку рассказывать — тоже мне тема… олух ты, паря… да и кто ты ей?.. может с тобой пойти, может с Тростниковым… «что он Гекубе, что ему Гекуба?»… вот увезёшь такую в Лисий Нос, а она назавтра с другим пойдёт… вряд ли тебе это понравится… скучно всё же без любви.

…Глеб к Коробкову подошёл… бузонил, что деревяхи из «Мухи» надо бы натырить… уже заплачено… но Юрка не слушал и только лыбился на весь белый свет… он уже принял на грудь, забыл давешние разборки и клеил молодуху.

–…девуля… деву-у-у-у-ля, — нудил Коробков, — вон, вон… тот стаканчик… ух ты, какая у нас щёчка… ну сядь, сядь вот здесь.

…девчонка принесла стакан и засмущалась, когда Юрка взял её за руку… медленно и церемонно посадил себе на одно колено… приобнял… смотрел в профиль умильно и елейно… Глеб по Юркиным глазам видел, что Коробков теряет нить и смутно ощущает окрестности.

— (Коробков):…пальчики на стакане какие тонкие… двойные… как рыбки в стекле… ну, пои меня, пои… а я как бы без рук… лётчик Маресьев.

…она осторожно подала ему стакан с водкой… Юрка, держа руки за спиной, хлюпал, сипел, цедил сквозь губу… и шумно дышал в стакан… к девулиной ручке припал и долго старательно целовал… со стороны казалось — ел ручку.

…за шейку девулю взял и медленно потянул к себе… она напряглась и вроде сопротивлялась, но не сильно… в щёчку нежно чмокнул… а потом к ушку наклонился и тихо спросил:

–…как отчество твоё?

–…Матвеевна, — она пробовала отвернуть голову и отодвинуться… как если бы хотела взглянуть на него издали.

— (Коробков):…Татьяна Матвеевна… какое просторное имя… со всех концов света ветра́ сошлись — Борей, Хорей, Шалфей и Матвей… по полям гуляют… три дня скачи — никого не встретишь… а некоторые, велеречивые, всё своё отскрести норовят… но ты не такая… Татьяна Матвеевна… голубушка… Танечка, милый цветок… душа горит… расстегни мне рубашечку… саван мой… вон из себя пойду… я ж без рук… с вот этой пуговички… вот… пальчики твои, что пёрышки.

…девочка, боясь случайно дотронуться до него, расстёгивала пуговицы.

— (Коробков):…ещё, ещё одну… вот так… а теперь руку мне на сердце положи… скажи, как оно стучит.

…девочка засмущалась и убрала руку за спину… но Юрка осторожно взял её ладонь… на весу неся… медленно и торжественно просунул себе под рубаху на грудь.

— (Коробков):…вот тебе вся печаль моя безотрадная… слышишь, как птичкой бьётся моя судьба?.. как другим расскажешь-то?..

…он отпустил её руку… и, глядя в глаза, осторожно гладил девулю пальцем по ушку, по щеке, по шее… ей было неловко… она натянуто улыбалась… и явно не знала, как быть.

— (Коробков):…не тревожься, голубушка… я тебя нагую золотыми звёздами изрисую… ириску мою… закрой глазки, видь ручками, — она не закрыла, — …ниже, ниже ручку веди… вот так… ой, не хочет… боится… что ж ты замуж-то за меня не хочешь, крохотуленька моя?.. ну только сверху, сверху пальчики положи… как бы там ничего нет… и вдруг — есть!.. ха-ха-ха!.. не бойся его… кита подводного… ну погладь… погладь…

…девочка быстро отдёрнула руку… но Коробков взял её за плечи и бережно притянул к себе:

–…я тебе по ручке сейчас погадаю… видишь, голубушка, выпадает тебе сегодня ночлег с лесным великаном… который потом обернётся прекрасным принцем.

–…пьяный матрос… капитанская дочка!.. — встрял Леон.

–…и снится страшный сон Тарасу:…как будто бы одна девчоночка ему гладит волосёночки, — нудил Тростников.

— (Леон): …долго я тяжкие цепи влачил… звяк-звяк-звяк… ожил я, Олю почуя.

— (ТТ):…матерела тучка золотая у пупка утёса-великана.

— (Коробков):…цыц, гарнизон!.. суфлёры-шаромыжники… времени нет поубивать вас всех… ты видишь, крохотуленька моя, они мне слов душевных больше не говорят… кусаются только, как собаки бездомные… хулу вечно на меня гонят… хульники… некому мне свою душу рассказать… вот я вижу, что ты одна мне веришь… ибо я среди них тоже один… как перс… перст… под Полтавой… и «некуда больше спешить»… вот она, пристань моя тихая… га-а-вань, можно сказать… по уши в этой га-а-вани и сижу.

…под Коробковым стул деревянный конторский заскрипел простуженной Бабой-ягой, предрекая житейские сложности, зловредные козни и непростой выбор у камня на глухом распутье.

— (ТТ):…и залез атаман на свою атаманку… и спалося ему-у-у-у… как нигде никому-у-у-у… му-му.

— (Глеб):…ну чё шпынять человека?.. он там, положим, другиню к любости склоняет… житейский сюжет… и не надо в замочную скважину…

— (Леон):…и восходит солнце, и заходит солнце, а хуйня эта продолжается вовеки.

…………

–…проводи́те меня, — услышал Глеб голос Анны за спиной… — уже поздно… я боюсь одна до метро.

— (Глеб):…отчего же нет?.. наше дело кучерско́е: подъедь, выедь и уедь, — ему тоже надо было идти… завтра вставать к восьми.

…провожал её до метро… говорил всю дорогу… она уже называла его на «ты» и смеялась шуткам… не заметил, как они вместе вошли и спустились по эскалатору… на перроне он начал её целовать… она увернулась.

— (Анна):…ну зачем?.. тебе это — ничего, мне это — ничего, — спокойно так сказала… как бы застеснявшись за них обоих.

— (Глеб):…ты бы обиделась, если бы я даже не попробовал, — он всё ещё обнимал и не отпускал её.

— (Анна):…зато я бы ехала домой и воображала, что у тебя есть хорошая девочка… и начала влюбляться в тебя, — она не пыталась высвободиться.

…поезд из туннеля пригромыхал… тормозил со скрипом.

…он притянул её к себе и поцеловал в губы… она не отталкивала, но и не завелась… он слегка отстранился и посмотрел на неё… она снова застеснялась… быстро чмокнула его в губы и резко отвернулась.

– (Анна):…ну всё… пока.

— (Глеб):…«пока» — это срок… маханём в Лисий Нос на выходные?..

— (Анна):…«пока» — это не срок, а случай.

— (Глеб):…а телефон?

— (Анна):…случай, он всегда без телефона.

…двери в вагон открылись.

Примечания

1

Положение морского судна относительно ветра.

2

Искажение от англ. duchess — герцогиня.

3

Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица (Мухинское училище).