ДК

Борис Бужор, 2019

Полный энергии молодой драматург Платон вопреки обстоятельствам пытается создать свой театр на базе забытого провинциального Дворца культуры. Но дело, которое он затеял, постоянно встречает препятствия. Да и вряд ли могло быть иначе, когда главный враг Платона – его жена – дерзкий, красивый художественный руководитель областного театра и самая сексуальная девушка города.

«Смерть мусору»

Оглядываем с Серегой зал, старые кресла из партера красной волной восходят к галерке. Над головой огромный канделябр, такой был и в моем бывшем театре — советское наследие, ничего не поделаешь. «Светить всегда, светить…». Сцена то, что надо — просторная, чуть поменьше чем в областном и в разы больше и глубже, чем в городском. Кулисы, падуги, задники имеются, круг тоже, только зачем-то он заклеен скотчем. Зал человек на пятьсот — не меньше. Вот теперь бы еще его собрать…

— О, — Серега глядит на софиты. — А свет тут дай боже можно накрутить.

— А у нас, — неожиданно из темноты кулис раздается голос Азима Газизовича, — самое передовое световое оборудование, автоматизировано…

— Колонки сносные. — Серега бьет по корпусу одной из них, как по крупу лихого коня.

— А у нас, — из-за запрятанного пианино, перекрывающего выход, появляется директор, — самое передовое музыкальное оборудование, автоматизировано.

Блин, не может быть, все слишком хорошо.

Вибрирует телефон, пришла эсэмэска от Веры. Я ей скинул пьесу на редактуру, попросил как можно быстрее обработать. Она обещала к вечеру, но снова превзошла все ожидания…

«Платон, привет. Я прочитала, кое-что поправила, отправила тебе на почту. Но текст еще сырой, видно, что торопился».

Я набиваю на мобильнике: «Большое спасибо», хотя этого мало — слишком скупо, но что мне еще сказать?

А что текст «сырой», ничего страшного, по ходу репетиций подсушим, все равно же сами ставим.

Азим Газизович, пока Серега остался досматривать сцену, вызвал меня в кабинет. И начал в приоткрытую дверь кричать секретарше, мол, позови тех, позови этих. Сначала пришли художники — пожилая женщина достойного вида и молодая девушка в черном с зеленой прядью в черных волосах.

— Знакомьтесь, — директор указал на меня. — Павел.

— Платон, — исправил я Азима Газизовича.

— Да, Платон… А это Лидия Сергеевна и Катя. — Кто из них кто, я понял сразу. — У нас новый театральный проект тут начинается, прошу оказать активное содействие. Скинешь им пьесу?

— Скину, — приободрился я.

Художники хором продиктовали свой рабочий емэйл и ушли.

Дальше был лысоватый мужик, активно изображающий трезвость. Зачем его пригласили и какую он может оказать нам помощь я так и не понял. Мы пожали друг другу руку, не назвав имен. На этом все и закончилось. Следом, до этого топчась в приемной, появилась бодрая женщина в очках неопределенных лет и неопределенного характера. Мы познакомились.

— Платон, — представился я.

— Елена Платоновна, — представилась она.

— Вот этому человеку ты можешь доверять, — резюмировал Азим Газизович, даже не назвав ее должности.

Закончила парад знакомств мощная бабища, щедро одаренная вульгарной полнотой, похожая, как мне показалось, на Пугачеву. Директор ей, как и другим, поведал о грядущих планах.

— Театр? — произнесла она брезгливо… — Зачем нам театр?

— Как это зачем? — обиделся Азим Газизович.

— У нас и так их целых четыре.

Алевтина Васильевна смерила меня взглядом. Я улыбнулся: «Ну, что пялишься? Не таких обламывал!»

— Знакомьтесь. — Директор разрядил обстановку, как говорится — вынес мяч в аут. — Это Павел.

— Платон, — совсем не обижаясь, поправил я.

— Да, Платон, а это… — Он робко указал на обезображенную недовольством хабалку: — Наш художественный руководитель — Алевтина Васильевна.

— Очень приятно, — не двигаясь с места, покривилась она.

Все с ней понятно… Напиши я роман про все это наше дело, такую героиню, как Алевтина Васильевна, критики сразу же окрестили бы одноплановой, примитивной, однообразной, «персонаж без развития», не сложно структурированный образ художественной литературы, а просто типичный злодей какой-нибудь трешевой комедии. Ну и пусть, хоть убейте. Но не всем же суждено метаться между добром и злом, многие из нас давно уже свой выбор сделали, ни на секунду не усомнившись в своей правоте.

— Пьесу вечером вышлю. — Я беспрерывно чиркаю зажигалкой, выходим из служебного входа, за небольшой парковкой начинаются сосны. Несколько тропинок уводят в разные стороны.

— Не нравится мне этот танцопляс. — Серега, прикрывая зажигалку от легкого ветерка, подносит огонек к сигарете.

Удаляемся по левой тропинке в хвойную тишину.

— Кто?

— Да этот, Микки-Маус.

— Мне тоже. Но ты других не видел. — Перед моими глазами всплывает лицо Алевтины Васильевны.

— Кого?

— Увидишь и поймешь.

На адреналине грядущих свершений берем в маленьком магазинчике по две бутылки «Пикура», забираемся в сосновую глушь. Располагаемся на толстоствольном упавшем дереве, окруженном внушительной и шумящей жизнью листвой.

— Свиньи. — Серега пинает пластиковый стаканчик.

Живописный пейзаж заповедного тракторного района портят пластик и недоеденные упаковки от печеночного паштета.

— Год экологии, блядь, — на удивление для себя, завожусь. — Какой, нахер, год экологии? Какой, нахер, театрализованный проект? Тут мусор за собой убрать под боком не могут!

— Смерть мусору. — Серега достает из многочисленных карманов своей жилетки (такую я называю — на все случаи жизни) бутылку пива, открывает ее зажигалкой… протягивает мне, вынимает другую.

— Спасибо. — С еще не испарившимся потом от недавно дописанной пьесы, утомленный бессонницей и эмоциональной чередой встреч делаю заветный глоток; пиво приятно дурманит… Осушаю бутылку чуть ли не разом.

— Что с пьесой?

— Говорю же, вечером вышлю.

— Хорошо… Сколько хоть в твоей пьесе актеров?

— Пять.

— Нормально…

— Ну, вот, — оглядываю наш отъединенный от внешней жизни уголок, — кабинет у нашего театра уже есть.

— Вот здесь, — Серега привстает, показывает на одну часть шершавого дерева, — кресло худрука, а здесь, — хлопает ладонью по другой стороне, — твое — директорское.

— Как тебя по отчеству?

— Макарович.

— Итак, Сергей Макарович, не соизволите ли угостить директора театра сигареткой?

— А тебя?

— Сергеевич.

— Хорошо, Платон Сергеевич. — Серега достает из очередного кармана пачку, бьет по ней. — Надеюсь, вы такие курите. А то, я понимаю, вам же, директору большого и перспективного театра, всякую дрянь вдыхать статус не позволяет.

— Спасибо. — Вынимаю выдвинутую сигарету.

— Не обессудьте, Платон Сергеевич, какие есть.

— А знаете что, Сергей Макарович, художественный руководитель большого и перспективного театра.

— Что?

— А не пошли бы вы нахер.

Настроение поднимается, а жизнь налаживается. Наш вероломный прорыв в городскую культуру, думается мне, уже достоин уважения. Хотя сдалось нам чье-либо уважение! Кто нас зауважает — наши театралы? Не думаю, они себя-то толком уважать не научились, не то что других.

Само собой, назревает вопрос: «Что дальше?»

В промельках шуршащей на ветру листвы мелькает синими полосками «уазик».

— Мусора. — Я пододвигаюсь ближе к раскидистому кусту.

— Да уж, несладко им в год экологии приходится. — Серега швыряет пустую бутылку в кучу отходов.

— Зачем? — упрекаю я.

— Да тут и без нас грязно.

— В собственном кабинете сорить — как-то совсем не по-христиански.

— А я атеист.

— «Смерть мусору». — Поднимаю бутылку и навязываю Сереге.

— Ты директора не включай.

— А ты дурака…

— Ну, раз смерть, так смерть… — чуть посопротивлявшись, произносит он и кладет тару в один из карманов.

— Завтра начинаем набирать команду. — Я щурюсь от пробившегося сквозь деревья жаркого, непрерывного солнца, которое с первых же страниц приключенческих романов всегда предвещает долгую и трудную дорогу.