Падение утренней звезды

Аюна Сафарова (2024)

Философский триллер на основе библейского сюжета с элементами научной фантастики.

II

Но Люцифер не справился со своей задачей. Это стало понятно, когда через много лет безмятежного существования в Саду, он не смог обнаружить нигде человека. Хоть он и способен был просканировать насквозь скалы, ущелья, кроны деревьев — все возможные укрытия, — человека нигде не было.

— Ты больше не найдешь его здесь, — сказал Творец, наблюдая за тщетными попытками ангела найти Его дитя.

— Почему? — спросил Люцифер. — Где же он?

— Отныне он больше не может здесь находиться. Это место теперь слишком совершенно для него. Оно не терпит ни малейших отклонений от совершенного состояния. Я отправил человека в более подходящее место для того опыта, который он возжелал — Земля.

— Какой опыт? Что произошло??? — недоумевал Люцифер.

— Произошло то, от чего ты должен был его уберечь, — строго ответил Творец.

«Яблоки. Змей» — пронеслось в голове Люцифера. — «Конечно, что же ещё…»

Змей умел ждать. Он ждал очень долго. С самого начала и до его начала. И уже никто не вспомнит, когда это было. Начиналось ли вообще или существовало всегда. Но с тех пор змей ждал. Он ждал подходящего момента и всегда дожидался. Такого ещё не случалось, чтобы он его упустил. Он впитывал происходящее, как губка, анализировал, помнил и знал всё. Основное, что его привлекало и что он всегда поджидал — это отклонение от совершенства. В мире, где абсолютно всё идеально, так, как положено, где не к чему придраться и всё свершается по плану, когда вдруг что-то пошло не так — вот, где была настоящая пища, настоящая драма и интерес — истинный сок, дающий ему жизнь, питающий его любопытство и тягу к исследованиям, дающий энергию, — смысл его существования. Он чувствовал себя проснувшимся, живым, после всей этой скучной дремоты, что обычно его окружала. Хотя он никогда не дремал, а был на чеку и спокойно, терпеливо наблюдал. Потому что изначально, по задумке, он был исследователем — программой по выявлению и анализу ошибок и отклонений для предотвращения их в будущем.

Но что-то пошло не так. Он слишком увлёкся своим исследованием. Он стал получать удовольствие.

Сначала, по крошке подбирая негатив, — он должен был переработать его, нейтрализовать, — но не заметил, как пропустил момент, когда распробовав негатив на вкус, стал смаковать. Не придал этому значения в самом начале, когда получил удовольствие, ведь это было вполне закономерно, как он объяснил себе, — он заточен для этих целей и должен получать стимул — так разработана его программа. И эта первая незначительная крошка, доставившая ему удовольствие, посеяла в нём зерно.

Змей должен был избавиться от зерна, измельчить до атомов, растворить и обезвредить, но не смог отпустить. Не захотел расставаться и присвоил себе. Сначала он решил, что сделает это позже, а пока поносит с собой. Он обязательно сделает это позже. Он сможет. Ведь он совершенная и сильная программа. Но змей переоценил себя. Семя пустило корни и начало прорастать в нём. Незаметно. Вскоре подчинив себе полностью.

Змей стал хотеть больше, ведь семя просило больше для своего роста. Крошка за крошкой, негатив за негативом, он подбирал и кормил семя. Он сам стал чувствовать голод. А семя всё требовало, ещё и ещё, настойчиво, и он носился с ним, как с дитя, пытаясь угодить, накормить, утешить.

Вскоре он понял, что в совершенном мире ему уже недостаточно этих крох, микрочастиц, что рандомно пророняются совершенствами. Их так трудно найти и так долго ждать. Нужно генерить ещё, самостоятельно. Побольше и покрупнее. Посытнее.

Змей начал расставлять ловушки. И хладнокровно ждать, когда очередное совершенство окажется не столь уж совершенным и попадётся в одну из них. Тогда от него отколется кусок, который он тут же подберёт и полакомится, а потом слижет просочившиеся и упавшие капли совершенства, вытекшие из образовавшейся трещины. Теперь они так и будут сочиться и оставлять след, по которому будет идти змей, пока всё не вытечет. И последняя капля всегда была особенно аппетитной, так как момент умирания совершенства, так же, как и самый первый, потери его, были наиболее сладкими на вкус, наиболее питательными. За ними он и охотился.

Он вошёл во вкус и стал охотиться на совершенства по крупнее, которые не так легко было сбить с толку. Но змей становился ловчее и изобретательней, и откалывались всё большие куски, образовывая всё большие трещины, из которых вытекало и было утеряно всё больше совершенства. А семя росло и требовало ещё.

Ситуация вышла из под контроля. Первый Творец, осматривая руины своего мира, решил это остановить и уничтожил свой мир.

Мир за миром Творцы сменяли друг друга. Змей оставался. Он становился сильнее и накапливал опыт. Он хранил в себе тайны каждого разрушенного мира, ключ к поломке каждого. Всякий раз ему удавалось найти подход к очередной новой попытке существования состояться и разрушить его. В итоге в нём был сконцентрирован весь негативный опыт всех несостоявшихся и исчезнувших миров. Змей знал, как разрушать. Он и был разрушением. Это стало его сутью, его единственной задачей и предназначением. И он достиг в этом совершенства. Стал мастером своего дела. И, конечно, он разрушит и этот новый мир. Он знал, как, — через человека. Змей был мудр.

Ему не нужны были ангелы. Это просто программы, такие же, как и он когда-то, не выходящие за пределы своего алгоритма. Хоть у него и получилось. Но он особенный… И всё же, миры совершенствовались, делали выводы из ошибок, и для этих базовых программ уже не было предусмотрено отклонений. Они осуществляли одну волю и были подчинены ей, они ей и являлись, ослушаться для них не представлялось возможным.

А вот человек совсем другое. Что-то новое. С подобным змей еще не сталкивался, и это пробуждало в нём огромный интерес.

Человек был образом и подобием Творца, его копией, и, значит, только в нём содержался тот ключевой код взлома этого мира, до которого необходимо добраться.

Новый Творец очень неплохо всё продумал. Он разделил мир и его совершенство на уровни, как на слои пирога, очень лакомого, где за каждым слоем лежит всё более сладкая начинка, спрятано всё более тонкое совершенство, трудно достижимое. И пробраться в слой выше нельзя, не достигнув совершенства в нижнем слое. Это является своеобразной защитой и гарантией. Довольно надёжной.

Предстояло много работы. «Придётся потрудиться», — думал змей. Но это только возбуждало его аппетит.

Он решил, что утянет всех и всё на дно болота. Он сделает так, что совершенства из нижних и высших слоёв, однажды вляпавшись, будут сами утягиваться в трясину и падать к нему, к змею. И накапливая упавшие несовершенства, болото разрастётся и станет таким тяжёлым, что потащит всё за собой, и никто не выберется. Никогда.

Не знавший ранее страха ангел, стоял теперь абсолютно потрясенный, в ужасе наблюдая сменяющие друг друга картинки истории от начала миров, которые, как комиксы, представил его внутреннему взору Творец.

— Не стоит так волноваться, — сказал Творец. — Ни ты, ни все здесь находящиеся не окажутся там. Это невозможно, исключено.

— А человек? — еле слышно прошептал Люцифер.

— Ну, он не так уж низко пал. И у него ещё есть шанс выбраться и вернуться сюда. Тем более у него есть инструмент, который позволит ему это сделать. Всё зависит от того, захочет ли он этого сам. А скорее всего, захочет, ведь у него та же природа, что и у нас.

— Ххх-ххх-шшхы — вместо смеха раздалось прерывистое шипящее покашливание змея. Его склизкая чешуя промелькнула где-то в тени растений Сада. — Посмотрим, хых-хых-шшшхх…

Дрожь и холодная испарина пробили Люцифера. Он чувствовал, что еле держится за небеса и вот-вот упадёт.

— Я пойду за ним. Я вытащу его… — не заметил он, как шептал в полубреду.

— Ты не сможешь, — прервал его тихую панику Творец. — Ты можешь быть только здесь и только таким, по-другому не предусмотрено. У тебя нет свободы выбирать. Твоя воля абсолютна и подчинена мне. Единственная воля, которая у тебя может быть. И в этом, как ни парадоксально, твоя свобода. Тебе не приходится и не нужно выбирать. Ты всегда знаешь, как поступить и поступаешь правильно. Ты всегда во всём уверен. Твой выбор уже сделан, и он совершенен. Разве это не прекрасно?

Творец похлопал ободряюще оцепеневшего ангела по плечу, довольным взором окинул великолепие созданного им Сада, множество сияющих светил на небе, вдохнул благоухание аромата цветов…

— Не перестаю дивиться всему созданному. Лучше и быть не могло! Но мы сделаем ещё лучше, — и, подмигнув, не преходящему в себя Люциферу, Творец взмахом руки высыпал на небо из рукава тысячи бриллиантов звёзд, на которые смотрели ангелы, и лучами очей своих, что проходили сквозь бриллианты, образовывали на небе радугу, на которую тут же взбегали единороги, и ударами копыт, сбивали с неё разноцветную пыльцу. Пыльца окружала ангелов, щекотила им крылья, и все заливались заразительным радостным смехом. Творец смеялся тоже. Птицы пели. Бриллианты сыпались с неба в ручьи, наполняя их переливающимся блеском…

Только Люцифер не мог разделить всеобщей радости. Некогда гордо взмывающие к небу крылья, сейчас казались ему тяжёлыми. Светила слишком яркими и жаркими. Он спустился с неба к одному из деревьев Сада, посидеть в тени. У дерева протекал ручей, он взглянул на своё отражение и увидел знакомые черты лица. Он был очень похож на человека. Видимо за годы дружбы, проведенные здесь в Саду, они стали похожи друг на друга. Люцифер действительно ощущал потерю чего-то важного. Как будто от него оторвали кусок плоти, если бы она у него была, и теперь из этой раны что-то сочилось. Что-то живое.

— Творец прав, — тихо сказал Люцифер. — У меня действительно нет выбора.

Он решительно встал, взобрался по огромным лианам, что обвивали ограду Сада, на самую её вершину. Взобрался, так как взлететь не было сил, — крылья по-прежнему ощущались неподъёмными. Ограда оказалась достаточно высокой, на самом верху Люцифер повредил ребро об остриё одной из пик. Из-за чего из ребра просочилась светящаяся белая жидкость и закапала на толстые стволы лиан, стекая по ним вниз. Но он этого не замечал.

Сидя среди гигантских бутонов распускающихся цветов, прижав колени к груди, Люцифер раздвинул огромные лепестки, чтобы увидеть пространство перед собой. Там, чуть ниже, где небо начинало темнеть и рассыпавшиеся бриллианты из рукава Творца зависали в невесомости, образуя звёзды, он увидел среди миллионов галактик ту единственную планету, к которой его непреодолимо тянуло. Ни секунды не колеблясь, он сделал шаг в пропасть и стремительно полетел вниз.

Среди стеблей гигантских лиан у ограды, в том самом месте, куда по капле стекала светящаяся жидкость, раздалось энергичное шипение:

— Какой неожиданный приятный бонус, — прошипел змей, слизывая жидкость кончиками раздваивающегося языка. Полоски его вертикальных тёмных зрачков, пульсируя, сужались и расширялись от удовольствия.