Коктейль под названием «муж»

Арина Ларина, 2007

Если взять немножко наглости, горстку доброты, ложку любви, море обаяния и каплю порядочности, то получался он – Машин муж. Она искренне любила Алексея, а он любил жену и сына. И что вы думаете? Выключенный телефон, непонятные отлучки, уединенная ночь на диване в гостиной, сбор вещей – и вот уже мужа как ветром сдуло из Машиной жизни. У него появилась другая женщина... Этот кошмар свалился на Машу именно тогда, когда ее папа решительно ушел из семьи и подался в женихи, автоматически сделав маму невестой, а дедушка пытался устроить свою личную жизнь, охмуряя юных прелестниц...

Глава 7

Счастье стало похоже на расколотое блюдце. Только что оно красовалось на белоснежной скатерти, и вот — два неровных полукружья на полу под ногами. Вроде и склеить можно, да надо ли? Если это просто блюдце, то можно и на помойку, а если нет? Если это жизнь? Нельзя ее на помойку, надо что-то сделать. Как раз мысль про «что-то делать» и бесила Машу больше всего. Совет постороннего, незаинтересованного и равнодушного. Лишь бы что-то сказать.

— Маня, ты тут, или в астрал ушла? — вывела ее из разъяренных раздумий Рита. — Лицо у тебя, прямо скажем, неласковое.

Алина примирительно улыбнулась и выразительно уставилась на Гусеву в надежде, что та немедленно онемеет.

— Случилось что? — оживился дед. Коньяк разогнал по жилам кровь и взбодрил. Старику захотелось попари́ть гордым орлом над суетливыми курицами и даже решить одним махом какой-нибудь ерундовый вопрос, который казался им обреченно-риторическим с налетом трагического фатализма.

— Ничего, — напряглась Маша.

— Сущая безделица, — подтвердила Рита. — Муж у нашей Мани, похоже, налево ходит.

— Ноги выдерну, — моментально рассвирепел Михаил Яковлевич. — Это как это? Почему молчала? Факты есть? Ну-ка, Машуня, давай все по порядку, излагай факты.

— Дед, успокойся. Нечего рассказывать. Нет никаких фактов. Одни догадки и подозрения. Леша пропал на сутки, отключил телефон, непонятно где ночевал. Я не хочу это обсуждать. Он сказал, что работал. Значит — работал. Все. Вопрос закрыт.

Она уже пожалела, что психанула и вызвала девчонок. Да еще дед приперся. Обсуждать собственный позор, раскладывая по полочкам обрывочные сведения и ловя за хвост смутные подозрения, не хотелось категорически.

— Кому врешь-то? «Вопрос закрыт»! — передразнил дед. — Такие вопросы не закрываются усилием воли. Надо все выяснить и успокоиться.

— И гнать его в шею, — ажиотированно добавила Рита, предвидевшая лишь один вариант развития событий.

— Не хочу я ничего выяснять! — подпрыгнула Маша. — Я мужу верю.

— И правильно, — неуверенно поддержала ее Аля. — Как можно жить с человеком, воспитывать общего ребенка и не доверять? Раз поженились — надо верить друг другу.

Старик и Рита уставились на дипломатку одинаково круглыми глазами.

— Шульгина, иногда лучше жевать, чем говорить, — отмерла Рита. — У тебя других доводов нет? Или, по-твоему, штамп в паспорте связан с ампутацией участка мозга, отвечающего за измены? Если твой мужик не ночевал дома, отключив телефон и появившись через сутки, ты в первую очередь подумаешь, что он работал?

— У меня нет мужика, — обиделась Алина, проигнорировав вспышку заинтересованности в рядах старшего поколения. — Но если он скажет, что работал, то я поверю. Так же проще.

— Так-то, может, и проще, только жизнь посложнее, чем тебе хочется, — разозлилась Гусева. — Если такому поверить один раз, то он войдет во вкус и заделается стахановцем, перейдя на круглосуточный график труда. А ты будешь удостоена высокой чести обслуживать героя пятилетки, кормить, обстирывать и создавать условия для будущих подвигов.

— Почему пятилетки? — опешила Алина.

— Потому что по статистике такие браки более пяти лет не держатся, с треском распадаясь, так как стахановец, не разобравшись, откуда берутся горячий корм и чистые подштанники, уходит туда, где живет романтика трудового азарта. Разберутся и он, и его романтика позже, но тебе от этого легче уже не станет. Не путай Машу: она должна либо узнать правду и восстановить справедливость, либо, опять же, узнать правду и жить дальше спокойно. Что вряд ли.

— Злая ты, Гусева, — опечалилась Алина и робко взглянула на Михаила Яковлевича, ища поддержки.

Маша, покрывшись красными пятнами, заплетала на бахроме скатерти косички, перемещаясь вдоль стола.

— Машуня, я могу все выяснить. Это дело пары минут. Охрана фиксирует входящих и выходящих, узнаем, во сколько пришел, во сколько ушел.

— Я мужу верю, — упрямо сдвинула брови Маша. — Но раз вы настаиваете…

Нет ничего страшнее и тягостнее неизвестности. С одной стороны, она понимала, что не надо копать, а то можно раскопать не только сундучок, но и пару-тройку скелетов, а с другой — как отказаться, если информация лежит практически рядом. Только руку протяни — и вот она, пожалуйста. Никаких сомнений, полная ясность. Беда была в том, что ясность эта могла разрушить всю жизнь. А Маша не готова была строить что-то новое на руинах. Хотя, вполне вероятно, что она уже давным-давно сидит на пепелище, только не знает об этом.

— А заодно узнайте, какие бабы находились в здании в этот же период времени, — бдительно посоветовала Гусева. — Нахождение на рабочем месте не освобождает от ответственности. Знаем мы, чем они там в этих офисах на столах занимаются. В Интернете целая подборка висит.

— Если у кого-то в транспорте украли кошелек, то это вовсе не означает, что у тебя тоже обязательно сопрут и поэтому надо ходить пешком и по исключительно пустынным улицам, — вспыхнула Алина. — Не надо подо все подводить свою упадническую философию.

— Разумеется, у меня могут украсть мобильник, а то и вовсе столкнуть под поезд. Это кому как повезет. Просто по теории вероятности «повезет» каждому, но в большей или меньшей степени, — Рита снисходительно потрепала подругу по плечу. — Наивная ты, Шульгина, аж до слез. Вот именно поэтому мужики тобой пользуются, а мной — нет.

— Нашла чем гордиться. — Алина не любила, когда кто-то намекал на ее многочисленные неудачи, именно из-за своей многочисленности и похожие то ли на неразборчивость, то ли на неосмотрительность. Она каждый раз совершенно искренне считала, что нашла свой идеал, и не ее вина, что идеал в результате оказывался далек от совершенства. — Лучше уж пусть пользуются, чем я в старых девах до старости доживу.

Михаил Яковлевич, допивший коньяк и считавший, что внучкина проблема уже решена, начал поглядывать на Алю и даже расправил плечи, постепенно перемещаясь все ближе к Шульгиной. Заметив его маневры, внучка пришла в себя и резко прервала философскую беседу:

— Ладно. Сейчас всем спать, а завтра решим. Дед, я подумаю.

— В такую ночь и спать-то жалко. — Михаил Яковлевич приосанился и бодрячком начал наворачивать круги по гостиной, кося глазом на смутившуюся Алину. Как реагировать на пенсионерский натиск, она не знала, но обидеть старика боялась. — Кто со мной на звезды смотреть?

— Я могу, — дверной проем заполнил мощный корпус Нади. — Заодно прослежу, чтобы вы впотьмах не сковырнулись, не ровен час, в канаву какую-нибудь. А то по пьяни чего не бывает. И вам безопасно, и мне приятно, потому как мужчина вы видный, всем на зависть.

Последнее замечание, видимо, примирило Михаила Яковлевича с не первой свежестью спутницы. Он самодовольно хмыкнул, повел плечами и согласно прогудел:

— Я-то да, я-то еще любому плейбою фору дам. Есть еще порох в пороховницах.

— Ну и дед у тебя, — ошалело покрутила головой Алина, когда старик угнал повизгивающую и похохатывающую Надю в темноту.

— Да уж. Дед у меня — ого-го, — с некоторым сомнением в позитивности данного факта подтвердила Маша.

Ночью она не спала. Мысли распирали, теснясь в голове, давя на сердце и заставляя его замирать то от тоски, то от ужаса. Картины будущего рисовались одна чудовищней другой.

Рита тоже не спала. Около двух часов она поскреблась в Машину дверь и замогильным шепотом уточнила:

— Ты там страдаешь и не спишь или решила плыть, как букашка по воле волн в направлении сточной канавы?

— Очень поэтичное сравнение! — Маша распахнула дверь, попутно остро пожалев, что открывается она внутрь, а не наружу. Мучительно хотелось заехать доброжелательнице в лоб.

— Это я еще сынтеллигентничала, — порадовала ее Рита. — В принципе, напрашивается сравнение не с букашкой, а…

— Не надо. Добивать пришла?

— А чего тебя добивать? — искренне удивилась подруга. — Ты, по-моему, и так уже размазана по асфальту в ноль. Я пришла посочувствовать.

— Спасибо. Все?

— Здрасьте. Приперлась бы я среди ночи только ради такой ерунды! У меня есть мысли.

— Гусева, у тебя всегда есть мысли. Потому что ты умная, а все вокруг идиоты, без твоего чуткого руководства делающие все неправильно. Я в курсе.

— Не злись. Просто сочувствовать — не конструктивно. Сочувствие унижает и уничтожает волю к победе. А женщина должна быть победительницей. Ради своих же соратниц по борьбе. Должно идти накопление опыта путем анализа ошибок.

— Ритка, я спать хочу.

— Нашла время! Значит, так, я тут подумала: во-первых, тебе надо срочно вернуться в город. Внезапно, чтобы он не успел убрать в квартире.

— Я и так знаю, что он неряха…

— Бестолочь. Я имею в виду бутылки, одежду со следами помады, мусорное ведро, в котором может оказаться много интересного.

— То есть ты предлагаешь мне его застукать?

— Именно! Все лучше, чем наивно хлопать глазами и улыбаться, пока об тебя ноги вытирают.

Спорить с такой формулировкой было невозможно. Если у Алексея кто-то есть, то выглядит Маша именно так: доверчивой дурехой, о которую действительно вытирают ноги.

–…Да еще в квартире, подаренной твоим папой, — дополнила картину Гусева и злобно добавила: — Ненавижу мужиков! Используют нас, унижают, да еще и уверены, что в случае чего — смена караула пройдет в максимально сжатые сроки. На каждого паразита целая очередь из одиноких девиц. А все почему? Потому что нет единой позиции у всех. Каждая норовит любой ценой удержать своего ужа, который из рук выскальзывает. А надо объявить им бойкот! Чтобы тоже за нас держались! Чтобы боялись потерять, как мы боимся!

— Рита, ты с ума-то не сходи. Меня глобальная революция не интересует. У меня проблемы личного характера на отдельно взятой жилплощади.

— Это ты от примитивности так рассуждаешь.

— Своя рубашка ближе к телу. Уж извини, — пожала плечами Маша. — У меня ребенок и муж, которого я люблю. Если он изменяет, то это больно, и тогда мне со своей любовью придется что-то делать. Я даже не представляю — что! А ты предлагаешь мыслить во вселенских масштабах. Не до того мне.

— Ладно, — легко согласилась Рита. — Ты еще не доросла. В общем — так. Тебе надо отсюда уезжать. Ты по глупости предоставила ему слишком много свободы. Это вредно. Мужика надо держать на коротком поводке, пока он не вошел во вкус. А то будет потом излагать свою позицию по Пушкину. «Капитанскую дочку» читала? «Чем триста лет питаться падалью, лучше один раз напиться живой крови!» О как.

— Стесняюсь спросить: падаль в данном контексте кто?

— Ты все поняла правильно. Это не в обиду, а для более четкого разграничения ролей. Ты, Маня, аморфное тело. Студень, оставленный на солнцепеке. Ну, не кладут тебя в холодильник, так отползи сама! Чего ты ждешь? Наша жизнь в наших руках. Потому что если отдавать ее в чужие руки, из нее могут сделать гербарий или завязать в бантик и прицепить под хвост потрепанной болонке. Жизнь — псу под хвост. Очень символично.

— Ритка, ты пьяная, что ли? Чего ты несешь всякую ересь? Я спать хочу.

— Не хочешь ты спать! Шульгиной ври. Она, лопоухая, всему верит и поддакивает. А я не позволю, чтобы мою подругу уничтожали морально. Тебе надо возвращаться в город и становиться человеком. Самостоятельным и независимым. То есть не просто жить на папины деньги, тем более что он тебе их теперь и не дает, а начать зарабатывать самой!

— Как это? — опешила Маша. — Раскопать нефтяную скважину или найти золотую жилу?

— Князева, ты совсем отупела в своей «новорусской» среде! Люди как-то умудряются жить без скважин и жил. Мало кто помер без чемодана с баксами. В любом случае, в плане денег — у тебя есть папа. А я говорю о новой среде общения. Ты для него мамка с сиськой, домашняя клуша. Мужчины таких не любят. К ним приходят ночевать, отдают зарплату, но однажды перестают замечать. Ты стираешь, убираешь…

— Да ты что! У нас домработница все делает.

— Ужас. С кем я общаюсь? Ты хоть что-нибудь умеешь сама? Прынцесса на бобах! Страшно слушать. А что ты вообще делаешь дома?

— Ребенка воспитываю. Мужа с работы жду.

— И как? Часто приходит?

— Кто?

— Муж. С работы. По-моему, ты уже дождалась, что он через раз ходит: раз к тебе, раз еще куда-то.

— Это всего лишь домыслы…

— А ты их проверь. И на будущее подстрахуйся. Неужели не страшно превратиться в домохозяйку, которая разбирается только в сериалах и узорах на когтях?

— Я не смотрю сериалы!

— Начнешь! Вот подрастет ребенок, сдашь его в садик и от тоски сдохнешь! Будешь мужу по вечерам про Хуана Педро рассказывать. Тебе на работу надо выходить!

— На какую?

— Нет, и это она меня спрашивает! При таком-то папаше! Это у нас с Шульгиной голова болит, как бы местечко получше найти, а тебе-то — раз плюнуть.

— Я отца просить не буду. Он упертый. Если меня куда и возьмут, то спрос будет в десять раз строже, чем с обычного сотрудника. У него пунктик: баба либо предмет домашнего обихода на полном довольствии, либо танк, который прет по головам и пашет, пока горючее не закончится. Да и не будет он мне помогать. Сказал, что каждый должен пробиваться в жизни сам. Иначе, мол, у человека искажается представление о жизни, он начинает функционировать как бы на костылях, и если вдруг костыли из-под него выбить, то даже ходить не сможет — поползет. Он вообще обозлился, что я замуж вышла рано. Хотел мне дело свое передать, в финэк меня на второе образование запихнуть. Думаешь, просто так я без денег сижу? Не-а. Папа на принцип пошел: раз захотела быть бабой — будь. Он же думал, что я боец. А оказалось, что я так, портянка.

— Жестко. Но верно. Так, а в чем сейчас проблема? Скажи, что передумала.

— Чего это я передумала? У меня патологическая ненависть к цифрам. Какой мне финэк? Мне бы, правда, бюро переводов какое-нибудь. Но я не буду просить.

Конец ознакомительного фрагмента.