Коктейль под названием «муж»

Арина Ларина, 2007

Если взять немножко наглости, горстку доброты, ложку любви, море обаяния и каплю порядочности, то получался он – Машин муж. Она искренне любила Алексея, а он любил жену и сына. И что вы думаете? Выключенный телефон, непонятные отлучки, уединенная ночь на диване в гостиной, сбор вещей – и вот уже мужа как ветром сдуло из Машиной жизни. У него появилась другая женщина... Этот кошмар свалился на Машу именно тогда, когда ее папа решительно ушел из семьи и подался в женихи, автоматически сделав маму невестой, а дедушка пытался устроить свою личную жизнь, охмуряя юных прелестниц...

Глава 6

— Привет! — дрогнувшим голосом бросила Маша, старательно удерживая слезы. Не расплакаться удалось, но голос тем не менее стал гундосым.

— Ура, наша мама пришла, молочка принесла! — обрадованно загудел Алексей. — Самолеты, на посадку!

Он вручил радостно хохотавшего ребенка жене и обнял обоих, дунув Маше в затылок.

— Щекотно, — недовольно поморщилась страдалица и обернулась. Напряжение, исходившее от нее, ощущалось почти физически.

Муж мечтательно смотрел куда-то мимо.

— О чем задумался? — ревниво спросила Маша, напрочь забыв, что собиралась держать нейтралитет в ожидании извинений и оправданий.

— А вот представляю, как твоя мамаша садится в ракету, нахлобучивает шлем и, как Гагарин, машет нам рукой. Сколько сейчас космонавтов на орбите-то держат? Год?

— Не знаю, — машинально бормотнула Маша, не уловив мысль.

— Хорошо бы год. На орбите, говорят, инопланетный разум иногда в борт стучится, в контакт входит. Вот бы она на этот самый чуждый нам разум накапала там, просто проела бы дыру, как гусеница в яблочке. Они бы, бедные, не то что про планы завоевания землян забыли, а и дорогу домой вряд ли бы вспомнили. Ма-му в кос-мос! Ма-му в кос-мос! — воодушевленным шепотом начал скандировать Алексей, подталкивая семейство к дому.

Маша прыснула, испортив первоначальный план действий. Но ссориться с мужем уже расхотелось.

— Надя, — он помахал рукой. — Погуляйте с Никитой, нам с женой поговорить надо.

— Поговорить? — удивилась и одновременно испугалась Маша.

— Поговорить. Разве ты не хочешь поговорить? — Алексей смотрел серьезно и, как ей показалась, даже немного печально.

От ужаса предстоящего объяснения, как в дурном сне или глупом фильме, у Маши даже голос сел. А в районе желудка что-то трусливо затряслось. Раз он сам сказал, значит, будет не защищаться, а нападать. Или вообще — это будет уже резюме, итог, решение: принятое, взвешенное и обдуманное.

— Я? Поговорить? А ты что, хочешь поговорить? — бестолково замямлила Маша, моментально представив, как после сообщения «люблю другую» она стремительно превращается из счастливой замужней женщины в разведенку с ребенком на руках, рыщущую в поисках следующего мужа… — О чем?

«Тьфу! Зачем спросила! Сейчас он как скажет что-нибудь… Нет! Вот дура, сама помогла начать!»

— Я работал. Много, нудно и неинтересно. А трубка села. Ты же об этом хотела поговорить? Небось, маманя уже двинула стопроцентно верную версию событий? Чего краснеешь? Я старый, мудрый питон Каа. Все знаю, все понимаю и душу всех, кто наступает мне на хвост. Если тебе дорого мамулино здоровье, не прислушивайся к бреду, который она озвучивает. Сбережешь нервные клетки, мир в семье и маму в целости и сохранности. Ну, согласись, солнышко: зять ведь не обязан любить тещу. А вот жену он любить и обязан, и хочет, и может, и вообще — страшно соскучился…

Сомнение — это колорадский жук, планомерно уничтожающий всходы любых благих намерений. И извести его можно только вкупе с самими всходами, и то не факт, что победит фермер с огнеметом. Всходы-то он точно спалит, а вот жук может запросто отсидеться и атаковать свежие посадки.

Вот вроде и хотелось бы Машеньке Князевой любить коктейль под названием «Муж» беззаветно и преданно, купаясь в ответном чувстве — ан нет. Сомнения подтачивали ее уверенность в светлом «завтра», в мужчинах вообще и в муже — в частности.

Подруги приехали со скоростью группы быстрого реагирования, вызванной для спасения главы государства. Они ввалились на территорию, едва только подозреваемый отбыл в город. Алексею необходимо было подготовить какие-то документы к понедельнику, поэтому он с видимым или, как показалось Маше, нарочитым сожалением чмокнул ее на прощание и умчался, подняв столб пыли на хохотухинской дороге.

— Я уж думала, он тут заночует, — округлила глаза Алина. — И нам придется ползти обратно без ужина и новостей.

— Мы в кустах отсиживались, — пояснила Рита.

Маша недоуменно хлопнула глазами:

— Зачем? С ума сошли?

— Вот и я Ритке говорю, — затараторила Алина. — Пошли поздороваемся, поедим. Чего мы как партизаны по крапиве ползаем. А она уперлась…

— Шульгина, — с нажимом рыкнула Рита. — Такое чувство, что ты живешь только мыслями на предмет «пожрать», а в перерывах между едой не живешь, а существуешь. У тебя глистов нет?

— Нету у меня ничего, — обиделась Аля. — Ни глистов, ни мужиков, ни терпения гадости от тебя выслушивать. У Мани всегда вкусненькое есть. И вообще — я фигуру берегу.

— Что ты там бережешь? — пренебрежительно поморщилась Гусева.

— Девочки, — прервала перепалку хозяйка. — Вы чего? Спятили? Почему вы в кустах-то терлись?

— Страшно жить, товарищи! — с пафосом провозгласила Рита, обращаясь куда-то вверх. Вероятно — к телеграфному столбу, косо возвышавшемуся за забором, на краю главной хохотухинской магистрали. — Меня окружают невменяемые люди. Умный человек среди тупых одинок, как елка в пустыне, как балерина на плацу, как кнопка на стуле. Неужели непонятно: у тебя проблемы с мужем. Ты звонишь, психуешь, интригуешь, хотя и так все ясно, и вызываешь нас на консультацию. Он, естественно, в курсе, что у вас проблемы, но думает, что ты об этом ни сном, ни духом. Любой нормальной рогатой тетке ясно: ее сила в слабости. Тишь, гладь и — бац! Внезапное нападение! То есть изначально никакой группы поддержки у нее быть не должно! И тут в вашем Хохотухине высаживается десант из двух баб, несется прямиком к тебе и выжидательно пялится на вас обоих.

— Это кто тут рогатая тетка? — дрогнувшим голосом уточнила Маша.

— Здра-а-асьте, — затряслась в приступе веселья Гусева. — А что — есть варианты?

— Ну, в принципе, все верно. Мужиков всегда раздражает, когда в случае возникновения напряженки в отношениях на горизонте появляются подруги. Ему сразу ясно, на чьей они стороне и зачем приперлись, — примирительно закивала Алина. — А что, все так плохо?

— Да с чего вы взяли, что плохо?! — заорала Маша, поняв, что утешать ее и рассеивать подозрения никто не будет. — Я просто пригласила вас в гости, двух дур!

— То есть муж трубку не отключал, черт-те где не пропадал и сегодня не полировал тебе рожки своими сказками? — скучно уточнила Рита.

— Все оказалось совсем не так! — с жаром начала Маша, вспомнив, что нечто похожее на «полировку рожек» сегодня имело место быть.

— Вот и хорошо! — обрадовалась Алина. — Я за тебя так рада!

— А уж я-то как рада! — желчно поджала губы Рита. — Может, расскажешь, как именно «не так» все оказалось? Хотя, дай я попробую угадать: у него разрядилась трубка. А ночевал твой красавец в офисе на документах. Вот подложил под себя папку… или мамку… и заночевал. А снились ему графики, отчеты и прочие тоскливые вещи. И приехал он измученный, уставший и страшно соскучившийся по тебе. Так?

— А что такого? Откуда столько скептицизма? — пошла в атаку Маша.

— Скептицизм, Маня, является неизбежным спутником объективного взгляда на жизнь. Вот я смотрю со стороны на этот анекдот и сочувствую.

— Кому? Не надо мне сочувствовать!

— Князева, ты сама спрашиваешь и сама же отвечаешь. А почему? Все потому, что интуитивно оцениваешь ситуацию правильно, но признаться сама себе в этом не можешь. Это трусость, которая может привести к трагическим последствиям.

— И кто ж погибнет? — насмешливо поинтересовалась Алина.

— Ячейка общества. Рассыплется вдребезги семейная лодка, и лучше, чтобы Машка сошла на берег до того, как все пойдет ко дну.

— Лодки, как правило, делают из дерева, а дерево не тонет, — попыталась пошутить Аля, с некоторым беспокойством поглядывая на застывшую Машу.

— Слушай, Шульгина, ты хоть знаешь, что не тонет? Тебе озвучить термин? При чем тут дерево? Сама ты дерево! Твоей подруге лапшу на уши вешают, а ты бегаешь рядом и вместо того, чтобы стряхивать, поправляешь, чтобы гуще и ровнее висела!

— Это ты ей лапшу вешаешь! — взвизгнула Алина. — Мелешь всякие ужасы вместо того, чтобы успокоить!

— Ну, разумеется! Я дура, а ты — умная! — Рита прищурилась и угрожающе шмыгнула. — Утопающему надо протягивать руку, а не бить веслом по башке, успокаивая, что на том свете зато спокойно и мухи не кусают! Нельзя потакать человеческой глупости, если ты ее видишь, а человек — нет!

— Ой, девочки приехали, — захлопала в ладоши очень кстати появившаяся Диана Аркадьевна. Еще немного, и на лужайке, утыканной искусственными цветочками, могла разгореться самая настоящая драка. — А у нас тут такая скука! Да еще у Маруси с мужем проблемы!

— Мама! — взвыла Маша.

— О! — многозначительно и победоносно выкатила глаза Рита.

Алина молча шмыгнула в дом. С одной стороны, ей тоже казалось, что с Алексеем все ясно, но с другой — презумпцию невиновности никто не отменял. В жизни чего только не бывает. Как это ни смешно, но он на самом деле мог работать. Новый Алин шеф тоже часто работал по субботам, выдергивая и ее в офис в счет будущих отгулов. И в то же время — почему он не мог позвонить с городского телефона на Машин мобильный?.. Алина была в растерянности.

— Не грусти, Марусенька, — прощебетала мама, когда Надя торжественно внесла блюдо с пирогами и все участники с воодушевлением занялись дегустацией. — Все мужчины считают, что имеют право на измену. Может быть, там ничего серьезного и нет.

Маша поперхнулась, и Алина с воодушевлением начала молотить ее по спине, судорожно соображая, как бы сгладить неловкость.

— А мне кажется, что он на самом деле работал, — пискляво и ненатурально прочирикала она, когда подруга прокашлялась. — Вот мы с Владимиром Эдуардовичем часто по выходным работаем, потому что…

— Это с Сухостоевым, что ли? — перебила ее Диана Аркадьевна.

Рита радостно загоготала, а Алина потерянно кивнула:

— Да. Просто он…

— Неудачный пример, — жестко прервала попытки реабилитировать нелюбимого зятя мадам Кузнецова. — Твой Сухостоев уже лет десять на двести процентов оправдывает свою фамилию. Я с его супругой общаюсь, так вот…

— Мама, может хватит?! — разъяренно поинтересовалась Маша. — Нас не интересует половая жизнь чужого начальства!

— И правильно. Давайте вернемся к нашей половой жизни! — Диана Аркадьевна то ли издевалась, то ли в самом деле желала довести дочь до истерики, а беседу — до логического завершения. — Ты проверила его мобильный?

— Разумеется, — буркнула Маша. — А также обыскала карманы, обнюхала одежду и сняла отпечатки пальцев с интимных мест. Осталось только сличить.

— С чем? — опешила мама.

— Остроумно, но неконструктивно, — Рита отхлебнула чай и сыто откинулась на стуле.

Она явно собиралась развить мысль, но плавный ход женской логики, закапывавшей Машины надежды поверить мужу, был прерван стуком и игривым покашливанием.

— Тук-тук-тук, три девицы под окном пряли поздно вечерком, — напевно сообщил веселый тенорок — и на веранде появился Артур Константинович. Он зорким соколом оглядел всех присутствующих и щелкнул голыми пятками, чуть не потеряв шлепанцы. Гость был носат, зубаст и мускулист. Кривоватые ноги, густо покрытые шерстью, торчали из-под алых шорт, на суховато-рельефном торсе болталась алая майка, развевавшаяся, как знамя китайских революционеров, а густые смоляные кудри приминала бейсболка все того же революционного колера.

— А почему три? — кокетливо оживилась Диана Аркадьевна.

— Кого-то не посчитали за девицу, — мрачно предположила Рита. Она была откровенно недовольна вторжением местного Казановы и желала продолжить разбор полетов.

— Ну, что вы, — не ударил в грязь лицом бойкий гость. — Просто неудачная цитата. Девиц тут целых пять! Такой цветник, что я теряюсь! Просто заблудился, девочки!

— Ишь ты, блудить он сюды приперся, — громко проворчала из кухни Надя, сняв вопрос о пятой девице.

— Артур, присаживайся! А мы тут сплетничаем, — Диана Аркадьевна завораживающе хихикнула и хлопнула ресницами, послав гостю многообещающий взгляд. Про историю с Тараторовыми она или забыла, или не желала вспоминать.

— Уж не про меня ли? — Он облизнулся то ли на пироги, то ли на «девиц», то ли на все сразу.

— А что, есть повод? — все так же недовольно прогундела Рита.

— Какая красота кругом, — деревянным голосом каркнула Алина, и все томительно затихли. На заднем фоне умиротворяюще материлась Надя, гремя посудой.

— Кому еще чаю? — отмерла Маша, сообразив, что присутствие соседа вряд ли помешает Гусевой обсуждать ее мужа.

— А танцы будут? — хохотнул Артур Константинович. — А то сейчас чайком набулькаемся — и никакого рок-н-ролла!

— Эшь ты, набулькается он! — моментально среагировала из кухни Надя. — Да кто ж тебе даст?!

— Неужели мне никто не даст? — Гость обвел опешивших дам блудливым взглядом.

Алина, сидевшая к нему ближе всех, настороженно принюхалась. Присутствующим внезапно стало ясно, что красавец мужчина не совсем трезв.

— Ах, что-то душно тут, — Диана Аркадьевна помахала перед лицом ладошками и водрузила на кудри шляпку. — Артурчик, а не прогуляться ли нам по саду?

— Мадам, я в вашем распоряжении, — он ринулся к хозяйке и оттопырил локоть, с сожалением мазнув взглядом по Алине. — Пойдемте, я почитаю вам стихи. Свои.

— Та-а-ак! — Эхо грозно прокатилось по веранде и горохом ускакало в темноту. В дверном проеме возникло новое действующее лицо, мрачно взиравшее на Диану Аркадьевну.

— Ох, какая радость! — залепетала она. — Михаил Яковлевич! Вот уж не ждали!

— Дед приехал! — восторженно заорала Маша и начала выбираться из-за стола.

— Да уж вижу, что не ждали! — Дед прищемил в дверях Артура Константиновича, пытавшегося прошмыгнуть мимо. — Куда побёг? Уже нагостился? А погулять? По саду. Динка, в сад пойдешь?

— Нет, — невестка трусливо попятилась и плюхнулась на место, цапнув пирожок. — Я что-то еще не наелась.

— Ишь ты, жор на бабу напал, — констатировал дед. — Ладно, с тобой отдельно пообщаемся. Пошли, Пушкин, мне стихи почитаешь. Я поэзию страсть как люблю. Помню, в пятьдесят втором был у меня в лагере поэтишка один. М-да… Расстрелял я его. Дрянь стишки писал. Человек должен свою работу делать хорошо, а иначе не человек он вовсе, а так — шелупонь ненужная. А шелупонь надо в расход, чтобы небо не коптила.

Поэт вспугнутой молью заметался по помещению.

— А твой дедушка что, в репрессиях участвовал? — округлив глаза, Аля вцепилась в Машу и зашептала ей в ухо.

— Это дед так шутит. Он у нас вообще — остроумец, — тоже шепотом фыркнула Маша.

Михаил Яковлевич, несмотря на преклонный возраст, был не только «остроумец», но и большой охотник до женского пола. Передав бразды правления сыну, он ушел на заслуженный отдых, окунувшись в круговорот разгула и порока, насколько это было возможно в его возрасте.

Дед считал, что за десятилетия кристально-чистой семейной жизни заслужил полноценную компенсацию с учетом инфляции и амортизации организма. Он и по молодости был горяч и влюбчив, но в годы активного строительства коммунизма потакание инстинктам могло лишить не только материальных благ, но и свободы. Дело в том, что Михаилу Яковлевичу категорически нравились женщины моложе его. И чем старше он становился, тем моложе оказывались адресатки его платонической любви. Супруга, шумно возражавшая против его пристрастий и попыток осуществить мечту, давным-давно вышла замуж за итальянца и выращивала розы недалеко от Венеции с толстым и уравновешенным Валериано.

Почуяв свободу, дед оторвался по полной программе. Время шло, а Михаил Яковлевич все не мог насытиться волей и вседозволенностью. Периодически он становился неадекватен, но, в общем и целом, в маразм не впадал, строго блюдя свой материальный статус.

Последней его выходкой, потрясшей семью, было участие в фестивале байкеров. Незадолго до этого Михаил Яковлевич познакомился с девицей лет двадцати по имени Валькирия. По паспорту мадмуазель звалась просто Валькой и выглядела как абитуриентка, изгнанная с экзаменов в ПТУ.

— Знаете, где у нее пирсинг? — цокал языком дед, смущая участников семейного застолья, и так чувствовавших себя в присутствии Валькирии, как стая лебедей рядом с упавшей в реку курицей.

— Могу показать, — с готовностью хваталась за ширинку красотка и зычно гыгыкала.

Максим Михайлович свирепел, но сделать ничего не мог. Отец был не только главой семьи, но и держателем основного пакета акций.

Валькирия раскрутила Михаила Яковлевича на покупку мотоцикла, и некоторое время дед с упоением носился по ночному городу в кожанке и бандане. Но на фестивале юная нимфа была застукана старцем за прелюбодеянием с тощеватым прыщавым юнцом, и патриарх семейства Кузнецовых потерял интерес к мотоспорту.

Семья затаилась в ожидании нового коленца, на которые дед был мастером.

Манерную невестку он терпеть не мог, к сыну относился снисходительно, а внучку нежно любил. Самым страшным испытанием было любое официальное торжество, которое по этикету нельзя было провести без Михаила Яковлевича. Дед мстил своей социалистической молодости, державшей его в узде сплошных ограничений, и любое тусовочное мероприятие превращал в фарс, позоря близких и распугивая гостей сомнительными комплиментами и вызывающе-откровенными разговорами политической направленности. С первыми он подкатывался к молодившимся дамам, а со вторыми — к депутатам и политическим деятелям, дорожившим своими теплыми местами. Делал он это все демонстративно и с нескрываемым удовольствием. Больше всего доставалось Диане Аркадьевне, которую свекор с упоением изводил на светских раутах.

— Оно, конечно, лошадей на переправе не меняют, — задумчиво рокотал он, при большом скоплении народа разглядывая холодеющую невестку, — но ведь загнанных кобыл-то пристреливают! А блудливых и вовсе — на колбасу!

Диана Аркадьевна, чувствовавшая за собой определенную долю вины, в открытую конфронтацию не вступала, но отвечала взаимной неприязнью, смешанной со страхом. Ей все время казалось, что свекор что-то знает или догадывается. Спасало только то, что муж, будучи глубоко уверен в ограниченных умственных способностях жены и ее абсолютно зависимом положении, на слова отца внимания не обращал, лениво отмахиваясь и даже не пытаясь сгладить неловкость.

Визит свекра на дачу стал неожиданностью. Тем более что намечался романтический вечер с соседом.

— Михаил Яковлевич, может, коньячку? — Диана Аркадьевна попыталась нейтрализовать родственника и отвлечь его от обреченно мотавшегося вдоль стола кавалера.

— А для кого это ты тут коньячок держишь? — прищурился вредный старик, строя из себя симбиоз Шерлока Холмса и комиссара Мегре.

— Так для Максима, — покраснела невестка. Девушки сидели как примороженные, и даже Маша не спешила подходить к любимому деду.

— Ага. Ага, — презрительно закивал патриарх семейства Кузнецовых. — А то он часто сюда приезжает. Чего застыла? Я говорю, часто он сюда приезжает-то?

— Нет, — вытянулась Диана Аркадьевна.

— Не скучает, стало быть, — подытожил Михаил Яковлевич. — И правильно. Чего ему там скучать. Радоваться надо. И ты, я гляжу, тут не скучаешь.

— Да я с внуком…

— Ну да, ну да, — дед пригвоздил взглядом местного Казанову, царапавшего раму. Видимо, красавец мужчина надеялся выброситься из окна. — Хотя во внуки он тебе, может, и не годится, а в сыновья-то точно. Ишь, в сиськах силикон, в башке студень. Я тебя на чистую воду-то выведу!

— Нет у меня силикона! — взвизгнула Диана Аркадьевна.

— Надо же: а то, что я про студень сказал, тебя не взволновало? Правильно, волноваться нечему, — печально скривился Михаил Яковлевич. — Колышется там в черепушке сплошная желеобразная масса с люрексом вместо извилин. Куда Макс смотрит? Давно пора тебя за ушко да на солнышко. Таранька ты сушеная, совести в тебе нет ни на грамм.

Диана Аркадьевна трагически всхлипнула и, едва не сметя свекра, вылетела в темноту.

Мгновенно сориентировавшийся Казанова решил изобразить рыцаря и под этой маркой миновать негостеприимного старика.

— Не смейте обижать даму! — Он выпятил грудь и опасливыми приставными шагами начал наступление, продвигаясь исключительно боком.

— Так ить не твоя дама-то, — простецки заулыбался дед. — Или твоя?

— Дама — она не обязана быть чьей-то. Право на неприкосновенность дает ей уже то, что она дама. Дамы — они общие.

— Общие дамы на Тверской стоят, — старик продолжал улыбаться с доброжелательностью аллигатора. — А эта курица щипаная — невестка моя. Пока еще невестка!

Последнее предложение он проорал так, чтобы Диана Аркадьевна была в курсе перспектив.

— Дед, зря ты так, — наконец вмешалась Маша. — Давай пироги есть. Надя, чай вскипятите!

— Ну, пироги так пироги. — Михаил Яковлевич смачно шлепнул зардевшуюся Надежду по объемистой филейной части и посмотрел вслед быстро удаляющемуся гостю. — Темень-то на улице. Не ровен час — сломает себе что-нибудь.

Словно в подтверждение его слов из-за забора раздался треск и жалобный вскрик.

— О! А теперь можно и по коньячку! — старик удовлетворенно потер руки.

Во тьме теплой июньской ночи одуряюще стрекотали сверчки, где-то лениво побрехивала собака, да слышалось удаляющееся жалостливое бормотание Казановы.