Доктрина спасения

Антон Кучевский

На сей раз она попалась всерьез. Нет ни единой лазейки, в которую могла бы ускользнуть Тави – бывшая любительница вольной и преступной жизни, а ныне – квалиира на бойцовской арене королевства Аргентау. Отныне у нее лишь одна задача – выжить… и пытаться бежать.

Глава 3. Традиции

Чуть ли не всю следующую декаду в меню была рыба. Сырая, иногда вареная, но обязательно с чешуей, плавниками и потрохами. Иногда к ней добавляли склизкую белую кашу. Тем не менее, даже последняя была вкуснее. Добрый лекарь Штольц — худощавый мужчина немного за пятьдесят — пару раз выдал пилюли от живота, но помогали они слабо. Еще два раза дали «похлебку из помоев», как ее ненавязчиво обозвала Чака.

Я поспешила с выводами, думая, что это похоже на тюрьму. Нет. В тюрьме, как наперебой рассказывали мне некоторые из матросов, уклад совсем другой. Есть более значимые заключенные, от слова которых зависит многое, даже жизни сокамерников. Есть определенные привилегии, поскольку у такого вожака на свободе может оставаться куда больше знакомых, чем вся численность городской стражи. И, чтоб избежать бунтов, им обычно делают некоторые… послабления.

Разрешают передавать письма (а если и не разрешают, ушлые узники пользуются чем угодно, от ниток, продернутых снаружи камер, до наглых крыс), небольшие посылки, даже книги. Конечно, библиотеки при тюрьмах никто держать не будет, однако те немногие фолианты, что попадают в руки кандальников, затираются до дыр.

У нас все просто — никаких послаблений. Типичные рабские бараки. Хотя… у меня не так много опыта, чтоб судить о «типичности».

Бои на палках хоть как-то приукрашивают сонную обыденность, на все выходки во время них стражники смотрят сквозь пальцы. Главное, чтобы убивать друг друга не начали. Еще мы играем в «солому». Это как в камни, только камней в камере явно нехватка. За исключением тех, из которых сложены стены. Поэтому используем соломинку, разорванную на мелкие куски — кто заберет последнюю из пяти рядов по пять, имея возможность за раз брать от одной до трех, тот и проиграл. Играем на скудную пайку или просто так.

Кроме того, раз в несколько дней нас забирают на работы. Это может быть каменоломня, хлев, или конюшня: работа всегда либо тяжелая, либо грязная, а чаще всего — и то и другое одновременно.

Женщин и мужчин квалиир всегда сорок. Такое число, кажется, было одобрено каким-то королем сто или двести лет назад. Историю Грайрува я изучала хорошо, историю Аргентау — увы. Так вот, если в любой другой стране предпочли бы разделить количество бойцов поровну или примерно поровну, здесь женщин вчетверо меньше. Зрители не слишком жалуют женские бои. Меньше увеселения — меньше прибыли в казну.

Там же, на работах, я и познакомилась с остальными.

Конечно, мужчин и женщин даже на работы вывозят отдельно, дабы избежать беспорядков. Но обитательниц второй камеры я все же увидела воочию.

Сначала столкнулась нос к носу с чернокожей лысой девушкой, которая угрюмо толкала тачку с навозом из узкого прохода хлева. Я туда — она оттуда. Смекнула, что пустую тачку можно откатить без лишних усилий и освободила дорогу, но она даже не глянула на меня, покатив дальше свою поклажу. Хоть бы спасибо сказала, что ли.

Чака, весь день крутившаяся рядом, поймала мой удивленный взгляд и пренебрежительно хмыкнула:

— Эна Галторн вообще ни с кем не разговаривает. А когда разговаривает, из ее вонючей пасти доносятся только угрозы и обещания скорой кончины. За что и прозвана — «Злой Рок».

У рыжей на руке сегодня ржавый крюк, которым она ловко подхватывает ведра с дерьмом. Плечевые ремни не дают протезу упасть, а большего и не надо.

— А ее татуировки? — спросила я, берясь за лопату.

— На черепе, что ли? Так у себя на родине она считалась великой гадалкой.

— Пф. Бесполезные закорючки, к магии не имеющие ни малейшего отношения, — пренебрежительно сказала я. — Скорее, что-то ритуально-жреческое… откуда она вообще?

— Никто не знает, — пожала плечами Чака. — Но заливает, что ее родной остров где-то в Пограничном океане.

— Значит, Старый Башмак.

— Как-как?

Я усмехнулась:

— Как слышала. Среди обитателей Майхем-Беллауза он называется как-то по-другому, но на картах моряков всего мира обозначен, как «старый башмак». Похож по форме. И жители там темнокожие. Те еще губошлепы, видела их корабли несколько раз.

— А у тебя на руках закорючки — тоже ритуальное? — полюбопытствовала Чака.

— Можно сказать и так. Во всяком случае, в верхнем мире они бесполезны, а у подземников служат только для овладения определенным ремеслом.

— Так ты и у мардов была? — опешила она.

— Пришлось. Как-нибудь расскажу, когда совсем скучно будет.

— И если доживешь.

— Это точно.

В каусс я еще не выходила, но застращать сокамерницы уже успели. Именно поэтому я относилась к подобным бросовым фразочкам очень и очень серьезно.

Вторую я успела приметить по необычному поведению: когда командир конвойных для острастки начал стегать девушек кнутом, эта оказалась единственной, которая голой рукой перехватила кожаную плеть и маслянистыми глазами посмотрела на статного воина:

— Ну, зачем же так грубо, Хелаан, — промурлыкала она. — Неужели кнут так нужен, или тебе просто не хватает женского внимания?

— А-а-а, чертова прошмандовка, — зарычал он, — бегом за работу!

— Она всегда так? — поинтересовалась я.

— Это еще мягко сказано, — загадочно сообщила Чака. Я осознала, что она имела в виду, когда беловолосая, белокожая и фигуристая (хоть и заляпанная грязью, а то и чем похуже) девушка, проходя мимо меня, плавно провела рукой по левому боку. Явно выбрала место, где поменьше синяков. Не ожидая ничего подобного, я вздрогнула. Едва не подпрыгнула, только босые пятки изрядно увязли в дорожном месиве.

— Неплохо, неплохо, — пробормотала она с дикой улыбкой, косясь на меня.

— Да что с тобой не так? — обескураженно произнесла я.

— Со мной? Со мной все замечательно, — бросила девушка через плечо. — Это с остальными что-то совершенно не так… интересно, почему.

Наверное, на свободе мужчины пачками падали к ее ногам. Почти безукоризненное лицо с миндалевидными зелеными глазами портил только уродливый шрам, проходящий по щеке через губы и до подбородка. Боевой след, но явно не меч. Несколько незначительных шрамов на теле.

Ко всему прочему, Заффа Балике по кличке «Шрам» считалась неплохим бойцом. Ее кипучей энергии хватило бы на пятерых нормальных людей, и еще бы осталось — неудивительно, что остальные ее сторонились. Даже стражи, хотя, судя по похотливому взгляду командира, его «рабочее» настроение продлится примерно до ближайшего вечера.

— Где остальные? Работаем тут вшестером… — проворчала Раэ, без особых усилий таща на могучем плече новую стропильную балку для все того же хлева. После уборки нам доверили поменять часть крыши. Еды, правда, не доверили.

Мы же ее съедим. Только продукт переводить.

— Не знаю. Но знаю, кто наверняка в курсе всех последних событий, — кивнула я в сторону рыжей.

Чака не подвела:

— Лутц в карцере, как обычно.

— В этот раз что?

— Откусила охраннику палец.

— Крепкие челюсти, — ухмыльнулась я, Раэ беззлобно заметила:

— Обычные. У тебя ничуть не хуже.

Я возразила:

— Если бы ей выбили столько зубов, сколько мне, вряд ли она была бы способна кого-то укусить. К счастью, у меня их больше, чем у обычного человека. А последняя где, Чака?

— Лечится у Штольца, — фыркнула однорукая. — Побила всех, а потом споткнулась о труп и повредила сухожилие. Законный способ отлынивать — но только тогда, если получила травму или ранение в кауссе. На работах не в счет. Если ушиблась здесь — все равно выходишь.

— Подожди-ка… а какая это Лутц? — насторожилась я, кое-что вспомнив. — Уж не Катарина ли Лутц из Сигунда, которая купила жизнь десятка висельников за половину медяка и сколотила из них банду беспощадных наемников?

— Она самая. Что, на воле легенды ходят?

— Вроде того, — неопределенно покачала я пальцами в воздухе.

Своих парней я достала из тюрьмы с помощью нашего огненноволосого любителя взрывов, однако их верность не сравнить с верностью людей, которых вынули из петли. Вернее, не так — мои за меня в огонь и в воду, но подумают, как бы поудобнее все обстряпать, а эти даже думать не станут. О банде Лутц мне в свое время рассказал Беркли. Еще до того, как я начистила ему рыло.

— Ну вот — она здесь уже пару лет. И на хорошем счету у начальства тюрьмы — чуть ли не каждую декаду ей отдельные апартаменты, — хохотнула Чака.

— Серая, давай на крышу, — сказала сарра, оценивающе поглядывая на хрупкую деревянную конструкцию. — Подо мной эта драная лестница еще, чего доброго, развалится, а от Чаки там толку немного. Впрочем, как и везде.

Я проворчала, взбираясь по лестнице:

— Да тут вообще все сливки общества собрались. Сейчас окажется, что Игла из какого-то древнего королевского рода, а Раэ ходила добывать голову тарраска. В одиночку.

— Нет, — отрезала сарра, подавая мне едва ли не сноп желтых засушенных стеблей за раз. Ей и лестницы не нужно, в общем-то. Хлев низенький.

Ну… нет так нет. И вообще, я пошутила, но воительнице, кажется, объяснять бесполезно.

— Зато последняя узница — просто чудо, — заявила рыжая. — Магичка, как и ты, в этих красивых браслетах с рунами. Более того, не грайрувская, там, куда ни плюнь — попадешь в мага, а орогленнская. Она до тебя обреталась в нашей камере, если что.

Уже интереснее. Если удастся хотя бы словом перекинуться, сочту за удачу.

В отличие от широчайшей известности Коллегии Магистров в имперской столице и Академии при ней, магия в Орогленне считается чем-то таинственным, а кое-где и вовсе нарушением воли богов. Немногочисленные маги там и в соседней Маркевии чаще всего скрываются в глуши. Тем не менее, один из грайрувских коллегиальных Магистров родом именно оттуда. Как его нашли и уговорили вступить в совет, который условно должен заниматься поддержанием магического баланса во всем мире — дело темное.

Жаль, что не оказалась в той камере. Хотя, если бы дошло до дела, то наверняка оказалось бы, что та волшебница или немая, или полоумная. Или оба сразу. Не в моих привычках жаловаться, однако… я разве не говорила, что моя удача — капризная сука?

Нет, я вполне довольна нашим сотрудничеством. Нет, в первые веселые и беззаботные месяцы пиратства я никогда не возвращалась в порт с пустым трюмом, и, что самое главное — всегда живой. Более того, даже команду каким-то чудом ухитрялась сохранять. Без предателей, без убитых… до событий двухлетней давности. Затем рейды пошли реже, хотя и без того занятий хватало.

Но, как только речь заходит о какой-то важной мелочи, вроде поиска нового заклинания или общения с важным человеком, все тут же начинает рушиться. И нестройную какофонию разрушений, как правило, возглавляют мои воздушные замки.

Попыталась вспомнить, чем занималась в вечер перед похищением. Странно — память хоть и не безупречная, но крепкая. И до недавнего времени пребывала в полном порядке. Вылетело из головы — или выбили?

— Из самого Орогленна? — спросила я, подразумевая ту, вторую. Чака закивала:

— Ага. Ее раньше держали у нас, а незадолго до того, как появилась ты, перевели в северное крыло.

Грр.

— Видимо, посчитали, что две ведьмы даже в кандалах смогут наворожить что-то… страшное. Иначе бы перевели меня или Иглу.

— А просто впихнуть меня на свободное место? — удивленно спросила я. — Или закостенелые мозги на это не способны?

— Там Лутц. Которая тоже может знать пару волшебных трюков или чего похлеще. Хотя кандалы на ней самые обычные. Я не совсем понимаю, почему комендант тюрьмы так сделал, с переводом Метели, — призналась Чакьяни. — Вряд ли он настолько боится магии…

Я вздохнула:

— К сожалению, история волшебства очень редко пестрит подтверждениями народных суеверий. Магия, которая не исходит от обладателя Искры, обычно в чем-то заключена — амулеты, талисманы, прочие игрушки.

— А железо?

— Нет. Черный металл невозможно зачаровать. Чуть легче дело обстоит с золотом и серебром, но даже в него вложить хоть крупицу магии очень сложно. Это к слову о магах, которые, по молве, сотворяют себе горы золота.

Чака обиженно выпятила губу:

— Ну-у… я думала, маги все богаты. Иначе зачем обучаться столь трудному ремеслу?

— Знания ради знаний? — буркнула я себе под нос, поскольку в тот момент и сама не понимала, на кой мне сдались все горы перерытых книг, если в итоге я оказываюсь в рабстве при каком-то неведомом кауссе.

— Ради мощи, скорее, — фыркнула Раэ. Ее мышцы так и перекатываются по спине, когда она подает наверх целые снопы относительно чистой соломы. — Я видала магов, что уничтожали армии. Вернее, могли уничтожить — мощь боевых магов Ургахада не поддается описанию!

— Как и магов Грайрува, — холодно сказала я. Казалось бы, зачем до сих пор испытывать какие-то смутные чувства к месту, где ты родилась? Тем более, исходя из слов моей матери, родилась я на территории, которая и империей-то тогда не была. Ужасный Теджусс, родина плотоядных растений и мудрых йрваев, существ с феноменальной памятью и забавной внешностью.

— Их я не видела. А вот наших — не раз. Почему они до сих пор не уничтожат непокорные степные племена, для меня загадка, — твердо сказала воительница. В двух не слишком чистых тряпках, с голыми руками она смотрелась ничуть не менее опасно, чем солдат в полном вооружении.

Я отогнала мысли о возможном ночном удушении и, подхватив молоток, начала вколачивать ржавый и кое-как распрямленный гвоздь в тонкую доску, на которые мы укладывали солому плотными рядами. Язык снова меня подвел:

— У кентавров есть не менее могущественные шаманы. Думаю, если в битве схватятся все… таланты, имеющиеся в Ургахаде, вы просто разнесете страну в щепки.

— Ну, одноглазые-то отправятся прямиком в чертоги Корда. Вечная слава, доблесть и все такое прочее, — осклабившись, произнесла Чака. Сарра, напротив, нахмурилась, но проговорила ледяным голосом, даже меня дрожь пробрала:

— Не смей упоминать имя бога таким тоном!

— Каким? — притворно спросила Чакьяни, но, увидев выражение лица Раэ, осеклась. Всему есть предел.

— Религия? Здесь? — удивленно бросила я сверху. Свысока, можно сказать.

— Где, как не здесь, — покачала головой рыжая, махнув слипшимся хвостом. — Тут лишаешься последней надежды… особенно если пробудешь столько, сколько Сталь.

— Сталь?

Чака молча кивнула головой в сторону Раэ. Сталь. Подходит, что тут говорить…

— А тебя-то как зовут? На вашей арене?

— Она теперь и твоя, серая, — беззлобно сообщила она. — Если не убьют. А зовут меня… посуди сама, как эти шутники и затейники с мудями могут назвать однорукую квалииру?

— Эм… «Рука»? — усмехнулась я неверяще. Чака злобно сплюнула:

— Да, мать ее. Именно «Рука». Самая, мать ее, смешная шуточка за все годы существования этого боевого курятника. Более того, нас и титулом «квалиир» часто брезгуют называть. «Рабыни», «боевые задницы» — самое безобидное из того, что слышала.

Я фыркнула, опустив инструмент:

— Боевые задницы — еще очень даже ничего. Вполне подходит для бесшабашной компании разбойников или тех же наемников.

— Ты лучше скажи, где гвозди забивать научилась. Вас же, высоколобых, вечно воротит от нормальной работы.

Ха. В море по-другому — никак.

— В море по-другому не выживешь и дня, — честно озвучила то, что металось в голове. — Перестилали с парнями палубу, когда выбросилась огромная рыбина… кажется, она хотела сломать нам киль. Но не рассчитала собственного веса. Как-то в другой раз латала пробоину в борте… затем крепили со старпомом новую мачту, потому что остальная часть команды была заколдована. Дрыхли, как кони, а я после боя обычно выжата насухо.

— Вот только пиратских баек нам и не хватало, — покачала головой Чака, увязывая новый пучок. Стражники трепались неподалеку, поглядывая на нас. Было б куда бежать — полукругом огромная каменная стена, и в центре стоит старый хлев, словно песчинка на языке какого-то монстра.

— Если есть другие — предлагай. Вы ж, небось, уже раз десятый одни и те же по кругу гоняете, — хмыкнула я.

— А ну-ка позатыкали рты, — лениво бросил стражник, все-таки отделившийся от группы. — Работать, отребье!

Мы поворчали, но больше под нос. Кнутом не хочется никому.

Мастер Горбовой из Маркевии. Глядя на его лицо, охота сказать «Гробовой». Буквы играют в салочки, знаете ли.

Низкий деревянный лоб. Тускло-голубые, почти серые глаза под лохматыми бровями насупленно взирают на мир. Нос-горбыль, сначала резко выдающийся вперед, затем перешибленный и расплющенный, и распухший кончик размером со сливу, вечно красный от гнева. Или от смеха. Щеки, как у породистой собаки, заправски свисают вниз, и между ними ютится маленький тонкогубый ротик.

Горбовой хромал на одну ногу, смотрел Раэ примерно в пупок и мог одной ладонью сжать в пригоршне две мои одновременно. Горбовой носил титул «распорядитель квалиир». Был еще и так называемый распорядитель каусса, некий Джаан, однако его мне увидеть воочию так и не довелось.

Его участие в нашей судьбе сводилось к тому, что он брал самую большую палку и нещадно лупил ею провинившихся в чем-либо. Такой великолепный ритуал происходил примерно раз в декаду — большую часть времени Горбовой проводил с квалиирами мужского пола, и лишь иногда снисходил до нас. К сарре относился со снисхождением, даже с толикой уважения, однако остальных это совершенно не касалось.

Говорят, что он евнух. Не знаю, правда ли… Чака рассказывала, что приставшую к нему Заффу отделал дубиной так, словно она попала под горную лавину.

Невероятно силен и живуч. Вот только фехтовальщиком его это не делает. Я вижу движения и понимаю, что даже до последнего ученика мастера Столлруса Гробовому ой как далеко. Правда, это никак не сглаживает силу его ударов, да и удушить голыми руками суровый распорядитель может кого угодно. Даже одной рукой.

Мне крепко досталось по спине. Вместо рукопожатия, наверно.

— Новенькая? Ну и рожа, — бросил он презрительно, пока я пыталась подняться после беспощадного удара. — Смотри не помри ненароком.

— Это кто вообще? — вполголоса шепнула я Игле.

— Горбовой, — хмуро ответила она. Да, с ней надо учиться задавать вопросы так, чтобы получать весь необходимый ответ, а не только его кусочек.

— В смысле, кто он такой и почему может вмешиваться в тренировки? — сердито уточнила я. Опять же, вполголоса.

— Он и есть — тренировки. Распорядитель квалиир. И младший распорядитель каусса.

Я махнула рукой и выяснила остальное у Чаки, гораздо позже, когда нас уже загнали в камеры. А сейчас оставалось утереть сопли и продолжить бой.

Некоторое время пронаблюдав за нами, он знаками показал что-то стражнику у стены. С недовольной мордой тот принес курительную трубку. Горбовой задумчиво набил ее из кисета (на нем были только штаны с широким поясом, однако со специальных крючьев свисала куча различного барахла) и раскурил. Дым он выпускал красиво — кольцо, в него еще кольцо. Пафосно.

Может указывать стражникам? Неплохо, неплохо. Я думала, что квалииры — это такие специальные рабы для утех широкой публики. Вроде как поле для хольстарга в городе Эрвинд, только свободы меньше. А выходит, что старший над нами еще и имеет какие-то дополнительные вольности?

— Ушастая, — негромко бросил он. Я вздрогнула. — Сюда иди.

Отбросив очередную обожженную палку, подошла к нему. Горбовой задумчиво осмотрел меня, велел развернуться. Я почувствовала себя животным на рынке, только вместо цены он, скорее всего, прикидывал: «Сдохнет? Или нет?».

— Спина мохнатая, — недовольно сообщил Горбовой. — Обрить, что ли?

— Вырастет, — угрюмо сообщила я.

Пробовала. Да и не вся спина у меня в шерсти… так, небольшой клиновидный участок от шеи до лопаток, острием вниз. И шерсть короткая. Но густая…

— Заткнись, я тебя не спрашивал.

Я злобно огрызнулась:

— Тебя бы кто спросил.

— Смеешь тявкать без разрешения? — с ленивым интересом проговорил он. — Ну-ну… на первый день королевского подвига дерешься ты.

— Мастер, я не думаю, что Штольц… — начала было Раэ, но Горбовой прервал ее:

— Мне Штольц не указ. Сдохнет — значит слабая. А слабых мы не держим.

Почти без замаха он атаковал снизу, однако я видела движение плеча. У таких парней работает все тело, поэтому внезапными ударами им кого-то удивить сложно. Особенно, если наносящий удар без доспеха — видно каждую мышцу.

Уклонилась, резко шагнула в сторону. Наклонилась за палкой. Он расхохотался, надменно бросил:

— Видишь, Сталь? Эта мышь готова драться хоть сейчас. Загнали в угол, так и рожу кому-нибудь отгрызет. Устрою ей испытание боем.

И пошел к двери в противоположной стене, прихрамывая. Я повернулась к Игле… и снова оказалась на камнях, распластанная, словно лягушка, прижатая твердой подошвой сапога. Услышала над ухом:

— Но со мной, змея, лучше не спорь.

Так мышь или змея?

После того, как он ушел, немелодично насвистывая незнакомую мне мелодию, я хмуро сообщила:

— Я вырву ему горло. Когда-нибудь.

— А вместо него приведут еще кого, похуже, — отозвалась Чака из-под стены. На ее скуле расплывался багровый синяк. Раэ долгое время сохраняла молчание, затем велела поменяться партнерами. Я очутилась перед ней и первый раз за все время почувствовала настоящую опасность.

Знаете, бывает так. Когда в один прекрасный день вместо того, чтоб отшлепать за проказы, отец берется за ремень. Ты еще не понимаешь, в чем дело, но чувство уже здесь, за пазухой, лезет в душу, выныривает со спины и впивается зубами в загривок. Когда человек, проводящий с тобой шутливый спарринг, внезапно решает тебя убить. Когда у кота, играющего с мышью, вдруг негромко урчит в животе.

— Здесь приветствуют только один исход, серая. Смерть, — сумрачно сказала она. — Если ты до сих пор этого не поняла, позволь тебя просветить.

И неторопливая «медведистость» в мгновение ока сменилась грацией речного угря.

При ее-то размерах.

Тут уже в поддавки не поиграешь. Во-первых, у нее в руках бревно ничуть не меньше того, которым пользовался Горбовой. Во-вторых, Раэ дерется всерьез, внимательно отсекая даже попытки контратаковать. А то, что она первый раз при мне показывает, на что способна, может значить несколько вещей одновременно.

Первое и самое очевидное — это еще не весь боевой потенциал. Что делает ее куда опаснее, чем я считала раньше.

Второй вариант — нас не ставят в пары. Строгий взгляд зрителей именно здесь, в Аргентау, не переносит чисто женские бои. Им подавай мускулистых яйценосцев, да побольше.

И третий — ее обычное оружие совсем не похоже на то, что она сейчас держит в руках.

Что также делает Раэ по кличке «Сталь» куда опаснее, чем я считала раньше…

Я смогла уворачиваться от быстрых замахов и тычков секунд десять или даже двенадцать, затем, поняв, что попалась на ложный финт и вот-вот получу на орехи, рискнула пойти на неожиданную выходку — швырнула свою дубинку ей в лицо и бросилась вслед за ней, изогнув руку и коснувшись едва отросшими когтями мощной шеи.

Женщина-воин скрежетнула зубами, но застыла на месте. Я, тяжело дыша, сказала:

— Да-да, знаю. В кауссе будет не так.

Она промолчала, выразительно указывая взглядом на руку. Видимо, не зря у меня когти растут, хоть и замучилась я их подпиливать в свое время. Рукоять меча, во всяком случае, держать категорически неудобно. А здесь их сначала оттоптали сапожищами (многократно, вместе с пальцами!), затем дали отрасти.

Я усмехнулась:

— Убрать? А ты больше не будешь пытаться убить меня прямо здесь?

— Это учебный поединок, — надменно сказала она. — Я не пыталась.

Вздохнув, я опустила руку. Негоже заводить врагов. Во всяком случае, если заводишь врагов, позаботься о том, чтоб это были существа, понимающие шутки… и все такое. Не леди-воительницы в возрасте, всерьез поклоняющиеся богу доблести и воинской славы, о нет.

— Может, и не пыталась, но напугала ты меня сильно. До дрожи в коленях.

— Это тренировка, — сухо сказала Раэ. — Не позволяй своим чувствам повелевать собой. Любого, убившего собрата-квалиира, тут же казнят. Пронзят копьем прямо здесь, или отрубят голову публично — как повезет.

— Прости, — пожала плечами я. — Можешь считать, что я думала о том, как вырву глотку Горбовому.

Сарра долгое время изучала меня взглядом — не насмотрелась в камере за полторы декады? — затем едва заметно усмехнулась:

— Извинения не приняты.

Я опустила ногу на палку, рассчитывая, если что, поддеть ее вверх, опасливо поинтересовалась:

— Почему?

— Потому. Когда ты сражаешься за свою жизнь, то сражаешься хорошо. А на тренировке ведешь себя, как едва оперившийся птенец.

— Гнездо невысоко, — криво усмехнулась я. — И падать недалеко.

— В кауссе не так. Если упадешь — можешь укутываться в погребальный саван.

— Учту, — кивнула я.