Дата собственной смерти
Полковник Ходасевич был не рад, что согласился оказать услугу своему дачному соседу. Денис попросил его расследовать убийство отца. Несколько дней назад джип владельца фирмы «Древэкспорт» Бориса Конышева взлетел в воздух. Все в этой истории было нестандартно. Завещание зачитали прямо на поминках, где, помимо Дениса, присутствовали две его сестры: Рита и Наташа, жившие до сего времени за границей, их мачеха Тамара, домработница Вика и зам Конышева-старшего. Все свое состояние отец завешал жене, и – вот странность – сто тысяч долларов получила Вика. Дети и верный зам остались с носом. Но, невзирая на скандал, переночевать решили в доме мачехи, а ночью ее зарезали. И явно сделал это кто-то из домашних. Ходасевич ломает голову: кто? Кто-то из сестер? И Рите и Наташе было за что ненавидеть отца и мачеху. Денис спал с Тамарой, наставляя отцу рога, и по ее завещанию получил все. Но полковника не проведешь, и он, извлекая истину по крупинке, вычислил преступника…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дата собственной смерти предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
В зале ожидания хоть и глубокая ночь, но весело. Загорелые туристы демонстрируют друг другу яркие курортные карточки на экранах цифровых фотоаппаратов, смакуют джин или бренди и с интересом поглядывают на экран огромного телевизора: по CNN идет сюжет об урагане в Москве. Кадры, как всегда, получаются у западных журналистов эффектные: по брусчатке на Красной площади мчатся потоки воды, молнии грозно бьют в Останкинскую башню, гаишники в насквозь промокших плащах пытаются регулировать движение на затопленных улицах…
«Забавно у них там, в Москве», — услышала Наташа чей-то комментарий на английском.
Но лично для нее в разгуле стихии ничего забавного не было. Она то и дело поглядывала на часы и изо всех сил сдерживалась, чтобы не отправиться в дьюти-фри за очередной бутылочкой слабоалкогольного коктейля: нервы совсем на взводе. Самолет из столицы должен был прибыть в Мале еще пять часов назад, но не появился до сих пор, и Наташе даже не удалось выяснить: вылетел ли борт или до сих пор болтается в Москве, пережидая грозу. Может быть, ей полететь через Европу? Через сорок минут будет рейс на Мадрид, а через час — на Хельсинки… Наташа встала. Ногам, уже привыкшим к шлепкам-вьетнамкам, было очень неудобно в кожаных босоножках, грудь в тесном лифчике ныла (от орудия пытки под названием «бюстгальтер» она на своем острове тоже успела отвыкнуть).
— Нет, что вы, мисс! — разочаровал ее улыбчивый мальдивец-кассир. — Билетов, конечно, нет. Ведь все туристы раунд-трип[8] покупают, так? Откуда же возьмется билет в Европу?
— Но мне очень нужно! — Наташа ослепительно улыбнулась.
Наш кассир, русак, может быть, в ответ на такую улыбку и выдал бы какую-нибудь тайную бронь, но мальдивец только сочувственно покачал головой:
— Единственное, что могу предложить: первый класс до Лондона, посадка начнется через три часа.
— Нет. Через три часа мне уже поздно, — вздохнула Наташа.
Не признаваться же кассиру, что первый класс она просто не потянет: на кредитной карточке у нее всего восемьсот долларов.
«Да где ж его носит, этот долбаный самолет?!» — пробурчала она по-русски.
И словно в ответ включился динамик. Диктор на косноязычном английском сообщил: рейс из Москвы «в связи со сложными погодными условиями» прибудет в Мале только через четыре часа. А потом — высадка, уборка, заправка, посадка… Значит, вылетят они часов через восемь, не раньше. Примерно в десять утра по Москве. Ровно в то время, на которое назначены похороны отца.
Наташа едва не застонала, к горлу подкатил противный комок, такой мерзкий, что пришлось прикрыть рот рукой… К ней тут же бросился очередной иностранный старичок — из тех, кто обожает соваться в чужие проблемы, особенно если эти проблемы возникают у хорошенькой девушки. Осмотрел ее слезящимися, масляными глазками, вкрадчиво спросил:
— Can I help you?[9]
Наташа уже приготовилась вежливо поблагодарить за заботу и отказаться — именно так полагалось поступать персоналу на Мальдивских островах — и вдруг вспомнила, что она — больше не обслуга и терпеть навязчивых стариканов не обязана. Так что с легким сердцем нагрубила надоедале:
— Get out of here![10]
— Я же хотел как лучше! — обиделся старичок.
— Как вы меня задолбали, — вздохнула Наташа по-русски, имея в виду всех в мире навязчивых стариканов.
Впрочем, чего она злится? Долбать ее больше никто не будет — обратной дороги на остров нет.
Наташа вспомнила, как побежала к управляющему — сразу, едва получила письмо о смерти отца:
— Мистер Маккинзи, мне нужно срочно уехать!
Маккинзи — она выдернула его из постели — очумело захлопал глазами:
— Куда? Зачем?
— У меня умер отец. Нужно успеть на похороны.
И тут шеф ее поразил. Он строго сказал:
— Но у вас же контракт, Наташья!
— Я поеду в Москву за свой счет. И обязательно вернусь не позже чем через неделю, — заверила она.
— Вы меня не поняли, — покачал головой шеф. — Вам нельзя покидать остров до тех пор, пока действие контракта не истечет.
— Я повторяю: мне нужно попасть на похороны отца.
Наташин голос заледенел, глаза сузились. Маккинзи посмотрел на нее с удивлением и терпеливо сказал:
— Я понимаю ваши чувства, Наташья, но на завтра у вас намечено три урока по теннису. И на послезавтра, если не ошибаюсь, четыре.
— У вас блестящая память, — саркастически похвалила шефа Наталья. — Но на похороны я все-таки поеду.
— В таком случае, — твердо сказал Маккинзи, — можете считать свой контракт расторгнутым.
Шефу, видно, очень нравилось чувствовать себя вершителем судеб и говорить подчиненным роковые слова. Произнес их — и уставился на Наташу с плохо скрываемым любопытством: как она себя поведет? Заплачет? Извинится? Начнет упрашивать, чтобы ее не увольняли?
Но Наталья только улыбнулась и протянула шефу руку:
— Что ж, тогда всего доброго, мистер Маккинзи. С вами было очень приятно работать. Я улечу завтра утром.
Шеф, кажется, расстроился — видно, хотелось посмотреть, как русская гордячка начнет рыдать-умолять. И сухо сказал:
— Тогда и вам всего доброго.
И на прощание все-таки отомстил. Сказал сладеньким голоском:
— Только улететь утром — это вряд ли возможно. Вы сами знаете…
Наташа знала прекрасно: по утрам туристы с их острова улетают на легкомоторных «Сеснах» — чтобы успеть в аэропорт Мале на дневные рейсы. «Сесны» грузят туристами под завязку, бывает даже, что бортпроводнику места не хватает и ему приходится оставаться на острове и ждать, пока самолет вернется обратно. А прилетают гости — во второй половине дня. Высадив их, самолеты возвращаются в Мале порожняком, и билет до мальдивской столицы стоит сущие копейки.
— Я заплачу полную стоимость утреннего трансфера, — твердо сказала Наталья. — И полечу именно утром.
— Бесполезно, — отрезал шеф. — Утренние самолеты переполнены.
— У меня почти нет вещей. Разве не найдется единственного местечка? — вежливо спросила она. — Я согласна лететь, где угодно, хоть в багажном отсеке.
— Боюсь, что нет, Наташья, — ледяным тоном отрезал шеф. — Повторяю: мест на завтрашнее утро нет. Уж я-то знаю.
«Все ты врешь», — мысленно ответила она. Но спорить с шефом не стала. В пять — так в пять. В половине шестого она прилетит в аэропорт Мале, а в девять вечера есть ночной рейс на Москву. Не очень, конечно, удобно вместо сна ворочаться в самолетном кресле — но что поделаешь. Зато прибывает рейс в шесть утра. Как раз будет время принять душ и к десяти успеть на похороны.
Но только кто же знал, что в Москве разразится гроза и самолет из русской столицы безнадежно опоздает?!
…Наташа вздохнула и подошла к телефону-автомату. Нужно предупредить, что она задерживается.
Звонить решила брату — а кому еще? С отцовской женой (точнее, уже вдовой) отношения у Наташи напряженные; сестре, Ритке, звонить некуда — она сейчас тоже, наверно, в дороге — летит из Лондона. Значит, остается только брат. Денис.
Денис взял трубку сразу, его голос звучал вполне свежо и бодро, где-то в недрах квартиры играла музыка.
— Диня, у меня ужасные новости, — доложила Наталья. — Я не успеваю на похороны.
И, путаясь и сбиваясь, начала рассказывать, какая тут незадача с самолетами, а денег на первый класс, чтобы лететь через Лондон, у нее нет…
Но Денис ее даже не дослушал. И срочно перевести деньги, как втайне надеялась Наташа, не предложил. Спокойно сказал:
— Не понимаю: что тут ужасного? Ну, прилетишь не к похоронам, а к поминкам. Подумаешь, проблема!
— Но…
— Что, так хочется бросить горсть земли на гроб? — поинтересовался брат. И заверил: — Я брошу и за тебя, можешь не волноваться.
Наташа удивилась: Денис, конечно, циник, но не до такой же степени! Перебрал, наверно, чтобы нервы успокоить, вот и несет явную чушь…
— Ты чего, пьяный? — уточнила Наташа.
— Я — не пьяный. Я — навеселе, — ответил брат. И засмеялся.
От его смеха — на третий день после смерти отца — Наташу передернуло. Она пробормотала:
— Странный ты какой-то, Диня…
— А, Наташка, не бери в голову, — все еще смеясь, попросил Денис. И предложил: — Давай, я Ленчика в Шереметьево пришлю? Он тебя встретит и доставит — из аэропорта прямо к скорбной трапезе.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Было бы неплохо. (Хотя в России теперь и не жила, а не забыла, каково это: ловить такси из Шереметьева.)
— Спасибо на хлеб не намажешь… А песок ты мне везешь? — вдруг спросил брат.
— Какой песок? — не поняла Наталья.
— Как какой? Мальдивский. Сама же рекламировала: белый, как сахар, нежный, как бархат. Не помнишь, что ли? Ты предложила, а я уже Майке пообещал. Она хочет инсталляцию сделать: песок, кораллы и ракушки.
«Какой еще песок в такой момент?! — мысленно удивилась Наташа. — Все-таки какой-никакой, а отец! Неужели трудно соблюдать элементарные приличия?»
А брат между тем продолжал разглагольствовать:
— Впрочем, я уже понял. Про песок ты забыла… Хотя… Ты же еще на Мальдивах? Ну да, Мале — это ведь тоже остров! Дойди до пляжа и набери! Хотя бы маленький пакетик!
— Знаешь что, Диня… — разозлилась Наталья.
— Зануда ты, — вздохнул брат. — Ладно. Обойдусь без песка. Ну, бывай. Встретимся завтра. На вечеринке. — Он снова засмеялся, но в этот раз смех прозвучал вымученно. — Все, пока.
Вот и поговорили — Денис положил трубку. Не очень-то вежливо для мужчины, пусть и родного брата, класть трубку первым. И потом, она ведь хотела его расспросить: что все-таки случилось с отцом? В письме, которое пришло ей на остров, говорилось кратко: «скоропостижно скончался». Но такая формулировка может значить что угодно. Авария. Инфаркт. Любой несчастный случай…
Но перезванивать Денису Наталья не стала. Он сегодня такой неприветливый, если не сказать — отвратительный… Интересно, что случилось с братом? Может быть, у него нервный срыв, потому и ведет себя так странно?.. Но у Дениса не бывает нервных срывов, он всегда, как бы определить это одним словом… Адекватный. Адекватный, лучше не скажешь. Когда надо — веселый, когда требуется — сдержанный, если необходимо — холодно-надменный. А вот сегодня — именно странный. Веселится — тяжело, с надрывом — в ситуации, когда нужно быть если не скорбным, то хотя бы сдержанным.
Наташа задумчиво отошла от телефона. Добрела до магазинчика «дьюти-фри». Все-таки купила себе еще один слабоалкогольный коктейль. Заодно приобрела и песок — упакованный в изящную жестяную баночку. Стоил он целых пять долларов, но все равно это лучше, чем среди ночи в кожаных босоножках шкандыбать на пляж. Пусть уж Денис порадуется… Но все-таки: почему он так непонятно себя ведет?
И вдруг в голову пришла столь неожиданная мысль, что Наташа даже шаги замедлила. Денис даже не считает нужным скрывать: ОН РАД, ЧТО ОТЕЦ УМЕР.
«Фу, какие глупости… — охолонила себя Наталья. — Но что все-таки случилось с папой?»
После всех мучений, после болтанки над территорией Ирана, после бесконечных пьяных выкриков соседей-пассажиров самолет все-таки сел. Бодяга с пограничным контролем и багажом, по счастью, не затянулась, и уже в семь часов вечера Наташа, часть пестрой толпы туристов, схватила с транспортера свою сумку и поспешила в «зеленый» коридор.
Ленчик, водитель Дениса, ждал ее на блатном местечке, в зоне прилета, куда обычным встречающим «вход категорически запрещен» — охранникам приплатил, наверно. Увидел Наталью, просиял, бросился к ней:
— Шикарно выглядите, Наташа!
Подхватил ее сумку и обволок оценивающим взглядом.
— У вас такой загар, и глаза сияют, и…
Наташа поморщилась и решительно оборвала поток комплиментов. Совсем не то сейчас состояние, чтобы кокетничать с туповатым Ленчиком. Сколько можно гадать — нужно, наконец, выяснить. И, с места в карьер, она спросила:
— Скажи мне: отчего умер отец?
Ленчик тут же сник:
— А вам… вам разве не сообщили?
— Мне сообщили: «скоропостижно скончался». И все, — сухо ответила Наталья. — Расскажи, пожалуйста, что случилось.
— Так он… — Ленчик мучительно подбирал слова. — Так эта… Приедете — вам все и расскажут.
Ее голос заледенел:
— Нет. Я хочу знать сейчас.
Когда-то от такого тона Наташины подчиненные ежились. Видно, навык остался — съежился и Ленчик.
— Ну, это… убили его, — неохотно пробормотал он.
— Что-о?.. — Наташа замерла, остановилась. Мимо текла толпа загорелых, беспечных и веселых людей — они только что прилетели с Мальдив и спешили к такси и машинам.
— Встала, будто колода, — тут же обругала ее какая-то пассажирка.
— И правда, пойдемте, Наташа, — попросил Ленчик.
— Я никуда не пойду, пока ты мне все не объяснишь, — отрезала она.
— О господи! — водитель в отчаянии закатил глаза. — Да что ж объяснять-то, я сам почти ничего не знаю!
— Значит, расскажи, что знаешь, — велела Наталья.
— Ну… Ехал он домой. А машину его взорвали. Тачка в клочья, отец ваш насмерть, идет следствие — вот все, что слышал.
— Кто взорвал?.. Как? — Наташа пыталась — и не могла — прийти в себя.
— Да кто ж знает — кто, — вздохнул Леня. — Говорю ведь вам, следствие идет. Можно сказать, только что началось. Пойдемте быстрей, пожалуйста. А то Денис Борисыч сердиться будет. Приедем — все и узнаете.
«Мне, наверно, нужно сейчас заплакать?» — отстраненно подумала Наталья.
В глазах и правда защипало. Ленчик вздохнул, перекинул ее сумку на плечо и взял девушку за локоток:
— Пойдемте, Наташа, прошу вас. В машине поплачете, если так хочется.
Она смахнула слезы.
— Что ты, Леня, я вовсе не плачу, — ее голос дрогнул.
Значит, вот что скрывалось под обтекаемым «скоропостижно скончался»… Значит, отец убит…
И тут же в голове стрельнула новая мысль, очень странная:
ЭТОГО И СЛЕДОВАЛО ОЖИДАТЬ.
И снова Наташа остановилась, замерла, прислушалась к себе. Откуда взялась эта фраза? Почему она вдруг пришла в голову?
…Они уже подошли к машине. Ленчик уложил сумку в багажник, распахнул перед Натальей дверцу и с видимым облегчением уселся за руль — было видно, что вести машину ему нравится куда больше, чем утешать плачущих девушек.
— Ну что — с богом? — Ленчик взял с места так резво, что Наталью прижало к спинке сиденья.
И тут же возмущенно засигналил какому-то «Рено-Клио» с безусым парнишкой за рулем — пацан осмелился попытаться выехать с парковки вперед него. Наташа поморщилась: оказывается, она уже и забыла, какое оно — сумасшедшее столичное движение. Она вообще чувствовала себя чужой и слегка опьяневшей — от смены климата, от загазованного воздуха, от характерно быстрой московской речи. Очень быстро, оказывается, отвыкаешь от столичного ритма жизни! Тут все так стремительно, безудержно… Кажется, она даже русский слегка подзабыла: Ленчика — и то понимала с трудом, а уж говорок диктора по радио и вовсе звучал, словно совершенно чужой язык. Или дело не в том, что она от русского отвыкла, а совсем в другом: москвичи говорят так стремительно, словно горох в коробку сыплют — та-та-та-та-та…
«Ничего. Освоюсь, — успокоила она себя. — Во всяком случае, вспоминать родной язык легче, чем со всеми говорить на иностранном. Нужно просто на нем разговаривать». Она спросила Ленчика:
— Как дело с отцом было?
— Не знаю я ничего… правда… — Он жалобно взглянул на нее. — Ну, говорят, пластита до фига подложили… Килограмм пять, что ли…
— Где это случилось?
Шофер вздохнул:
— Подъездную дорогу к коттеджу знаете? Ее и заминировали.
— Кого-нибудь подозревают?
— Наташа, пожалуйста! — попросил Ленчик. — Мне Денис Борисыч велел… ну… чтоб без слухов. Спросите лучше у него, ладно?
— Хорошо, — вздохнула Наталья. — Тогда расскажи мне, где похоронили отца.
Ленчик вздохнул в ответ. Ему явно было нелегко — вести машину со всеми атрибутами московской езды — подрезать, сигналить, выезжать навстречу — и одновременно поддерживать беседу. Но все же ответил — кратко, в лапидарном стиле:
— Теляево. Были шансы на Ваганьковское. Не захотел. Удивились. Что делать?
«Ленчиков ответ переводить надо», — подумала Наташа. И перевела: «Планировали похоронить на Ваганьковском. Но оказалось: отец просил, чтобы его похоронили в Теляево — в коттеджном поселке. Такого поворота не ожидали, но волю покойного выполнили».
— Там разве есть кладбище? — удивилась Наташа.
Она хорошо помнила поселок, где в последние годы жил отец: несколько десятков кирпичных особняков за кирпичными неприступными заборами. Из инфраструктуры — только причал для лодок и круглосуточный магазинчик-палатка, а где там кладбище?
— Деревня. Березы. Грачи, — хмыкнул Ленчик.
И Наташа снова «перевела»: значит, на деревенском кладбище. За околицей деревни Теляево, к которой приписан коттеджный поселок. Под сенью берез… Что ж, отец заслужил покоя — хотя бы в смерти.
— Ублюдки… — пробурчал Ленчик.
Наташа вопросительно взглянула на водителя — он махнул в сторону ржавой «шестерки» с компанией подростков. Машина гордо плелась по самой середине дороги со скоростью не больше пятидесяти. Ленчик, надсадно сигналя, сел «шестерке» на хвост, принялся мигать дальним светом — по встречной не обгонишь, идет сплошной поток грузовиков.
— Куда ты летишь? — укорила водителя Наташа. — Я уже не спешу. Все равно опоздала.
— Денис. Не позже восьми. Нотариус. Завещание, — в том же кратком стиле отрапортовал шофер.
«Значит, брат велел, чтобы он привез меня к восьми — потому что придет нотариус и огласит завещание. Ну, конечно, как же без нотариуса — с отцовским-то состоянием!»
— А почему такая спешка? — удивилась Наташа. — Ведь только сегодня похоронили…
Она не ожидала, что Ленчик ответит на вопрос: откуда ему-то знать? Однако водитель ответил. Поморщился и объяснил:
— Рита. Лондон. Дети. Спешит. — А Ритка разве без детей приехала? — удивилась Наташа.
Сестра — вот уж сумасшедшая мать! — обычно никогда не расставалась с детьми. В былые, богатые, времена Наталья пару раз приезжала в Лондон, приглашала сестру на обед или чай — и та всегда являлась с малышами, даже если они договаривались встретиться в каком-нибудь чопорном и фешенебельном ресторане. Дети шалили и визжали, официанты морщились, а Рита держалась как ни в чем не бывало.
— Специально не привезла. Психология, — презрительно фыркнул Ленчик. — Боится нервировать.
Ах, ну, конечно же, Наташа и забыла: Ритка ведь воспитывала детей по какой-то заграничной системе, кажется, японской, — и система гласила, что до десяти лет малыши должны получать только положительные эмоции. А тут: похороны, гроб, слезы… К тому же дедушку малыши едва знали: общались только по телефону и даже не видели ни разу.
— С кем же дети остались? — поинтересовалась Наташа. — С Питом?
— Нет. Бонна. Рекомендации. Но все равно боится. — Ленчик опять фыркнул. — Спешит обратно.
«Нехорошо это, — подумала Наташа. — Едва похоронили — и сразу завещание… А я и вообще получаюсь сволочь: даже на похороны не попала — сразу на оглашение. Впрочем, на Западе, по-моему, именно так и бывает во всех богатых семьях: утром похоронили, а уже вечером — наследство делят».
А Ритка, выходит, теперь живет «по-западному»: хочет как можно быстрей узнать отцовскую волю — и домой, в Лондон. Что ж, ее можно понять. У сестры с отцом свои счеты…
Наташа прикрыла глаза — от усталости и чтоб не видеть очередных шоссейных подвигов Ленчика. И сразу же накатило воспоминание: Рита, тогда еще совсем юная, яростно кричит отцу:
— Как же я тебя ненавижу!..
Тогда, десять лет назад, они были совсем другими.
Денис, худощавый, самоуверенный пятикурсник. Она сама — второкурсница, фанатевшая от студенческой жизни — какой разительный контраст с ненавистной школой! И ершистая (переходный возраст!) девятиклассница Рита с первыми мальчиками и слезами из-за ugris vulgaris…
— Совсем выросли мои птенчики, — вздыхала мама.
«Птенчики» действительно выросли. Болели первой любовью, решали первые взрослые проблемы. И не сразу поняли, что в их гнезде, в семье, случилась беда… А когда поняли — было уже поздно.
Они, конечно, и раньше видели: между родителями что-то происходит. За ужинами мама с папой едва перебрасывались парой слов — хотя еще недавно могли целоваться между супом и вторым, словно школьники. Совсем перестали сидеть рядышком перед телевизором, просматривая какой-нибудь «Окончательный анализ» с Ким Бейсингер и Ричардом Гиром. Прекратились и совместные поездки то в театр, то в магазин, то на природу. Отец больше не называл маму «лапулечкой», и, соответственно, нежное папино имя Борисонька превратилось в равнодушного Бориса.
Мама — особенно если подкрасться к ней незаметно — то и дело сидела в слезах. А отец, наоборот, все время был весел — лихорадочной, жесткой веселостью. Глаза поблескивают, губы вечно растянуты в неуместную, глупую улыбку.
Наташа покровительственным тоном спрашивала мать:
— Что случилось, ма? Что ты все киснешь?
Ей тогда было восемнадцать, и она ни секунды не сомневалась: в мире есть только черное и белое, простое — и очень простое. И мама должна просто ответить: что же с ней происходит? А дальше она, Наташа, излечит маму от любой хандры, это будьте покойны!
Но мама ей ничего не объясняла. Просто вздыхала и отвечала:
— Ничего, Наташенька, не случилось. Просто настроение плохое.
И дочь тщетно пыталась ее развеселить — таскала маму на выставки, в театры и даже в грузинский ресторан «Мзиури» с вечно пьяным вокально-инструментальным ансамблем. Но тоска из маминых глаз не исчезала даже перед самыми вдохновенными картинами, даже в самые волнующие моменты спектаклей… А в «Мзиури» мама вообще расплакалась — когда пьяненький вокалист из ансамбля с надрывом завыл из репертуара группы «Форум»: «Бела-а-я но-очь опу-устилась на-ад го-о-родом!»
И Наташа тщетно пыталась понять, зачем из-за «Белой ночи» так плакать…
Денис — он был самым старшим, целых двадцать два года — тоже переживал из-за мамы. Он понял, что происходит между родителями, быстрее девочек, но прятал беспокойство под напускным цинизмом, успокаивал сестер:
— Да не страдайте вы, девчонки! У папани нашего — кризис среднего возраста. Наверно, курочку себе завел, все они в таком возрасте любовницами обзаводятся… А маманя небось узнала, вот и куксится. Но только чего уж тут страдать? Дело житейское. Седина в бороду — бес в ребро. А на девицах мужики все равно не женятся, не бойтесь. Так просто, гуляют. А потом — домой, к женам.
Сам Денис в то время «курочек» менял, как перчатки, и отца в глубине души понимал: мамуля у них, конечно, классная, но это какой же надо героизм иметь, чтобы всю жизнь прожить с единственной женщиной! Денису девчонки обычно хватало на пару месяцев, не больше, потом бросал и отправлялся на новую охоту.
…Но больше всех страдала шестнадцатилетняя Рита. У нее, самой младшей, отношения с мамочкой всегда были особыми, с самого детства, когда крошечная Маргаритка, вместо того чтобы возиться с куклами, хватала веник и пыталась подмести кухню. Да и мама Риту явно выделяла, любовно называла ее «Моя хозяюшка, мое солнышко», а Наташа с Денисом даже не обижались. Что обижаться, если Ритка действительно уродилась хозяюшкой. То и дело в кухне торчит: то пироги вместе с мамой клепают, то стругают какие-то особые, навороченные салаты. Или сидят рядком на диване и вышивают на пяльцах глупые цветочки. А у Наташи с братом к домашним хлопотам ни склонности, ни интереса. Да и заняты оба под завязку: у нее, помимо стандартной учебы, теннис с иностранными языками, у Дениса — карате и программирование. Им даже посуду помыть некогда — да и зачем? Ритуля, добрая душа, без звука и над раковиной вместо них постоит, и одежду им перегладит.
…А обстановка в семье между тем накалялась. Теперь отец частенько не приходил ночевать, а когда бывал дома — в квартиру то и дело названивал сладкий девичий голосок и требовал к телефону «Бориса Андреевича». Причем голоску хватало наглости просить отца, даже если к аппарату подходила мама.
Наташа однажды решила вразумить родителя. Говорила, как ей казалось, вполне разумные вещи: «Папуль, я тебя понимаю, конечно… Любовь-морковь, все дела. Но пусть эта мымра хотя бы сюда не звонит!»
— Ах, Наташенька! — досадливо вздохнул папа. — Ты просто еще молода и ничего не понимаешь! И не смей, пожалуйста, называть ее мымрой.
А у Риты, которая тоже решила повлиять на папу, и вовсе получилась не беседа, а скандал. Деталей сестра не рассказывала, но выбежала из отцовского кабинета вся в слезах и долго рыдала за запертой дверью в ванной, так что уже думали вызывать слесаря и взламывать…
Даже невозмутимый Денис — и тот заволновался. Он, конечно, повторял сестрам: «Да бросит он скоро эту телку, зуб даю!» Но уверенности в его голосе становилось все меньше и меньше…
И вскоре разразилась катастрофа. Отец вызвал детей в свой кабинет и сообщил, что принял решение:
— Я обещаю вам: вы навсегда останетесь моими детьми. Самыми любимыми, самыми лучшими. Я всегда буду помогать вам и заботиться о вас. Но… в общем, вчера мы с мамой подали на развод.
— Ты порешь горячку, па, — твердо сказал Денис. — Ты об этом еще пожалеешь.
— Я тоже не понимаю, — подхватила Наташа. — Ну, втрескался, с кем не бывает! Любишь — и люби себе тихонько. Зачем с мамой-то разводиться?
И только Рита смертельно побледнела и промолчала. А когда они уже выходили из кабинета, вдруг остановилась на пороге и выкрикнула:
— Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!!!
Ленчик домчал Наташу в особняк, как и обещал: к восьми вечера. Гордо постучал по часам на панели приборов:
— Как заказывали: ровно двадцать ноль-ноль.
— Молоток! — машинально похвалила Наташа, мысленно посылая водителя в преисподнюю. Это же надо так ездить: до сих пор все кишки дрожат.
Ленчик, явно рисуясь, не стал дожидаться, пока автоматические ворота распахнутся до конца, и загнал машину во двор через предельную щелку: створка прошла в сантиметре от лакированной двери «Бимера».
«Никогда больше с ним не поеду!» — пообещала себе Наташа. А Ленчик выскочил из автомобиля, галантно распахнул перед ней дверцу, промолвил:
— Добро пожаловать, Наташа!
И напоследок наградил неуклюжим комплиментом:
— Вот вы не дали мне договорить, а я скажу — сроду такого загара не видел. Супер. Вы — как индианка.
Наташа вяло улыбнулась в ответ: вот именно, индианка. В Индии — было бы в самый раз, а здесь, в интерьере элитного подмосковного коттеджа, ее загар смотрится весьма неуместно — мраморные статуи и гипсовый фонтан, казалось, требовали только белого цвета… Бледно-белого. Траурного.
Навстречу из особняка ей навстречу уже спешила вторая жена отца.
Тамара. Та самая. Когда-то они называли ее мымрой. Когда-то они, все трое детей, изо всех сил желали ей смерти.
— Наташенька… — прощебетала Тамара.
В глазах — столько радости, будто родную дочь увидела, хотя Наташа поспорить может: Тамара ее не переваривает. Но как научилась придуриваться! Мачеха легким прыжком соскочила с крыльца, бросилась к падчерице, обняла, уместила ухоженную головку на Наташином плече, запричитала: — Наташа! Ну как же так?! Как же так получилось, а?
Объятия мачехи Наталье совсем не нравились, но вырываться она не стала. Успокаивающе погладила Тамару по аккуратной, волосок к волоску, прическе и привычно принюхалась: какие на этот раз у нее духи? Аромат оказался незнакомым, и Наташа расстроилась: похоже, совсем она на своем острове отстала от жизни и от моды. Впрочем, угнаться за Тамарой у Наташи не получалось и раньше — пока жила в Москве и сама изо всех сил модничала. Но в их негласном с Тамарой соревновании всегда побеждала мачеха. Хотя и старше Натальи всего на два года, но стиля, вкуса и таланта шикарно одеться, эффектно подать себя — у Тамары больше в разы.
Вот и сейчас, вроде бы в трауре, и плачет на Наташином плече, но так и хочется назвать ее не «безутешной», но — «очаровательной» вдовой. Платье у Тамары, разумеется, черное, и длина — строго по этикету, ниже колена, и плечи тактично закрыты. Только послушная ткань (дорогая, как минимум от «Гуччи») будто специально подчеркивает тонкую, не больше шестидесяти «сэмэ», талию и пышную грудь обрисовывает, а уж стройные щиколотки, обтянутые тонкими черными колготками, и вовсе выше всяких похвал. Из-под кружевного платка цвета ночи элегантно выбиваются хорошо промытые светлые пряди, ну а черные, тоже по похоронной традиции, туфли имеют каблук как минимум сантиметров в десять.
«Как была стервой, так и осталась», — раздраженно подумала Наташа и аккуратно стряхнула мачехины объятия.
— Тамар… я только с самолета, устала зверски… Можно, я в дом пройду?
— Конечно, миленькая, — засуетилась мачеха. — Проходи, устраивайся. Я уже и комнату приготовила, на втором этаже. Угловую. Там кровать, правда, узенькая, односпальная, но ведь ты к односпальным привыкла…
«Так всю жизнь и пролежишь в односпальной. Одна», — прочитала Наталья между строк.
— Без разницы, какая там кровать. Мне лишь бы рухнуть…
Ленчик уже подволок к крыльцу ее чемодан, но в дом не заходил. Стоял у порога, вопросительно поглядывал на Тамару.
— Ты что, не слышишь? — голос Тамары заледенел. — Второй этаж, спальня в восточном углу. Ступай.
«Ух ты, — восхитилась про себя Наталья, — какие мы стали барыни! Как вести себя с «прислугой» научились! Это ледяное «ступай» — вообще выше всяких похвал!»
Ленчика, похоже, тоже позабавили Тамарины интонации. Он дернул плечом и фыркнул — но, правда, только когда Тамара от него отвернулась. А сам пробубнил:
— Вещи Натальи Борисовны я, конечно, отнесу. Да только меня Денис Борисыч отпустил. До завтра, до утра.
Реплика его, конечно, на деле означала: «Вы хоть и крутая барыня — да мне не указ, у меня свой начальник — Денис, ему я и подчиняюсь».
— Да чего там нести? — спохватилась Наташа. — Совсем не тяжелое.
— Ладно, тогда можешь ехать, — по-прежнему царственно разрешила мачеха Ленчику. И светски сообщила Наташе: — Мы уже сели за стол, присоединяйся. Но ты ведь сначала захочешь принять душ?..
Она оглядела ее всю: от запылившихся в дороге босоножек до растрепанной прически. В глазах читалась жалость: «Вот растрепуха!»
— Всю ночь в аэропорту пришлось проторчать, — смущенно пробормотала Наташа.
Что за напасть: сколько она тренируется, чтобы не робеть перед мачехой, а все равно: эта холеная змея постоянно вгоняет ее в краску. И чего отец в ней нашел?! Бедный папа!
— Правда, Денис, Маргарита и Михаил Вячеславович хотели поздороваться с тобой немедленно, сразу, как ты приедешь… — Тамара явно упивалась ее смущением.
Ритке и Денису, конечно, наплевать, что она вся пыльная, и короткие дорожные шорты они не осудят: пусть несолидно, зато загар шикарный, настоящий тропический. Но вот Михаил Вячеславович… господин Инков… доверенный коллега отца… Наташа его не любила даже больше, чем мачеху. И совсем не спешила с ним встречаться. Вот отдышится она, примет душ, переоденется, соберется с духом…
— Я спущусь к столу через полчаса, — холодно пообещала Наталья.
Оттерла Тамару от входной двери и на цыпочках, чтобы не привлечь к себе внимания, проскользнула к лестнице, ведущей в верхние комнаты.
Валерий Петрович Ходасевич готовил мусаху: баклажаны, тушенные с говядиной и болгарским перцем.
Блюдо требовало сноровки, терпения и таланта. Длинный список ингредиентов, с десяток кулинарных тонкостей и как минимум два часа времени. Но мусаха того стоила. Настоящее пиршество. Валерий Петрович с удовольствием вспомнил, как в прошлый раз на изысканный ужин пожаловала Татьяна, любимая падчерица. Как сначала отказывалась садиться за стол, отговаривалась какой-то новомодной диетой. Но едва сунула нос в кастрюлю, вдохнула непередаваемый аромат тушенного с баклажанами мяса, и про диету больше не вспоминала. Умяла полную тарелку и даже забыла, что в любой обстановке ест строго по этикету — вилка в левой руке, нож — в правой, — выгребала соус столовой ложкой и хлебушком подчищала…
Каждый раз, когда Ходасевич думал о падчерице, он поневоле улыбался. Не подарок, конечно, девица: суматошная, взбалмошная, своенравная… но только нет большей радости, чем кормить милую Танюшку мусахой. И слушать, как она болтает своим заливистым голоском разную милую ерунду. И отбиваться от ее бесконечных нападок: «Ты много куришь! Ты опять пополнел!»
«А какие еще радости у пенсионера? — вздохнул Ходасевич. — Только своих близких вкусненьким побаловать да пообщаться с ними…» И он начал аккуратно срезать головки у баклажанов.
Валерий Петрович, полковник КГБ-ФСБ, пенсионерствовал уже много лет. Хотя и называл он свою жизнь «стариковской», но отставка, если положить руку на сердце, его совсем не тяготила. Слишком много нервов было отдано службе. Слишком много сил. Как пишут в современных резюме, работал он «под постоянным давлением». На износ, без выходных и праздников. А больше всего выматывали вечные «американские горки». То счет идет на минуты — то мучаешься от томительной неопределенности. То должен выглядеть жестко — а через полчаса играть роль простака-увальня. Просчитывать десятки вариантов развития событий — и одновременно сосредотачиваться на текущей задаче…
Валерия Петровича до сих пор мучил кошмарный сон — без сюжета, на уровне ощущений: будто он стоит один, на безликой площади чужого города. И знает: где-то его ждут, но он не знает, где. Он обязан предпринять что-то срочное, от его решения зависит исход операции — а он никак не может вспомнить, что именно ему нужно сделать…
После таких снов Ходасевич просыпался в холодном поту и долго расхаживал по темной ночной квартире: пил корвалол, курил в окошко, ждал рассвета, смотрел, как просыпаются воробьи… И каждый раз заново осознавал, что он наконец свободен. И каждый раз радовался, а потом засыпал — бездумно, часов до одиннадцати, как позволено спать только пенсионерам…
Правда, свои навыки и умения полковник не забывал. Физическая форма, конечно, оставляла желать, и лишнего веса он набрал изрядно: падчерица утверждала, что килограммов на сто двадцать потянет. Ходасевич с ней не соглашался: говорил, что веса в нем, как в Поддубном: ровно шесть пудов. На самом деле истина пролегала где-то посередине — весил он сто десять кило. Но худеть — как вечно худела Татьяна — Валерий Петрович не пытался и не собирался. Ел вдосталь, физкультурой не занимался. Утешал себя рассуждением: «Разве вес — это главное? Куда важнее, чтобы мозги оставались свежими, всегда «готовыми к бою». Вот мозгу, чтобы не зачах, действительно нужна постоянная тренировка. Поэтому Валерий Петрович, если его просили — а просили частенько, — до сих пор консультировал коллег. Давал советы любимому ученику, Паше Синичкину, — тот основал детективное агентство, следил за подозреваемыми умело, дрался лихо, а вот с «мозговым штурмом» справлялся с трудом. Помогал Валерий Петрович и любимой падчерице — Танюшка постоянно влипала в разные истории. А когда никаких дел не было, тренировался на детективах: читал романы, в основном классиков — Чейза да Стаута, и пытался понять, кто преступник, еще задолго до развязки. А потом, когда изверга настигало возмездие, продумывал, как бы он сам совершил подобное преступление… В общем, милые пенсионерские забавы. Из той же серии, что колдовать над мусахой.
«Интересно, нагрянет сегодня Танюшка или не нагрянет?» — гадал Ходасевич. Падчерица не появлялась уже неделю, он скучал о ней и не сомневался, что Татьяна об этом знает. Танюшка всегда, каким-то шестым чувством, улавливала, что нужна отчиму… Посему падчерица скорее всего объявится. Не сегодня — так завтра, когда мусаха настоится и станет еще вкуснее.
Валерий Петрович почистил чеснок, измельчил его и взялся за мясо: для мусахи его нужно разделывать особенно тщательно, чтоб ни жилки, ни пленочки. Потом залил говядинку бульоном и сполоснул руки: самое время для перекура. Едва щелкнул зажигалкой, как зазвонил телефон. «На ловца и зверь бежит», — улыбнулся Ходасевич, снимая трубку. Но это оказалась не Татьяна.
— Валерий Петрович? — раздался взволнованный мужской голос.
Голос был знакомым.
— Да. — Ходасевич мгновенно включил свою тренированную память, прокрутил в уме сотню имен и вспомнил: — Привет, Денис. Как жизнь?
— Спасибо — узнали, — облегченно ответили в трубке.
— Еще бы я своего спасителя не узнал! — Ходасевич не смог скрыть теплых ноток в голосе. И радушно пригласил: — Я тут мусаху приготовил. Приезжай.
Валерий Петрович не сомневался: Денис откажется. Разве до мусахи ему, серьезному бизнесмену, разве до праздных посиделок с отставным полковником?
Но тот неожиданно ответил:
— Можно?! Я прямо сейчас бы мог…
— Конечно, жду тебя.
Валерий Петрович продиктовал адрес. Потом положил трубку и растерянно обвел взглядом квартирку: прямо скажем, и бедненько, и не очень чистенько… Впрочем, Денис вряд ли едет к нему за тем, чтобы любоваться скромными однокомнатными апартаментами.
С Денисом Конышевым Валерий Петрович познакомился пару лет назад в дачном поселке Хотьково.
Сам Ходасевич, горожанин до мозга костей, никогда даже не думал о даче. «Райские кущи» ему навязала Татьяна. Падчерица не раз возмущалась, что полковнику не удалось получить участок «от государства», и однажды пафосно заявила:
— Раз государство не додало — я тебе сама компенсирую!
Зарабатывала падчерица хорошо: была одним из лучших столичных спецов по рекламе.
Домик для Ходасевича явился сюрпризом: Таня хоть и не кровная дочь, а «шпионскую операцию» провернула грамотно, в кромешной тайне. Сама выбрала домик, сама купила на имя отчима, сама зарегистрировала сделку, а свидетельство о «собственности» отправила ему по почте: чтобы уж точно не отказался.
Ходасевич получил купчую и пришел в ужас.
— Танюшка, да какой из меня дачник?! — чуть не взвыл он. — Ты что, не знаешь? Я ж без города — никуда…
— Ты только понюхаешь, какой там воздух, и больше в Москву ни ногой, — отрезала падчерица.
— Да не нужен мне никакой воздух! Мне и здесь хорошо! — взмолился Валерий Петрович.
— Нет, нужен. Все старики… то есть, прости, все пенсионеры на дачах живут. А ты чем хуже?
— Ты можешь меня представить… скажем, с коромыслом? — усмехнулся Ходасевич.
— Какое коромысло! — засмеялась Татьяна. — Там все удобства имеются. Свет, вода, газ и канализация, в смысле — септик. А на кухне — и плита, и вытяжка, и даже посудомоечная машина.
— Ну, если так… — пробормотал полковник, потихоньку примиряясь. А что оставалось делать — не отказываться же?
Домик ему понравился. Воздух действительно оказался кристальным, под окном растут яблоньки, и тишина — полная, звенящая… Спалось в деревянном доме изумительно. Курилось на крыльце куда слаще, нежели в душной московской квартире. Только вот удобства хоть и выглядели красиво, а оказались не вполне городскими.
Посудомоечная машина после первой же загрузки жалобно пискнула и от дальнейшей работы отказалась. Вода из симпатичных никелированных кранов капала еле-еле, а газ — то коптил, словно жалкий свечной огарок, то вспыхивал олимпийским факелом… И Ходасевич с почти суеверным ужасом осознал: бороться с вышедшими из повиновения удобствами он не в силах. Ничего он не понимает ни в водоснабжении, ни в газификации… Он даже разбираться не стал, почему удобства «шалят», а просто решил признать свое поражение и позорно дезертировать в город. Именно в этот момент и появился Денис.
Дом Дениса (не чета деревянной дачке Ходасевича: кирпичный, двухэтажный, с огромной, сплошь стеклянной террасой) располагался на соседнем участке — можно перекрикиваться через стильную плетеную изгородь. Денис и крикнул:
— Эй, сосед! У тебя напор есть?
— Нет, — буркнул Ходасевич.
Он пребывал в самом раздраженном расположении духа и совсем не планировал вступать в беседы с каким-то «новым русским».
— А с газом как? — не отставал сосед.
— Тоже плохо.
— Вот байда! — расстроился собеседник. — И у меня еле теплится… Ладно, поеду сейчас разбираться.
Ходасевич с неудовольствием наблюдал, как сосед поместился в лакированный «БМВ» и стартанул так резво, что поднял на узкой грунтовой улочке целую песчаную бурю.
Полковник вернулся в дом, поставил на умирающую конфорку кофейник и целых сорок минут ждал, пока джезва вспенится пузырьками.
Но выпить кофе не успел — в дверь постучали. На пороге, сияя, словно красно солнышко, стоял сосед. Он радостно, как старому знакомому, улыбнулся полковнику и сообщил:
— Ну, урегулировал я проблемку! Построил этих рыл из правления, так что все будет: и газ, и напор.
— Где будет? — хмуро спросил Ходасевич. — У вас?
— И у меня, и у вас, — не смутился сосед. И спросил: — А, значит, теперь вы тут живете?
Валерий Петрович кивнул.
— Ну, тогда давайте знакомиться. Меня Денисом зовут, а вас?
Ходасевич неохотно представился.
— А можно, я ваш дом посмотрю? — неожиданно попросил Денис. И объяснил: — Я почему прошу? Когда строиться надумал, колебался — каменный делать или деревянный. Вот и хочу посмотреть, как оно в деревянном, не прогадал ли?
— Смотрите, — пожал плечами полковник.
Денис шустро пробежался по дому, заглянул в удобства, открывал краны, зачем-то спускал в туалете воду, заглянул в посудомоечную машину, а завершив осмотр, вдруг выпалил:
— Вот что, Валерий Петрович. Обнаружены явные неполадки. Септик ваш на пределе, котлу пора на профилактику, да и трубы, похоже, засорились. Что будем делать?
— А что вы предлагаете? — против воли улыбнулся полковник.
Этот взбалмошный «новый русский» начинал ему нравиться.
— Давайте лучше на «ты», — попросил Денис. И тут же поправился: — В смысле, вы меня называйте на «ты». А я уж буду вас по имени-отчеству величать. А предлагаю я — бескорыстную соседскую помощь по устранению дефектов коммуникаций… — Он фыркнул и добавил с усмешкой: — Хорошо звучит?
— Ты сантехник, что ли? — снова улыбнулся Ходасевич.
В глазах нового знакомца прыгали такие задорные бесенята, что быть серьезным рядом с ним не получалось.
— Нет, я экономист. В смысле, по диплому, — почему-то с сожалением произнес Денис. — Но сантехник у меня имеется: в бытовке дрыхнет. А с ним — газовик и электрик. Вызывал их для себя, а с материалами заминка, вот они и бездельничают. Так что очень все кстати сложилось. Сейчас растолкаю их и к вам пришлю. Все наладят в лучшем виде, не сомневайтесь.
Ходасевич слегка смутился. Сантехник, газовик, электрик… вряд ли они будут работать бесплатно, а денег у него с собой было совсем немного. Но Денис будто бы прочитал его колебания.
— Только вот, Валерий Петрович, какая просьба: начнут вымогать на бутылку — не давать ни под каким видом, договорились?
— Бесплатно, по-моему, только воробьи летают, — заметил полковник.
— Не бесплатно, а по-соседски! — вдруг рассердился Денис. — А гаврикам этим я и без того зарплату плачу. Они у меня в штате.
— В штате? А где ты работаешь? — поинтересовался полковник.
— А я директор инвестиционной компании, — ответил Денис. И пояснил: — Дома строю. Большие, многоэтажные, по такой системе: утром деньги — через год квартира. Компания молодая, но кое-что уже сдали, кое-что — строим.
— Молодцы, — похвалил Ходасевич.
Он не без удивления разглядывал Дениса: тот совсем не походил на директора, тем более инвестиционной компании — совсем юный, на вид не старше тридцати, глаза — беззаботные и носом шмыгает, как пацан… «Надо будет с Татьяной его познакомить», — вдруг подумал полковник.
…Танюшка с Денисом друг другу понравились, но романа между ними не склеилось. «Мы оба — слишком начальники, — пояснила Таня отчиму. — А Денису курочка нужна: чтоб в рот смотрела и говорила: «Да, дорогой, конечно, дорогой, как ты скажешь». Да у него, по-моему, уже и есть такая».
— Женат?
— Не говорит, но, кажется, да.
— Очень жаль, — огорчился отчим. — Парень хороший, мне понравился. Правильный такой…
–…до зубной боли, — перебила Татьяна. — И скучный. Только и знает, что про кирпичи рассказывать. А еще — про бетон и про фугенфюллер.
— Про что?!
— Фугенфюллер. Это штукатурка такая. Но ты не переживай! — заверила падчерица. — С Денисом мы друзьями остались. Зато в тебя он — просто по уши влюблен! А уж особенно, как я сказала ему, где ты работал, он в экстаз пришел!
— Болтушка ты, Татьяна! — рассердился отчим. — Сколько лет тебя учу: никогда не выдавай лишнюю информацию!
— Все продумано, — отрезала она. — Денис нос дерет, что он весь из себя такой генеральный директор. А ты теперь будешь важничать, что ты — разведчик и аналитик, и неизвестно еще, кто из вас круче, понятно?
Отчим от Татьяниной логики только головой покачал.
…Теперь, после лестной аттестации падчерицы, Денис и правда смотрел на него любопытно-восторженными глазами, и Ходасевич только про себя усмехался… Впрочем, соседским отношениям это только способствовало. Денис по-прежнему помогал полковнику то ремонтом, то дельным хозяйственным советом. Полковник же помощь принимал, а сам ничем ответить соседу не мог. Однажды даже разговор завел:
— Денис, я хотел бы вас как-то отблагодарить…
— Ни слова больше! — возмутился сосед. — Я же говорил вам: для меня это все такая мелочь…
— А для меня — нет, — нахмурился Ходасевич.
— Тогда идите ко мне в начальники охраны! — расхохотался Денис. И сам же ответил: — Так не пойдете же! Начохр должен быть дуб дубом, а у вас квалификация куда выше!
И Ходасевичу пришлось сказать:
— Ну, тогда подождем. Вдруг когда-нибудь тебе моя квалификация пригодится?
— Не дай бог! — замахал на него Денис.
— Вот и я говорю: не дай бог, — кивнул Ходасевич. — Давай лучше я тебе заплачу, а?
— Нет уж, Валерий Петрович, — хитро улыбнулся Денис. — Сами груздем назвались! Вот и ждите теперь, когда я с кузовом подъеду…
…Дениса «с кузовом» Ходасевич ждал больше года. За это время сосед обновил на его даче водопроводные трубы, приказал «своим архаровцам» привести в порядок септик и презентовал газовый котел — «я его в одном своем коттеджном поселке списал, специально под вас: очень клевый»!
И вот сейчас наконец приехал. Такой бледный, с запавшими глазами, что Валерий Петрович даже традиции соблюдать не стал. (А по традиции он гостя всегда сначала кормил и только потом спрашивал о деле.)
Но сегодня Ходасевич поинтересовался чуть ни с порога:
— Что-то случилось, Денис? Я могу чем-то помочь?
— Валерий Петрович, у меня убили отца, — бесцветным голосом откликнулся сосед по даче. — И я хотел бы, чтобы вы расследовали это дело.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дата собственной смерти предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
