Дата собственной смерти

Анна и Сергей Литвиновы, 2007

Полковник Ходасевич был не рад, что согласился оказать услугу своему дачному соседу. Денис попросил его расследовать убийство отца. Несколько дней назад джип владельца фирмы «Древэкспорт» Бориса Конышева взлетел в воздух. Все в этой истории было нестандартно. Завещание зачитали прямо на поминках, где, помимо Дениса, присутствовали две его сестры: Рита и Наташа, жившие до сего времени за границей, их мачеха Тамара, домработница Вика и зам Конышева-старшего. Все свое состояние отец завешал жене, и – вот странность – сто тысяч долларов получила Вика. Дети и верный зам остались с носом. Но, невзирая на скандал, переночевать решили в доме мачехи, а ночью ее зарезали. И явно сделал это кто-то из домашних. Ходасевич ломает голову: кто? Кто-то из сестер? И Рите и Наташе было за что ненавидеть отца и мачеху. Денис спал с Тамарой, наставляя отцу рога, и по ее завещанию получил все. Но полковника не проведешь, и он, извлекая истину по крупинке, вычислил преступника…

Глава 3

23 июля, пятница, вечер.

Подмосковье, поселок Теляево.

Наташа

Наташа спустилась в столовую, как и обещала: через полчаса. Все уже ждали ее за накрытым столом.

— А вот и наша Наташенька! — с фальшивой радостью возвестила мачеха.

Наташа ответила Тамаре неприязненным взглядом.

Брат с сестрой особых восторгов не выразили.

— Привет, сестричка! — клюнул в щеку Денис. — Рад тебя видеть!

— Здравствуй, Натусик! — поцеловала в другую щеку Маргарита. — Садись быстрей!

А соплюшка Майя, жена Дениса, — та и вовсе поздоровалась «официально»:

— Добрый вечер, Наталья Борисовна.

Подчеркивает, что ли, дистанцию — что ей всего двадцать два, а Наташе — почти что тридцать?

На этом приветствия и закончились. Тропический загар никто не похвалил. Впрочем, какой уж тут загар, когда люди только что с похорон.

Атмосфера в столовой была мрачноватой, под стать всеобщему настроению: огромная люстра горела только в треть лампочек, и комната тонула в полумраке, портьеры зачем-то задернули, а на стол выставили тусклые, старинного серебра, приборы — они, как помнила Наталья, подавались только в исключительных случаях. Смерть хозяина, видно, таковым случаем являлась.

За столом собралось семеро. Разумеется, присутствовала вся семья: Рита, Денис с Майей и мачеха.

Рита, похоже, нервничала, Денис сидел мрачнее тучи, а у Майечки, вот удивительно, и вовсе глазки на мокром месте. Интересно, а ей-то что переживать из-за смерти свекра? Они едва знакомы были…

Конечно, не обошлось и без верного отцовского ординарца — противного Инкова, коллеги и заместителя. Этот на Наташу даже и не взглянул: они давно друг друга не переваривали, еще с давних, домальдивских времен. Бывает так: вроде и делить людям нечего, и никаких дел между собой не ведут — а неприязнь вспыхивает с первого взгляда… Наташа именовала Инкова «слизнем», он ее — «зазнайкой», и благодаря отцу, который не счел нужным держать язык за зубами, оба о своих прозвищах знали.

Слизень Инков сидел в самом неудобном месте, на углу, и яростно, будто сейчас отнимут, налегал на поминальную пищу.

А еще в столовой имелся неизвестный Наташе толстяк. Он представился Валерием Петровичем и вежливо сообщил, что его привел с собою Денис.

Наташа вопросительно взглянула на брата — интересно, зачем он притащил постороннего на семейную встречу?

— Это мой хороший знакомый, полковник ФСБ. Он выясняет обстоятельства смерти отца, — скомканно пояснил Денис.

Наташа поморщилась: неужели нельзя выяснить обстоятельства попозже, не в день похорон? Впрочем, толстяк вел себя тактично, ел аккуратно, с вопросами не лез, и Наташа решила просто не обращать на него внимания.

Восьмая, домработница Вика, за столом не сидела: суетилась, разносила закуски, подливала напитки да еще и успевала всхлипывать в насквозь промокший платочек.

Во главе стола незримо присутствовал и девятый — отец. Ему тоже поставили прибор. Вика аккуратно выложила в отцовскую тарелку все виды кушаний, наполнила хрустальную рюмку водкой, накрыла ее черным хлебом. Рядом с тарелкой стояла фотография в траурной окантовке — Борис Андреевич на ней выглядел молодым, счастливым, и черная рамочка смотрелась совсем не к месту.

Наташа то и дело посматривала на карточку, и ей никак не верилось, что отца больше нет. Не может он умереть — ведь отец, как ей всегда казалось, вечный… Такие люди не умирают в расцвете сил, они живут как минимум лет до восьмидесяти! Так и хотелось выкрикнуть, чтобы все присутствующие вздрогнули: «Это неправда! Папа жив!»

Но жизнь отвечала ей: «Правда, Наташа, правда…» И на подоконнике немым свидетельством веером лежала пачка полароидных снимков: гроб, венки, разверстая могила, плачущая Майя, грустные Рита с Денисом, бесстрастная Тамара…

Наташа растерянно оглядела сотрапезников, пробормотала:

— Я пыталась Ленчика расспросить, но он почти ничего не знает… Как это все случилось?

— Ой, Наташенька, — запричитала мачеха, — давай не будем, прошу тебя. — По подкрашенным ресницам скатилась тщательно продуманная слезинка. — Мне так тяжело…

— Если тебе тяжело — можешь выйти, — отрезала Наталья. — А я хочу знать, как погиб мой папа.

Мачеха отпора, видно, не ожидала. Слезинка тут же высохла, зрачки сузились. «Точно, она — гадюка. Сейчас бросится — и ужалит».

— Прости, Тамара, — сбавила тон Наташа. — Я тебя понимаю, но и ты меня пойми. Уже третий день в неведении. — Она обернулась к Денису, сказала с укором: — Мы вчера с тобой по телефону говорили — а ты мне даже ничего не объяснил. Про песок какой-то просил… Вот, кстати, держи.

Она вручила брату коробочку, тот смущенно положил ее рядом с тарелкой, пробормотал:

— Я не хотел тебя расстраивать. В смысле, еще больше расстраивать. К тому же до конца ничего не известно…

— Что неизвестно? — повысила голос Наташа. — Ленчик сказал мне, что отцовскую машину взорвали. Это правда?

— Правда, конечно, но…

— А можно без вводных слов? — продолжала кипятиться Наташа.

— Успокойтесь, пожалуйста, — вдруг встрял в разговор незнакомый толстяк (и Денис с нескрываемым облегчением вздохнул). — Я вам все расскажу. Да. Это правда.

Пауза. Полковник явно собирается с мыслями, и Наталья уже приготовилась наброситься и на него. Но тот взмахом руки остановил девушку:

— Факты таковы. Девятнадцатого июля ваш отец возвращался с работы. На своем автомобиле «Лексус». За рулем был сам. На подъездной дороге к поселку Теляево его машина была взорвана. Мощность взрыва — примерно пять килограммов в тротиловом эквиваленте. Тип взрывного устройства — дистанционное управляемое по радиоканалу. Преступление квалифицировано как теракт, исполнители и заказчики пока не установлены. Примите мои соболезнования.

В гостиной повисло молчание. Наташа гнала из головы картинку: окруженная лесом дорога… черный «Лексус», отец за рулем… и вдруг сноп пламени, грохот, и умирающие папины глаза…

— Но кто это мог сделать?! — наконец, тихо спросила она. — Зачем?!! Это… из-за его бизнеса?

И снова ей ответил толстяк — ответил «никак», по-службистски обтекаемо:

— Следствие отрабатывает все версии, в том числе и эту.

Наташа была готова в очередной раз вспыхнуть — и снова полковник упредил ее гнев. Сочувственно взглянул на девушку и произнес:

— Могу сказать пока только одно. В случае с вашим отцом была заминирована не машина, но — дорога. Не самое типичное преступление.

— Может, хотели убить не его? И он попал — случайно?

— И эта версия тоже сейчас отрабатывается, — кивнул полковник.

Мачеха достала черный платочек с черными же кружевами и демонстративно промокала им глаза. Денис беспокойно заерзал на стуле, прокашлялся, поднял рюмку:

— Друзья… господа… я хотел бы напомнить, зачем мы здесь все собрались…

— Успеется, Денис, — перебила Наташа.

Она совсем не боялась показаться невежливой — здесь все свои, переживут, а на чужих, толстяка с Инковым, ей плевать с высоченной колокольни. И подчеркнуто холодно обратилась к Инкову:

— Михаил Вячеславович! А у вас есть идеи — кто это мог сделать?

Инков нападения не ожидал. Поперхнулся, закашлялся, закраснелся… «До чего же жалкая личность!» — подумала Наташа.

— Я… я весь тот день провел в офисе… — невпопад проблеял заместитель отца.

Наташа в этот момент смотрела на Валерия Петровича — и увидела, как сверкнули глаза толстяка.

— Ну что вы! — усмехнулась Наталья. — Я совсем не имела в виду, что дорогу минировали вы… Но отцовский бизнес… Кому как не вам знать его от и до? На вашей фирме что-то случилось? У вас были неприятности? Вы кому-то перешли дорогу? Задолжали?

Инков совсем сник:

— Я уже рассказывал Валерию Петровичу… Нет, ничего такого… Были, конечно, небольшие проблемы, но мы их решали в рабочем порядке… — Он, как и Тамара, опасливо покосился на толстяка.

«Серьезный фрукт этот Валерий Петрович, — оценила Наташа. — Как его все опасаются!»

Лично ей толстяк страшным не казался. Вполне адекватный дядька. Глаза умные… Наташа обратилась к нему:

— А вы, простите, здесь находитесь, как, э-э, официальное лицо?

Толстяк ответил уклончиво:

— Я здесь по просьбе Дениса.

И тут вдруг встряла Ритка. Со звоном опустила на тарелочку вилку:

— Наташ… Может, хватит, а?

Наталья удивленно взглянула на сестру.

— В каком смысле — хватит?

Сестра пожала плечами:

— Ну… Денис вон давно предлагает за отца выпить… Так давайте и выпьем.

— Что, выпить хочется? — вымученно улыбнулась Наталья. — Трубы горят?

Но сестра шутки не приняла — ответила ей всерьез:

— Да, мне хочется выпить. И потом: сейчас уже нотариус придет, — она взглянула на часы, — а мы отца даже толком не помянули. Сначала тебя ждали, а теперь ждем, пока ты в мисс Марпл наиграешься.

Наташа тревожно взглянула на сестру. Та выглядела неважно: бледная, под глазами темные тени, на черной блузке — пятно от сметанного соуса. «Безутешная вдова» Тамара рядом с ней — как мисс Вселенная подле мисс Урюпинск. Лакированное горе рядом с горем настоящим. Или Ритка переживает вовсе не из-за отца?

Что ж, не будем спорить с сестрой. И обижаться на младшенькую — тоже не будем.

Наташа подняла рюмку:

— За тебя, папа. Пусть земля тебе будет пухом.

* * *

Нотариус явился около девяти вечера. Сначала во дворе затормозила машина, потом — и очень нескоро! — за дверью столовой раздалось шарканье…

— Я хочу вас предупредить… — начала Тамара.

Но договорить не успела — на пороге показался нотариус.

Наташа не была знакома с отцовским нотариусом и теперь, увидев его, просто опешила: тот оказался таким стареньким, что удивительно: неужели эта груда костей, обтянутых желтой пергаментной кожей, еще способна на разумные действия?

«Замшелый… словно гриб-дождевик, — растерянно подумала она. — Причем очень старый гриб: обычно-то дождевики прохожие сразу давят, как только они вырастут, а этот будто два сезона в лесу под снегом просидел. Где отец только такого выкопал?»

Похоже, никто из присутствующих не ожидал, что нотариус будет настолько «антикварным»: сестренкины брови выстроились в насмешливый домик, брат переглянулся с женой, толстяк Валерий Петрович с трудом погасил в глазах удивленные искорки, а Инков — совсем невежливо хмыкнул. И только мачеха держалась хладнокровно и вежливо — похоже, она с нотариусом встречалась и раньше.

— Здравствуйте, Иннокентий Ильич. Мы рады, что вы приехали. Проходите, пожалуйста, к столу.

Говорила она подчеркнуто громко — значит, гриб не только замшелый, но еще и глухой.

— Да-да, проходите, — подхватил Денис. И невпопад предложил: — Хотите выпить?

Наташа не удержалась: фыркнула. Нотариус — он оказался не совсем уж глухим — наградил обоих неодобрительным взглядом.

— Иннокентий Ильич не пьет, — укоризненно пропела мачеха. И светски добавила: — Но от чашечки чаю, конечно, не откажется.

— Спасибо, Тамарочка, — прокряхтел гриб.

В глазах Риты промелькнул ужас, а Майечка, бессловесная Денисова женушка, уставилась на нотариуса с таким неприкрытым любопытством, что аж ротик от удивления распахнулся.

— Есть «черный лес». И чизкейк, — продолжала ворковать мачеха. — А чай вы хотите обычный или зеленый?

Она замахала рукой, призывая Вику.

Нотариус, кряхтя, поместился на свободный стул, аккуратно разложил на тощих коленках салфетку. «А ведь у него и зубов-то нет! — отметила Наташа. — Как же он будет чизкейк жевать?!»

Вика уже мчалась с подносиком: фарфоровая чашка, серебряная ложечка, тарелочка под тортик…

Наташа украдкой зевнула: похоже, посиделки затянутся до утра. Такие древние старички чай обычно подолгу пьют… Брат с сестрой с ней, похоже, были согласны: Рита нервно терзала бахрому от скатерти, а Денис наполнил рюмку коньяком и, не ища компании, выпил.

Вика аккуратно — похоже, боялась случайно задеть старичка — вдруг рассыплется? — начала сервировать нотариусу чай. Тот посматривал на девушку благосклонно. «Пожалуй, даже похотливо, — отметила Наташа. — Вот это гриб так гриб!»

Вдруг нотариус проскрипел:

— Виктория Кузьменко — это вы? — Да, я, — удивленно ответила домработница.

— Ваше отчество, дата рождения, номер паспорта, — потребовал гриб.

— Чего? — растерялась Вика.

Нотариус окинул девушку снисходительным взглядом и проговорил:

— Тогда поправьте меня, если я ошибусь. Кузьменко Виктория Аркадьевна, родилась девятнадцатого января тысяча девятьсот семьдесят первого года, паспорт номер 45 06 408468, все верно?

— Ой… — удивленно пискнула Денисова жена Майечка.

А Вика пролепетала:

— Да, все правильно, но…

Голос нотариуса закаменел. Он строго сказал домработнице:

— Хорошо. Значит, вы тоже пойдете со мной.

Он снял с колен салфетку, вернул ее на стол и провозгласил:

— Я прошу пройти в кабинет следующих лиц: Наталья Конышева, Денис Конышев, Майя Конышева, Маргарита Хейвуд и Тамара Кирилловна Конышева. К остальным просьба оставаться здесь и ждать нашего возвращения.

«Вот гриб дает!» — в очередной раз восхитилась Наташа.

— А как же чай? — расстроилась мачеха.

— А как же я? — растерянно пробормотал Инков.

— Чаю мы с вами, Тамара Кирилловна, выпьем позже, — изрек нотариус. И назидательно добавил: — Дело, как говорится, прежде всего. — А Инкову сообщил: — Вас, Михаил Вячеславович, разочарую сразу: вы в завещании Бориса Конышева не упоминаетесь.

* * *

Инков и Ходасевич

Михаил Вячеславович Инков выглядел совсем растерянным. В столовой все стихло, семью Конышевых и их домработницу нотариус увел в кабинет, а он остался сидеть за столом, на тарелке замерзало жаркое. «Лицо обиженное, как у ребенка, — подумал Валерий Петрович. — По такой физиономии можно, как по книге, читать».

На круглой, простецкой мордахе Инкова проглядывало неприкрытое разочарование. Лицо говорило, кричало, жаловалось: «Нет, конечно же, я не ждал, что Боря завещает мне что-то существенное. Мы ведь даже не друзья — просто коллеги, а по большому счету: Борис Конышев — начальник, я, Миша Инков, — помощник. Но когда ты знаешь человека уже сто лет… Когда ты его бессменный заместитель… Когда проводишь бок о бок с ним как минимум по пятьдесят часов в неделю… Пусть он, может, и считал меня «шестеркой», но даже не упомянуть меня в завещании…»

— Что теперь будет с фирмой Бориса Андреевича? — прервал скорбные размышления Инкова полковник Ходасевич.

— Откуда мне знать? — буркнул Инков. И горько добавил: — Не я ж там теперь начальник…

«Ты никогда и не был начальником», — быстро подумал Ходасевич.

Потом внимательно взглянул на заместителя Конышева:

— Расскажите мне про «Древэкспорт».

— Да что я знаю о «Древэкспорте»? — с горькой иронией воскликнул Инков.

— Кое-что знаете, — отрезал Ходасевич. — «Древэкспорт» — это акционерное общество?

— Да.

— Акции существуют реально?

— Да.

— А кому принадлежит контрольный пакет?

— Ясное дело, Конышеву, — Инков пожал плечами. — У него — пятьдесят один процент. У нас, рядовых сотрудников (слово «рядовые» зам Конышева произнес с плохо скрытой злобой), — десять процентов. Остальные акции — на свободном рынке. За вчерашний день, кстати, котировки упали на семь процентов.

— А в какую сумму они оцениваются? — не отставал Валерий Петрович.

Инков заученно, как на уроке, отбарабанил:

— Было выпущено девятьсот тысяч акций. На рынке присутствуют, как я сказал, тридцать девять процентов. Вчера они торговались по сто семьдесят восемь рублей за акцию. Считайте сами.

Ходасевич посчитал быстро. Задумчиво произнес:

— Два с лишним миллиона долларов, и это только акции… Но ведь есть еще активы фирмы, имущество… — И неожиданно спросил: — А кто будет преемником Бориса Андреевича в «Древэкспорте»?

Инков опустил глаза и промолчал.

«Неужели рассчитывал, что Конышев назовет своим преемником его?» — изумился Валерий Петрович.

Он весь вечер наблюдал за Михаилом Вячеславовичем и пришел к выводу: тот совсем не годился на роль руководителя. Инков, по сути своей, секретарь. Исполнительный помощник. Толковая «шестерка». Но раз на поминках присутствовал только он и больше никого из «Древэкспорта»… Значит, получается, что Борис Конышев правил своей фирмой единолично. И преемника себе не готовил.

— Вы надеялись… — мягко начал Валерий Петрович.

Инков договорить не дал — оборвал его:

— Да ни на что я не надеялся!

Ходасевич не обратил внимания на его тон, сказал задумчиво:

— А вот мне завещать особенно и нечего, богатств не нажил: однокомнатная квартирка да коллекция видеокассет. Квартирку — отдам падчерице. А кассеты — завещал другу.

Инков продолжал смотреть в пол, но в его глазах что-то дрогнуло.

— У Бориса Андреевича были друзья? — осторожно спросил Ходасевич.

— Знаете, как Дюма писал в «Графе Монте-Кристо»? — вдруг усмехнулся Инков. — В деловом мире друзей нет: есть только корреспонденты.

— Хорошо. — Валерий Петрович решил зайти с другой стороны. — Как называлась ваша должность в фирме Конышева?

Инков поморщился:

— Заместитель директора.

— По каким вопросам? — подтолкнул Ходасевич.

— По общим, — неохотно ответил Инков.

— А другие замы у Конышева были?

— Нет, — поспешно ответил Инков.

— То есть политику фирмы вы с Борисом Андреевичем определяли единолично, — продолжал наседать Ходасевич.

— Еще Вероника была… — неохотно буркнул Инков.

— Это кто? — быстро спросил Ходасевич.

— Антипова Вероника Львовна, — вздохнул зам Конышева. — Главный бухгалтер «Древэкспорта».

— Ее координаты можете мне подсказать?

Инков с готовностью полез в карман, вынул визитницу — дрянную, из кожзаменителя, — и протянул полковнику карточку:

— Вот. Тут все ее телефоны. Рабочий, домашний, мобильный.

— Я возьму? — просьба Валерия Петровича прозвучала как приказ.

— Берите, — вздохнул Инков.

В его глазах читалось: берите что угодно, только оставьте меня в покое.

— Знаете, Валерий Петрович, — вдруг произнес он. — Я что-то себя неважно чувствую… — Инков поднялся. — Вы позволите?..

— Хотите уехать? — сочувственно спросил полковник.

— Хотел бы, — вздохнул Инков. — Только я, увы, человек маленький и шофера у меня нет. А выпил я изрядно. Пойду, пожалуй, в свою комнату. Переночую здесь, а завтра уж поеду. Можно?

Полковник удивленно взглянул на Инкова — странно было, что солидный и совсем немолодой человек просит у него позволения.

— Конечно, идите, — кивнул Ходасевич.

— Спасибо, — пробормотал Инков и пошаркал к выходу из комнаты.

Полковник проводил взглядом жалкую, согбенную фигурку — и вдруг подумал: «А ты, дядя, не так уж и прост».

* * *

Наташа

Хотя Наташа и делала вид, что на отцовское завещание ей наплевать, а все равно нервничала. Сложно чувствовать себя хладнокровной, когда совсем рядом, в дрожащих лапках нотариуса, спрятаны миллионы. Миллионы рублей — наверняка, а, скорее всего, и миллионы долларов. Интересно, насколько все же богат отец? Раньше Наташа никогда не задавалась этим вопросом. Гордая была: мне, мол, чужих богатств не надо — свои заработаю. Но теперь, когда жизнь шарахнула так, что приходится чуть ли не ежедневно выдергивать из шевелюры седые волоски, уже не до гордости. Поневоле начнешь надеяться на отцовские капиталы.

Ну-ка, попробуем прикинуть… Сколько, к примеру, стоит этот особнячок? Трехэтажный, кирпичный, на участке в полгектара? Наверно, не меньше миллиона долларов: здесь, в Теляево, земля дорогая… А еще, Наташа вспомнила, у папы имеется «дачка» на Кипре, бунгало в Америке, где-то в Майами, и роскошная квартира в Петербурге, на канале Грибоедова. Ну, и в Швейцарию отец сколько раз ездил — не только же на лыжах кататься? Наверняка у него и счета в швейцарских банках есть… И теперь — часть всей этой роскоши достанется ей! Как здорово!.. И как стыдно — что отца только сегодня похоронили, а она — радуется. Радуется тихо, наедине с собой — но все же… Нехорошо это: нацеливаться на деньги покойника, когда его тело едва успели предать земле. Но только что с собой поделаешь? И, если уж совсем честно, об отцовских деньгах Наташа думала и раньше — когда он был еще жив. Нет, пока у нее самой имелось дело — «Настоящий» магазин, она даже гордилась, что «плывет по жизни» сама, без отцовской помощи. Но теперь, когда дело ее разорено… Когда она вдосталь хлебнула унизительной жизни в роли тренера, читай — прислуги… Когда безденежье перестало забавлять и начало бесить…

«Хотя бы тысяч сто он мне оставил, чтобы можно было новый магазин открыть», — мечтала Наташа, пока все рассаживались по кожаным диванам и креслам. «А лучше, конечно, двести: чтобы не мучиться с арендой, а сразу подыскать нормальное помещение в собственность», — постепенно разохочивалась она, ожидая, пока нотариус водрузит на нос очки и распечатает конверт с сургучной, как в приключенческих фильмах, печатью. «Но самое шикарное — если б оставил полмиллиона: тогда можно будет сразу открыть не один магазин, а несколько: как сам отец и говорил, «мелкий бизнес и бизнес сетевой — это большая разница…»

— Дамы и господа! — Нотариус наконец угнездился в самом почетном, во главе длинного письменного стола, кресле. — Прошу внимания, я приступаю к оглашению завещания.

Старичок обвел Конышевых и примкнувшую к ним домработницу пронизывающим взглядом. Кажется, он наслаждался тем, что сейчас, пусть ненадолго, но он среди них — самый главный, и их судьбы — в его сухоньких, испещренных старческими пятнами руках…

— Считаю своим долгом проинформировать, — нотариус, похоже, специально старался выражаться высокопарно и витиевато, — что завещание Бориса Андреевича Конышева составлено в произвольной форме. Прошу не удивляться, законом это дозволено, и я…

— А можно ближе к делу? — нетерпеливо перебил его Денис.

Нотариус снял очки, наградил Дениса уничижительным взглядом — и продолжил свою речь, словно Денисовой реплики и не было:

–…И я со всей ответственностью заявляю вам, что данное завещание имеет полную юридическую силу.

Рита, под насмешливым взглядом мачехи, принялась нервно выстукивать по полу носком туфли.

— Впрочем, к делу, — наконец пощадил их Иннокентий Ильич. Снова водрузил на нос очки и принялся читать:

«Дорогие мои! Вот вы и дождались!»

Наташа вздрогнула. Мачеха осталась бесстрастной, Рита пожала плечами, Денис пробормотал:

— Папаня в своем репертуаре…

— Попрошу не перебивать, — пригвоздил его нотариус и продолжил: — «Итак, я мертв, и презренный металл мне больше не нужен. Вы, конечно, не раз задавались вопросом: а много ли у старого хрыча денег? Что ж, сейчас узнаете. Отвечаю, как на духу: достаточно. Хотите убедиться? Пожалуйста. Этот дом, здесь, в Теляево, оценен в миллион долларов. Квартира в Москве — еще четыреста. Квартира в Петербурге — сто пятьдесят. Бунгало в Майами — семьсот тысяч. Коттедж на Кипре — пятьсот семьдесят».

«Неплохо, совсем неплохо!» — Наташе было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла: пыталась сложить в уме стоимость отцовских домов и поделить сумму на четверых: себя, сестру, брата и мачеху. Она бросила на родственников мимолетный взгляд и убедилась: похоже, брат с сестрой и даже глупышка Майя занимаются тем же самым. Вика же — поедает их всех завистливым взглядом. Одна только мачеха, вот артистка, так и хранит на челе маску безутешной вдовы и притворяется, будто ей все равно…

— «Теперь о банковских счетах, — нотариус, видно для пущего эффекта, повысил голос: — На момент составления данного завещания мои капиталы, размещенные на личных счетах в трех различных банках, составляли три миллиона шестьсот восемьдесят тысяч долларов».

Наталье еле удалось сдержать глупую и радостную улыбку. Может, ну его, этот возрожденный «Настоящий»? Зачем вообще работать, если на тебя такие деньги сваливаются?!

Но Иннокентий Ильич еще не закончил:

— «Также, как вам известно, я являюсь президентом и владельцем контрольного пакета акций акционерного общества „Древэкспорт“. Хотя котировки акций и зависят от колебанийрынка, но заявляю вам со всей ответственностью: даже после того, как биржу наверняка всколыхнет известие о моей смерти, стоимость принадлежащих мне акций моей фирмы вряд ли составит менее двух миллионов семисот тысяч долларов».

— Ё-мое! — воскликнул Денис. — Факинг шит какой-то, так у вас говорят, а, Ритка? — Он дотянулся до сестры и фамильярно ущипнул ее за коленку.

— Incredible^[11]… — прошептала сестра.

Кажется, она еле удерживалась от счастливых слез.

«А Ритке, похоже, деньги нужны, как воздух, — подумала Наташа. — Интересно только — на что? Вроде всегда хвасталась, что Пит содержит ее, как королеву…»

— «И теперь — о моем главном богатстве, — нотариус повысил голос почти до визга. — Мое главное сокровище — это, разумеется, мои дети. Я горжусь вами. Тобою, Денис, — твоим фантастическим талантом, который помог тебе практически из ничего построить собственную строительную империю, твоею мудростью, твоей красавицей-женой… (Майя, глупышка, совсем не обиделась, что она со своей красотой упоминается на двадцать пятом месте, — гордо выпятила пышную грудь). Я горжусь и тобою, Наталья, — продолжал нотариус. — Твоим исключительным коммерческим чутьем, твоей несгибаемой силой духа, твоей интуицией, которая, верю, обязательно поможет тебе снова взойти на самые вершины бизнеса. А еще я очень счастлив, что благодаря моей младшей дочери Маргарите у меня наконец появились внуки. Спасибо тебе, Риточка, за очаровательных детей и еще за то, что благодаря тебе я понял, какой должна быть настоящая жена — такой, как ты: терпеливой, красивой и мудрой».

«Я была несправедлива к нему, — покаянно думала Наташа. — Почему я всегда считала, что отец — черствый и равнодушный?..»

Похоже, что и Рита с Денисом мучились похожими мыслями: сестричка покраснела, брат — опустил глаза… Одна мачеха осталась бесстрастной — сидит, словно снежная королева.

— «Но к делу. — Завещание наконец подошло к своей кульминации. — Я завещаю Виктории Кузьменко, самой преданной, исполнительной и аккуратной домработнице, сто тысяч долларов. Я знаю, Вика, что у тебя нет жилья — и теперь ты сможешь его купить. На однокомнатную — и неплохую! — квартиру тебе хватит. Деньги лежат в банковской ячейке, ключ прилагается».

Вика охнула.

— «Я завещаю Майе Конышевой, жене моего сына Дениса, находящиеся в моем банковском сейфе драгоценности на общую сумму порядка двухсот тысяч долларов. Ты красива, Майечка, но бриллианты, как ты знаешь сама, делают красивых просто неотразимыми».

— Вау! — просияла Майечка.

— «Я завещаю моим детям оставаться такими же замечательными людьми, какие они и есть сейчас. А все мое состояние, оцененное приблизительно в девять миллионов двести тысяч долларов, я завещаю своей жене: Тамаре Кирилловне Конышевой».

Нотариус снял очки и окинул присутствующих торжествующим взглядом.

— А дальше-то что? — нетерпеливо спросила Рита.

Похоже, о чем-то задумалась и последнюю фразу пропустила.

Денис смертельно побледнел. Наташа, наоборот, почувствовала, как ее щеки предательски вспыхнули. А мачеха наконец сбросила свою «равнодушную шкурку» и широко, торжествующе улыбнулась.

— Так что там дальше? — Рита по-прежнему не понимала.

— Бедная девочка не расслышала? — с фальшивым участием спросила мачеха. И с нескрываемым злорадством процитировала по памяти: «Все мое состояние, оцененное в девять миллионов двести тысяч долларов, я завещаю своей жене: Тамаре Кирилловне Конышевой».

А нотариус уложил свои очечки в кожаный футляр и подвел итог:

— Завещание прочитано полностью и вступило в свою законную силу.

* * *

Валерий Петрович

Оглашение завещания затянулось. Валерий Петрович давно вышел из-за стола, пересел в удобное кресло, поместил на подлокотник хрустальную пепельницу. Курил, поглядывал в окно на скучный пейзаж с традиционной для Подмосковья альпийской горкой и размышлял: о том, как непохожи сестры и брат Конышевы. Об их отношениях с мачехой. О Конышеве-старшем, так бесславно и нелепо погибшем… Думал и о заме Бориса Андреевича господине Инкове и все больше укреплялся в мысли, что в биографии этого человека нужно покопаться поглубже — как и во всей деятельности фирмы «Древэкспорт»… А еще, не совсем к месту, но что поделаешь, Валерий Петрович вспоминал о мусахе. Пропадает мусаха — почти полная кастрюля осталась скучать в холодильнике. Не успела Танюшка к нему приехать, а теперь его и самого дома нет.

Полковник взглянул на часы и поморщился: совсем поздно, почти одиннадцать вечера. Теляево, спору нет, — местечко симпатичное, только общественного транспорта элитный коттеджный поселок не предусматривает, а машины Валерия Петровича нет. И как, интересно, ему теперь добираться домой, в Москву? Топать на электричку у него нет сил, такси здесь вряд ли водятся, а девушки, Наталья и Рита, — без машин. Так что только на Дениса остается надеяться — один он с автомобилем. Или они с женой останутся ночевать здесь, в особняке?

Правда, Тамара Конышева, так и лучившаяся гостеприимством, настоятельно предлагала Ходасевичу тоже остаться в Теляеве. Обещала выделить «самую уютную комнату» и заверила, что спится здесь, как нигде: «тишина и воздух слаще, чем конфета «Мишка на Севере».

— А завтра, если хотите, мы с вами обо всем подробно поговорим. Сегодня, сами видите, не до того: похороны, поминки, нотариус…

Валерий Петрович тоже хотел пообщаться со второй женой Бориса Конышева, однако ночевать в особняке ему совершенно не улыбалось. Годы уже не те: не чужая роскошная кровать нужна, а собственная стариковская постель, где каждая выступающая пружинка — мила и приятна…

…А в кабинете до сих пор все тихо. Сколько же можно?! Валерий Петрович опять взглянул на часы — и вдруг наверху что-то стукнуло, донеслись встревоженные голоса, а потом — пронзительный женский вопль:

— А-ааааа!

Крик был столь отчаянным, что Валерий Петрович даже не стал раздумывать — надо ли вмешиваться в чужое семейное дело. Подхватился, вскочил и отправился по лестнице наверх. Дополз, распахнул дверь кабинета… и в недоумении застыл на пороге.

Странная ему открылась картина. Ближе всего, почти у двери, стояла Вика. Девушка выглядела не похожей на себя: совсем недавно, за ужином, это была типичная домработница — строгая, услужливая и сосредоточенная. А сейчас — вдруг явились шальные, беззаботные глаза, широкая, бессмысленная улыбка… Вика равнодушно взглянула на полковника и снова ушла в свои мысли — несомненно, самые радужные. «У нее — ожидания оправдались», — мимолетно подумал Ходасевич.

Нотариус Иннокентий Ильич тоже едва посмотрел на Ходасевича: он был занят. Сидел за столом и, высунув от усердия кончик языка, старательно запихивал в конверт отпечатанные на принтере листы бумаги, украшенные гербовой печатью, — судя по всему, завещание.

Этих двоих Валерий Петрович окинул мимолетным взглядом и тут же выбросил из головы: они проблемы не представляли. Зато с Конышевыми — причем со всеми — явно происходило неладное.

Рита Конышева-Хейвуд лежала на полу — свернулась в жалкий клубок, уткнулась носом в ковер и отчаянно рыдала. Рядом, присев на корточки, находилась ее сестра Наталья. Девушка растерянно гладила Риту по руке и повторяла: «Ритусик, ну, успокойся. Успокойся, пожалуйста, я прошу тебя!»

А Денис Конышев угрожающе стоял над креслом, в котором, изящно заложив ногу за ногу, раскинулась мачеха. Тамара Конышева выглядела умиротворенной и беззаботной. А лицо Дениса, отчаянно бледное, но с лихорадочными пятнами на щеках, Валерию Петровичу совсем не понравилось.

— Я тебя уничтожу! — кричал Денис.

Тамара Конышева, к которой и обращались эти слова, в ответ лишь улыбалась.

И даже Ходасевич, лицо незаинтересованное, еле сдержался, чтобы не поморщиться: счастливая улыбка смотрелась в напряженной атмосфере кабинета совершенно неуместно. Денис, несомненно, был одного мнения с полковником.

— Ликуешь?! — все больше распалялся он. — Уверена, что победила?! Нет, милочка, ошибаешься!!!

Тамара рассмеялась ему в лицо:

— Да что ты мне сделаешь?

Денис опешил, его руки автоматически сжались в кулаки. Выручила Майечка — встала между мужем и его мачехой, твердо сказала:

— Денис, не смей! Не смей, понял?

— Уйди, — досадливо отодвинул жену младший Конышев.

— Денис. Держи себя в руках, — попросил и Ходасевич — он по-прежнему стоял у двери. Вмешиваться в чужой скандал не хотелось, но не допускать же рукоприкладства!

Конышев удивленно обернулся на его голос. Глянул, будто видит Валерия Петровича впервые… Но в руки себя взял. Кулаки разжались, лицо разгладилось, а тон с отчаянного переменился на ледяной и решительный:

— Смотри, Тамара. Я тебя предупредил.

— Бесполезно, за-айчик! — нахально пропела мачеха.

На помощь брату пришла Наталья. Не вставая с ковра и продолжая успокаивающе гладить сестру по руке, она воскликнула:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Поразительно (англ.).