Глава 11. Режиссер Альберт Иванович Романцев
Пятница, 6 апреля 1984 года
Произнося текст, Лена Свиридова куталась в русский платок и прижимала к груди сжатые кулачки.
— Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят, уставилась на жениха, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья так и полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить да увести поскорее. И сама-то плачу…
Дверь открылась, в кабинет заглянул Геннадий Петрович Сопелкин.
— Не помешаю, Альберт Иванович?
Кульминационный момент сцены был уничтожен. Романцев устало вздохнул.
— Проходите, Геннадий Петрович.
Сопелкин зашел и сел не куда-нибудь, а на стул режиссера.
«Сиди, черт с тобой», — подумал Романцев и подал знак продолжать: — Пошла Глафира Фирсовна!
— Дешевы слезы-то у вас, — сказала старуха в длинной, до пола, юбке.
— Уж очень тяжело это слово-то — «прощай». Я было сама умерла, — ответила Свиридова. — Ведь это хуже, чем похоронить…
Романцева прорвало:
— Лена! Свиридова! Ты пропустила целый кусок! После слов «я было сама умерла» идет фраза: «А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить». Нельзя так вольно обращаться с текстом Островского! Пожалуйста, повтори последнюю фразу!
— А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить… — повторила Свиридова, и в ее голосе прозвучала такая боль, что Альберт Иванович растерялся.
Конец ознакомительного фрагмента.
