Сбежать от зверя. Прощение

Анна Владимирова, 2023

Скоро я вспомню все. По крайней мере, мой доктор так говорит. А пока что вся жизнь – чистый лист. Я ни черта не помню. Ни как оказался в скорой, ни как получил пулю. Сейчас у меня нет ни врагов, ни друзей, ни любимой. Вернее, она есть. Но говорить со мной не хочет. Приходит редко, слушает сердце, смотрит на мониторы… и отказывается рассказывать правду. А еще просит не вспоминать… Что же я такого натворил?

3

Доставляло удовольствие просто пялиться в окно. И пустота. Мне бы еще лес какой-нибудь под ноги, запахи его, звуки… и меня бы вообще не стало. Я бы скрутился в листве под березой клубком и слился с миром.

Как давно я это делал, интересно?

Давно.

Катя не приходила весь вчерашний день. И сегодня тоже не спешила. А у меня на ней словно свет клином сошелся. Не терпелось вспомнить. Но я себя чувствовал, будто в яйце: изолированно, защищенно, спокойно… Морда уже не болела. Боль вообще не беспокоила.

И это, кажется, было непривычно.

Я почувствовал, что она идет, как собака — шестым чувством. Просто поймал какую-то вибрацию, потом ритм шагов, услышал голос… Катя говорила с кем-то по телефону. Прислушавшись, я уловил обрывки разговора.

— Нет, к нему нельзя! — сдавленно рычала она. — Мне плевать, кто вы и что можете. Со мной — пожалуйста. Приезжайте, я все расскажу.

Она постояла с минуту у дверей, прежде чем зайти.

Наши взгляды встретились сразу.

— И кто так хочет меня увидеть? — вздернул я бровь.

Катя ни черта не отдохнула — еле доползла до моей кровати и вытащила стетоскоп:

— Говорит, друг-знакомый…

— Всего один? — усмехнулся я.

— Руки по швам, — нахмурилась она и принялась меня слушать. А я смотрел на нее, не спуская взгляда.

«А если это не она?» — вдруг подумалось. Странное раздражение заворочалось внутри на каждое ее касание. Может, я и правда не любил? Или такой мудак? Что-то подсказывало, что второе.

— Когда ты со мной поговоришь? — потребовал я.

— Со вчерашнего дня рекомендации не изменились, — тихо огрызнулась она, поглядывая на приборы, и уже потянулась за папкой, что лежала в ногах, как я кинулся, схватил ее поперек ребер и втянул к себе на кровать.

Ох, как она взбесилась! Аж озоном пахнуло!

— Ты еще и ведьма, — покачал я головой, сжимая крепче. Я уложил ее рывком на бок лицом к окну, схватил за горло и оголил шею. Никаких меток. Зато какой непревзойденный метод шантажа! — Еще раз дернешься — я тебе метку шлепну, поняла? Будешь потом рассказывать чья ты кому-то другому.

— Придурок, — прошипела она, но послушно замерла.

— Молодец, — выдохнул я ей на ухо. — А теперь спи.

— Что?! — выдохнула она.

— Ты еле ползаешь, пахнешь потом и кофе — оно еще работает? И кто мне тут будет говорить про истощение?

— Не твое дело, — начала снова ерзать Катя, но я склонился к ее шее и прихватил прозрачную кожу зубами.

Хорошо она пахла на самом деле. Сладким чем-то… А от моей близости в тонкий аромат вплелся привычный букет: дрожь, поверхностное дыхание и лихорадочный стук сердца. Она меня звала. Правда, против воли.

— Спать, — уткнулся носом ей в висок.

— Ты с ума сошел. У меня работа, пациенты…

— Свалишь все на меня, — усмехнулся я. — За камерами следит кто-то?

— Надеюсь!

— Надейся. — И я устроил ее удобней, прикрывая глаза.

— Я не буду спать, Сбруев! — не унималась Катя.

— Будешь. Есть масса способов расслабить женщину.

— Даже не думай! — угрожающе прорычала она. — Я тебя сейчас расслаблю…

— Применение магии против оборотней запрещено, дорогая. Это я хорошо помню. — И я огладил ее подбородок большим пальцем.

— Самозащита! — дернула она головой.

— Против пациента, привязанного к кровати? — скептически уточнил я, придавливая ее подбородок сильнее. — Расслабься, Катя. И получай удовольствие.

— Сволочь, — вдруг обессилено просипела она. — Ты об этом пожалеешь.

— Это будет потом, — прошептал я. — И как так произошло, что ты ведьма?

— А как происходят ведьмы? Они рождаются у ведьмаков.

— А я знал об этом?

— Знал.

— Значит, мне было все равно.

— Тебе было все равно исключительно на себя.

— Так я у тебя не мудак?

Она промолчала. Я почувствовал, как расслабилась в моих руках и вздохнула глубже.

— Только не дай мне свалиться с кушетки.

— Не дам.

И она, наконец, затихла. А я прикрыл глаза, представляя себя с ней в той самой вожделенной тишине леса. Я грел Катю, свернувшись вокруг клубком, а она уютно сопела мне в шею. На нас осыпались желтые листья, щекоча нос жесткими черенками. А грудь наполняло все той же пустотой. Странно. Вот же Катя рядом. Но почему так зябко и пусто? Еще и ветер вдруг поднялся. Разворошил наше гнездо, оголяя тела и оставляя их стыть под дождем…

Дождь.

Я помнил дождь.

Привкус горечи во рту и ледяные лезвия капель по коже. Дождь бежал мурашками по блестящей разноцветной от ламп дороге там, внизу. И совершенно точно давал передышку. Настоящую, реальную, а не эту вот иллюзию.

Шерсть встала дыбом, а в горле задрожало рычание. Я давно потерял Катю в этом сне, но это нисколько не беспокоило. Зачем мне искать кого-то, если я не мог найти самого себя?

Я открыл глаза и прислушался. Катя спала. Да так крепко, что становилось понятно — у меня появился конкурент по саморазрушению. Полежав какое-то время в тишине, я решил все же рискнуть — осторожно опустил руку ей под бок и вытащил ее мобильный из кармана халата. Но тот оказался предсказуемо заблокированным.

— Ты ради этого уложил меня себе под бок? — усмехнулась сонно Катя и, выпутавшись из моей хватки, села на кровати. — Верни мобильный.

— Зато ты поспала, — вложил аппарат в ее ладонь.

— Я позову этого абонента первым, когда будет можно.

— Ты же знаешь, что мне невыносимо быть без памяти. — Я проследил, как она слезает с кушетки и трет виски. — Голова болит?

— Да.

И не понять, что значит это ее «да». Захотелось малодушно припугнуть, чтобы не чувствовала себя тут главной.

— Кать, я припомню тебе все, — всмотрелся в ее профиль, пока она изучала содержимое папки.

— Обязательно, — кивнула она отстраненно. — Идешь на поправку, Сбруев. Хорошего вечера.

— Ка-ать? — окликнул ее, когда она взялась за ручку двери. — Я уже задолбался тут медитировать. Дай хоть пульт от телека или журнальчиков каких… Что я там люблю?

— Я не знаю, что ты любишь, Тахир.

— Только то, что тебя — нет?

— Это наверняка. Пульт справа в тумбочке.

— Возвращайся ко мне ночью под бок, — оскалился я. — Я докажу тебе обратное.

Но стоило двери захлопнуться за ней, я скривился от гадливости и неприязни. Неизвестность злила, и мне нужно было на ком-то сорваться. Но Катя этого точно не заслуживала.

— Надо вспомнить… — прорычал я, уперевшись взглядом в стену. — Давай!

Дождь.

Когда и где я здесь был во время дождя? Катя снова меня лечила после чего-то?

Стена.

И снова пустота.

Я вытянул шею и сузил взгляд на парке внизу. Да, определенно, он что-то значил для меня. Стук капель по куртке, взгляд и притяжение чужих слабых пальцев… Взгляд в мои глаза. Но не Катин. Я не видел, только чувствовал. Этот кто-то смотрел на меня с надеждой, доверчиво и умоляюще. У Кати взгляд не такой. Она точно все знает. А эта… Она целуется так по-особенному. Я вспомнил ощущение ее холодных губ на своих. Такое трепетное, испуганное, осторожное…

Кто она?

Кого я тут целовал?

Но образ ускользал.

Может, я изменил Кате? Поэтому она и ведет себя так отстраненно?

Зверюга молчал. Но это нормально после пулевых. Зверь жрет много энергии. Особенно, если принимает на себя удар, а он принимает. Даже неосознанно успевает спасти жизнь.

Нужно успокоиться и принять ситуацию такой, какая есть. Залечь. Выждать… Я же это умею. Только почему так сложно? Мне нужно бежать куда-то.

Я снова перевел взгляд за окно и прислушался к себе. Нужно. Аж в груди обожгло. Но я не знал куда…