Байки ВМФ

Андрей Сатирский

Байки ВМФ (Военно-Морского флота). Рассказы о людях, которые служат и служили на подводных лодках. А без юмора им не выжить. Посмейтесь вместе с ними. Книга содержит нецензурную брань.

БАЛЛАДА О ЧАСАХ

— Эй, Маркони! — окликнул из своей рубки штурман стоящего на вахте командира боевой части связи: — Сверим часы?

Связистов на подлодках еще с царских времен почему-то прозывают не Поповыми, а именно Маркони. Этак красиво, по-итальянски. И надо отметить, что вахтенный офицер современного атомохода внешне вполне соответствовал прозвищу — высокий, стройный, с медальным профилем. Женская мечта…

— Сверим, — откликнулся связист и глянул на свою левую руку. Запястье украшали большие часы в красивом позолоченном корпусе, обладающие на зависть всему экипажу подлодки различными выкрутасами — радиоприемником, телевизором, компьютером и еще всякой дрянью, но, самое главное, курантами, которые в полночь отбивали мелодичный сигнал.

— До полуночи пять секунд! — начал отсчет штурман: — Пять, четыре, три, два, один, ноль!

И тут же запели куранты на часах связиста.

— Время совпало! — констатировал штурман: — Ваши часы точны.

— Как и ваши, — вернул комплимент связист.

От мелодии курантов проснулся в своем кресле командир лодки, недовольно поморщился: — Маркони, сколько уж раз тебя спрашивал, но так и не смог понять, зачем тебе такие часы?

Связист ответил привычной фразой: — Я по ним определяю время смены вахты.

— Тебе, лейтенант, для этого сгодятся простые корабельные часы. А вот мне бы золотые куранты весьма подошли. Просто даже для солидности. Так и сделай подарок любимому командиру.

— Рад бы, — посетовал связист: — Но это подарок жены, память о ней.

— Еще подарит такие же, если не лучше! — возразил командир, и его круглое некрасивое бледное лицо в азарте спора стало наливаться почему-то зеленью, отчего весь он приобрел ощутимое сходство с кикиморой: — Поедет в свою Одессу и купит на Привозе. А эти все равно через пару месяцев остановятся, не вечные же они!

— Конечно, не вечные, — согласился связист: — Батарейка рассчитана всего на 50 лет работы. Но по сравнению с нашей жизнью такой срок — вечность.

— Ишь ты, философ! — рассердился командир: — Так продашь часы или подаришь?

— Ни то ни другое! — отрезал связист: — Разрешите смениться с вахты?

— Сменяйся. Только, салага, вахтенный журнал научись заполнять без ошибок!

А то… В общем, иди. Штурман, сколько нам осталось до прибытия в район?

— Если пойдем таким же ходом, опоздаем на 20 минут. Предлагаю дать ход 25 узлов.

Командир задумался, и болотная окраска сменилась обычной лодочной бледностью. Привычка подумать о том, что и как делать, появилась после недавнего дружественного визита российских офицеров во Францию на какой-то национальный праздник. В состав делегации командир попал случайно, но чувствовал себя королем, так как был единственным флотским. А флот это гордость страны! И вот на первом же торжественном обеде командир решил произнести тост.

Как раз подали устриц, которые сопровождаются бокалом слабого раствора марганцовки для омовения пальцев. Командир схватил поданный бокал, поднялся с восклицанием: — Во славу российского флага! — и залпом выпил, увлекая многих сотоварищей. Возникшее недоумение усугубилось в среде хозяев тем, что, выпив, тостующий скривился и пробурчал: — Плохонькое у вас винцо, однако…

Поэтому командир нынче думал, а, подумав, скомандовал: — Полный вперед!

Заступивший вахтенный офицер со свежими силами провернул ручку машинного телеграфа, звякнул звонок репетования команды, и лодка ощутимо рванулась вперед. Она прорезала нутро океана в родной безопасной стихии, стучали по воде винты, от давления со стоном дрожал корпус, и все в корпусе тоже дрожало — механизмы, приборы, чай в стаканах, люди. Этакий Паркинсон!

Дрожал столик, на котором связист заполнял вахтенный журнал, дрожал журнал, дрожала ручка, дрожала пишущая рука, однако запись получалась ровная.

А чего удивляться? Лодка сама по себе чудо дивное, полное чудес, так что эффект резонансной каллиграфии — обычное дело.

Но иногда вдруг вздрагивала пишущая рука, разрывая ровный строй букв.

Из-за мелькающих в голове шальных мыслей. Ведь более месяца в море, а перед тем почти две недели предпоходовой подготовки с круглосуточными проверками и ремонтами матчасти, с адской ночью погрузки боезапаса, с замерами шумности на полигонах, да еще со смотром кубрика экипажа и парадной формы одежды. Словно личный состав выйдет в море прямо в кубрике при полном параде!? А нервов-то ушло…

Кубриком называют обычную казарму для матросов, чтобы они и на берегу не отрывались от «родного железа». Даже стены красят в цвет, вызывающий морскую болезнь.

Конечно, матросам легче, они не женаты и шальных мыслей у них обычно не возникает. А вот молодым мичманам и офицерам приходится испытывать раздрай с семьей. Более опытные заранее отправляют родных в теплые цивилизованные края, а неопытные получают дополнительный стресс из-за близости «винограда», который не укусишь. Этот стресс проявляется в походе дерганьем пишущей руки. Но чем унять мысли?

— Вошли в район! — доложил штурман: — Как раз вовремя!

— Боевая тревога! По местам стоять к всплытию! — отреагировал командир.

Лодка всплыла. Наверху легкая волна, полная тьма ночная да туманчик со снежком. Вполне спокойно можно идти на встречу с самолетом для отработки очередного планового учения. И лодка пошла…

— Готовность два надводная! — объявил с мостика командир: — Первой боевой смене заступить!

Старпом и заступающий на вахту минер принялись с кряхтением напяливать валенки с галошами, притопывая, словно в пляске.

— Маркони! — позвал старпом: — Пройдите по лодке, проверьте динамики трансляции. О выполнении доложите мне на мостик.

— Прошу добро произвести обход утром во время проворачивания механизмов? — попросил связист, надеявшийся поспать после вахты.

— Сразу видно, что в училище вас учили не служить, а хитро уклоняться от службы, — вздохнул старпом, втискивая мощное тело в куртку-канадку: — Но если вам дали хорошее образование, это еще не значит, что вы его получили. И пора усвоить, что деньги нам платят за службу. А служба — это…

— При такой зарплате служба — это просто хобби, — перебил начальника вышедший из рубки штурман.

— Я скажу интенданту, чтобы выдал вам вазелин за вредность, — повернулся к штурману старпом: — Два высших образования имеете, а старших перебиваете, —

— Старпом вздохнул: — Я уже на своем опыте убедился — чем больше образования, тем меньше ума… Что ж, не хотите по хорошему, будем как всегда, — старпом всей своей мощной фигурой навис над маленьким хлипким штурманом: — Есть и для вас место подвигу. Отправляйтесь в шестой отсек и проверьте готовность запасного командного пункта! Как говорил Ушаков — «Выполнишь приказ — готовь дырку для ордена, а не выполнишь — смазывай другую вазелином».

— Вот здорово! — восхитился штурман: — Новый вариант воспитания методом кнута и пряника: кнутом по губам и пряник в задницу!

— У меня от вас уже волосы вылазят дыбом! — разгневался старпом: — Только и делаете, что болтаете ерундой! А сами-то что из себя представляете!? Маркони живет за счет жены-бизнесмена, которая может дарить золотые часы. У штурмана тесть адмирал… Я же, начиная карьеру, ничего не имел, кроме собственного ума!..

Штурман согласно кивнул: — Да, очень многие начинают с нуля…

— Смеетесь!? — оскорбился старпом: — Но я сам пробился наверх! Сначала стал лучшим вахтенным офицером флота, а ныне — лучший старпом!

Штурман громко прошептал на ухо связисту: — Некоторые люди убеждают других, что сами пробились наверх, хотя на деле они просто туда всплыли.

— Выполняйте приказание! — раскрасневшийся от злости старпом вступил на трап, чтобы полезть на мостик: — И запишите себе на руке, на ноге или другом не теряющемся месте, что, если вы не выполните хоть что-то, я вам покажу такое, какое вам и не снилось! — нога старпома соскользнула со ступеньки, и он чуть не рухнул на палубу. Но вовремя поддержал минер.

— Эх, знать бы, где упадет начальник, стекла бы подсыпал, — недовольно проворчал под нос штурман.

Старпом, если и услышал, реагировать не стал, только яростно застучал пятками в трап. Но минер решил высказаться: — Ругаться с начальством, словно бороться с лежащей в грязи свиньей: в какой-то момент замечаешь, что обливаешься дерьмом, а свинья ловит кайф. Лично я работаю методом болта и резины. Если можно, забиваю на дело болт, если нет — тяну резину. Все ясно, молодежь? — он сложил на груди ручки, умильно улыбнулся и стал весьма похож на хорошо промасленного колобка: — Такова флотская жизнь — либо се ля вы, либо се ля вас… Послушайте старого каплея, господа без году неделя лейтенанты, — не идите в траверз командиру. Отдай часы, Маркони, не будь столь принципиальным.

Служба штука тонкая — надо где-то да лизнуть.

— Настоящий офицер не будет лизать задницы тем, кого не уважает! — отрезал связист.

— А если все время подстилаться под начальство, оно будет вытирать о тебя ноги, — включился в разговор штурман.

Минер скривился, потускнел взором и стал похож на старую галету: — Не понимаете? Да ведь друг командира не тот, кто ему зад лижет, а тот, кто вовремя подставляет свой!

— Вот сказанул! — восхитился штурман: — Сразу видно, что ты пошел на флот, чтобы откосить от института!

— Дурачье! — обиделся минер: — Я пытаюсь передать вам свой богатый опыт! На службе ведь надо где-то умным, а где и дурачком прикинуться…

— Видим, не слепые, — кивнул штурман: — Когда ты стараешься выглядеть умным, то выглядишь дураком, а если пытаешься показаться дураком, тебе это блестяще удается.

Минер тяжело вздохнул и полез на мостик, бормоча: — После спора с вами может быть лишь одно утешение: возможно я не выглядел таким придурком, каким себя чувствовал.

— Попав в идиотское положение, ведите себя просто и естественно, как настоящий идиот! — крикнул вослед минеру штурман.

— Пошли в жопу! — донеслось сверху.

— Вот заметь, — обратился штурман к связисту: — Только русский человек, когда посылает кого-то на какой либо орган, обращается уважительно на «Вы».

— Жопа на флоте не орган, а состояние души, — возразил связист.

При этих словах вышел из глубокой задумчивости старый лысый вахтенный механик, вечный капитан 3 ранга: — И чего вы спорите да кричите?

— Потому что у нас свобода слова, — развел руками штурман.

— Эхе-хе… На службе свобода слова — это осознанная необходимость молчать, — механик почесал маковку заскорузлым пальцем: — Начальник должен относиться к подчиненным, как к самому себе, чтобы со спокойной совестью ругать их за свои ошибки.

— Да? — скривился штурман, всем своим видом преображаясь в боевого петушка:

— Начальники относятся к подчиненным, как турист к костру, — пока нужны, поддерживают, а отпадает необходимость, бросают без сожаления, еще и помочившись предварительно.

Механик зевнул: — Жизнь на флоте похожа на собачью упряжку: если ты не вожак, картина никогда не меняется. Идите-ка отсюда по своим делам, — и впал в нирвану.

— Флотский офицер может решить любую проблему, если, конечно, не будет задаваться дурацким вопросом «А зачем?», — резюмировал связист.

С мостика, тяжело сопя и пукая, начал спускаться командир. Штурман потянул связиста от трапа: — Не стой где попало! А то еще попадет.

Связист полез в соседний отсек, восклицая: — Нас невозможно сбить с пути!

Нам пофигу куда идти!

— В жизни всегда есть место пофигу! — вторил ему штурман.

Командир спустился в центральный пост, стянул с плеч канадку, задев рукавом механика и тем выведя его из нирваны, плюхнулся в свое кресло, чтобы стянуть валенки: — Если ты будешь упорно трудиться по восемь часов в день, то со временем станешь начальником и получишь право вкалывать по двенадцать часов в сутки… Меня постоянно преследуют мерзкое чувство перевыполненного долга и мысль — «Какая фиговая жизнь!»

— Ну, все-таки не хреновая, — заметил механик.

— А хреновая и фиговая не одно и то же?

— Нет, конечно. Сравните компот из фиг и компот из хрена.

— М-да, согласен, что есть еще кое-что приятное. Мне, например, нынче приснился весьма реалистичный сон, будто я вместе с голой Шерон Стоун оклеивал квартиру обоями. Когда проснулся, на руках еще оставался клей… А как трудно нашей молодежи?

— Трудно? Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа! Раньше я просто не знал, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чем они спрашивают! И вообще молодежь ужасна! Но ужаснее всего то, что я давно к ней не принадлежу…

Лодка неспешно скользила сквозь мрак. Белый и зеленый ходовые огни не освещали вспарывающий воду нос. На мостике несли слепую вахту лучший вахтенный офицер и лучший старпом — они курили, укрывшись под козырьком. Вперед смотрел только вахтенный матрос-сигнальщик. Минер украдкой поглядывал на свои «Командирские», которые так слабо фосфоресцировали, что время невозможно было разобрать, и завидовал ярко подсвеченным часам связиста. Стар-пом же мысленно поминал по всякому непокорного подчиненного, а на свои «Командирские» с дарственной надписью от командующего флотом, не светившиеся никогда, даже не глядел. Время вахты шло, и лодка шла…

А штурман и связист пришли в тихий шестой отсек, место ЗКП. Одинокий вахтенный химик писал письмо у разукрашенного разноцветными лампочками пульта.

— Послание любимой? — бесцеремонно заглянул через плечо химика штурман: —

— Ого! Каков слог!.. «Даже если вы мне не ответите, знайте, что я никогда вас не забуду, а вы меня будете помнить всю жизнь». А? Или вот еще прекрасное место — «Что касается разума и всего остального, то этого, как понимаете, письмом не опишешь». По-книжному дает! Кстати, мичман, ты сейчас какую-нибудь книгу читаешь?

— Читаю, — оторвался от письма химик.

— А когда прочитаешь, дашь почитать?

Химик подумал и грустно так сказал, словно заглянул в будущее: — Нет… Не дочитаю…

— На нет не сильно и хотелось! — жизнерадостно воскликнул штурман и распахнул дверь в каюту доктора: — Молодых и здоровых больных вам!

Красивый румяный доктор еврейских кровей недовольно оторвал голову от подушки: — Что за жизнь! Только сядешь поработать, обязательно помешают!

— «Доктор» и «поработать» две вещи несовместные! — заявил штурман: — Здорово, внук Пилюлькина! Не заскучал без нас?

— Здравствуйте и вам, — зевнул доктор: — Как здоровье?

— Вашими молитвами.

— Тогда немного осталось…

— Чем же мы так провинились?!

— Тот, кто может разбудить спящего, способен вообще на любую подлость.

— Только не говори, что ты не выспался!

— Нормальному человеку, чтобы выспаться, нужно еще пять минут. Вы по делу?

— Конечно! Нас послали сюда из-за большого желания поработать. А у вас такое желание никогда не возникает?

— Иногда возникает. Но я сажусь в позу лотоса, глазки закрываю и начинаю гудеть — «В лом-м-м, в лом-м-м, в лом-м-м»…

— А если все же накапливается множество неотложных дел?

— То я решаю, какие дела следует в первую очередь отложить.

Неожиданно в разговор вмешался химик: — А что делать, если болит зуб?

— Это просто, — отмахнулся доктор: — Стукни себя молотком по пальцам, и надолго забудешь о зубной боли.

— А вот, доктор, вопрос по специальности, — вступил в разговор штурман: — Шило пить вредно? — и уставился на полку, где красовалась трехлитровая банка с этикеткой «Медицинский спирт».

Доктор тренированным движением задернул полку шторочкой: — И еще как вредно! Сто процентов людей, которые пили шило, умерли!

— А есть ли панацея?

— Есть! Лучшее лекарство — смех! Но только не при поносе… У вас все?

Штурман с тоской отвел глаза от шторки: — Глядя на тебя, доктор, не понять, в чем разница между апатией и пофигизмом?

— Не знаю, да мне и насрать…

— Кстати о последнем, — заметил штурман: — Надо посетить местную достопримечательность, а то в центральном место сие почти всегда занимает замполит, — и он протянул руку к выключателю у стальной двери гальюна.

— Не торопись, — погрозил пальцем доктор: — Вспомни заповедь подводника — «Если свет в гальюне выключается со звуком „Эй!“, значит, внутри кто-то есть».

Штурман отдернул руку: — И давно он там заседает?

— Порядком… По капле выдавливает из себя раба… Ведь когда человек со слабым желудком ест жирную пищу, он каждый раз надеется, что пронесет, и не ошибается.

Связист сочувственно покивал головой: — Жаль, что мы не надводники. Я тут слышал по радио, будто проводился международный конкурс гальюнов. Так победил российский! С перевесом в десять очков.

Щелкнул запор, и из гальюна вышел старший механик по прозвищу Дед, внешне похожий на Ленина в 1918 году. Только сильно бледный, будто пережил стресс. Даже рыжая бородка казалась белой.

— Что с тобой, Дед?! — почти в один голос вскричали офицеры.

Дед тяжело оперся спиной о переборку: — Представляете, зашел в гальюн, расстегнул штаны, ищу, ищу, а его… нет!

— Как нет!? Ты его потерял!?

Дед покачал головой: — Кальсоны задом наперед одел…

Тут даже доктор поднялся с койки, чтобы сочувственно потрепать механика по плечу: — Не переживай… Я тебе сейчас какие-нибудь капельки подыщу. Вот самый лучший антидепрессант — пурген. Принимай ежедневно, не стоит откладывать на завтра то, что можно наложить сегодня.

Дед смахнул докторскую руку: — Отстань от меня, я здоров!

Тогда штурман легонько похлопал механика по пузцу: — В здоровом теле здоровый стул!

А связист ущипнул Деда за попку: — Если хочешь иметь талию, или нарасти жопу или убери живот.

Бледность Деда сменилась на малиновую окраску: — Я здоров!

Штурман восторженно заорал: — Если ты здоров, хорошо! Если я, еще лучше!

Связист мрачно скривился: — Здоровые, это те же больные, только они об этом еще не знают.

А доктор добавил: — Вскрытие покажет…

Дед всерьез рассердился: — Издеваетесь!? Потешаетесь над старшим!? Думаете, раз мы все здесь равны по должности, то вам все дозволено!? Да я!.. Да вы!.. Да чтоб вам более шила даже не нюхать!

— Брось, Дед! Мы же пошутили! — закружились офицеры вокруг механика: — Мы же по молодости, по глупости!

— Знал я, что мозги у молодых офицеров на 98% состоят из воды, — продолжал ворчать Дед: — Но вам точно еще и не долили! Отвяжитесь, а то сейчас как топну!

— Не топай, Дедушка, лодка развалится! — взмолился штурман.

Но Дед во гневе топнул изо всех сил…

Удар потряс лодку. Где-то зазвенело, засвистело, заухало, а по трансляции кто-то жутко застонал. Лодка завалилась на левый борт так, что никто не устоял на ногах. Потом медленно выпрямилась, но с растущим дифферентом на нос.

Дед, как и положено опытному механику, первым пришел в себя и начал отдавать привычные при аварии команды. Связист по вздыбившейся палубе добрался до динамика трансляции, чтобы связаться с центральным постом. Там никто не отвечал. И сигнала аварийной тревоги не было.

— Да что такое там случилось!? — вскричал Дед и с досады стукнул кулаком в борт.

Второй удар по корпусу лодки пришелся как раз в районе шестого отсека. С противным хрустом лопнул баллон гальюна. На месте удара вылетели заклепки, и из разошедшегося шва прямо на химика со зловещим шипением хлынул мощный поток морской воды. Да и рядышком заструились ручейки.

— Поступление воды в шестой отсек! — в шоке заорал химик.

— Заделать пробоину! — скомандовал Дед, пытаясь по накренившейся мокрой палубе добраться до места течи.

Штурман протянул механику доску: — Хватайся! Только больше не стучи по корпусу! Вон ведь что натворил!..

Дед по доске дополз до связиста, который прилаживал на пробоину пластырь, и схватил молот с аварийного щита.

— Не смей! — взмолился штурман. Но Дед уже хряснул молотом по пластырю.

Третий удар развернул дифферент лодки почти до нуля. Из отверстий вместо ручейков забили фонтаны. Трюм заполнился бурлящей водой. Освещение погасло. В тусклом свете аварийной лампочки штурман разглядел шкалу глубиномера. Стрелка уже проскочила красную отметку в 100 метров.

— Погружаемся! — сообщил товарищам штурман: — Перевалили за сотню! И все ты, Дед, со своими топами-прихлопами…

— Да оно само, — попытался оправдаться Дед: — Я не виноват…

Он и впрямь был не при чем.

Лодка в темноте скользила по поверхности полигона. Вокруг все тихо, спокойно, никаких целей не ожидалось. Для учений откуда-то из-под Пскова летел самолет. На мостике находились два лучших вахтенных офицера флота. Что вообще могло произойти? Только произошло…

На мостике ледокола, возвращавшегося домой, властвовали такие же «лучшие», как и на лодке. И чтобы быстрее достичь берега, они решили идти не по фарватеру, а сократить путь через полигон. По-русски, на авось.

— Прямо по курсу зеленый ходовой огонь! — четко доложил матрос-сигнальщик на лодке. Он свою задачу выполнил — вовремя обнаружил цель и доложил. А вот другие…

— Предполагаю, надводный корабль идет левым бортом к нам, — сообщил минер старпому: — Прошу добро подвернуть вправо для расхождения.

— Каким, к черту, левым бортом!? — заорал старпом: — Забыл, по какому борту какие огни!?

— Да сейчас уточним, — растерялся минер и склонился над ограждением мостика, чтобы рассмотреть ходовые огни лодки.

— Пока вы уточняете, можно сто раз столкнуться! — издевательски заметил старпом: — Поэтому я приму решение, не дожидаясь ваших наблюдений.

Старпом крупно не доверял минеру со времени последней автономки. Тогда на лодку по всеобщему согласию взяли маленькую кошечку. Она была хорошенькая, ласковая, аккуратная. Гадила в унитаз, душила крыс и давила тараканов.

Спала по очереди то на груди старпома, то в ногах минера. И все бы хорошо, но через месяц плавания кошечка забеременела. Когда доктор объявил сей факт, старпом сразу накинулся на минера: — Сознавайся, это ты расстарался!? — в себе он был уверен.

Как и в момент встречи с ледоколом. Поэтому уверенно скомандовал: — Леворуля! Расходимся правыми бортами.

— Может быть, доложим командиру? — предложил минер.

— Нечего его тревожить по пустякам, сами справимся.

И командир продолжал дремать в каюте, и снились ему золотые часы связиста на своей руке. А в центральном вахтенному механику чудилось, как он чудесными часами прельщает деревенских девок в родном краю. Лодка же тихо отворачивала влево.

На мостике ледокола тоже была дискуссия по поводу ходовых огней. Там видели прямо по курсу зеленый огонь, и в споре победил старпом, убедивший остальных, что это правый борт. Поэтому ледокол резко свернул налево.

Расходились корабли вчистую левыми бортами, но оба повернули и встретились… Ледокол с хрустом врезался в центральный пост лодки, пробив прочный корпус и хребет вахтенного механика. Лодка завалилась на борт, потом своей массой оттолкнула противника, выпихнув нос ледокола, но хлынувшая внутрь вода придала гибельный, утаскивающий вниз дифферент.

На мостике ледокола удар почувствовали, но с высоты положения не увидели, с кем столкнулись, и от неожиданности даже не застопорили ход. Поэтому и ударили лодку повторно в район шестого отсека, хотя и вскользь.

Набравшая в нос воды лодка вздыбилась, погружаясь, и ледокол третьим ударом снес ей винты. Через отверстие ходового вала хлынул поток, почти выровняв дифферент, но лодка уже пошла в глубину. С мостика ледокола напрасно пытались что-либо увидеть на поверхности моря.

— Видимо, столкнулись с бревном, — решил командир ледокола: — Дойдем до берега, доложим. Сейчас уже не к спеху. Пошли…

На берегу аварию мог увидеть оператор РЛС наблюдения, но он смотрел футбол по телевизору, а когда лодка исчезла с экрана, просто отметил время. Это же лодка, она ж погружается. Поэтому он и оперативного дежурного флота не поставил в известность.

Помощник оперативного дежурного тоже мог видеть исчезновение лодки на выносном индикаторе РЛС, но его никто не ознакомил с планом учений, по которому все действия происходили над водой, и он ничего не предпринял, а отдыхающего дежурного тревожить по пустякам не стал.

И в общем-то правильно. Что бы произошло, если бы объявили аварийную тревогу по флоту? Ничего. Поскольку к тому моменту никаких аварийно-спасательных средств уже не существовало. Продали потихоньку, за ненадобностью.

По закону фени. Потому что на флоте феня это не язык, а то, до чего всем. Зато ночью спокойный сон.

Лишь в шестом отсеке тонущей лодки продолжали бороться, пытаясь остановить поступление воды. Но напрасно. На глубине 200 метров лодка упала на скальные выступы грунта, еще повредив швы. Отсек затопило. Воздушной подушки едва хватило, чтобы поместились головы пятерых подводников.

— Что-то вода нынче холодная, — стуча зубами сообщил связист: — Пора одеться.

— И пожрать! — поддержал штурман: — Эй, химик, рядом с тобой аварийный бачок. Загляни-ка в него.

Химик, извернувшись, попытался вскрыть бачок: — Не получается! Нужен какой-нибудь инструмент.

— Эй, Дед, специально так сделано, чтобы нельзя было попасть в аварийный бачок? Какие тут нужны инструменты?

— На флоте всего два главных инструмента, — вздохнул Дед: — Это солидол и изолента. Если то, что должно двигаться, не двигается, смажьте его солидолом, а если не должно двигаться, но двигается, — примотайте изолентой. А на крайняк есть отвертка и кувалда. Ломай!

После нескольких ударов бачок открылся, явив миру свою пустоту. Ни теплого белья, ни сухого пайка там явно никогда не было.

Штурман криво усмехнулся: — Налицо надежды флота. Старпом, ответственный за наличие аварийно-спасательных средств, понадеялся, что их заготовит Дед, у которого они в заведовании. Дед понадеялся на дивизион живучести, размещающий средства по лодке. Командир дивизиона понадеялся, что их получит интендант, раз уж отвечает за снабжение. А интендант старые средства списал, а новые не получил, так как их просто нет на складе. За ненадобностью. С верой в то, что аварий на лодках не будет. Сплошной праздник Веры, Надежды и Любви к подводникам!

— Кто не спустил воду в гальюне? — крикнул Дед, отталкивая от лица какашки.

— Тот, кто был там последним, — ответил штурман: — И не гони волну!

По поверхности воды медленно растекалось масляное пятно. Свет аварийной лампы еле освещал бледные лица подводников, держащихся за что попало.

— Не вздумайте курить! — вдруг предостерег Дед, понюхав масло.

Никто его слова не принял даже за шутку. Вцепившийся в бачок химик тихонечко спросил: — Долго мы будем лежать на дне?

После долгой паузы связист с наигранным пафосом продекламировал: — Если вы утонете и ко дну прилипните, полежите день-другой, а потом привыкнете…

— Штурман, гад, ты что, метаном пердишь!? — вскричал доктор: — Береги воздух!

Ведь воздух — самое ценное, что есть для подводника на лодке. За эту адскую смесь из паров масел, жареной резины, пыли, запахов немытых тел, носков, разлагающихся остатков пищи, ароматов гальюна подводник готов полжизни отдать, чтобы еще пожить в другой половине. И воздух в лодке не замечают, пока его кто-нибудь не испортит…

Как-то Дед хотел пристроить своего малолетнего сына в элитную школу Москвы. А там устроили предварительное собеседование. И председатель комиссии предложил мальчику прочитать стихотворение.

— А какое рассказать-то? — стушевался парнишка.

— Свое самое любимое.

И сынок подводника выдал:

— На подводной лодке воздух очень плох!

Вот тебя туда бы — ты бы сразу сдох.

Провалили парня. А зря…

И вот отец его, глотая остатки воздуха в залитом водой отсеке, предложил: — В ИДА надо включаться.

— Они как раз под тобой, — еле разжимая губы вымолвил штурман: — И проблем более всего плавает у твоего лица. Значит, тебе и нырять.

— У меня такое неприятное впечатление, что ты прав. Но неужели вы, молодые, заставите нырять старого капдва? Сами трусите?

— Как у тебя просто, — скривился доктор: — Если боимся мы, это трусость, а если ты, — осторожность.

— А ну, хватит дурацких шуток! — укорил товарищей связист: — Болтаете, чем ни попадя, без всякой мысли!

— Извини, Дед, — штурман собственноручно отмахнул «проблемы» от лица механика: — Это мы от страха, не думая… Пойми, мысли приходят и уходят, а поговорить хочется всегда… Химик, ты тут самый молодой. Хватит дрожать, ныряй!

Химик тут же нырнул, долго пускал на поверхность пузыри, но, наконец, вынырнул с одним ИДА в руках. Задыхаясь сунул аппарат штурману: — Больше не нашел, — и бессильно ушел под воду.

Доктор и связист одновременно нырнули следом за химиком, вытащили его, слабо трепыхающегося, на поверхность, прицепили за ближайший клапан.

— Утопающий, сука, не только хватается за соломинку, но и за яйца! — пожаловался доктор, хлопая химика по щекам: — Эй, подводник, надо еще помучиться! Служба зовет. Представь, родителям напишут — «Утонул в дерьме»? Как тебе это?

Штурман открыл баллон с кислородом на ИДА, прижал маску к лицу химика.

После нескольких вдохов глаза у химика приняли осмысленное выражение.

Маску передали Деду. Он вдохнул кислород и заявил: — Более для счастья человеку ничего не нужно!

— Для полного счастья хотелось бы выжить, — загрустил доктор. Его щеки провалились и казались черными в тусклом свете, а обычно веселые глаза потухли.

— Главное в нашем положении — не ссать! — с наигранным оптимизмом заявил связист: — Сколько времени мы уже тут? — он взглянул на свои чудесные часы:

— Всего каких-то полчаса! А воздуха с ИДА нам хватит часов на шесть. Ясно, что наше погружение обнаружили, прошли нужные доклады, и командующий принял правильное решение. Уже в район летит самолет-спасатель, который скоро скинет нам аквалангиста, чтобы поставил буй на месте аварии. А еще через пару часов сюда притащится спасательное судно с водолазами.

— К этому времени аквалангист потонет к чертовой матери, — заявил Дед.

— Да и хрен с ним! — согласился связист: — Но раньше он нам постучит молоточком в борт, мол, привет, ребятки, я прибыл за вами. Наше дело — ждать…

Конечно, так, как описал связист, и должно было быть. Но…

— Доктор, выдай народу шило для профилактики от простуды! — заявил связист, оглядывая товарищей. Никто его не поддержал. Доктор уставился на свои пальцы, вцепившиеся в трубу маслопровода. На лице штурмана улыбка превратилась в страшный оскал. Химик хрипло дышал прямо в подволок. А Дед вяло отдувался от «проблем» под носом.

— Предлагаю пари! — заявил из последних сил связист: — Ставлю свои знаменитые часы на то, что через пять минут в борт к нам постучит аквалангист! Кто готов поспорить и выиграть? Кто готов подождать пять минут? Я засекаю время! — он вытащил руку под свет аварийной лампочки, блеснув золотым лучиком по бледным лицам: — На кону часы! Кто хочет выиграть часы!? Пари заключено!..

Никто пари не выиграл. Все они погибли от холода через минуту. И так уже более установленного учеными срока пробыли в ледяной воде.

Лодка осталась на дне — нечем было искать и поднимать.

А часы все идут и в назначенный час

Ежедневно настойчиво долго звенят,

Словно в тайной надежде хотят каждый раз

Пробудить так внезапно уставших ребят…