Золотые пешки

Андрей Глебов, 2014

Рукопись этого романа, пролежала в столе более 20 лет. Ведущие издательства страны отказывались её публиковать. Но всему приходит своё время. О КГБ написано немало. Это произведение представляет собой ещё одну книгу об этой спецслужбе СССР, а точнее – о Высшей школе КГБ, в которой готовили «бойцов невидимого фронта». Язык изложения лишён высокопарности, «высокого штиля» и казённой сухости. По сути, эта книга – описание «жития» чекистской бурсы, изображённой такой, какой она была на самом деле в последние годы существования Советского Союза. Как попадали в закрытый ВУЗ, кто учился в нём и какие события происходили в его стенах? Всё это можно узнать, прочитав роман «Золотые пешки», персонажи которого имеют реальных прототипов или являются историческими лицами.

Глава 3. В гостях у немцев

Из половника в алюминиевую миску плюхнулась раздутая амёба «лошадиной радости». Застывающей лавой она солидно и степенно выровнялась в измятой солдатской посудине и в глубокой флегматичности испустила из себя последние пряди ленивого пара. Соусом выступила подлива из морского окуня. Изрубленная тушка рыбы угрюмо теснились в плошке, а красная голова злобно пучила глаза: правый — в кашу, левый — в едока. В зрачке чернел предсмертный ужас. Бедная тварь! Если б она знала, что после вылова на Дальнем востоке её отправят через полмира в Восточную Германию, её бы ещё на траулере хватил апоплексический удар.

Окошко в дверце захлопнулось, и раздатчик пищи под охраной конвоира потащил ужин к следующей камере. Сергею каши не хотелось. Ошалелой рыбы тоже. Он воткнул в серую массу ложку, повозил ею и отодвинул миску. Взял кружку с чаем и медленно зацедил горячую бурую жидкость. Глядя на серый, плохо выпеченный хлеб, он поморщился, вспомнив изжогу.

«Эх, помыться бы сейчас! — мечтательно подумал он, почесав потную грудь грязной пятёрней. — В баньке попариться…»

Воспоминания всплыли из бездны памяти явственными образами, маня к себе дразнящей недоступностью. Кадры цветной киноленты надолго приковали его к экрану, щекоча нутро болезненно-томными ощущениями.

Караван картинок шёл беспрерывным потоком: баня, друзья, школа, дом, родители, озеро, горы, небо, самолёт…

Самолёт… Да, последний авиарейс был незабываемым. После шестичасового полёта «Ту-154», забитый новобранцами, приземлился на военном аэродроме. Выйдя из самолёта, в больших не по размеру сапогах и в новеньком обмундировании, висевшем на нём мешком, Сергей увидел лес, палатки и толпы солдат.

Свежая партия прибывших вываливалась из брюха «Тушки», как икра из белуги. Озиравшихся новичков с яростной радостью встречали дембеля, которые ждали посадки на прибывший борт. Они истошно горланили мартовскими котами: «Вешайтесь!!!», красноречиво жестикулировали и бросали в прибывших брючные ремни. Когда же подавалась команда на погрузку, разряженные в пух и прах вояки шли на абордаж самолёта с остервенелостью безрассудных флибустьеров. Трап угрожающе шатался и кряхтел, внося на своём горбу живой поток, обвешанный расписными чемоданами, значками, галунами и аксельбантами.

Лайнеры садились и взлетали, высаживая и забирая солдат, заполонивших лес десятками тысяч живой силы непобедимой и легендарной армии. Сергею, как и прочим, не верилось, что он в Германии. Кругом всё было нашим: небо, деревья, трава, люди, техника и даже музыка. Из динамиков, развешанных на соснах, лились популярные песни советской эстрады, прерываемые изредка голосом диктора, талдычившего короткую фразу: «Говорит радиостанция «Алдан»!

Под проникновенные пугачёвские «миллион алых роз» стада миллионов лысых голов серым месивом дрожжевого теста теснились среди сосен и елей, распространяя запах новеньких яловых сапог и флюиды треморной тревоги перед пугающей чернотой неизвестности.

Часа через три подошли грузовики. Когда колонна тентованных «ЗИЛов» с новобранцами выбралась с пылящего змеевика грунтовки и заколесила по асфальту, кузов взыграл утробой. У крайнего дома необычного вида, выскользнувшего из-за брезента машины, как декорация из-за занавеса, стояли люди, одетые не по советской моде. Их было трое: два парня, один из них с велосипедом, и девушка. Они улыбались и махали проезжающей колонне руками.

Озарение шарахнуло шрапнелью под каждое остриженное темечко. Многие вскочили с лавок. Рёв сумасшедших заглушил рёв автомобильного мотора.

— Немцы-ы-ы!!!

Из брезентового зева каждого грузовика светили прожектора искрящих глаз и торчали штыки вытянутых рук.

— Немцы-ы-ы!!!

От умопомрачительного, истошного ора закладывало уши, но этого никто не замечал.

— Немцы-ы-ы!!!

Инопланетяне, покажись они из летающей тарелки, не удостоились бы такой реакции, какую выплеснули на коренное население германской деревушки парни в шинелях.

А немцы, как ни в чём не бывало, продолжали дружелюбно махать. Они давно привыкли к этим дикарям из Советского Союза, проезжавших два раза в год мимо их деревни и глушившими лужёными глотками население и фауну. Для молодой троицы это было самым настоящим развлечением. И в самом деле: разве не забавно смотреть на многочисленную армию пришельцев, прыгающую и горланящую в кузовах. Отловленные для зоопарка приматы из джунглей. Ни взять, ни дать. Редкостное шоу!

Прошел первый «ЗИЛ». Ор: «Немцы-ы-ы!!!». Потом второй. Тот же вопль! Потом третий с тем же сотрясающим воздух криком! И так до последней машины колонны. Гул моторов, рёв толпы, сотни лиц в шрамах шокировавшего психику изумления. Незабываемое представление!

— С детства наблюдаю за этим нашествием варваров, — тоном эксперта проговорил парень с велосипедом. — Каждый раз одно и то же. Но не надоедает!

— Соглашусь, — кивнул его приятель. — Это как любовь к пиву.

— У вас любовь к пиву на первом месте, — с кокетливой отстранённостью произнесла девушка, провожая завороженными глазами очередных горлопанов, проносящихся мимо в неведомую даль, где их ждали новые открытия.

Следующим этапом «крупномасштабной Эврики» был Франкфурт-на-Одере. Дабы предотвратить вокально-шумовые экзерсисы, посланцев СССР вели по городу ночью. Чужое поселение с диковиной архитектурой поражало воображение. Странные здания, мощенные камнем улицы, стоящие без присмотра не только машины, но и, представить такое было невозможно — мотоциклы с велосипедами! Чудные фасады и витрины магазинов, нагло и разнузданно выставлявшие на всеобщее обозрение то, что на Родине хранилось в закромах или ховалось под прилавком.

По отрядам ночных экскурсантов гуляла легкая оторопь. Толпа, пронизанная силой воздействия дива дивного, многоязычно цокала и присвистывала.

— О! Гля! «Мерседес»!!!

— Где???

— Вон!!!

— Ух, ты-ы-ы!!! — блаженный стон ложился на прохладный булыжник мостовой. — Вот это да-а-а…

— Пацаны, колбаса-а-а!!!

— Ни фига-а-а себе-е-е-е!!!

— Ого-о-о!!!

— Ва-а-а!!!

— Ой, бой!!!

— Вот это да-а-а!!!

— Ёханый бабай!

— Охренеть!!!

Сон! Чудо! Фантастика! Тугие мясные палки и нафаршированные батоны всех мастей, многометровые цепи сарделек и сосисочные гирлянды, неестественно свежие вырезки и розовые окорока ошеломили бредущую отару неправдоподобностью своей натуральности и невообразимой широтой ассортимента. Такой красочной и насыщенной «картинной галереи» никто доселе ещё не видывал. Да что там! Даже и не подозревал о существовании подобного изобилия!

Представители страны развитого социализма не верили глазам. Невероятно, оказывается, бывает и такое! Стоявший у мясной лавки фонарь, чей свет ярко освещал витрину с деликатесами, запустил механизм ассоциативной памяти Острогора, вытягивая на поверхность блоковские строчки:

Ночь, улица, фонарь, аптека…

Цепочка неожиданно разорвалась, и к старым звеньям приковалось инородное включение: «И колбасища всех сортов!!!».

Ноздри щекотал фантом аромата, а рты наполнялись обильной слюной. Глотая сгустки жидкости и вращая округлёнными глазищами, гигантский питон защитного окраса пробрался по чужому спящему городу и вполз в ворота военных казарм.

Здесь, на внутреннем дворе распределительного пункта, змий развалился и растёкся по норам. С утра должны были приехать купцы и забрать товар. Отлаженный механизм работал как часы. Каждые сутки шла приёмка ночных партий с последующим её дроблением и распределением по местам назначения.

Выгнанная из кирпичных блоков шинельная братия маялась после ночёвки на плацу, гудя потревоженным пчелиным роем. Все лица были измяты увиденными и пережитыми сюжетами. Вот она какая, эта Германия!!!

На пересылочном пункте Сергей немного задержался. Внимая льющемуся из динамиков перечню фамилий, он никак не мог услышать свою. За ним никто не приезжал. Список зачитывали целый день, прерываясь на время приёма пищи. Ели тут же, на плацу, доставая из вещмешков сухпай и добывая еду путём усиленного трения консервов о бетон — ножей иметь не полагалось. Солдатская смекалка в действии. Сточенный металлический ободок позволял поддеть ногтём крышку банки и добраться до её начинки.

Монотонный голос из динамиков, ставший для Сергея на третьи сутки шумовым фоном, уже нисколько не отвлекал. Обхватив пальцами консервную банку, он черпал из неё холодную гречку, перемешанную с кусочками мяса. Тех, с кем его увезли из джамбулского военкомата на вокзал, давно не было рядом. Всех растаскали. Кого на алма-атинском пересылочном, кого на аэродроме, кого здесь — во Франкфурте.

Подоткнув под себя полы шинели, Острогор сидел, сложив под себя ноги на казахский манер, в центре людской гущи, кишащей на плацу. Вокруг активно трудились едоки, направляя ложки по одному и тому же маршруту: банка — рот, рот — банка. Война войной — обед по распорядку.

Перечень фамилий, разбавляемый затёртыми объявлениями диктора, призывавший художников, чертёжников и знатоков иностранных языков подходить к командному пункту, шёл мимо ушей, как барабанившие капли надолго зарядившего дождя. Казалось, не было ему конца и края. Первый день он напряжённо вслушивался, как пассажир отложенного рейса внимает каждому щелчку включающегося микрофона диктора, что вот-вот назовут его фамилию, но время шло, о нём словно забыли, и он стал подумывать, а не затерялись ли его данные? Ведь в этой заварухе такому и случиться-то не мудрено! Людей — прорва, бумаг — ворохи, авось куда-то завалилась?

Тяжелые вериги раздумий складировались тяжестью в голове и мутили настроение. Один на чужбине (хоть и среди тысячной рати соплеменников), забытый и ненужный. Потускневшим взглядом он посмотрел на окружавшие жующие физиономии. Кто-то уже покуривал, жадно вдыхая дым. Он не курил. Хотя начинал, но бросил. Пока ещё Сергей не знал, что вскоре он опять пристрастится к сигарете.

С куревом оно как-то полегче служится. Это раз. Во-вторых, выдаваемый взамен табака сахар в одиночку есть — не по товарищески, в-третьих, некурящих всегда заставляли что-то делать во время перекуров. Пока остальные накачивают лёгкие дымом, тебя куда-то обязательно припашут.

Солдат всегда должен быть чем-то занят!

Ложка отделила от утрамбованной массы солидный кусок каши и под дикторский аккомпанемент исчезла за сомкнувшимися челюстями. Вдруг кусок едва не застрял в горле. Сергей поперхнулся, услышав свою фамилию. Наконец-то!

Его подбросило с бетона. Недобитая консерва вместе с облизанной ложкой упрятались в вещмешок, а ноги сами понесли к командному пункту.

Сухопарый майор с острым лицом и эмблемами инженерных войск отобрал себе десятерых. В этой дюжине был и Острогор. Его военный билет привлёк особое внимание офицера. Разглядывая фотографию и сличая её с физиономией оригинала, майор едва заметно растянул тонкие губы в скрытой улыбке. С крошечного глянца размером 3 на 4 см глазела лысая басмачья рожа.

Сергей представлял собой генетическое ассорти. Этакий славянско-азиатский гибрид. Отцовский клан был из сибирских казаков, а материнский — из украинско-алтайского коктейля. Дед, чьи предки ушли за Урал из Малороссии, взял в жёны дочь шамана, открыв новую линию потомков с перемешанными генами разных этносов. В результате процесса продолжения рода появился отпрыск с русыми волосами, карими глазами и монгольскими скулами. В общем — типичный русский.

Майор ещё раз просмотрел все фотографии в документах и вернулся к снимку с остриженным наголо черепом.

— Острогор.

— Я!

— В армию торопился? Или, наоборот — силком притащили?

— Почему? — не понял намёка Сергей.

— Почему на фото «под Котовского»? Не военный билет, а какая-то справка об освобождении.

— Я без галстука сфотографировался.

— А это что за петля на шее? — осведомился майор.

— Это мне потом повесили. В военкомате объявили, что все фото без галстуков недействительны.

— Что за чушь!

— Военкому видней, — продолжал Сергей, вспоминая как его усаживали на табурет у растянутой простыни с накинутым на воротник олимпийки арканом из зелёного засаленного шёлка. — Таким как я сделали фото на месте. Как полагается. С галстуком. И по прейскуранту по три рубля с носа.

— Бюро добрых услуг, — подытожил офицер.

Положив документы в коричневый портфель из кожзаменителя, он обвёл строй взглядом.

— Я — майор Будин, — представился он. — Сейчас мы пройдём к машине и — направимся в расположение нашей части, где вы пройдёте проверку на предмет определения ваших качеств как военных радистов. Не скрою, мне нужны хорошие специалисты. Ваши документы, выданные в ДОСААФ, всего лишь бумажка. Доказывать свою профпригодность будете лично мне!

Так Острогор оказался в Вюнсдорфе в «энской» полевой части под аббревиатурой ПУНР ГСВГ — Пункт Управления Начальника Разведки Группы Советских войск в Германии, где и начал свою службу радиста.

Познав судьбинушку «пуха», пройдя стадии «гуся» и «черпака», он подошёл к логическому завершению цикла, вступив в фазу «дедушки». И на тебе! На старости лет угодил на губу. М-даа… И на старуху бывает проруха!

Ход мыслей нарушил грохот откидывающейся дверцы. Сергей сунул в люк миску с недоеденным куском серого хлеба, ложку и кружку. Ужин закончился. Конвоир и раздатчик пищи зашагали дальше по гулкому коридору, обходя остальные камеры. Когда их шаги стихли, по камням тюрьмы пополз монотонный, убаюкивающий речитатив.

Сергей усмехнулся. Надо же! И здесь, как в казармах, всё на тех же рельсах. Какой-то «пух» декламировал по старческой заявке сакраментальную вечернюю отходную. Рифмованная лепнина, такая ненавистная ему когда-то, а теперь ласкающая слух, клеилась к сводчатым потолкам коридора, ненадолго повисая на них призрачными фестонами:

Чик-чирик, кукареку!

Скоро дембель старику!

Дембель стал на день короче,

Спи, старик, спокойной ночи!

Пусть приснится дом родной,

Баба с пышною косой,

Бочка пива, водки таз!

И твой дембельский приказ!

«Сейчас бы воды таз! — вздохнул Сергей и почесал шею. — Не хочется тут фурункул в награду получить!» Он сокрушённо потряс головой, роняя с волос частицы торфа, и с тоской посмотрел в чёрное небо Германии.

Утешало одно: до дембеля оставалось каких-то 23 дня! Весна 1985-го была для молодого «дедушки» как весна 1945-го для его деда, дошедшего до Лейпцига.