Народная Воля – 2017

Андрей Бондаренко, 2011

Давайте, договоримся сразу. Что называется, на берегу. Речь идёт о Параллельном мире, не более того. Да, Россия. Но только Россия – Параллельного мира. Все аналогии не имеют никакого значения. И ответственности – ни малейшей – не влекут. Так всем будет легче и проще.

Пролог

Этого быть не могло. Но, тем не менее, случилось.

Отгремела Первая чеченская война. Не смотря на неразрешимые межнациональные разногласия, было заключено прочное перемирие. Авторитетный генерал Гусев, ясный перец, постарался.

Федералы, отрезав от своенравной Республики примерно одну треть, продвинулись до самой Реки.

Как называлась Река? Не имеет никакого значения. Русские называли её по-своему. Чеченцы — на собственный манер. В официальных географических атласах она значилась под третьим названием. Бывает…

Тем не менее, перемирие было достигнуто. Более того, оно скрупулезно соблюдалось обеими враждующими сторонами на протяжение — без малого — девяти месяцев.

Случались, конечно, и единичные инциденты — со стрельбой и хладными трупами. Но крайне редко и нерегулярно. То бишь, без характерной динамики, обещавшей новую войну. Из серии — «вялые приграничные конфликты».

Да и взаимная стрельба велась несерьёзно и вяло, сугубо от дури отдельных, не в меру нервных и горячих бойцов.

В том смысле, что ни одна из сторон даже и не пыталась форсировать Реку. Постреливали друг в друга с противоположных берегов, не более того. Мол, и генерал-лейтенант Гусев, и Президент Ичкерии Мусса Даудов — фигуры знаковые и уважаемые. Более того, гневливые, своенравные и решительные. Способные — лично — расстрелять провинившегося. Причём, без всякого суда и следствия. Не опасаясь ни родовой мести, ни истошных демократических воплей.

Таких взрослых персон, ясная фарфоровая перечница, надо уважать, побаиваться и — беспрекословно — слушаться. Если, конечно, жизнь дорога. Не говоря уже про офицерские погоны и ценные родовые папахи…

— Странно это всё, — сосредоточенно хлебая гнутой-перегнутой алюминиевой ложкой армейскую пшённую кашу, щедро сдобренную жирнющей свиной тушёнкой, ворчал старший лейтенант Назаров. — Не нравится — лично мне — такая затяжная и звонкая тишина. Так и веет — хренью новой, кровавой.

— Сплюнь, командир, — посоветовал ефрейтор Ванька Борченко, состоявший при Назарове в качестве ординарца, повара, официанта, радиста и дежурного собеседника. — И по дереву постучать не забудь. Причём, и плюй усердно, и стучи — от души.

— Пшёлты…

— Сам — пошёл.

— Молчать! На гауптвахте, морду наглую, сгною.

— Сгноил один такой. Как же…. Во-первых, гауптвахта — изначально — она предназначалась сугубо для благородного офицерского сословия. Во-вторых, кто же тогда по утрам — тебе, гастритнику заскорузлому — будет готовить жиденькую манную кашку? А пышный омлет с помидорами? Кто, блин, я спрашиваю?

— Ладно, живи, уговорил, — благостно вздохнул старший лейтенант. — Манная каша (почти мамкина), она дорогого стоит. Как, кстати, и омлет…. Иван, а где ты куриные яйца берёшь? Я, конечно, лох чилийский и всё такое прочее, но некоторые вещи различать умею. Например, порошковый омлет от натурального — завсегда — отличу. Ну, чего молчишь, прохиндей?

— Дык, это…, — замялся Борченко, — Женский пол — яйцами — обеспечивает….

— Чего, чего? Я не ослышался? — начальственно хохотнул Назаров. — Не, про то, что ты, ефрейтор, являешься записным и идейным «ходоком», я, понятное дело, в курсе. Командир, как-никак. И в Ставрополе — в полковой «учебке» — за тобой была отмечена данная ярко-выраженная тенденция. И на базе, в Махачкале, ты, герой вшивый, был замечен в подвигах романтических. Дело-то понятное и даже — в определённом смысле — полезное…. Но, пардон, здесь?

Действительно, у старшего лейтенанта имелся достойный повод для удивления. Взвод связи, состоявший под его командой, временно квартировал на северо-западном, «федеральном» речном берегу.

Взвод? Не смешите, право. Это до Перестройки они были — полноценные взвода, состоявшие из трёх (а иногда даже из четырёх!), полнокровных отделений. А в данный конкретный момент? Шестнадцать сопливых пацанов, включая надёжного и многократно проверенного Борченко. Не густо, как ни крути…

Взвод располагался в откровенно-неудобном — с точки зрения военной тактики и стратегии — месте. То бишь, на ограниченном — в оперативном пространстве — пятачке.

На юге имела место быть бурная и своенравная Река, на противоположном берегу которой и располагались вражеские — в потенциальном плане — силы. С севера же поджимали высокие и неприступные скалы.

Задачи взвода, поставленные Командованием? Ничего хитрого и оригинального. Обустроить стационарный лагерь на вышеозначенном пяточке и ждать. Долго и целенаправленно — ждать…

Чего, собственно, ждать? Момента, когда из чёрно-бурых скал высунется сверло горнопроходческого бура.

— И кому, Игорь Игоревич, всё это надо? — надоедливо ворчал Борченко, усердно помешивая — гладко-оструганной самшитовой дощечкой — густое пахучее варево, лениво кипевшее в стандартном армейском котелке, подвешенном над догорающим костерком. — Какие, мать его, дырки в скалах? Мол, потом по ним проложат некие секретные кабеля связи…. Какие, к нехорошей маме, кабели? Или же — кабеля?

— Обычные — кобеля, — хмыкал в ответ Назаров. — Тебе ли, кобелине позорной, не знать про это? Кобеля вы, мои — кобеля. Душу всю — растерзали поэту. Кобеля — как весной тополя. И я, милая, знаю про это…

— Гы-гы-гы!

— Отставить!

— Есть, отставить!

— Вот, то-то же…. Последние сводки с полей?

— Цветут, растут и пахнут. Так пахнут, что голова — порой — кругом идёт…

— Отставить! По делу, ефрейтор, докладывай.

— Есть, доложить по делу! — дисциплинированно вытянулся в струнку Иван. — С самого раннего утра на противоположном речном берегу наблюдается некое подозрительное шевеление. Суетятся что-то чечены. Как бы, блин, не того…

— Ерунда, — вальяжно отмахнулся старший лейтенант. — Перемирие прочное. Что называется, на века. Генерал-лейтенант Гусев — это вам не портянка заскорузлая, прошлогодняя…

— Вью! — просвистело над головами. — Бух!

— Вью! Бух!

Мины, выпущенные из армейского миномёта, ложились чуть правее от их светло-бежевых палаток, замаскированных тёмно-зелёной профильной сетью, утыканной бурыми кусками лохматой ткани.

— Взвод! Занять оборону! — нащупывая ладонью автомат, прислонённый к кусту боярышника, надсадно проорал Назаров. — Рассредоточиться по периметру! Без моей команды не стрелять! Ефрейтор Борченко!

— Я!

— Доложить обстановку!

— Есть! — приник к окулярам бинокля Иван. — На речном берегу наблюдаю порядка десяти надувных тёмно-зелёных лодок, вытащенных на отмель. Более пятидесяти бойцов в камуфляже занимают позиции. Там же выставлен и армейский миномёт. Визуально — Р-12. Заряжают…

— Вью! Бух!

Правая палатка разлетелась в клочья.

— Суки позорные, — поморщился старший лейтенант. — Петров и Чеванава, похоже, так и не успели выбраться из палатки…. Настраивай, Иван, рацию. Мать их всех…

— Вью! Бух!

Этого быть не могло. Никогда и ни при каких обстоятельствах. О чём им и сообщил полковник Свиридов, находившийся на промежуточной базе, расквартированной на окраине станицы Ново-Русская.

— Оставить, панику! — велел далёкий и мужественный голос полковника. — На провокации не отвечать! Ответного огня не открывать! Всё ясно, старший лейтенант?

— Так точно! — дежурно отреагировал Назаров. — Как скажете…

— Не понял! — взъярился Свиридов. — Какие, в конскую задницу, сомнения? Выполнять, старший лейтенант! Если, понятное дело, погоны не жмут…

— Есть, выполнять! Есть, отставить сомнения!

— Вью! Бух!

И от двух центральных палаток не осталось и следа.

— Они рассредоточились цепью и начали перемещаться в нашу сторону, — доставая из наплечной сумки гранату, доложил ефрейтор.

— Взвод! Слушай мою команду! — прокричал Назаров. — Принять бой! Действовать — по обстановке! Патроны и гранаты — беречь!

Минут через десять, встретив активное сопротивление, чечены отошли обратно, к речному берегу.

— Три трупа и четверо раненых, — доложил Борченко. — Не считая, понятное дело, Петрова и Чеванаву.

— Нормально, держимся. Настраивай рацию…

— Внимание, внимание! — известил хриплый голос, многократно усиленный мощным мегафоном. — Русские солдаты, сдавайтесь! Сопротивление бессмысленно! Вас ждёт горячий чай, сытный плов и наше радушие. Гы-гы-гы! Повторяю. Русские солдаты, сдавайтесь! Сопротивление бессмысленно! Вас ждёт горячий чай, сытный плов…

— Сдавайтесь, старший лейтенант, — подтвердил по рации полковник Свиридов. — Руководству не нужны прецеденты, провоцирующие активные боевые действия. А вас, бойцы, мы не бросим. Есть — под рукой — опытные дипломаты. Опять же, по личному приказу Президента Бориса Ёлкина создана мощная команда «переговорщиков». Сдавайтесь, ребятушки. И пусть вам поможет Бог…

— Пшёлты! — разбивая рацию мощным ударом каблука, отреагировал Назаров. — Хрен тебе, морда сытая и лощёная, а не «сдавайтесь»! Меня старенький дедушка, ветеран многих войн, не так поймёт…. Взвод! Слушай мою команду! Драться — до последнего патрона! Твою мать! И пусть нам поможет — Бог…

Бой возобновился. Возобновился «с новой силой», как принято говорить в современных романах о войне?

Нет, конечно же. Так, вялотекущие перестрелки и локальные попытки пойти в обход. Не более того. Прагматизм, он уже стал характерной чертой всех жителей нашей древней планеты. Все — без единого исключения — хотят добиться победы малой кровью. Если, понятное дело, не буден спущен Сверху однозначный строгий приказ, мол: — «Победа нужна прямо сейчас. Любой ценой. Патрон и людских ресурсов — не жалеть…».

Через полтора часа в живых — с русской стороны — оставались только Назаров и Борченко. Так, вот, получилось. Реальный бой, это вам не шутки уродца Евгения Петросяна. Совсем даже не шутки…

Через Реку следовал мощный плот, на брёвнах которого располагалась установка «Град».

— Получается, Игорь Игоревич, что скоро распрощаемся? — умело перевязывая правое, простреленное навылет плечо старшего лейтенанта, спросил Иван. — Типа — героически помрём за родимую Россию? За шикарные прокурорские, депутатские и генеральские дачи, разбросанные по всей необъятной стране?

— Наверное, так, — морщась от боли, согласился Назаров. — Помрём, ясная табачная лавочка. Защищая хрен знает что…. Стоп! Слышишь?

— Ага. Гудит…

Из-за северных островерхих скал неожиданно вынырнули два чёрных вертолёта.

— Симпатичные такие…, — зачарованно пробормотал ефрейтор. — Хищные и эстетичные — до полного офигения…. «Чёрные Акулы». Это вам не тёщин наваристый плов, сваренный в родовом казане из мослов тощих горных баранов. Твою мать…

— Брым! Дых! Ту-ту-ту! — незамедлительно запели вертолётные пушки и пулемёты. — Вжиг! Вжиг! — дружно подхватили ракеты класса «воздух-земля». — Бух! Бух! Бух!

— Трындец пришёл чеченам, — через пару минут констатировал Назаров. — И плот — вместе с «Градом» — затонул. Бывает, блин. Типа — ничего личного. Война…

Одна из «Акул», заложив широкий круг, пошла на снижение.

Через несколько минут вертолёт приземлился — ровно на том месте, где ещё утром стояли четыре светло-бежевых армейских палатки.

— Колёсики в крови запачкают, — расстроено покачал головой Борченко. — Непорядок, однако…

Вертолётная дверца распахнулась, и из неё показался майор Хрусталёв, личность — в Ограниченном Контингенте — весьма известная. Одни болтали, что, мол, майор — на самом деле — служит в ГРУ. Причём, в звании полковника. Другие настойчиво говорили о ФСБ…

За Хрусталёвым — по короткой откидной лесенке — спустились три бойца в стандартной буро-серой камуфляжной форме, с чёрными шлем-масками на головах.

— Как дела? — подойдя, поинтересовался майор. — Лежите, родные, можете не вставать. Про себя докладывайте. Про трупы не стоит. Я их всех сверху видел…. Итак?

— Плечо прострелено, — сообщил Назаров. — Навылет. Ерунда. Заживёт. Ещё левую икру — по касательной — задело. Кровь через кромку сапога переливается.

— Понятное дело. Бывает…. Ефрейтор?

— Две пули сидят в ляжках, — отрапортовал Борченко. — По одной в каждой. Вы только не подумайте, что, мол, я убегал…

— Отставить!

— Есть, отставить!

— Я, собственно, никогда не думаю, — язвительно усмехнулся Хрусталёв. — То бишь, сперва делаю, а уже после этого думаю. Тактика такая, предназначенная для окончательного запутывания подлого противника…. Прапорщик Ванавара! — обратился к одному из «камуфляжников».

— Я!

— Головка — от секретного комплекса «Булава».

— Так точно!

— Молодец. Одобряю. Раненых перевязать. Загрузить в вертолёт. На всё даётся три с половиной минуты. Выполнять! Время пошло…

— Есть, выполнять!

— Сергей Сергеевич! — обратился Назаров. — Можно — вопрос?

— Можно, старлей. Задавай.

— Вы прилетели…. То есть, был приказ — о начале активных боевых действий?

— Не было никакого приказа, — тяжело вздохнув, признался Хрусталёв. — Это я немного хулиганю. По личной инициативе, так сказать. Погоны, скорее всего, сорвут к нехорошей маме. Да и хрен-то с ними…

— Майор! — напомнил о себе прапорщик Ванавара. — А с трупами-то что делать? В вертолёт, ясная Государственная Дума, не поместятся. Хоронить — времени нет…

— Пусть здесь лежат. Типа — дышат свежим горным воздухом…. Я не понял! Что ещё за гнилой штатский базар? До взлёта две минуты осталось. Работаем, мать вашу…

«Чёрна Акула» взлетела и, элегантно огибая островерхие скалы, устремилась на северо-запад, к станице Ново-Русская. Второй вертолёт послушно следовал рядом, находясь чуть правее и выше.

Майор Хрусталёв, вольготно развалясь в кресле второго пилота, тихонько напевал:

В небе солнечном и светлом,

Путь свой держат — облака.

Вдаль уходят — незаметно.

И походка их — легка…

Вдаль уходят — словно Боги,

Босоноги и легки.

Безо всяческой — дороги,

Безо всяческой — любви…

Без любви, и без надежды,

Без сомнений и причуд.

Ветерок — слепой и нежный,

Нарисует — их маршрут…

Нарисует, как и прежде,

Всем тайфунам — вопреки.

В край — безудержной — надежды,

В край — немыслимой — любви…

У меня — одна граната.

Да патронов — полрожка.

Знать, и мне пора, ребята,

Уходить — на облака…

И уйду, хоть прожил мало,

Без особенных затей.

Ждёт меня там — Че Гевара,

Миллион — других друзей…

Тех друзей, что без дороги

Вдаль — безвременно — ушли.

Одинокие — как Боги,

В край надежды и любви…

Одинокие — как Боги,

В край надежды и любви…

В небе — солнечном и светлом,

Путь свой держат — облака.

Вдаль уходят — незаметно.

И походка их — легка…

В небе — солнечном и светлом…

И походка их — легка…