Хроники Центрального Континента. Книга 3. Стражи Пылающей Ямы

Андрей Акимов

Третья книга из серии «Хроники Центрального Континента» рассказывает о стражах пылающей ямы – жутких палачах загробного царства. Они проникают в мир живых людей в поисках беглянки, воскрешенной одержимым хозяином блуждающего цирка. Сбежавшая из мира мертвых принцесса пытается совершить судьбоносный для всего континента переворот. Методы решительно настроенной девушки коварны и беспощадны. В ее жестокую игру вовлекаются персонажи, которые способны пошатнуть устоявшийся баланс этого мира.

Глава 4

День близился к концу. Диск устало сползал к окраине земли, окрашивая небосвод, покрытый ровными каскадами перистых облаков в цвета недоспевшей вишни. Теснящиеся по обе стороны протоптанной дороги невысокие березки начинали расступаться, открывая ширящееся пространство раскинувшихся впереди заводей. Комариный писк начинал приумножаться, жабье кваканье так же нарастало и набирало темп, заглушая остающиеся позади чириканья воробьев, глухие возгласы удода, затихающие монотонные позывные кукушки и настырные стуки прочных клювов дятлов о древесные стволы.

Впереди окружение сменялось уныло гнущимися в покорных поклонах замшелой земле лиственницами и, местами, хиленькими низкорослыми березами. Густой ковер из болотного белокрыльника расстелился по бугристой, кочковатой местности. Где-то вдалеке тонули в легкой дымке высящиеся отдельными фрагментами скалы. Вечерний прохладный воздух чередовал запахи поросшей зеленью и тиной воды, отсыревшей замшелой древесины и гниющей листвы.

Элливиана остановилась на границе расползающейся вдаль во все стороны болотной долины. На ней был надет запыленный простой походный брючный костюм цвета ржаного колоса и едко-коричневая плотная кожаная куртка с капюшоном, накинутым на голову. Через плечо на ремне наискосок висела небольшая прямоугольная сумка с минимумом необходимых припасов.

За правым плечом девушки, превосходя ее почти на три головы, высился спутник, скрытый длинным темным плащом. Его раздутая, будто поросшая пузырями и норовящая вот-вот взорваться голова не была покрыта капюшоном. Рот и нос здоровяка выглядели растянутыми, как будто существо нацепило человеческую маску, которая была ему катастрофически мала. Глаза, впалые и посаженные далеко от носа, имели человеческий вид, но выражали совершенно бесчеловечный взгляд.

Девушка передала спутнику зажженный факел.

— Ступай вперед, Рон, — велела она. — И скинь плащ, где-то придется преодолевать трясины по воздуху.

— Да, милая госпожа, — тихо прохрипел он в ответ.

Рон послушно исполнил повеление Элливианы. Из под плаща высвободилась массивная фигура, общими чертами сходная с человеческой, но лишь отчасти. Покрытая полудюймовой жесткой черной щетиной фигура имела мускулистые руки и длинные ноги, коленные суставы на которых имели свойство прогибаться при ходьбе назад. Из одежды на страшном создании были только короткие черные льняные штаны. За спиной существа расправились и пару раз, словно размявшись, хлопнули темные перепончатые крылья, после чего сложились обратно. Девушка свернула его плащ в аккуратный рулон, обвязала шнуром и забросила за плечо, как рюкзак.

Зверь направился вперед к затянутым рясой и украшенным кувшинками неровным бассейнам воды, между которыми предстояло отыскать тропы, по которым смогла бы перемещаться госпожа. Конечно, он мог бы понести ее на крыльях, но они выдерживали недолго даже его собственный немалый вес, а с ней он пробудет в воздухе и вовсе самый минимум времени. А потом его крылья будут ныть глухой болью от переутомления и в решающий момент, когда это действительно понадобится, не смогут сделать ни взмаха. Все это уже было неоднократно пройдено.

Девушка направилась следом за Роном. Он неспешно ступал на участки поросшие осокой и белокрыльником между явно видимыми границами болотной жижи. Сумерки сгущались, и свет факела начинал играть все более важную роль, словно расхрабрившийся среди безобидных крестьян вооруженный грабитель. Однако огонь осветлял довольно небольшую сферу вокруг путников, оживляя по бокам тени искривленных деревьев. Элливиана то и дело принимала дрожащие на поверхности болота тени за каких-то ползучих существ, норовящих подкрасться к ним из темноты.

Насколько могла быть оправдана такая спешка, с уверенностью она сказать бы не смогла. Тем не менее, точно знала, что чем раньше она провернет все задуманное, тем меньше времени останется у ее цели для реабилитации. Ее нынешнее обличие запросто собьет с толку кого угодно, никто не знает, и не будет знать до нужного момента, кто она на самом деле. Ее бывший воздыхатель был настолько одержим любовью к ней, что проделал невозможное и вызволил ее душу из Пылающей Ямы. Это стоило ему немалых трудов омерзительного характера и заняло огромное количество времени. Но он был терпелив и даже пожертвовал ради того, чтобы вытащить ее душу из нескончаемого загробного кошмара своим магическим даром. А так же он нашел для ее души определенное подходящее для ритуала тело и провел его вопреки всем противоречащим на тот момент обстоятельствам.

Правда, ответных чувств к нему в Элливиане к тому моменту уже не осталось, а вот ненависти и жажды некоего возмездия накопилось сполна. Но, надо отметить, что нынешним своим телом она была довольна от и до. Раньше, в своей прошлой, давно минувшей жизни она была хрупкой белокожей блондинкой, не знавшей ни в чем нужды и не привыкшей, в связи с этим, к трудностям. Теперь же ее дух заполнял знойную, не менее стройную и изящную, гибкую и притягательную, жгучую черноволосую девушку лет двадцати пяти или около того. Она неоднократно разглядывала свое обнаженное тело в зеркалах комнат престижных рыцарских ночлежек и без зазрения совести наслаждалась его аппетитными, миниатюрными, но, в то же время, пропорциональными упругими формами.

Вместе с телом Элливиане досталась и вся информация, хранившаяся на тот момент в голове девушки по имени Рена. Оказалось, что давным-давно, еще в эпоху Рубежных Турниров, с этой особой произошел довольно курьезный случай. Будучи колдуньей, Рена пыталась экспериментировать с заклинаниями по омоложению и сильно переборщила. В возрасте сорока одного года она превратилась в десятилетнюю девочку, сохранив при этом мышление, знания и память зрелой женщины, прожившей насыщенную радостями и трагедиями жизнь.

Так ей пришлось проживать жизнь заново, при этом уже зная, что хорошо, а что плохо, как вести себя в том или ином обществе или ситуации. По невероятной случайности зверь Элливианы, Рон, оставшись без хозяйки в те далекие дни, повстречался с Реной в лесу, и получилось так, что прикипел сходными чувствами к ней и стал ее добровольным рабом, верным спутником жизни, не требующим ничего, а просто нуждающийся в хозяйке. Теперь, по воле еще одного невероятного совпадения, он был вновь рядом с истинной госпожой, обличенной в прекрасное тело прежней.

Элливиана очень часто ощущала сущность Рены где-то глубоко внутри, за неизведанными границами подсознания. Она чувствовала, что та пытается сохранить свой образ в живых и как-нибудь вернуться в оболочку на правах законной владелицы. Но дело было сделано, все точки расставлены, ничего было уже не изменить. Все знания и опыт Рены теперь перешли Элливиане. Но самым грандиозным и неожиданным для нее приобретением оказался магический дар и способности, которые она уже научилась частично использовать в своих целях. Это было просто потрясающе!

Навыки зельеварения и способность колдовать позволили ей отравить и сделать своей бездумной марионеткой правителя королевства Южных Клочков. Из памяти Рены Элливиана знала, что однажды Векториусу Дарну довелось повстречаться с колдуньей, когда та еще была в образе маленькой девочки. Они даже пережили вместе опасное приключение и чудом остались живы. Это обстоятельство позволило Элливиане, уже будучи в оболочке взрослой Рены, сыграть на чувствах Векториуса, когда они внезапно повстречались в одном из городов песчаного королевства. И, разумеется, такой сентиментальный и романтичный человек, как Дарн, не устоял перед очарованием повзрослевшей старой знакомой, превратившейся в знойную красотку.

Все остальное было делом техники. Он сам загонял себя в ослепляющий кокон всепоглощающей влюбленности. Ей оставалось только подыгрывать и вовремя давать ему то, от чего он и вовсе терял рассудок — свое тело. И вот, все, что было возможно, из этого союза она вычерпала. Оставив правителя южных островов наедине с кошмарными видениями и прихватив необходимое количество средств и припасов, плутовка вернулась на Центральный континент, чтобы сплести собственный узор на полотне его истории.

В придачу ко всему прочему ей достался перстень с кристалликом, заряженным от ставшего частью архаичных легенд артефакта магической энергией, которая останавливала возраст носителя на месте. В прошлой жизни у нее имелся подобный предмет, и Элливиана за счет него еще тогда прожила множество бурных лет в образе, неизменно хранившем ее красоту и здоровье. Теперь же, когда подобную вещицу уже почти невозможно было достать, девушке посчастливилось беспрепятственно завладеть ею. Сейчас у нее было все: красота и молодость, многолетний опыт из чужой и собственной памяти плюс магические способности, отличная маскировка и готовая стратегическая цепочка возможных действий. Оставалось не медлить.

Элливиана шла вслед за Роном, мерно ступающим по внушавшим доверие кочкам и островкам. Зверь был внимателен. Он пристально вглядывался в сумерки, все плотнее обволакивающие ареал подсвеченный факелом, постоянно прислушивался к окружающим звукам, принюхивался, ища признаки враждебных намерений. Но никаких агрессивно настроенных объектов поблизости не обнаруживалось. Все было подозрительно спокойно и безмятежно, хотя согласно окрестным слухам, которых они почерпнули в последних попавшихся на пути тавернах, на этих болотах можно было запросто стать добычей гигантских змей, рогатых жаб, хищных растений и прочей нечисти, среди которой вполне могли попасться невиданные ни кем ранее порождения заболоченной лесной глуши.

К рассвету они без происшествий добрались до густых зарослей багульника, растянувшихся на пару десятков ярдов вширь. По бокам от простилавшегося вдаль широкого коридора из кустарника с сомнительной репутацией распластались опасные трясины, из которых доносилось нескончаемое издевательское жабье кваканье. На приличном расстоянии друг от друга над багульником высились небольшие сосенки, расставленные неравномерно, будто нетрезвым художником этой мрачной замутненной легким туманом картины. Где-то далеко на краю этого ощетинившегося лабиринта численность сосен увеличивалась, и горизонтом становился рослый сосновый бор.

— Дальше идти буде сложнее, — обратилась девушка к зверю. — Тот, кто описывал мне этот маршрут, предупреждал, что на этом участке многие потеряли себя.

Рон прорычал нечто неразборчивое, но она поняла, что его такое предостережение впечатлить не могло.

— По словам того человека, — продолжала Элливиана, — здесь помимо вредных паров багульника иной раз появляются какие-то органические споры, затуманивающие голову пагубными кошмарами.

Воспоминание о скупом на подробности рассказе Контроса про эти топи приносилось невнятным эхом из глубин сознания, связанных с первой жизнью.

На сей раз ей показалось, что зверь глухо усмехнулся. Что могло явиться кошмаром для ее питомца? Он сам отчасти являлся воплощением чьих то кошмаров (а если уж быть честной с собой, скорее, ее собственных), а его больше звериный склад ума уже не мог вообразить, что бы такое могло его испугать. Разве что угроза его госпоже.

— Я хочу, чтобы ты отнесся к этому серьезно, Рон. Следи за своим самочувствием, смотри за моим поведением. Если будешь уверен, что что-то не так, принимай меры, какие сочтешь уместными.

Она и сама достаточно поверхностно представляла себе то, о чем предостерегала зверя. Его и впрямь могло совершенно не затронуть воздействие этих невероятных частиц. Мало того, их могло и не существовать вовсе. Про подобные места нередко выдумывают тучи небылиц, дабы приукрасить рассказ о скучном переходе через топи. Тем не менее, Рон всем своим видом отобразил предельную серьезность и внимание. Приказы госпожи не могли вызывать сомнений или опровержений.

Они снова двинулись вперед. Комаров и большинства других насекомых стало ощутимо меньше. Высота кустов в самых пиковых местах не превышала трех футов. Сильно загнутые вниз концами листики имели рыжеватый окрас нижней войлочной поверхности. Местами попадались отдельно стоящие кусты голубики с характерными небесными крапинами ягод.

Путники старались обходить скопления кустов по естественным просветам между ними, но если траектория начинала излишне кривить и увеличиваться, шла в ход сила бугристых рук Рона. Зверь сильными рывками выдирал кусты вместе с комьями влажной земли и прокладывал таким способом более прямой маршрут, чем изначально пытались продиктовать ядовитые заросли.

Уже через полчаса Элливиана ощутила, что мало-помалу голова ее начала болеть. А еще некоторое время спустя начала просто раскалываться от разыгравшейся боли. Девушка невольно начала двигаться медленнее. Концентрация ускользала от нее добрыми порциями, однако девушка крепилась и пыталась не поддаться накинувшейся хвори до последнего. Порой ее ноги подкашивались, зацепляясь за торчащие корни, либо проваливаясь в маленькие углубления. Элливиана ни как не желала признать очевидного превосходства паров болотного растения над своим организмом и упрямо продолжала плестись за своим мощным спутником.

Рон почти ежеминутно оглядывался на госпожу. Он слышал, что она тяжело дышит, видел испарину на ее лбу, лицо, искаженное молчаливым страданием. Но она не просила помощи, хотя он без труда смог бы нести ее на руках, но в этом случае не смог бы справляться с кустами, и путь увеличился бы в разы. Сам он тоже чувствовал воздействие паров багульника, но в нем они не могли породить ничего, кроме излишнего нервного возбуждения.

Диск не появлялся, не смотря на то, что утро уже было далеко не ранним. Начало дня выдалось пасмурным и туманным. Путники продолжали изнурительное продвижение через стелящийся между непроходимыми трясинами проход, источающий отравляющие пары. Как назло, погода, хоть и корчила из себя скверную, была абсолютно безветренной, что еще более усугубляло ситуацию на территории губительного кустистого пробора. Свежий воздух не прилетал, словно опасался этого скверного места.

Проходя рядом с очередной невысокой сосной, зверь увидел, как из под ее кроны, поблескивая и отливая бирюзовым призрачным сиянием, устало сползали по воздуху диковинные частицы. Он даже остановился, чтобы рассмотреть их, словно запутавшихся в легкой пелене тумана и зависших на полпути к земле вокруг него. Там под нижними ветвями соснового дерева, откуда они осыпались, темнело что-то вроде продолговатого приросшего к стволу кокона.

Зверь понимал, что это, скорее всего и были те самые споры, грозящие напугать и лишить воли случайно оказавшегося рядом путника. Но на него они, похоже, повлиять не могли, и Рон решил добыть этот кокон для своей госпожи. Ведь она точно сможет придумать, как распорядиться подобной находкой с пользой для себя. Он уже потянул руки к своей цели, как вдруг его окликнул мужской голос:

— Рон!

Он устремил взгляд в сторону оклика.

— Рон Сколл, а тебя что не касается то, что велели всем?

К нему обращался настоятель храма Стеклянного Стиля, воспитанником которого Рон был когда-то в давно стертой из сердца и разума реальности. Он осмотрелся вокруг. Они стояли напротив друг друга у главных ворот храма. Горы со всех сторон обступили обитель мастеров и учеников древнейшего искусства магического боя и праведного бытия. Створки ворот поблескивали тысячами впаянных стеклянных фрагментов. Аллея позади настоятеля, ведущая к комплексам храмовых построек, по бокам была обставлена фигурами на постаментах. Он знал, что они всегда были там, но они должны были быть выполнены целиком из хрусталя. Те статуи, которые сейчас находились на постаментах, являлись растерзанными или израненными людьми, покрытыми поблескивающей оболочкой из стекла. На залитых кровью лицах застыли выражения мук и страданий.

— Тебе что, нужно повторять по два раза, Рон Сколл? — грозно процедил упершийся руками в бока седовласый старец.

Рон не знал, чего от него хотел настоятель, но чувствовал, что это требование было неприятным и даже отвратительным. Он решил, что ни за что больше не будет выполнять никаких команд, не подчинится чьим-либо приказам, кроме своей милой госпожи.

Милая госпожа!

Где же она? Эта мысль обварила его, словно чан с кипятком. Он во что бы то ни стало должен отыскать ее. Вот только, похоже, настоятель не собирался его куда-либо отпускать. Но это не могло стать проблемой. Придется разорвать его на куски. Никто не сможет больше остановить зверя.

Посмотрев на свои руки, Рон обомлел. Это были руки человека. Оглядев себя всего, он понял, что все было человеческое — тело, ноги, голова, которую он ощупал судорожными движениями. Это действительно было так, потому что он не чувствовал больше той нечеловеческой мощи, подкатывающей перед схваткой изнутри и обволакивающей мышцы сокрушающим врагов металлом.

Рон вдруг осознал, что полностью обнажен. Чьи-то пальцы схватили его за запястья и заломили руки за спину. Ударами сзади по ногам и давлением на плечи его принудили опуститься на колени. Настоятель уже стоял в шаге от него и надменно взирал свысока какими-то неестественно дикими глазами.

— Ты что, думал избежать своей участи, проклятый сукин сын? — ехидно спросил настоятель, кривя рот в ухмылке.

Рон пытался увидеть тех, кто удерживал его в унизительной позе мертвой хваткой, но их лица были смазанными, дрожащими, словно блеклые знамена на сильном ветру.

— Ничтожество.

Сказав это, настоятель выпустил в Сколла стеклянный луч, который насквозь прошил его левое плечо. Рон стиснул зубы и испустил сдавленный стон.

— Ты никогда не стал бы истинным бойцом!

С этими словами следующий стеклянный луч впился в правое бедро Рона.

— Откройте его глаза! — велел настоятель удерживающим Сколла людям.

Жесткие пальцы запрокинули его голову, ухватившись за волосы, и задрали ему веки, чтобы он не мог их опустить. В следующее мгновение в правой руке настоятеля вырос небольшой стеклянный ком. Он сжал кулак, затем снова раскрыл его. Теперь на ладони обезумевшего старца блестела горсть стеклянной пыли.

— Живи, мальчишка, — щурясь и ухмыляясь, проговорил старик. — Живи, но мечтай о смерти.

Настоятель сдул мелкую, словно мука стеклянную пыль с ладони в лицо Сколла. Насильно раскрытые глаза видели и чувствовали, как в них въедаются крупицы стекла. Глаза медленно плавились, болезненно растворялись с жутким, слышимым только ему шипящим звуком, стекая по щекам бледной розовой лимфой. Свет мерк. Мысли о потере зрения разрывали сердце и голову. Рон надрывно кричал, не в силах ничего сделать. Безликие конвоиры отпустили его руки, опасности он больше не представлял. Рон схватился за лицо.

Глаза слезились, и он убрал от них руки. Способность видеть вернулась, но ощущение недавней слабости и отчаяния еще клубились в кипящем мозгу. Рон оказался на дороге, тянущейся вдоль отвесной стены высокой скалы. По правую руку разбегалось вдаль редколесье. Недалеко впереди возле догоревшего костра рыл землю запряженный летной кабиной ящер. Ночь скрывала в скоплении деревьев и кустов кого-то, зовущего на помощь. Голос был очень знакомым, почти родным. Это была она, милая госпожа! Но он был всего лишь человеком, пусть и мастером магического боя, но сейчас ему это казалось ничем, в сравнении со звериной мощью, которая казалась теперь упорхнувшей заветной мечтой.

Он шел на мелодичный девичий голос в темноту.

— Помоги мне, — доносилась повторяющаяся фраза.

Рон приближался к местонахождению просящей помощи Элливианы. Но почему-то его все больше одолевали мысли, что она просит совсем не его помощи. Он пробирался в глубь редких зарослей и начал различать за очередными сомкнувшимися ветвями подрагивающий свет. Сколл убрал ветки, загораживающие обзор. Картина, представшая перед ним, заставила приоткрыть рот.

Элливиана, та самая нежно любимая им блондинка из прошлого, принцесса его снов, королева его разума сидела на высоком кресле без одежды. Напротив нее за решеткой в маленькой камере томился уродливый зверь, вцепившийся руками в железные прутья. Стройные ноги госпожи были разведены и закинуты на подлокотники кресла. Правой рукой она неистово ублажала себя, глядя на шумно вздыхающего возбужденного мутанта. Пальцы ее левой руки играли с соском левой груди.

— Помоги мне, — томно обращалась она к безобразному пленнику.

И зверь, одним рывком оторвав от безграничных стен решетчатое ограждение, вторым отшвырнул его в темную пустоту. Он шел на своих прогибающихся назад ногах помочь молящей его об этом девушке. Зверь приблизился к ней, схватив за волосы, развернул в нужную сторону. Она покорно прогнулась, и он вошел в нее сзади. Его дикие толчки сопровождались ее встречными движениями. Оба участника перешедшего в бешенство соития устремили взгляды в глаза наблюдающего за ними Рона Сколла.

Эта сцена и пленила и бесила Рона в равной степени. Этот зверь — Сколл сам должен быть им. Но должен ли он был вытворять такое с госпожой? Или вопрос стоило поставить иначе: хотел ли он сделать то же самое со своей госпожой?

Хотел.

Но никогда бы не посмел. И потому то, что происходило на его глазах, в корне противоречило его нерушимой позиции при нынешней жизни. Но что же это была за жизнь? Кто он сам, и кто этот зверь, что жадно и небрежно обладал его хозяйкой, держа ее за волосы, словно последнюю шлюху? Почему они вместе смотрят на него с таким вызовом? Все это вызывало чувства растущей раздраженности, горькой несостоятельности и жгучего стыда.

Конец ознакомительного фрагмента.