Эпоха перемен. Моя жизнь

Анатолий Штейнберг (2024)

В историческом вихре формируются не только государства, но и судьбы людей. Анатолий Штейнберг, талантливый инженер и успешный бизнесмен, приглашает вас совершить путешествие по страницам собственной жизни. От детства и юности в сибирской деревне до международных переговоров, от трудностей перестройки до триумфа собственного бизнеса… Каждый шаг автора — это сплав мечты, риска и неукротимого желания побеждать. Книга «Эпоха перемен. Моя жизнь» — не просто мемуары. Это полноценный бизнес-роман, в котором вас ждут истории становления бизнеса в бурные девяностые, портреты людей, оставивших след в жизни автора, честный разговор о том, как выжить сегодня и преуспеть завтра в мире, где вчерашние правила уже не работают. Эта книга для тех, кто готов сделать шаг навстречу переменам, открыть новые горизонты для себя и для своего дела. Спешите узнать, как формируется личность в эпоху перемен и как большие мечты становятся реальностью. В жизни очень важна мечта, но нужно быть готовым к тому, что путь к ней может оказаться длиннее, чем ты рассчитывал, и очень извилистым. Зачем читать • Исторические факты и личные наблюдения автора делают книгу интересной не только для специалистов отрасли, но и для широкой читательской аудитории. • Может стать полезной для тех, кто интересуется историей развития бизнеса в России, а также для тех, кто хочет получить представление о целлюлозно-бумажной промышленности. Я считаю, что человек должен заниматься тем делом, которое ему интересно, в котором он может максимально реализовать себя. Только тогда он сможет добиться успеха. Особенности Увлекательная и познавательная книга погружает в мир бизнеса и позволяет проследить за становлением крупной компании в непростые для страны времена. Книга написана от души и наполнена искренними эмоциями и размышлениями автора. Риск — это неотъемлемая часть бизнеса. Но рисковать нужно с умом, просчитывая все возможные последствия. Для кого Книга будет интересна тем, кто интересуется историей России и становлением бизнеса в девяностые годы, предпринимателям, которые хотят получить личный опыт успешного бизнесмена, и тем, кто хочет узнать больше о целлюлозно-бумажной промышленности. Перемены — это неизбежная часть жизни. И нужно уметь не только приспосабливаться к ним, но и использовать их себе во благо.

Глава 4

Еврейский вопрос

Далеко за Уралом проявлений ксенофобии было значительно меньше, чем в европейской части Советского Союза, но всё же ксенофобия существовала и мне приходилось сталкиваться с её проявлениями.

Когда я был совсем маленький, мы играли в войну. Заводилой был парень лет пятнадцати, он давал звания всем игрокам. Мне, самому младшему, досталось звание ефрейтора, а все остальные были рядовыми. Я был этому рад, потому что ефрейтор по званию был выше рядового. Мы отлично поиграли, набегались, «навоевались», а дома я радостно рассказал маме, как мы удачно спрятались, обхитрили ребят и в итоге победили.

— Мама, я был ефрейтором!

— Ефрейтором? Ну ладно! — сказала мама, поджав губы.

Я повернулся к ней и увидел её глаза. Эти глаза я запомнил на всю жизнь: в них неожиданно появились слёзы.

Другой случай произошёл со мной, когда я немного подрос. Как и принято у ребят, мы часто соревновались между собой, иногда ссорились, иногда дрались. Как-то мы боролись с одним мальчишкой, он был выше и крупнее меня, но я всё равно его победил. Мы были в том возрасте, когда проигрывать было очень обидно, особенно если победитель меньше тебя. Ребята стали смеяться над ним, проигравший мальчишка чуть не заплакал и со злости сказал мне:

— А зато ты еврей!

После нашего поединка у меня был такой моральный подъём, ведь я вышел из него победителем. Но после этих слов я был как проткнутый мяч: из меня разом вышла вся сила. Я ощутил беспомощность, потому что не знал, как на это отвечать. «А зато ты еврей!» — из его уст это звучало как оскорбление, как выражение презрения. Это было очень неприятно: пощёчина, на которую невозможно ответить. Именно так я воспринял его слова.

Папа никогда не говорил о том, что он еврей, что его родители евреи и что наша семья еврейская. Мы никогда не разговаривали на эту тему. Я очень люблю своего папу, но я думаю, что в этом вопросе он был неправ: он не подготовил меня к жизни, в которой к евреям проявляют агрессию просто потому, что они евреи.

В Советском Союзе ксенофобия и антисемитизм существовали на полуофициальном уровне. Государственная политика в этом вопросе была двойственной. С одной стороны, проявления антисемитизма публично критиковалось, с другой стороны, существовало много примеров, когда евреи подвергались нападкам и травле, увольнялись с высоких должностей, их без причин осуждали и даже расстреливали. Например, в 1952 году было начато следствие по известному «Делу врачей». Докторов, лечивших партийных деятелей, необоснованно обвинили в заговоре и убийстве ряда высокопоставленных партийных работников, многие обвиняемые врачи были евреями. После смерти Сталина дело было пересмотрено, обвинения признали ложными, всех врачей реабилитировали. Но память об этом событии осталась.

Когда я получал свой первый паспорт, я также столкнулся с проявлением ксенофобии. В паспортном столе были дела на мою семью, они знали, что моя мама русская, а папа еврей. Когда я получал паспорт, меня спросили:

— Какую национальность записать в паспорте?

Я искренне ответил:

— Русский!

Сейчас я совершенно спокойно сказал бы: «Еврей». Когда я пришёл домой с паспортом, папа попросил посмотреть документ, чтобы узнать, какую национальность я указал. Когда он увидел напечатанное в моём паспорте слово «русский», он изменился в лице, но никак это не прокомментировал.

Папа не взял на себя функцию воспитания моего национального самосознания, маме, очевидно, не хватало образования, чтобы разобраться в этом вопросе самой и объяснить его мне. Поэтому собственным культурно-историческим образованием я занимался сам, моё мироощущение сформировалось под влиянием книг, которые я прочитал. Я ощущаю себя русским государственником.

В институте со мной в одной группе учился Игорь Давыдов. Мы почти сразу подружились и продолжаем дружить сейчас. Его семья была родом из Березников. Это маленький город на севере Пермской области, известный мощной промышленностью: Березниковским калийным комбинатом и Березниковским титано-магниевым комбинатом. Позже семья Игоря переехала в Кишинёв. Мы с Игорёшей, так я его называл, прошли институт, вместе ездили отдыхать. Потом жизнь нас развела: Игорь уехал в Молдавию, дослужился до звания главного энергетика молдавской академии наук, позднее вместе с семьёй перебрался в Германию. Я тогда спросил его:

— А как ты уехал в Германию? Ведь для этого нужны какие-то основания!

— Я переехал в Германию по еврейской визе.

Я с удивлением спросил:

— У тебя разве есть родственники евреи?

— Так ты же был у меня в семье! У меня мама — еврейка.

Это стало для меня открытием: Игорёша был евреем, а я всю жизнь этого не знал!

При этом Игорь был стопроцентным евреем, а я нет. Национальность у евреев передаётся по материнской линии, его мама была еврейкой, а папа русским, а у меня наоборот.

Потом, когда я общался с другим товарищем из группы, Сашей Митюшовым, я рассказал ему эту удивительную для меня историю о переезде Игоря. Саша ответил, что все ребята знали о его еврейских корнях. Более того, они были уверены, что мы дружим с Игорем именно потому, что мы оба евреи. Мы проучились с другом пять лет, и нас совершенно не беспокоил вопрос национальности. У нас с Игорёшей были общие интересы, и, наверное, по поведению мы оба немного отличались от остальных: по сравнению с русскими ребятами мы меньше выпивали. Мы присутствовали в компаниях, но если русские ребята могли сильно напиться, мы с Игорёшей все-таки знали меру. Кажется, только этим мы и отличались.

Учитывая, что мне приходилось самостоятельно разбираться в национальном вопросе, я решил, что со своим сыном мне стоит об этом говорить. У меня не было много времени на его воспитание, но я старался доносить до него информацию о наших корнях, рассказывал, что его дед еврей и мы имеем отношение к евреям. Но я мало его готовил, чтобы он не испытал шока. А вот своих внуков я уже очень серьёзно готовил к жизни: я отдал их в еврейский детский сад. В этом саду не было упора на еврейство, детей просто хорошо воспитывали по английской системе. Но в детский сад регулярно приходили актёры, художники, музыканты, которые были евреями, и они общались с детьми, рассказывали о своей жизни и творчестве. В детский сад запросто могли прийти Кобзон или Розенбаум и выступить с концертом. Известных евреев, которые приходили к ним, мои внуки помнят до сих пор. Иногда их вместе с другими воспитанниками детского сада водили в синагогу, но не для того, чтобы навязать выбор религии, а скорее в просветительских целях, дети были вольны самоопределяться. Например, один из моих внуков до недавнего времени считал, что он немец, потому что в садике им ничего не навязывали.

Во взрослой жизни я редко сталкивался с проявлениями ксенофобии, иногда они даже имели позитивный исход. Например, еврейская фамилия однажды помогла мне в важном деле. В 2000 году я избирался депутатом законодательного собрания Иркутской области. У меня в округе было около сорока четырёх тысяч избирателей, которые жили в городах Байкальск, Слюдянка и разбросанных вдоль Байкала многочисленных рабочих посёлках. Во время избирательной кампании я приехал в Усольский район, в крупный посёлок лесозаготовителей, который располагался на другой стороне Байкала. На дворе стояло жаркое лето, для встречи с кандидатами в депутаты на площади собрались около тысячи человек из разных посёлков. Нас было трое: кандидат Сайков — подполковник милиции; кандидат Виноградова — журналистка; и я — Штейнберг, председатель совета директоров Байкальского ЦБК. Ранее в этом избирательном округе депутатом был Игорь Гринберг, директор алюминиевого завода.

Народ толпился на площади, присесть им было некуда, а мы с трибуны вещали, что полезного сможем дать району и что обещаем сделать, когда станем депутатами. Я не думаю, что сказал какие-то умные слова, другие кандидаты тоже ничего особенного не сказали. До встречи с избирателями я опубликовал в местной газете статью о себе, о своём детстве. Люди, как оказалось, прочитали её. После выступлений кандидатов в депутаты народ на площади оживился, в центре большого скопления людей появился здоровый мужик, рубашка у него была расстёгнута до пупа, было видно, что он поддатый. Он начал говорить:

— Мужики, я статью в газете прочитал! Я так думаю, что после Гринберга нам только Штейнберга надо выбирать!

Я первый раз оказался в Усольском районе, но народ избрал меня единодушно. Когда зимой этот посёлок стал замерзать, глава посёлка обратился ко мне и попросил помощи. Я решил вопрос: чтобы город не замёрз, я просто отправил главе две цистерны мазута. Наверное, когда этот поддатый мужик говорил про Гринберга и меня, он понимал, что с заводского человека с фамилией Штейнберг можно получить больше, чем с милиционера и журналистки. Когда евреи рассказывают о себе и своей жизни, зачастую они вспоминают негативные случаи ксенофобии, а я вспоминаю именно этот случай.

Но из-за ксенофобии в моей жизни случались и неприятные события. Однажды на Байкальском комбинате была планёрка, меня куда-то избирали. После выборов мой приятель сказал, что услышал возглас одного из сотрудников: «Только евреев нам ещё не хватало!»

Другой случай произошёл во время поездки членов законодательного собрания Иркутской области за рубеж. Девяностые годы я называю периодом «разгула демократии». Тогда решался вопрос о перепрофилировании Байкальского комбината, десять депутатов поехали в Финляндию и Швецию, чтобы посмотреть идеи для перепрофилирования нашего завода. Я ездил вместе с ними как представитель комбината. Один из депутатов был достаточно крупным руководителем строительной компании из Ангарска. Другой депутат в делегации был евреем, он вёл себя дурно, его поведение всех раздражало. Но это не было связано с его национальностью, таких людей можно встретить в любом народе. На одну из выходок депутата руководитель строительной компании ответил:

— Ну что с него взять? Еврей же!

Я тогда очень резко ему ответил:

— Слушай, я тоже еврей! Многие годы я вообще не чувствовал к себе какого-то неравного отношения, но последнее время мне об этом стали часто напоминать!

Руководитель был старше меня, но, несмотря на это, он тут же сердечно извинился.

Откуда вообще возникает ксенофобия? Я думаю, что это зависть к успешности. Когда Уинстона Черчилля спросили, почему в Англии нет антисемитизма, он очень хорошо ответил:

— Потому что мы, англичане, не считаем евреев умнее себя!

В России в период первоначального накопления капитала многие заметили, что евреи быстрее других ориентируются в денежных вопросах: семибанкирщина, Березовский, Гусинский, Ходорковский, Фридман. В 1990-е годы это вызывало страшную зависть у большинства населения. На мой взгляд, в современном обществе стало меньше антисемитских проявлений, или я просто не реагирую на проявления зависти. Я думаю, что еврейский народ хорошо обращается с деньгами, потому что этому способствовали тысячелетия выживания. Но идею Черчилля я считаю очень правильной: не нужно завидовать, нужно работать.