Из развитого в дикий нелепые ШАГИ

Анатолий Зарецкий

«Что я мучаюсь! Я же генеральный директор бумажной фирмы! Надо лишь придумать, чем заниматься, и немедленно приступить к работе», – пришла спасительная мысль. Она и стала водоразделом, который окончательно оторвал от эпохи социализма, в которой плыл куда-то вместе со всеми, и бросил в омут капиталистических отношений… И вот перед Вами повесть «о жизни в эпоху перемен», разрушивших мою Родину – СССР – и «кинувших» всех нас, бывших граждан великой страны, «выживать» на ее обломках, кто как сможет.

Глава 6. Камень

— Что-то ты там, Афанасич, химичишь потихоньку, а про друзей забыл, — с упреком сказал как-то Рабкин.

— С чего ты взял? — спросил его.

— Да слышу, как вы там шушукаетесь с Прозоровым… Сальдо. Бульдо, — ответил Виктор Семенович.

— Это не химия, а бухгалтерия, — рассмеялся я, — Хотя, если вдуматься, такая же химия… Отчет надо сдавать в налоговую инспекцию о финансовой деятельности фирмы.

— А ты что-нибудь в этом понимаешь? — спросил Рабкин.

— Учусь, — ответил ему.

Я действительно учился. Хорошо, под рукой оказался компьютер, бухгалтерская программа и учебники Прозорова, да и сам Прозоров, мой лучший компьютерщик, а по совместительству главбух фирмы, рекламирующей собачий корм.

Нулевые отчеты сдавал без проблем. Но как только на счет фирмы поступили деньги, а потом пришлось их расходовать, появились финансовые операции. Бухгалтером числилась дочь, но пока лишь числилась.

Как же быстро растут дочери, впрочем, сыновья, очевидно, тоже. Вроде совсем недавно пошла в первый класс. Кажется, вчера мы с женой водили ее в музыкальную школу и на концерты. И вот уже восемь лет хореографического отделения позади. Что дальше?

Дочь привыкла, что у нее заняты все дни и вечера напролет, а тут вдруг свобода. Ничего хорошего. Дети всегда должны быть чем-то заняты. Им свободное время противопоказано, особенно в переходном возрасте. И дочь вдруг сама нашла себе занятие.

— Папа, можно пойду учиться на международные курсы юных менеджеров при Плехановском институте? — спросила она однажды.

Конечно же, разрешил, хотя курсы были платными, а занятия проходили по выходным целых учебных два года. Но результатом стал международный диплом, который дочь получила одновременно с аттестатом зрелости.

— Куда будешь поступать? — спросил как-то Светланку.

— Конечно, в Плешку, — ответила она.

— Светик, по-моему, ты переоцениваешь свои и наши возможности, — сказал дочери, наслышанный о нечистоплотности приемной комиссии этого учебного заведения. И еще знал анекдот все о том же:

— Гиви, какой проходной балл в твой Плэшка?

— Дэсять тисяч, кацо.

— Вах!.. Целий «Волга»… Нэт… Пойду МГИМО. Там двадцать пять всего… Сколько чэловэк можно поступит за твой дэсять тисяч.

Но дочь сдала документы и начала готовиться к вступительным экзаменам. Письменной математики она не боялась. Из десяти задач на пять баллов надо было решить восемь. Дочь решила правильно все десять. Лишь одну из них не до конца, получив правильный, но не полный ответ. Экзаменационные работы проверял компьютер.

Накануне второго экзамена — сочинение по русской литературе — Светланка заболела. На экзамен привезли с температурой. Каково было удивление, когда ее не допустили к экзамену из-за двойки по математике.

— Не может быть, — возмутился я и пошел в приемную комиссию.

Там мне, как и другим родителям, предъявили ее работу. Как и ожидал, объективный компьютер поставил девять плюсов, один плюс-минус и итоговую сценку «отлично».

Но, вопреки правилам, у каждого ответа авторучкой кем-то были вписаны «замечания», типа «Не вполне точно», «Недостаточно подробно», — и все плюсы компьютера исправлены на минусы. Соответственно, итоговая оценка из объективной «отлично» обращена в субъективную «неудовлетворительно».

— Как это понимать? — обратился к самому важному из преподавателей-фальсификаторов, — Да я от вашей пачкотни камня на камне не оставлю! Я, дипломированный математик, такого безобразия еще не видел, — несколько погрешив истиной, обрушил на него свой праведный гнев.

— Да. Вы вправе обратиться в суд. И я уверен, вы его выиграете, — посмотрев работу дочери, ответил он, — Но, увы, к следующему экзамену она не допущена. Какой вам толк от выигранного суда? — привычно убеждал ученый мерзавец.

— Забирай документы, — сказал дочери, — У этих законченных негодяев ты ничему хорошему не научишься.

Чтобы не терять год, дочь окончила десятимесячные бухгалтерские курсы, и в девяносто первом году без проблем поступила на экономический факультет МИСИ…

Конечно же, Светланка посмотрела и подписала баланс фирмы, который мы сделали с Прозоровым, но честно призналась, что сама бы такого не сделала.

Как ни странно, но мой первый не нулевой баланс был принят в налоговой инспекции без замечаний.

Меж тем мы с Дудеевым вплотную подошли к тому направлению деятельности, которым в дальнейшем пришлось заниматься многие годы, и которым оба занимаемся до сих пор. Все началось с факса: «Толечка, узнай, кому у вас нужен камень? Очень красивый гранит красного цвета. Можно поставлять вагонами прямо с карьера».

Какой гранит? По какой цене? Никакой информации. Что ж, раз с карьера, значит полуфабрикат. Какой полуфабрикат? В общем, вопросов больше, чем ответов. Ну и задание подбросил партнер.

В библиотеке предприятия поискал литературу по камнеобработке.

Ничего. Отправился по книжным магазинам Москвы. Такая же картина.

Лишь в телефонном справочнике обнаружил одно подходящее заведение — Московский камнеобрабатывающий завод. Оказалось, он размещен не в Москве, а в Долгопрудном.

Не откладывая в долгий ящик, отпросился с работы и отправился в подмосковный городок. Коридоры здания администрации были забиты народом. Во все кабинеты многолюдные очереди. А кабинет директора штурмовала огромная агрессивная толпа.

Часа через три попал к заместителю директора Михайлову. Оглядываясь назад, думаю, мне тогда очень повезло. Спокойный уравновешенный Михайлов не выгнал с порога, что непременно сделал бы директор завода Ткач.

Михайлов, геолог по образованию, тут же определил, что красным гранитом из Киргизии может быть только каиндинский гранит.

— Другого красного гранита в Киргизии я не знаю. Вряд ли там что-то открыли, — уверенно заявил Михайлов, — Что ж, если блоки большие, мы готовы покупать. Кстати, какой они группы? — спросил он.

Я, разумеется, не знал. Собственно, я ничего не знал.

— Зайдите к Фурниченко, — порекомендовал Михайлов, — Это начальник отдела снабжения. Он вас просветит по всем вопросам.

Фурниченко тоже оказался неплохим человеком. Сославшись на Михайлова, сообщил ему все, что знал о возможных поставках.

— Очень вовремя вы к нам попали. Мы уже истощили все свои запасы сырья. Последние блоки выкапываем из-под снега… Каиндинский гранит знаем. Так себе, но пойдет. Но больше двухсот долларов за куб не дадим. У нас пока госпредприятие. Больше мы просто не имеем права, — рассказал Фурниченко.

Но, когда случайно выяснилось, что мы с ним земляки, начальник отдела снабжения преобразился.

— Слушай, Анатолий, — тут же перешел он на «ты», — Процентов десять я тебе прибавлю, как земляку. Но ты поторопись. К лету это не пройдет… Хочешь, покажу тебе наши склады сырья. Сам увидишь, — предложил он.

Конечно же, я хотел все увидеть своими глазами и вскоре впервые попал на камнеобрабатывающее предприятие. Огромная территория была отведена под склад сырья, заполненный каменными глыбами приличных размеров.

— А вы говорили, сырья нет, — показал я на глыбы.

— Это непригодные блоки, с трещинами. Они развалятся в станке, если пилить, — разъяснил Фурниченко.

— А для чего их держать, да еще в таком количестве?

— Иногда покупают на памятники. А скоро у нас свой цех памятников будет. Правда, поговаривают, не наш, а какое-то частное предприятие. Но на нашей территории. Странно все это, — с грустью прокомментировал он.

От Фурниченко узнал, что бесформенные каменные глыбы называются блоками.

— Хочешь посмотреть, как пилят блоки? — спросил он, — А заодно посмотришь на наши сырьевые проблемы.

Мы подошли к большому цеху, около которого рабочие действительно лопатами выкапывали из огромного сугроба один из блоков, который собирались установить на стоявшую рядом тележку.

Зашли в цех. Он поразил страшным грохотом, из-за которого приходилось не говорить, а кричать. Работали десятки распиловочных станков. Сумасшедшее производство.

Увидел и продукцию этого цеха — ржавые от влажной железной пыли бесформенные каменные плиты неопределенного цвета, с грубыми следами распила.

— Из этого добра делают красивую плитку? — удивленно спросил я Фурниченко.

— Из этого, — усмехнулся он, — Станки у нас старые. Видишь, какой клин вместо параллельного распила, — показал он на одну из плит, — Вот отшлифуют, отполируют, любо дорого посмотреть. А сейчас и смотреть не на что, грязь и ржавчина. Грязное производство, — заключил он, завершая экскурсию…

Вскоре Дудеев подтвердил, что гранит действительно каиндинский, да и блоки оказались приличных размеров. Сказал, что иногда бывают блоки с трещинами, но такие обычно не отправляют. Камень на карьере стоит около сорока долларов за куб, так что цена, предложенная Фурниченко, нас вполне устраивала.

Уже на следующий день мы заключили договор на поставку опытной партии сырья, и недели через две Саша, наконец, сообщил, что вагоны с нашими блоками двинулись из карьера в сторону России. Еще через неделю позвонил Фурниченко и обрадовал новостью, что наши пять вагонов пересекли российскую границу и дня через два-три будут в Долгопрудном.

Эти первые блоки я увидел уже на складе сырья.

— Хорошие блоки, — одобрил Фурниченко, показывая мне несколько больших бесформенных камней, одиноко лежавших на одной из пустых платформ.

— И это все? — удивленно спросил его.

— Что ты, — рассмеялся Фурниченко, — Остальные уже в работе. Очень вовремя пришел ваш гранит. Приезжай завтра. Будет готовая продукция. Думаю, будем с вами работать. Михайлову я уже доложил, — сообщил он приятную новость.

На следующий день вместе с Фурниченко зашел к Михайлову. Глянув на красивую плитку, которую мы принесли с собой, тот сказал:

— Что ж, полируется неплохо. В качестве ширпотреба пойдет. Давайте, чтоб ускориться, пролонгируем старый договор, увеличив объем опытной партии втрое, — предложил он. Я не возражал, и мы тут же внесли необходимые дополнения.

Неожиданно в кабинет заглянул решительного вида мужчина, увидев которого Михайлов и Фурниченко заулыбались.

— Проходите, Юрий Иванович, — пригласил незнакомца Михайлов, жестом показав мне, чтобы пересел на другой стул, — Вот посмотрите, каиндинский гранит, — показал он нашу плитку.

— Нормальная полировка, — одобрил, судя по всему, специалист, — А где сырье взяли? — спросил он Фурниченко.

— Да вот Анатолий Афанасьевич очень вовремя подбросил, — показал он на меня.

Так я познакомился с Сычевым, большим знатоком камня в стране. Вряд ли Юрий Иванович запомнил ту нашу встречу, но я тогда смотрел на него во все глаза и внимательно выслушивал все, что он рассказывал.

— Там у вас еще мрамор неплохой есть. Вы же знаете, где достать, — обратился ко мне Сычев. Я, разумеется, ничего не знал, но на всякий случай кивнул.

— Да вы что! — обрадовался Михайлов, — Было бы очень кстати, Анатолий Афанасьевич. Выручайте.

— Я постараюсь, — неопределенно пообещал ему…

Так мы с Дудеевым вошли в число поставщиков камня Московского камнеобрабатывающего завода, как тогда шутили, имени ЦК КПСС. И меньше, чем через месяц, снова выручили знаменитое преприятие, поставив десять вагонов гранита и пять мрамора. Но, к сожалению, то были наши последние поставки — обстоятельства вынудили нас расторгнуть договор с заводом.