Нечто большее

Анастасия Сергеевна Никитина

«Нечто большее» — фэнтези о любви, дружбе, человечности и принятии себя; о разности и одинаковости; немного о фланкировке и шаманизме.Каждый содержит в себе нечто большее.Читают ли казаки фэнтези? Можно ли разрубить пространство? Как закончить бесконечную битву? Каково любить смерть? Учитель — ученик? Как приручить паука и вырастить себя? Нечто большее — это что? А, главное — где бабуля?..Развлекательное чтиво поможет что-то понять и посмотреть вокруг — не завалялось ли поблизости счастье…

Глава 7. Творческие вечера

Мы не заметили, как прошли почти целый день, не делая привалов и лишь иногда отлучаясь до кустиков.

— Вот мой ужин, — Машка-Мышка шутливо подобрала мелкое полузасохшее яблоко, положила на свою тарелочку и закружилась с ней.

— Опять худеем? Нам тут узники концлагерей уставом не положены, — я хмуро посмотрела на Мышку, зная любовь девчонок ко всяким комплексам и к самому огромному из них под названием «надо худеть». Зачастую чем красивее девчонка, тем больше у неё этих комплексов. Машка продолжила кружиться и дурачиться, пока не врезалась в меня и пока её «ужин» не закружился на блюдце, как заведённый. Она резко остановилась и уставилась на блюдце.

— Маш, мы понимаем, что ты по планшетам-телефонам соскучилась. Но не настолько же! — засмеялась Рысь.

— Эм… Лучше подойдите сюда кто-нибудь, — настроение девочки резко изменилось.

Подошли все. И уставились на блюдце. Пока яблоко делало круги по блюдцу, оно стало транслировать мутные картинки. Чем больше ускорялось яблоко, тем чётче становилась картинка.

— А это… безопасно? — шёпотом спросил Шура. — Не блюдце, а коллайдер какой-то.

— Тише ты! — в очередной раз оборвала его Рысь.

Блюдце показывало окрестности, но ничего интересного там не было. Потом показало несколько силуэтов на дороге, которые столпились и внимательно что-то изучали.

— Это что за хмыри? Они тоже у меня попляшут! — вновь страстно зашептал Шура.

— Плясали уже, хватит! Мы это, не видишь, что ли? — фыркнула Рысь.

Я посмотрела наверх и вокруг — никаких птиц, коптеров, камер и тому подобного видно не было.

— Вот это прикол! — сдавленно воскликнула Мышка, будто бы от громкого голоса всё волшебство распадётся. Блюдце покрутило яблоко ещё немного, показало дорогу, отходящую от тракта налево, какую-то блеклую надпись и закончило на сегодня свою работу. Как Машуля ни трясла, ни уговаривала — блюдце оставалось простой посудой.

— Что это такое! Даже древние мобильные средства здесь связь не ловят.

— Ещё спроси, что у них за оператор тут, и почему вышек нет, — рассмеялся Сват. — Что там хоть написано было? Куда оно ведёт?

— Вроде «хрю», что-то такое, — Мышка пожала плечиками.

— Хрю? И на кой нам хрю? — задумчиво нахмурился Ален.

Вечер подкрадывался, чтобы окутать всё прохладой, мы продолжали идти по тракту и разгадывать, что за надпись нам показала чудо-посудина. Путь становился всё шире, утоптанней.

И вот — наша гордая команда, сутулясь и закатывая глаза, остановилась у показанного нам блюдцем поворота. Что за ним — неизвестно.

— Может, «хрю» — это ферма какая-нибудь? Переночевать попросим. Пойдём? — осторожно спросил Ален.

— В свинарнике? — поморщила носик Мышка.

— Хоть и в свинарнике. Не бояре, выбирать не приходится, — подытожил Шура. Мы, проголосовав большинством, пошли в таинственный поворот, над которым смыкались кроны старых дубов и делали сумерки всё более мрачными.

«Конечно, где помрачнее, нам туда!»

Спустя несколько минут ходьбы поворот вывел нас к небольшому трактиру или харчевне — в общем, к столовой, питейному заведению и хостелу в одном флаконе. На нём красовались тусклые фонари, потрескавшаяся резьба и замызганная, в последнюю очередь привлекающая внимание вывеска. Внутри горел тёплый свет, доносились шум, выкрики, смех, звон стекла и стук глиняных изделий о столы.

— А вот и «хрю»! — закричала Мышка и указала пальцем на вывеску. Пришлось подойти очень близко и прищуриться, чтобы прочитать: «Хрючевня».

— Харчевня «Хрючевня» — жри, как свинья! Чего уставились? — от резкого сиплого голоса мы вздрогнули и повернулись одновременно.

— Здравствуйте. Нам это… поесть бы, — скромно попросил Сват. Живот Алена, в подтверждение слов казака, громко заурчал.

— Понаехало иноземщины всякой… — усталый мужичок обречённо прошёл внутрь трактира. Видимо, это означало приглашение зайти. Как ощипанные, грустно торчали в стороны бывшие когда-то рыжими его бакенбарды. Даже пузико мужичка висело вниз и выглядело усталым.

Да, скорее всего, мы своим видом напоминали иностранцев-шпионов или сумасшедших с Каше-поля. А чужих нигде не привечают. Но — что поделать…

— Как усталым с войной и прочей неразберихой разбираться? Пойдём поедим. Заодно и спросим, можно ли заночевать, да как к князю экономичней доехать, — прогудел Ален, словно нас надо было упрашивать.

— Тебе лишь бы котлетикой позаниматься, — Рысь сделала глубокий вдох свежего воздуха и шагнула за ним в кислый бражный смрад. Шура тут же нырнул следом. Сват хлопнул в ладоши, довольно крякнул и отчаянно пропал в шуме вслед за ними. Кушать-то хочется, а запасы жалко тратить. Мы с Машкой и Барсом посмотрели друг на друга и, любопытно озираясь, ввалились внутрь.

Громкий, не самый добрый смех и беседы разных существ, именуемых общим словом «люд», звучали гомонящим фоном, дым от разных воскурений заставлял щуриться и кашлять, но не перебивал общего неповторимого амбре с яркими нотками кислятины, железа, пота, браги и шлейфом свежевыделанной кожи.

— Не изволим носа воротить, потому как неизвестно, имеются ли в округе другие заведения, — заметил нам мрачный тип с бакенбардами, заходя за липкую от разных напитков стойку. Сделана она была когда-то из добротного тёмного дерева, но, как и вся местная скудная мебель, была в сколах, порезах, кое-где виднелись зарубки от топора…

— Да, воротить нос некуда, — тихо проворчала я в сторону Свата, который плюхнулся за стол ближе к нам, девчонкам.

Скромным наш заказ был… бы! Если бы мы отправили заказывать не Алена с Шурой. А пока наша приметная группка старалась изобразить стандартные посиделки в московской забегаловке, рассаживалась по местам и тихо разглядывала досочно-деревянную обстановку вокруг, я задумчиво изучала огромные щели между кривыми необработанными досками наспех сколоченного стола. Видимо, столы здесь — расходный материал.

В общем шуме и суете вспомнила, как в своём мире, идя по улице среди многоэтажек, могла резко оглянуться прямо на смотрящего на меня человека из какого-то окна среди множества других окон. Так и сейчас: я вдруг подняла взгляд на то, что настойчиво, давяще смотрело на меня.

В глубине помещения, у противоположной его стены, в тусклом свете жирных ламп одиноко восседал некто, кого одновременно и проще, и сложнее всего было назвать «инкогнито».

«О, здесь водится жуткая смесь из дементора и восточного наёмного убийцы».

При всём тихом великолепии, персонаж был вполне себе непрозрачным человеком, с человеческими пропорциями, хоть и очень высокий. Лицо его, как водится, скрывала тень капюшона, но я точно знала, что наша компания даже среди пестроты местных посетителей привлекла его внимание. Я поспешила притвориться, что просто осматриваю всё вокруг, продолжая чувствовать тяжёлый взгляд.

«Тянет чудищ разглядывать. Чем меня вон те девушка и юноша краснощёкие не зацепили? А этот… И как он что-либо видит в капюшоне? Сама люблю этот головной убор, но при его эпичности есть недостаток — не видно ни черта».

Однако обладатель титула «ни разу незаметное скопище мрака» всё прекрасно видел. Вокруг него было пусто, даже самые отъявленные пьяницы не хотели такого соседства. Я тряхнула головой, стараясь думать о насущном.

— Один раз живём! — в своей позитивной манере воскликнул Шура. Кто-то из местных поднял за это кувшин. Вечный студент небрежно кивнул. — Несите на этот стол!

Рысь неодобрительно посмотрела на него. Осмелел парень. Похоже, просто надоело ему бояться всего и вся. Что ж, будем ожидать, сколько монет с нас запросит за всё это роскошество грустный владелец и слуга этого заведения. Но, недоверчиво потыкав всё двузубыми вилками, накинулись мы на еду без лишних комментариев. Здесь и птица какая-то пострадала и попала в печь, а затем вместе с овощами — в наши животы; и поджарка овощная; и рыба неимоверно вкусная — даже нечищеная и без специй; и лепёшки горячие с местным сыром; и компот с медовухой. От браги я наотрез отказалась — для меня это был запах лихих голодных девяностых.

Наевшись, что называется, от пуза, я попыталась снова, как бы невзначай, посмотреть, не несёт ли нам опасность кусок тьмы в капюшоне. Незаметно не получилось — он по-прежнему смотрел на нас, неспешно попивая что-то дымящееся из огромной кружки.

«В огромных сапогах и плаще. Точно — маньяк какой-то!»

Маньяк неожиданно аккуратно приподнял свою кружищу вверх и легонько кивнул мне. Я нервно дёрнула уголком рта и только сейчас заметила, что по лавкам за соседним большим столом бойко рассаживаются мелкие, самые что ни есть настоящие, классические, прямо гоголевские черти!

— Народ, не падаем в обморок, это они подсказали, что брать, — воскликнул Шура и принялся кормить свои гусли тайком — под столом. Но с моей стороны было видно, как они едва не откусили ему пальцы.

— Дурень, тебя проверяли, насколько ты богатенький мальчик… — прошептал Сват, опуская под стол чарку с медовухой и подливая гуслям, чтобы те успокоились.

— Что ж, посмотрим тогда, как они нас облапошивать будут! — не сбавляя громкости, сказал Шура.

Черти даже как будто обиделись. И от такой обиды, не сговариваясь, чокнулись маленькими стаканчиками и одновременно опрокинули их в свои красные глотки. Потом повторили процедуру. Потом ещё. Маленькие чёрные глазки засияли ярче, разговоры и сплетни полились рекой.

«Какой интересный информационный ресурс попался».

— Кто это? — едва слышно спросила я у них, еле кивая на чёрное пятно в том конце зала. Один из суетливых рогатых чудаков, конечно же, понял, кого я имею ввиду. Он с опаской оглянулся прямо на того, кто чуть склонил набок голову в капюшоне в дальнем конце зала. Чёртика передёрнуло.

— Это… — он получил от соседа тычок копытом под столом. — Кхе! Где? О чём ты?

— Сколько медовухи выпила? Дева, сознавайся! — встряли остальные рогатые.

— Какая я вам дева? — зашипела я. — Нисколько не выпила!

— Это и плохо! Отвратительно! Прийти в Хрючевню и не нахрючиться — оскорбить заведение!

Сват, смеясь над мелкими алкоголиками, подвинул мне наполненную кружку. Возникло ощущение, что маньяк, непрерывно наблюдающий за нашей компанией и невидимый остальными, тоже смеётся. Смеялась и наша команда — то ли от чертей этих, наряженных в яркие шаровары, то ли от моей трусости, то ли от всего сразу.

Я махнула кружку медовухи — она была мутноватая, вкусная и пилась легко, как компот. Но — компот-компотом, а забористо. Ноги расслабились, мышцы глаз как будто тоже, тело объяла теплота и нега. А настроения прибавилось. Даже не столько настроения, сколько отчаяния какого-то.

— Так что вы за черти такие? — поинтересовался Ален, ставя локти на стол и подпирая сложенными в замок пальцами подбородок. Мышка с любопытством разглядывала разнообразные «плохие примеры», что окружали нас и самих чертей тоже. Я незаметно кивнула ей в сторону — видит ли она маньяка? Она утвердительно кивнула и опасливо пожала плечами. Барс неспешно ужинал, на чертей посматривал брезгливо. Но постепенно брезгливость превращалась в смех над этими ряжеными. А мне надоело то, что расслабиться не представлялось возможным, напрягал этот тип. С моей тревожностью только его и не хватало.

— Мы? Отставить «черти», прошлый век. Мы — кизяки! — сиял гордостью самый крупный и пузатый из них. От ощущения собственной важности чёрное пузо его, плавно переходящее в шею, выпятилось ещё больше. — Добровольно охраняем покой жителей, за трезвостью и порядком следим. Черти — наши предки с чертогов разных, потому так и называются. Никто нам не указ!

«За опустошением бутылей и кувшинов — не только следят, но активно участвуют. Общее только одно: настоящие казаки тоже, кхм, с разных чертогов».

— А ты их атаман, значится? — Сват еле держался, чтоб не засмеяться.

Под разговоры о казачестве, политике и князе Карипупе, непонятно как перешедшие на тему о категорическом запрете бить женщин (о котором здесь, кажется, не знали), Шура, слава богам, не используя гусли, затянул: «На-а горе стоя-ал каза-ак!»

После народ стал по очереди говорить тосты — чем смешнее и забористее, тем лучше. Я никогда не умела сочинять пожелания, но, раз у нас такой душевный вечер складывался, встала и, мечтая избавиться от марширующих мурашек, посмотрела прямо на маньяка:

— Чёрный воин, мрачный жнец,

Полон скорби всех сердец.

Без племени и рода,

Без солнца и луны —

Язык без перевода

И древо без коры.

Казалось, что он напрягался всё больше с каждой прочитанной строчкой, а я издевательски продолжала:

— Меч из ножен — снова тьма.

Мы так схожи, мы — война.

Снова в путь — ничто не держит,

Где не ждут — явись небрежно.

— Вот, выдала! В честь чего? — хохотнула Рысь.

«Смейся, королева спортзала, главное, что слежка за нами вскрылась».

— А вон… — я кивнула на уже пустой стол в конце зала. Пока все тянулись друг к другу грохнуть кружками, чарками, стаканами, кубками, братинами, маньяк исчез. — Уже неважно.

— Пырился-пырился, да свалил! Твой, небось! — легонько боднула меня в бок круглой головой с белёсыми пятнами и мелкими рожками молодая кизячка. — Поди, помирать скоро.

«Оказывается, все всё видят, и вскрывать было нечего. Эх, дамочка запамятовала, что говорить про этого субъекта им почему-то нельзя».

— Мало ли, кто на нас, странных, косится, — аккуратно отстранил её вялые попытки бодаться Сват. — С чего помирать?

— И правда, нужна я даром инквизиторам каким-то — тем более со своей чудо-магией. Натерпелись загадочных психов в жизни, спасибо, не надо, накушались.

— Пральна, не должна девка столько жрать! — не унималась глуповатая самка чёрта.

«Интересно, можно ли так называть их особей?»

— А это уже оскорбление, — сказала я. Маньяк этот напрягающий, попытка обмануть меня, наглость чертей…

В то же время к нам в очередной раз подошла женщина — работница сего достопочтимого заведения. Она сдержанно улыбнулась нам и забрала посуду. Хотя бы это здесь берегли, и кто-то претендовал на адекватность. Выглядела она румяно и как-то обнадёживающе, телосложением была плотна и не ленилась свою стать демонстрировать. Её можно легко понять — вырез, приоткрытый ротик и вьющиеся локоны позволяли зарабатывать неплохие чаевые от посетителей. А особо наглых можно и подносом тяжёлым отоварить. Сжалилась она над сирыми и странными, напросились мы переночевать, пусть и на чердаке — хоть какая-то крыша над головой.

— Лихо ты этого спровадила, — остальные черти закивали туда, где минуту назад сидел маньяк.

— В каком смысле — этого? Вы же все делали вид, что его нет! — мой взгляд исподлобья был, конечно же, проигнорирован.

— Дык, потому и делали, что он тут был. Странный тип. Ужасающий. Мы тоже как ты хотим — прочитала стих непонятный, и он — фьють! — исчез, как не было.

— Братан, если ты ему стишок прочитаешь, знаешь, что он с нами сделает? — приобнял чёрта пьяный сотоварищ. И показал своим загнутым когтем у горла. — Кр-р-рк!

«Вот же какие они… Не так уж много я съела. Это Рысь только овощи и маленькие пирожки употребляет. Ну, понятно, жизнь же — сплошная череда удовольствий, зачем нам ещё одно в виде еды? Хм. Может, и вправду тот чёрный просто смотрел, как я жадно уминаю всё на своём пути? Или как ошарашенно озираюсь. Тьфу, мадам, вам сколько лет — стесняться и комплексовать перед неизвестно кем!»

Прогнав все эти мысли, я заметила, что кизяки расспрашивают Свата о таких ерундовых вещах, которые обычный казак и так знает. Он односложно отвечал, продолжая закусывать. А они расспрашивали его с таким видом, будто это были мудрёные вопросы с подковыркой. Дошло до свадебных обрядов — у кого какие. Сват отмахнулся от них, вновь закурил трубку, что-то вспомнил и начал открывать нам кладезь своих историй. В этот раз мы узнали, как он с кумом сватал своего друга-казака за какую-то артистку-красавицу. Мы не забывали вворачивать свои шутки в его историю и давиться со смеху.

— Обещал нам порассказать всякого за чаркой чего-нибудь позабористей. Вот, момент настал, не отвертеться, — я икнула. — Представилась передача про женитьбу. Всё чинно-благородно: «Итак, комната жениха!» Шумиха, свист, клинки летают, кто-то дымовуху принёс, веселье, камера падает, отрубается.

— Так оно и было! Ты ясновидящая? — Сват сделал серьёзное лицо, отчего стало ещё смешнее.

— Какое там «ясно», близорукость у меня. Так, стоп, как оно было? В телевизор-то каким сквозняком тебя занесло?

Пока он рассказывал, в какие удивительные дебри его заводила жизнь, черти — завсегдатаи заведения — пошли друг с другом в пляс, выделывали что-то на манер гопака. Смотрелось смешно и неказисто.

— На «передок» бы вас, на Каше-поле… — выдёргивая из своей стойки забытый кем-то нож, проворчал трактирщик.

— Что мы, дурни какие — туда соваться?! За кого нас держишь, милсдарь Еремей!

— Держу вас за ряженых, ради выручки — народ поглазеть-посмеяться ходит. Да только больше убытку с вас!

— Помилуй, хозяин, мы ить покруче любого душеспасителя будем — и выслушаем, и поддержим! Вот, глядите, бравый казак, а по-старинному козак, виды видавший — мужчина хоть куда! А от девок шарахается.

— Ну-ка, пятачок закрыл! — прогремел Ален. Шура ошарашенно оглядел нас. Все вокруг неодобрительно загалдели.

— А чего? Чего сразу «закрыл»? — заорал другой чёрт. Разномастные завсегдатаи заведения с дальних углов стали прислушиваться к импровизированному спектаклю.

«Культурная публика, не иначе. Что тут дают по пятницам? Боевую драму?»

— Приглянулся он дамочке, нашей наливайке. А сам того в упор не замечает! Или вид делает, что никакого отношения вообще тут ни к чему не имеет.

— Чур, упаси от отношений… — прошептал сам себе Сват и даже чуть побледнел. Это вызвало у нас удивление не меньше, чем хамство кизяков. Вот это да, человек такие виды повидал, от пуль не убегал, а тут на тебе: женщина — самая страшная напасть…

Кружки грохнули по столу.

«Ой-ой».

Обслуживающая наш стол фигуристая дева с обрамляющими округлое личико русыми локонами отделилась от посуды, преисполнилась решимости, да так, что весь мужской пол как-то незаметно отпрянул, и Сват остался один в проходе между лавок и столов. Он секунду подумал и выпрямился во весь рост — так и быть, готов встретить любые невзгоды.

Женщина в полной тишине устало подошла к нему. Пристально всматриваясь в его светлые голубые глаза, она чуть склонила голову, вздохнула, и рука её в подвёрнутом широком рукаве с кулиской оперлась на рядом стоящий стол. Мы не знали, к чему готовиться. Сват, не отрывая взгляда от её лица, сдул свой чуб со лба.

— Не все ж бабы твари, а? — тихо, но напористо спросила она. Голос её оказался чуть более низким и грудным, чем ожидалось. Казалось, что даже тусклый свет ещё немного приглушился. Сват почесал затылок.

— Не все… — эхом повторил он. Конечно, попробуй, с женщиной поспорь… Затем лицо его просияло, он словно впервые смотрел на ту, что стояла перед ним. Смотрел он сверху вниз, но очень внимательно. И едва не улыбался.

— Может, это твои тараканы в голове просто находят таких? — искренне спросила она. — А нормальных не видят, не интересно же. Никто до истерики не доводит, тарелок не бьёт и нос не задирает — скукота!

«Чую, кто-то третий раз за день трубку набивать будет».

Эффектная дама развернулась и ушла. Мы с Рысью отметили для себя, что невольно киваем её словам. Независимо от пола — привыкли люди любить все эти терзания, неврозы и тому подобное. А когда нормально — даже не про что спеть и написать.

Барс расселся на лавке и, сыто ухмыляясь, смотрел в тусклое тёмное окошко на непогоду, ветром сгибавшую деревья. У него была интересная привычка: будучи незаметным, он всегда располагался так, чтобы наблюдать всю обстановку вокруг.

Сват задумался, словно отыскивал тех самых тараканов в голове. Затем улыбнулся, глядя вслед удаляющимся полам юбки, хмыкнул, закрутил ус и хитро посмотрел на Алена, который подходил к нему — то ли с желанием приободрить, то ли пошутить.

Один чёртик побежал было за девушкой и хотел кинуться ей на спину, но Сват тут же сделал молниеносный выпад и схватил его за хвост.

— Не подмазывайся ко мне, нечисть! Женщин обижать нельзя.

— Наших бьют! — обиженно и истерично заверещал шкет. — Всё из-за баб!

— А не из-за того ли, что мы как дураки себя с ними ведём, а?! — прорычал Шура и увернулся от прыгнувшей на него злобной рожи с острым языком.

— Тьфу! — Сват брезгливо отшвырнул в сторону хвост, а вместе с ним и его вопящего чёрного обладателя. Рогатые собратья тут же подоставали маленькие нагайки, кинжалы и ощерились на нас. Кто-то из посетителей спешил покинуть заведение, а кто-то, насытившись хлебом насущным, в азартном предвкушении ожидал зрелища. Расстегаи встали комом в горле — мы тоже ожидали, что черти, несмотря на их многочисленность и сплочённость, сейчас у нас будут летать, как бантик на верёвочке.

Сват отделился от команды и подошёл ближе к сгустившейся толпе рогатых лиходеев.

«Точь-в-точь злые гастарбайтеры на подмосковной детской площадке!»

Подумав это, я уже боролась, но только с собой, пытаясь не испортить момент конским ржанием, которое настойчиво рвалось наружу. Выхватив из руки растерянной Рыси пучок зелени, я заткнула ею свой рот и молила всех тутошних божков, чтобы не хрюкнуть в Хрючевне — иначе меня разорвёт. А ведь я даже ещё, как говорят кизяки, не «нахрючилась».

Из толпы выступил их округлый лоснящийся атаман в красных шароварчиках. Минуту они мерили друг друга взглядом — ряженый рогатый кривляка и настоящий, достойный коня, шашки и уже имеющий медали за боевые заслуги казак.

Взгляд нашего старшего товарища постепенно становился тем самым, что на Каше-поле — назовём его многообещающим. Стоять просто так надоело, и Сват резко подул на кизяка.

— Ладно-ладно, что горячиться-то сразу… — вздрогнул их атаман, как-то съёжился и отошёл к своей толпе, которая пятилась и шипела.

— И это всё? — раздалось откуда-то. Мы тоже немного разочаровались — уже морально напряглись, приготовились к садизму, заприметили, под какой стол Мышку прятать. А может, оно и к лучшему — черти хитрые, проворные, подлые, вряд ли честно биться будут, да и быстро не устанут. Но эффект неожиданности, похоже, действовал на них сильнее любого оружия.

Как говорится: «Лучше тот бой, которого не было». Мы уже было успокоились и собирались завершать нашу странную трапезу, но внезапно мимо моего уха что-то просвистело, и это оказалось совсем не к лучшему.

Всё произошло в один миг, но словно в замедленной съёмке: вот мимо меня прямо на наших ребят летит красивый такой кувшин с кривым узором у горлышка; вот Ален рефлекторно закрывает своей ручищей девчонок; вот ещё ничего не понимающий Барс замедленно жуёт кусок сыра и поднимает взгляд; вот Сват азартно, чем-то мощным по привычке разрубает несчастный кувшин, пока тот не прилетел кому-нибудь в голову.

Время снова затикало с нормальной скоростью. Кувшин был наполнен неплохим вином, и когда он разлетелся вдребезги, оно, изобразив красивую бордовую кляксу в воздухе, разлилось, и брызги залили наш опустевший стол. Сват стоял в полном удивлении и восторге, потому что теперь в его руке вместо мелкого, почти шуточного топорика был тот самый сверкающий бердыш.

— Кто это сделал? — подскочил Шура, реагируя на бросок. Все тоже вскочили с мест.

Для меня гадость со стороны чертей была ожидаема. Но в начинающейся суматохе Рысь помахала мне рукой и показала на Мышку. Мы уставились на неё, и она показала на какого-то забулдыгу, похожего на гоблина. Ясно, кто зачинщик-провокатор.

— Ах ты, маленькая дрянь глазастая! — прошелестел он сквозь редкие зубы в своей серовато-зелёной пасти и кинулся к нам. За это сразу же получил от кого-то из сотоварищей в челюсть. У многих «по синей лавочке» чесались кулаки.

Молчаливый и почти задремавший среди ароматных расстегаев Барс посмотрел на свою облитую вином рубаху, встал из-за стола и нехорошо улыбнулся. Он не только оружие и технику начищает — он во всём любитель чистоты и порядка.

«Теперь точно — всё!»

Моя догадка оказалось верной: мебель здесь — расходный материал. Черти — тоже, ими удобно кидаться. Но стульями всё же удобнее.

Можно сколь угодно говорить, что драка — это что-то животное, садистское, стандартное. Но все мы наполовину, если не на большую часть, животные. От этого не откажешься, это надо подружить с высоким сознанием, культурой и прочими абстракциями. И нашей психике иногда так необходима первобытная разрядка! Сейчас, перескакивая через лавки, со злой радостью уворачиваясь от летящих предметов, я нервно хохотала и защищалась каминной кочергой.

В этом небольшом помещении Ален не стал доставать из-за пояса арапник. Да и зачем, если можно пустить в ход против пары надвигающихся огромных големов-охранников свои мощные кулаки? Рысь швырнула Мышку с блюдом недозревших яблок под стол, откуда хитрая девчонка эти яблоки выкатила, да так, что кое-кто из беснующейся толпы наступил на них и попадал. Сама блондинка, на миг облокотившись о стол с одной стороны, совершила гимнастический кульбит, перелетела через поверхность стола и схватила поднос с другой стороны. Она начала применять его не по прямому, а по ударному назначению. Барса не было видно — он сразу исчез в толпе, незаметно прикрывая остальных.

Посреди беснующейся вакханалии стоял счастливый Сват. Казалось, он пребывал в своём мире, где на него медленно садились бабочки и пели райские птички. Теперь он понял, что топорик — это некий трансформер, и не пропал его прелестный бердыш на Каше-поле, а всегда был рядом. Как ни смешивалось, ни вопило, ни каталось кубарем всё вокруг, а помешать наслаждаться моментом казаку с огромным лезвием на древке не решался никто.

В меня прилетела луковица. Скажу как знаток — попадание варёной не так больно, как свежей. Однако синяк на спине будет, неприятно. Я отправила овощ в обратном направлении и увидела, как трое огромных големов постепенно выталкивают Алена за дверь. Ещё двое начали удалять из помещения всех остальных без разбора. На меня откуда-то нечаянно свалился Барс, но в полёте успел извернуться и всего лишь отдавил мне ноги. Он извинился, нырнул в темноту улицы вслед за Аленом и громко протестующим Шурой, а меня, как и рогатых завсегдатаев-пустословов, окружили и в таком оцеплении препроводили до выхода. Далее вместе с нарушителями спокойствия нас бесцеремонно вышвырнули одного за другим в лужу перед крыльцом. Грязная жижа остужала пыл, а я, попутно радуясь целым зубам, снова начала хохотать.

«Взбодрились».

Сват, Рысь и Мышка вышли следом, посмотреть на нас, красивых. Кизяки пытались возмущённо встать из лужи и вернуться в кабак. Вход неумолимо загораживали глиняные амбалы. А хозяин, грозно насупив брови, привычно для себя и других молча отпихивал грязных суетливых чертей ногой.

— Неблагодарные люди! Мы это… Спасаем мир! Ик… от шушеры всякой… то ись, от интохсикации алкоголем… ик… мы на страже… на грани! — булькали рогатые морды.

— На грани соплей вы! Кыш из заведения! И плётку отдай! Ряженые… — изрёк глава Хрючевни и похромал внутрь оной.

— Но-но! Мы кизяки! И храним свою честь-рв-брл… — истерично выкрикнул один из выкинутых вон и тут же захрапел в луже, художественно пуская пузыри из ноздрей.

— Позор вы и головная боль настоящим казакам. Из-за вас и над нами, нормальными, смеются, — Сват плюнул и достал-таки свою трубочку — зря на улицу в эту темень, что ли, вышел?

Скрывшийся было трактирщик вновь выглянул из-за двери.

— И тебе, казак, скажу: не расстраивай Анну, очень не советую. Ночуй с товарищами, раз она дозволила, да идите своим путём подобру-поздорову.

— Анна, значит… Благодарствую за уют. Как скажешь, — произнёс Сват. Глаза его сощурились, и лицо стало хитрым-хитрым.

Моя «смешинка» не планировала покидать меня и доводила до боли в челюсти — оказаться в полной ж… неизвестно где, в луже перед Хрючевней, с пьяными чертями. Но я просто чуть не захлебнулась в грязи от смеха, когда Свата точным броском всё-таки определили к нам, в болотце деградантов. Барс тоже был здесь: словно замаскированный и раскрытый шпион, он возник из грязи и пожал плечами.

— Ясечка! Оч-чень творчес-ский веч-чер ск-кложился! Душевный! — хрюкнул откуда-то с дальнего края лужи Шура. До меня донёсся запах перегара. Я тут же перевела взгляд на Рысь, которая, не скрывая отвращения, смотрела на нас, примитивных чудаков, и морщилась.

«Опять во всём моя вина, что ли?»

Я громко пошлёпала ладонью по темной грязи, не переставая смотреть на блондинку в ответ. Звуки вышли мерзостные, что и было прекрасно.

— Ква-ква… — философски заметила я.

Вскоре, признав факт, что холодная грязная жижа залилась за вороты, в сапоги и куда только возможно, а романтичная темнота звёздной ночи полностью объяла местность, мы выбрались из нашего позорного пристанища. Заодно сжалились над чертями и вытащили их, дабы те по глупости не захлебнулись. Матерясь в тусклом свете зажжённого хозяином фонаря, мы складировали их спать на бок в закутке рядом с курятником, на заднем дворе таверны.

Рысь брезгливо вела не умеющего пить Шуру, чтобы умыть, стянуть с него хотя бы верхнее мокрое и кинуть это бренное тело в каком-нибудь тёплом углу поспать. Сообразительная Машка-Мышка заняла ей и себе тюфяки помягче. Свату, Барсу и Алену пришлось идти до ближайшего пруда стираться. Иначе кто бы их таких впустил в харчевню оплатить незабываемый ужин и пройти на вожделенный чердак? Я, смиренно выжимая рубаху, ждала, пока мужчины уйдут спать, чтобы пойти на пруд самой.

«Из всех девочек грязнухой, как всегда, оказалась я!»

На водоём ночью идти не хотелось, рядом не было даже Икса моего котоходного. При воспоминании о неживых купальщицах я поежилась.

— Взмёрзло, цуценя? — этот глубокий женский голос нельзя было не узнать. Анна держала на бедре таз с какими-то мокрыми тряпками. — Иди, неженка, покажу, где отмываться. Только быстро, возиться мне некогда!

Она явно спешила. С благодарностью я скрылась c ней за углом харчевни. Мы тихо прошли мимо чертей, хотя я была уверена, что их пушечным выстрелом не разбудишь. Затем Анна показала бачок с холодной водой, щётку и швырнула одну из тряпиц. Тряпица оказалась чистой длинной исподней женской рубахой. Отмываясь под холодными звёздами и почему-то отчаянно вспоминая частушки из серии: «Мальчик однажды гранату нашёл…», я слышала, как парни вернулись с той стороны двора, поднялись на скрипучий чердак и почти сразу захрапели.

В тишине я обошла строение, приблизилась к тёмному провалу запасного входа в Хрючевню, обнаружила висящие на верёвках вещи и не обнаружила Анны.

«Верно, она нервничала и куда-то торопилась. Война войной, а стирка — по расписанию! Но ночью?»

На паре последних верёвок, с солидным провисанием, ритмично капали вещи, развешанные теми, кто принял участие в сегодняшнем дайвинге. На свободную верёвку я повесила и свои — авось ветром не унесёт. Окончательно замёрзнув, тихонько юркнула во вход. Хотелось попросить прощения за погром почему-то не у хозяина Еремея, а у Анны. Проходя к лестнице по залу мимо подсобных комнаток, я услышала сдавленные хрипы. Остановилась, прислушиваясь, — не показалось? Не показалось. Схватив отломанную ножку стула, брошенного кем-то во время нашего «творческого вечера», я подкралась к небольшой дверце.

Немного приоткрыла старую покосившуюся дверцу и, едва заглянув в комнатку с мутным колеблющимся светом свечей, отпрянула. Сказать, что там воняло — ничего не сказать, но это мелочь. Мозг пытался принять и обработать невозможную информацию, полученную глазами. Свечи и согнутая на полу хрипящая Анна. Её широкий свободный сарафан трещал по швам. Валялась на полу она не просто так — её лицо менялось, кости хрустели и вытягивались.

Вспоминая фильмы об оборотнях, я молниеносно взвилась по лестнице на чердак.

Незадолго до этого сердобольная Анна распределила нас по двум каморкам — для мальчиков и для девочек. А теперь нечто, бывшее ею, собиралось выползти из-за двери комнатушки внизу. Я забежала в каморку Еремея, где раздавался громкий храп и несло перегаром, и попыталась растолкать хозяина — безрезультатно. Видимо, расслабившись и закрыв заведение, он охотно опустошил пару крынок с горячительным. Пришлось будить другого взрослого человека.

— Сват! Там твоя дама во что-то превращается…

Казак поморщился и собрался было перевернуться на другой бок, как вдруг подскочил и, глядя на меня со страхом, начал скороговоркой читать какую-то молитву.

–…выполнение тестовых и профилактических операций на электрооборудовании, мониторинг состояния электрических сетей и проведение работ…

Я тяжело выдохнула. Это была не молитва, а что-то вроде должностных обязанностей электрика. И то, что Сват посмотрел на меня как на призрака, не было удивительно — белая рубаха до пола, растрёпанные волосы, огромные от испуга глаза, холодные после воды руки…

— Ты же у нас спец по всякой нечисти… — Сват сменил тему, но всё ещё не проснулся. Храп в мужской каморке стоял многоголосый, с завываниями. В нашей части, где спали девочки, процветало лишь надменное сопение. Завывания были сейчас очень подходящими для моей ситуации.

— С чего вдруг я?.. — зашипела я, оглядываясь. — Пойми, Анна твоя видела, что я видела… Ладно, спи, Казанова.

Я осознала, что веду настоящего оборотня сюда, к беззащитным спящим людям! Сват тем временем завершил начатое — перевернулся на другой бок и продолжил бормотать должностную инструкцию.

«Надо тикать со сверхзвуковой, увести Анну!»

Послушав совета мудрого человека, то бишь себя, и посмотрев, не собирается ли хрипеть и ломать себе кости кто-нибудь ещё, я вылетела из каморки, захлопнула дверь и подпёрла её комодом. Бегать в длинной ночнушке было неудобно, на бегу я рванула её по шву, и рубаха превратилась в мини из шестидесятых.

«It’s been a hard day’s night», — лихорадочно-ускоренно играла свой хит ливерпульская четвёрка в моей голове. Едва вписываясь в повороты в мокрых кедах, я пулей вылетела к верёвкам, сорвала и молниеносно нацепила свои мокрые штаны с многочисленными карманами. И, с ножкой стула в руке, не переставая следить за окошком чердака, тихо позвала Анну.

Тишина была ответом. Нависала, давила, утомляла. Когда она резко нарушилась рыком, я даже не секунду обрадовалась её окончанию. Огромный силуэт на четырёх конечностях с неестественной скоростью появился на крыльце, остановился, втянул воздух огромными ноздрями и рванулся ко мне. Не дожидаясь, пока стану поздним ужином, я со всех ног улепётывала в темноту.

Подбегая к пруду и расходуя все запасные ресурсы организма, я впервые чувствовала настоящую, страшную, животную охоту за собой. Ощущение было приблизительно таким же по уровню неприятности, как и наставленное в упор оружие. Но опасность почему-то ощущалась больше. Подсознание почему-то выдавало, что от стрелы умирать не так больно, как от разрывания зубами тканей.

«Сейчас даже среди холодных синюшных русалок хороводить, чтобы затеряться, не побрезговала бы!»

Мурашки побежали по затылку, я чувствовала, как зловонное дыхание приближается, трава рвётся под лапами, вытянутая пасть клацает зубами прямо за моей спиной.

Под удивлённо наблюдающей луной хрипело моё сбитое дыхание, шелестели листья, а то, что было недавно гостеприимной Анной, вдруг остановилось, подняло морду вверх, завыло и зарычало на кого-то.

Сбиваясь с ног и кубарем скатываясь в колючки, помимо огромной луны, я увидела в фиолетово-чернильном небе тёмный силуэт. Он приближался рывками, чёрные одеяния его бешено развевались — на высоте обычно холодно и ветер дует куда сильнее, чем здесь, внизу.

Передвигался неведомый объект на необычном огромном коне — из ноздрей его шёл пар, а ноги мелькали так быстро, что казалось, их больше, чем четыре.

«Меня сожрут сейчас, а я НЛО разглядываю!»

Неопознанный летающий объект приблизился и спешился с такой скоростью, что почти догнавшее меня существо замерло.

— Хм, интересно. Оборотень, — прошептал всадник. — Уж извини. Вынужден ранить, для твоего же блага. Станешь человеком, заживишься. Беги.

Существо зарычало. Даже мига не прошло, а в руке всадника едва заметно сверкнул какой-то узкий полумесяц. То, что должно было вернуться в облик Анны, пронзительно взвизгнуло и бросилось наутёк.

«Не сожрут, так порежут — хороша наша мифология!»

НЛО подвело коня ближе к зарослям колючек. Казалось, мои внутренности упали в отяжелевшие ноги, а сердце вот-вот вырвется из горла после непредвиденного спринтерского забега. Я ошарашенно смотрела на знакомый силуэт.

«Тяжёлый плащ, огромные сапоги, прямо-таки не сдуваемый с головы капюшон, высокий рост. Никто иной, как герой моего стиха про тёмного жнеца, наводящий ужас на пьянчуг в забегаловке. У него ещё и череп вместо лица — а чего я ожидала? Не только спасать, но иметь дело с чудовищами — вот мой синдром!»

— Эм… и снова здравствуй. Убивать быстро будешь, сикарий, или как?

В голове вертелось одно: что я скажу товарищам, когда наша великолепная семёрка станет шестёркой, плюс мой надоедливый призрак? Да, и в целом — обидно.

Как ни странно, сударь Ходячее Клише не поддержал моё настроение, не смог соблюсти свой строгий образ и расхохотался. Голос оказался вполне человеческий — мелодичный. Маньяк отстегнул витую железную фибулу плаща и накинул его на меня. Действительно тяжёлый, как доспех. Вот бы знать, как реагировать сейчас.

— Не очень приятно в ночи с мокрой задницей ожидать опасности и потом задавать стрекача…

— Понимаю, — он стянул с лица череп, который оказался лишь защитной маской. — Задницу твою обратно отнесём. Значит, я маньяк, да?

«Когда я успела ляпнуть это вслух?!»

— Многие меня самим Кощеем считают, — продолжал он, задорно сверкая тёмными глазами. — И мне это на руку. Доля правды в этом есть. А сколько её было в твоём рифмоплетении… — его лицо с тёмными нахмуренными бровями, грозным чёрным взглядом и умеренной бородатостью приблизилось ко мне.

— Значит, всё-таки маньяк, — подытожила я, не показывая своей трусости. Он опять засмеялся.

«Психопат и нарцисс вдобавок, наверное…»

Пока он смеялся, я судорожно искала пути отступления, а его конь светил красными глазами, прядал огромными дымящимися ушами, требовательно фыркал и рыл копытом землю. Одним из восьми…

«Где такую породу разводят?!»

Круглыми глазами я уставилась на это чудо. Отсмеявшись, маньяк перевёл дух, повернулся к своей готичной сивке-бурке и собрался что-то сказать. А в моей голове пронеслось паническое «сейчас!», и, скинув плащ, я мотанула было назад изо всех оставшихся сил и…

Запоздало поняла, что нахожусь в воздухе, а по сторонам мощные сегментные перчатки держат толстый ремень узды и плавно управляют чудо-конём. Мне ничего не оставалось, как вцепиться руками в луку седла и постараться не заорать. Почувствовала я себя не «ух, как здорово!», а очень глупо. Но тут же забыла про это, взирая с высоты птичьего полёта на горизонт, который летней ночью всё ещё светлел.

Небо было холодным, пронзительным и потрясающим. Хотя — какое тут небо и вся вот эта разлитая по нему акварель, когда всё контролирует он, маньяк.

— Плащ мой не надо скидывать и пачкать, — прошептали мне на ухо. — Полетаем? Мы не торопимся, Анне надо прийти в себя. Твоих забавных товарищей не тронет, не до них ей. И не тронула бы никого в принципе, но кое-кто не вовремя застал её, так? О, догадаться бы, кто! — смеющийся взгляд прямо в мой растрёпанный затылок. — Да, она оборотень. Если бы не твой любопытный нос, всё было бы тихо, и вы бы ничего не узнали. С другой стороны, мы бы сейчас не покатались, верно?

— И меня бы не пытались сожрать! Так ты намекаешь, что я грязнуха и сую нос куда не следует? Если бы я это специально делала… — насупилась я, насколько это было возможно на этом диком ветру.

— Что у тебя в голове?! Тебя просто отвозят домой, а ты свои комплексы показываешь.

— Хватит ржать надо мной! — совсем надулась я.

— А если про коня расскажу, принцесса смилостивится?

Я поёжилась от вкрадчивости интонации, но то диво дивное, что нас везло, и моя любовь к животным… Я осторожно коснулась жёсткой гривы, что нещадно хлестала руки.

«Принцесса, блин, в драной рубахе и мокрых штанах. И штаны-то я тоже не специально, точнее, не я и не в том смысле… Да ёшкин кот!»

— Сначала про себя расскажи, — пробурчала я, заодно продумывая, как завтра будем смотреть с Анной друг другу в глаза при оплате еды и ночёвки. Начало доходить, почему трактирщик настоятельно просил Свата не расстраивать её.

— Нечего рассказывать. Стих ещё разок сама себе прочти! — маньяк совсем не по-маньячески вздохнул, поднял коня выше, тот «поскакал» быстрее, а я попыталась тихонько нагнуться в сторону, чтобы рассмотреть и понять, это животное или всё-таки механизм. Всадник вежливо покашлял. — Сейчас я расскажу кое-что другое. Любишь разыгрывать придурков?

— Какая плавная смена темы! Ясно, ты хочешь использовать меня для какой-то своей забавы, — разочарованно покачала я головой. Он хмыкнул и продолжил рассказ, в то время как мы начали выписывать восьмёрки. При каждом мало-мальски резком повороте мои лёгкие, сердце и прочие внутренности вновь словно проваливались.

— Держи, ты же хочешь сама порулить.

Пребывая в растерянности, я автоматически приняла из чёрных с железными клёпками перчаток управление. Легонько потянула вправо, и конь, кося на меня горящим красным глазом и обдавая ноги паром из ноздрей, согласился повернуть.

— Как ты поняла, я весьма догадлив. И хорош собой. И скромен. И с чувством юмора.

— Да-да, конечно.

«С психами лучше соглашаться…»

Пока он говорил мне на ухо, чтобы звуки не унесло ветром, я осторожно закладывала большие повороты. Потом руки у меня окончательно задубели, и я вернула бразды хозяину.

— Вот такая у меня идейка, считай, отблагодаришь меня таким образом, и я отстал.

— И ты отстал? — с надеждой обернулась я. Тяжкий вздох был ответом, и мы сделали мёртвую петлю. Я чудом сдержалась и не стала материться, чтобы не провоцировать этого пародиста кощеева ещё больше насмехаться надо мной.

В контраст элементам пилотажа мы тихо и осторожно приземлились во дворе. Каким же стоячим казался воздух после полёта, даже спёртым!

— Моё имя ты знаешь — ребята то и дело орали его друг другу и мне, когда спрашивали, что буду есть. А как тебя звать? — монотонно пробурчала я.

— Тебе интересно? — оживлённо спросил маньяк.

— В каком смысле — «интересно»? Мне не кажется, что ты местным таксистом, то есть ямщиком подрабатываешь, всех на чуде-юде своём обалденном катаешь. И, тем более, порулить даёшь.

Он усмехнулся, хотел пошутить и что-то дурацкое ответить, но вдруг сделался серьёзным, осторожно обхватил своими длинными ладонями моё лицо. Оно, круглое и до ужаса простое в сравнении со всем этим пафосом, утонуло в них.

«Что за… Никто себе такого ещё не позволял!»

— Отман, — просто и задумчиво сказал он. — Я ещё приду…

— Н-не, мы же договорились… Ты обещал отстать!

— Ах да, точно. Скажешь спасибо, если подействует! — едва коснувшись коня, он вдруг уже был на нём и уже далеко.

— Что значит «если»? — задала я вопрос в темноту. — И за что спасибо?

«Ничего себе, ускорение! Чёрт с тобой, сделаю бессмысленную ерунду твою».

Кстати, о чертях: храпели они знатно, прямо-таки синхронизировались и перебивали даже человеческие рулады с чердака. Я старалась вернуть рациональность разуму — хотя бы под утро надо поспать и потом как-то расчесать колтуны, образовавшиеся от ветра и скорости.

Чувствуя дикую тяжесть усталости и озираясь, доползла до свободного тюфяка в углу чердака и не заметила, как отключилась, думая лишь о том, чтобы крылатые обитатели курятника не разбудили нас слишком рано.