Целуя девушек в снегу

Альберт Светлов

Издание Сергеем первого тома воспоминаний привело к череде непредсказуемых событий. Лина, имея возможность заглянуть в будущее, пытается предупредить любимого о грозящей ему опасности, но Максимов относится к её намёкам легкомысленно и начинает работу над второй частью, охватывающей период 90-х годов 20 века. Неожиданно, когда книга уже почти дописана, происходит кровавая развязка.

1Б. Пароль для розовых пони

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены…

Ю. Визбор.

До открытия небольшого магазинчика подержанной компьютерной техники оставалось ещё тридцать минут. Не рассчитав время, в это субботнее утро я подъехал сюда слишком рано. Мне оставалось, либо пробежаться по торговым центрам главной улицы города, и поглазеть на товары, которые я и не намеревался приобретать, либо ждать здесь, возле дверей, неспешно прохаживаясь вдоль стены старого каменного четырёхэтажного жилого дома сталинской постройки, где в полуподвале и размешалась комиссионка. Её зарешёченные окна выходили не на центральный проспект, а во двор, и синяя металлическая входная дверь располагалась непосредственно напротив тропинки, ведущей к недавно обновлённой игровой площадке во дворе детского сада. Турник, деревянный кораблик с таким же деревянным спасательным кругом на боку и фанерным парусом, домик для гномов, четыре веранды с восстановленными скамейками, в начале прошлой осени их отремонтировали, выкрасили радостными солнечными красками и за зиму макияж не успел потерять ярко—наивное детское очарование. Спортивная площадка ежедневно чистилась от снега вместе с многочисленными дорожками, пролегающими от здания во двор. Традиционные яблони, росшие по периметру высокого забора из тонких металлических прутьев, держали корявыми раскидистыми ветками кормушки для птиц, в кои дворник регулярно подсыпал семечки, хлебные крошки, измельчённые остатки яблок.

Сегодня было довольно тепло, и это придавало оптимизма двум, хрипло переговаривающимся на одной из яблонь, толстеньким, важным снегирям, недоверчиво косящимся на прыгающих с ветки на ветку соседнего деревца, разбитных, горластых воробушков. Высокий тополь в центре площадки оказался прочно занят чёрно—серыми воронами, считающими весь двор своим владением и возмущённо заоравшими при появлении постороннего.

Ледяная бугристая горка возле одной из крытых веранд покуда не начала расплываться под лучами мартовского солнца. Первый месяц весны демонстрировал совсем не весенний характер, зато изобиловал ночными заморозками, резким северным ветром, метелями и снегом. Снега за десять дней выпало больше, чем за два предыдущих месяца.

Однако, день, когда я выбрался в Центр, дабы присмотреть себе новый ноутбук взамен медленно умирающего старого, выдался просто волшебным, пригожим. А синоптики, между тем, обещали на ближайшие сутки очередное похолодание, стращали вьюгами и новыми осадками, в виде донельзя осточертевшего снега. От яркого солнца и ослепительно сверкавшего в его лучах снежного наста у меня стали слезиться глаза. Напрасно не прихватил солнцезащитные очки и плеер. Слушая его, мог бы незаметно скоротать полчаса. Что там у меня на очереди? А, да, «Блеск и нищета куртизанок». Люсьен де Рюбампре с компанией.

Моя поясница теперь не болела теперь столь нудно и изматывающе, если я позволял себе просиживать перед компьютером по несколько часов в день, а появляющиеся болезненные ощущения купировались выполнением специальной гимнастики на растяжку. Лечащий врач, на приём к которой я попал спустя полгода после записи в регистратуре, проведя осмотр, заявила об отсутствии на данный момент необходимости в операции. Нужно дожидаться следующего приступа, однако, стараться избегать подъёма тяжестей, длительной однообразной нагрузки на позвоночник, носить специальный пояс, и ежедневно, утром и вечером, выполнять комплекс упражнений. Тогда, хотя, проблема и не исчезнет полностью, но будет доставлять значительно меньше неудобств. Вот уже более полугода я придерживался этих ограничений и чувствовал себя вполне сносно.

Появилась идея осторожно проникнуть на территорию детского сада, спрятаться там на скамейке веранды от посторонних глаз, одновременно наблюдая за дверьми магазина, просматривавшимися с той стороны, пошарить в телефоне в поисках доступной сети, и ежели оная найдётся, то послушать хотя бы радио.

Но осуществить сей хитрый план мне оказалось не суждено. Я ещё не успел ступить на тропинку, уводящую в сторону игровой площадки, как вдруг некто, ткнувшись с разбега в мою спину, обхватил меня руками за пояс.

— Угадай, кто! Нет, нет, не оборачивайся! Так нечестно! — радостно прозвенел сзади хорошо знакомый голосочек.

Вздрогнув от неожиданности, я, конечно же, сразу понял, кто обнимает меня, но решил, тем не менее, не спускать проказнице с рук проделанную шутку.

— Маша, ты? — наигранно радостным голосом вопросил я, и не дождавшись ответа, продолжил гадать, делая после каждого имени короткую паузу. — Лена? Света? Лариса? Инга? Ирина?

Обнимающие меня руки разжались и, поворачиваясь к Лине, я услышал её недоумённо—возмущённое восклицание:

— Максимов, ты окончательно наглость потерял?!

— А, это ты! — я кисло улыбнулся и сделал вид, будто расстроен.

— Ты… ты… — Лина прожигала меня уничтожающим взглядом и всплёскивала руками, не зная, что и сказать. — Нет, вы посмотрите только!

Я не выдержал и громко заразительно рассмеялся на весь двор, на что мгновенно отреагировали две вороны, быстро передразнившие:

— Кра—кра—кра!

Лина всё поняла, смешно топнула ножкой, махнула куда—то в сторону правой рукой и возгласила:

— Он ещё и смеётся! Я, тут, понимаете ли, хотела ему сюрприз сделать, а он прикалывается. Я ж не виновата, что не могу дотянуться, и тебе глаза закрыть сзади! Верста ты, коломенская! А вдобавок и язва, Максимов!

— Ага, вот такая вот язва! — снова захохотал я. — А ты разве не знала?

— Ка-а—а—а—аррр! — подтвердила одна из ворон, и радостно захлопав крыльями, спланировала на крышу гаража, поближе к нам. Наверное, её заинтересовала беседа, и она была не прочь её подслушать.

— Кхахр? — поинтересовалась с ветки её товарка.

— Крах—крах! — описала своё видение ситуации первая.

— Да уж знала! Получи, ехидна!

Лина, подскочив ко мне, хотела толкнуть меня в сугроб, но я, ожидавший чего—то подобного, успел уклониться, её кулачок в перчатке скользнул по моему левому боку и Лина, не удержавшись, с размаху ухнула в сугроб.

— Кхре! — хохотнула с гаража ворона и, смешно подпрыгивая, подобралась поближе к краю крыши. Подумав, она повернулась в сторону тополя и вопросила:

— Кхре?

— Карра! — послышалось оттуда.

Сугроб, в который провалилась Лина, доходил ей почти до колен, и я незамедлительно поспешил на помощь.

— Ну вот! — стонала девушка. — Ещё и в снег из—за него упала! Да что же это такое—то сегодня!

Опустившись рядом на корточки, я помог ей сесть, придерживая за руки

— Ну и забавная ты! — восхитился я, аккуратно сбивая с серого пальто Лины снег.

После, откинув с её головы капюшон, я нежно смахнул с выбившегося из—под берета вьющегося локона, снежинки и, достав платок, принялся не торопясь, осторожно промокать её раскрасневшиеся щёки. И неожиданно для самого себя, наклонился и чмокнул, не готовую к этому Лину, в уголок губ, слегка коснувшись своей щекой её.

— Серёж! — прижалась ко мне Лина.

— Кхра—а—ак! — восхитилась и восторженно запрыгала на месте ворона. Видя, что никто не обращает на неё внимания, она спланировала на снег неподалёку от нас, и стала осторожно и медленно подходить ближе, смешно наклонив на бок голову с длинным крепким клювом и цепкими бусинками чёрных глаз.

— Кыш! Пшла!

Заметив, что птица подобралась к нам совсем близко, Лина махнула рукой и бросила в ворону горсть снега.

— Крах—крах—крах! Кру! — возмущённо пообещала та, очутившись на гараже.

— Ну, зачем ты так? — назидательно сказал я. — Вороны — умнейшие среди птиц. И хитрейшие.

— Да я и смотрю, она тут по—умному всё выглядывает, да шпионит! У—у—у!

Лина погрозила птице пальцем.

Ворона повернулась к нам задом, сделав вид, что мы ей абсолютно неинтересны, ибо хватает у неё и своих вороньих дел, но при этом незаметно косясь в нашу сторону, и обиженно прокряхтела, вышагивая по крыше:

— Кхр!

— Давай, поднимайся, — подал я Лине руки, вставая. Ухватившись за протянутые руки, она легко вскочила и начала стряхивать снег с пальто, доходившего ей до щиколоток. Моё содействие пришлась весьма кстати, сзади она, как ни крутилась, достать налипшие белые пушинки, не могла. Я провёл несколько раз рукой по её спине и серое пальтецо Лины обрело почти первоначальный вид.

— Всё из—за тебя, из—за твоих дурацких шуточек.

Лина ещё делала вид, будто обижается и смешно надувала губы.

— Ты же первая бросилась…

— Но не по—настоящему, ведь! Ой, смотри, Серёга, не очутиться бы тебе на моём месте…

— В сугробе? Ничего, я ловкий!

— Ловкий? На каждого ловкача найдётся свой трюкач…

— Это ты о чём?

— Да нет, ни о чём. Потом… Блин, Максимов! Ты ни граммулечки не соскучился?

— Что? А! Да! Конечно! — спохватился я и обнял Лину, крепко прижав её к себе. Она снова обхватила меня за пояс, уткнулась лицом мне в куртку и пробурчала оттуда:

— «Конечно» соскучился, или «конечно» наоборот?

— Конечно, соскучился. Ты столько не появлялась.

— Значит, ты не звал. Я прихожу, когда ты сильно—сильно зовёшь меня, когда тебе необходимо. Ты можешь даже и не думать обо мне в такие минуты, но я чувствую.

— Я непрерывно о тебе думаю. А сейчас звал?

— Громко. Очень. Кроме того, нужно кое—что сказать тебе. Удачно совпало, да?

Сняв перчатку, я провёл пальцем по её щеке, по подбородку и начал слегка раскачиваться в такт нёсшимся из открытой форточки второго этажа звукам какого—то вальса, исполняемого на фортепиано.

— Карр! — опомнилась и осмелела на крыше серая шпионка.

— Сергей, она опять подсматривает. Пойдём куда—нибудь!

— Ну, куда? А! Пойдём, хоть, на площадку, на веранду. Гляди—ка, там, скамейка, посидим на солнышке. Ты не замёрзла?

— Неа! А ты?

— Нет! Сегодня хорошая погода.

— «Сегодня хорошая погода», — задумчиво повторила Лина. — Почти пароль.

— Хм, кстати, да!

— А отзыв, какой сделаем?

— «С тобой не бывает плохой погоды».

— Банально, но сойдёт. Давай, пошли уже.

Припомнив название одной книги, которую читал в юности, я улыбнулся.

Лина, шагавшая по тропинке в сторону веранды обернулась посмотреть, следую ли я за ней.

— Ты чему улыбаешься?

— Просто книжку одну вспомнил с похожим названием?

— Какую?

— «Что может быть лучше плохой погоды».

— Ты её читал?

— Ага. Давно.

— О чём она?

— О шпионах. Но подробности стёрлись из памяти.

— «О шпионах», — повторила Лина, усаживаясь на узкую лавку, и оглянулась на гараж, где оставалась любознательная птица. А та, обрадованная, что теперь обрела возможность перебраться ещё ближе к нам, взлетела и с шуршанием уселась на крышу веранды.

— Она ревнует! — захохотал я.

Ворона помалкивала, но мы отчётливо слышали, как она по—хозяйски вышагивала вверху.

— Пойдём в другое место? — встала Лина.

— Думаю, это бесполезно. Я предупреждал, что вороны поразительно хитрые твари. Если уж она захотела что—то разузнать, то обязательно вызнает. Садись. Не обращай внимания.

Лина снова уселась рядом, а я, обняв её за плечи, заглянул девушке в лицо.

— Ну, и ладно. Ну, и пускай знает, — прошептала та.

А затем, бросив взгляд в угол веранды, вдруг отодвинулась от меня, протянула руку и взяла стоящую на краю скамьи, у самой стенки, небольшую розовую лошадку с разлохмаченной гривой цвета соломы.

— Ой, Серёж, погляди, кто—то лошадку забыл!

— Это не лошадка. Это пони. Розовый пони. Мы с тобой в сказочном мире волшебных розовых пони. И разумных серых ворон.

Лина стала приглаживать ей гриву, приговаривая:

— Бедняжка, замёрзла на морозе. И ножка одна треснула. Так жалко её!

— Ну, возьми себе. Будешь играться, ежели заскучаешь, — подковырнул я.

— Вот мы тебя копытом!

Лина сделала движение, точно хотела слегка ударить маленьким лошадиным копытцем по моей коленке.

— Всё—всё, я сдаюсь.

Я выставил вперёд руки, будто защищаясь. А Лина опять обратилась к найденной игрушке:

— Я тебя сейчас согрею, а в понедельник придёт хозяйка, найдёт и унесёт домой свою пропавшую радость.

Лина сжала лошадку в ладошках, сунув перчатки мне в карман.

Я придвинулся вплотную к ней и накрыл её покрасневшие пальчики руками.

— Ну, давай, рассказывай!

— Это ты давай сначала рассказывай!

— Не понял! Что я—то должен рассказать?

— Как твои дела?

— По—прежнему. Ничего особенного. Ноутбук приехал выбрать новый. Старому кирдык приходит.

Я кивнул в сторону двери.

— А твоя книга? Ты обещал написать.²

— Я и написал. Всё закончено.

— Дашь рукопись почитать?

— Дам.

— Ты распечатай, а я в следующий раз заберу. Договорились?

Помолчав, продолжила:

— О чём хоть там? Скажешь?

— О тебе. Ведь, обещал.

— Только обо мне?

— Да нет, не только. Много о чём. О детстве. О том, как простая история обыкновенной жизни превращается в книгу.

— Выходит, теперь твоё стихотворение устарело?

— Стихотворение?

— «Ничего не написано обо мне и тебе»…

— Покуда нет.

— Почему?

— Книга не считается написанной, пока её не опубликовали. И, пока не прочитали. Она есть. Но её, в то же время, и нет.

— Странная логика!

— Никто же не знает, что подобная книга существует. Никто её не читал.

— Я скоро прочитаю…

— Для тебя устареет, значит, стих этот.

— Нет, Сергей. Ты не прав. Подумай сам. Есть, к примеру, чудной и необычный камешек, весь в дырочках, ну, пусть, хоть на острове Борнео. Ни один человек не подозревает о его существовании, но он есть. Согласен?

— Согласен. И не согласен.

Лина недоумённо глянула на меня.

— Ты запутался, милый. Этого не может быть.

— Отчего же? Вполне, может. Камешек на острове Борнео никак не влияет на жизнь людей. Даже пусть они о нём узнают. Никак! А когда люди читают роман, то делают некие выводы, и что—то в их жизни, возможно, хоть чуть—чуть, но меняется.

— Ты романтик. Или сумасшедший, и у тебя мания величия.

Девушка улыбалась.

— Или сумасшедший романтик, — расхохотался я.

От моего смеха ворона на крыше засуетилась и стала долбить клювом по насту.

— Или так, да, — кивнула Лина. — Кстати, мне всегда невероятно нравилась твоя улыбка. Ты удивительно милый, если смеёшься!

— Нравилась?

— Нравится!

— Ага. Видишь ли, я не имел в виду конкретно свою книжку. Я говорил вообще о книгах. О любых.

— Совсем о любых?

— Ага. Совсем.

— И даже из тупой серии какого—нибудь женского или мужского романа?

— Точно! Читая их, люди или глупеют окончательно, или переходят на бессмертную классику, уставая от преснятины и штампов.

— М—м—м… В твоих словах есть определённая логика.

— Само собой! Так что, дорогуша, выйдет роман, тогда и обсудим, устарело ли стихотворение.

— Успеешь ли?

— А чего? Времени вагон…

— Ты слишком фамильярно обращаешься со временем. Оно не терпит такого запанибратства. Ты помнишь, в одном твоём стихе, в старом, есть строчка: «Но прошлое нередко убивает»?

— Э—э—э… Не вполне…

— А я помню. Когда твоя книга выйдет, то прошлое, воплотясь в строчки, в страницы, как—бы, станет материальным… И многим это может не понравится…

— Да? Кому же?

— Действующим лицам. Реальным действующим лицам.

— Но там нет реальных действующих лиц. Там выдуманные персонажи…

— Всё же, с кого—то же ты их писал? Или они полностью фантастичны?

— С кого—то же я их писал… Да. Не поспоришь.

— Ну, и вот. Тем, с кого ты их рисовал, понравится?

— Те, с кого срисовано, её не прочитают.

— А, если, допустим, прочитают?

— Сомневаюсь.

— А вдруг?

— Кому—то понравится, кому—то нет. Я ж говорил… Какая, к лешему, разница? Никого из них я не вижу годами. Да и не узнают они себя.

— А узнают?

— Плевать. Ежели им есть, за что краснеть, то я—то здесь причём?

— Но ты вытащил это на всеобщее обозрение.

— Лина, я ничего никуда не вытащил. Книги ещё нет. И неизвестно, будет ли она.

— Серёжа, книга есть. Она просто не вышла.

— Лин! — заныл я. — Мне непонятно, что ты хочешь сказать! Ни бельмеса же до сих пор не известно! Будет, тогда и побеседуем.

— Милый, ты всегда хвалился тем, что предвидишь последствия своих поступков, просчитываешь вероятность того, что произойдёт… Отчего же теперь ты не предугадываешь?

— Ну, я не понимаю, что тут предугадывать! Ты же сама убеждала меня написать текст. Пока ты его не читала даже… Что же ты волну гонишь раньше паровоза?

— Ох, лишь бы не оказалось поздно, когда начнёшь понимать…

При этих словах Лины, ворона, затихшая ранее, неожиданно, стоя на краю крыши, свесила голову и уставилась на нас:

— Каррра!

Лина вздрогнула.

— Закончим, Сергей, я не хочу больше на эту тему. Она по новой высматривает!

Коварная птица скрылась из виду и заходила по наледи над нашими головами, изредка щёлкая клювом.

— Смотри, она согрелась! — девушка продемонстрировала приободрившуюся в её руках, коняшку.

Казалось, минутка, и коник улыбнётся, радостно заржёт. Грива теперь была ухожена, уложена и словно бы стала чище. «Осталось только косичку заплести, ага!» — мелькнула мысль.

— Как у тебя получилось, Лин? Пони, будто живой…

Произнесённые слова за версту отдавали тупой лестью, но Лина восприняла их всерьёз.

— Не «ты», а «мы». Вместе же её согревали. Ты и не представляешь себе, сколько чудес можно творить вдвоём. Любя…

И она снова принялась поглаживать пальчиком бок игрушки.

— Лина, любимая. Я—то думал, при свидании поговорим о нас, а тут что—то непонятное получается.

— Серёженька! Мы и говорим о нас. Ты потом поймёшь…

— Ты помнишь, о чём мы собирались побеседовать в тот раз? Давай об этом?

Во время диалога мы сидели, обнявшись, затем Лина отстранилась, весело глянула и обхватив меня за голову, поцеловала. Я обомлел, не ожидая подобной прыти, но молниеносно сориентировался и ответил поцелуем на поцелуй. От губ Лины пахло шоколадом, ванилью, а волосы её, освободившись от берета, оставшегося в моей руке, рассыпались по плечам и щекотали мне нос и щёки. От щекотки я дёрнулся.

— Ты чего? — удивилась девушка.

— Щекотно! — засмеялся я.

— Ещё пощекотать?

— Ага!

Она приблизила лицо, и начала, мурлыча, тереться носом о мою щеку.

— Ты редко меня зовёшь…

— Напротив, у меня ощущение, что я думаю о тебе каждый день.

— Думаешь… Но не зовёшь.

— Я не знаю, как это делать.

— А я не знаю, как тебе это объяснить.

— Но, иногда мы вместе. Наяву. Вот как сейчас. Получается, не всё потеряно… Кстати, ты, вроде бы, хотела что—то сообщить?

— Я уже и сообщила…

— Да? Неужели?

— А о чём мы с тобой беседовали столько?

— Я и не понял почти ничего!

— Ох, Серёжа, Серёжа!

— Ох, Лина Аликовна, Лина Аликовна!

Лина дёрнулась, чуть было, не заехав мне в нос лбом и, глядя прямо в глаза, прошипела с необъяснимой, странной и непонятной злостью:

— Никогда! Слышишь? Никогда больше! Не называй меня так!

Я опешил:

— А как, тогда?

— Лина. Просто Лина. И не иначе.

— Моя Лина.

— Твоя Лина.

— Я даже не хочу спрашивать, почему… Ты нынче поразительные страсти—мордасти собираешь!

— И правильно не хочешь…

— Значит, мы поговорим о том…

— Неа! Поздно. Вон и магазин давно открыли. Тебе пора, компьютерный гений… Я, как обычно, провожу Вас, сударь мой!

— О, сударыня, Вы столь любезны. Нельзя ли проводить Вас, моя очаровательная барышня?

— Нельзя, мой господин.

— Совсем нельзя, моя принцесса?

— Пока нельзя, о, повелитель!

— Вы говорите загадками, миледи!

— Наоборот, милорд. Я говорю отгадками. Имеющий уши, да услышит! Чтобы получить понятный ответ, надо задать понятный вопрос. Понятный, не только для отвечающего, но и для самого спрашивающего.

Я потрогал свои уши:

— Хм, на месте, кажись! А не слышу.

Лина засмеялась и встала. Я последовал её примеру и осторожно надел берет ей на голову, откинул каштановые локоны с лица. Погладив, напоследок, привыкшую к ней лошадку, Лина вздохнула, вытащила у меня из кармана перчаточки, поставила игрушку на то место, откуда взяла в начале нашей беседы, и тихим шёпотом обнадёжила снова потускневшего пони:

— Смотри, не замерзай. Скоро тебя хозяйка найдёт.

— Уже всё, моя королева?

— Да, мой король!

— Мне кажется, я знаю, кто ты, мой ангел—хранитель… Это ты спасла меня, когда Пострелова и Смирницкого чуть не прибили? Ты, да? Я чудом не пострадал. Ни на йоту… Киряева потом заявила, будто у меня сильный ангел—хранитель…

Лина сделала протестующий жест и покраснела:

— Ты ошибаешься. Действительность гораздо сложнее. И проще.

— Неужели тебя не существует вообще?

— Реши ты, что меня не существует, и мы более не увидимся…

— Наверное, у меня шиза, и ты есть исключительно в моей голове, и разговариваю я сам с собой.

Лина несколько секунд молча созерцала мою хитрющую улыбку. Затем, ответила очевидностью на хитрость:

— Тогда, я по—прежнему буду приходить к тебе, независимо от того, решишь ты, что я есть или, что меня нет.

— Ну да, верно. Как—то я не подумал. Кстати, а тебя видят другие?

— Видят.

— Постоянно?

— Лишь тогда, когда я с тобой.

— А ты разве не всегда со мной? Ведь ангел…

Лина оборвала:

— Ты ошибаешься, Сергей. Я же объясняю, разжёвываю… А ты не слушаешь!

— Лина, ты умеешь читать мысли?

— Твои?

— Хотя бы, мои.

— Только, если ты позволишь.

— То есть, ты можешь прочитать книгу в моих мыслях?

— Нет, любимый. Это нереально.

Она улыбнулась

— Ты не волшебница? Ты пока учишься?

— Максимов! Я же опять упаду из—за тебя! Перестань немедленно третировать и пытать несчастную девушку.

— Ты знаешь будущее?

— Чьё?

— Ну… моё… наше…

— Да, знаю.

— Открыть, конечно, не позволено…

— Оно, представь себе, меняется, но ты не так глуп, как видится на первый взгляд, Максимов!

— Я стараюсь, расту над собой! А, кстати, фокусы получается показывать? Ну, там, по воде ходить… Другие чудеса?

— Ты дебил?

Лина топнула ножкой в чёрном ботиночке.

Я сделал вид, будто до крайности обижен:

— А чего я такого сказал—то? Чуть что, сразу: «дебил, дебил». Ни капельки толком не объясняешь, а обзываешься! А вдруг ты от этого? — я сделал пальцами рожки и инфернально захохотал.

Ворона, испуганная моим гоготом, взлетела с крыши веранды и уселась где—то на верхних ветках липы.

— Нет, Максимов. Я ошиблась. Ты, лишь стараешься казаться умнее! А на самом деле, намного дурнее, чем я в состоянии себе представить. Ещё раз подобное скажешь, я с тобой знаешь, что сделаю?!

Она погрозила маленьким острым кулачком.

— Знаю! Поцелуешь.

Мы стояли у чуть приоткрытых дверей магазина. Из—за них показался молодой человек с картриджем в левой руке, в свитере, и без шапки.

«Видимо, на машине приехал. А „тачка“ за углом стоит».

— Дурачок. Глупенький дурачок! И почему я люблю тебя? А, дурачок ты мой?

Лина прижалась ко мне, глядя снизу—вверх и часто—часто моргая, словно ей в глаза попала соринка.

— Сама же утверждала: «Любят не за что—то, любят просто так». Даже на плёнку это записала. Помнишь?

— Да. Зови меня к себе почаще, хороший мой. Ты не представляешь себе…

— Я представляю себе. И позову. Конечно, позову. И мы поговорим о том, о чём собирались. Ладно? Я хочу докопаться до причины…

— Угу! Когда—нибудь потом… обязательно… А вообще, знаешь, есть причины, до которых лучше не докапываться… Ну, ладно. Иди. До встречи, солнышко.

— До встречи, золотко!

— Пока!

— Пока!

Я шагнул в полутёмный коридор, ведущий в помещение магазина, закрыв за собой дверь, но, внезапно вспомнив нечто важное, недосказанное быстро вернулся назад и выглянул на улицу, Лины уже не было.

Только ворона—шпионка восседала на гараже, и хитро поглядывала в мою сторону, да по тропке, ведущей на детскую площадку, не торопясь шли женщина в красной спортивной куртке и лёгкой вязаной шапочке, да мальчик лет пяти—шести в синем зимнем комбинезоне с капюшоном и серым тёплым шарфом, дважды обмотанным вокруг шеи, тащивший за собой на бельевой верёвке недорогой детский снегокат, а на сиденье его стояло ребристое пластиковое ведёрко с торчащей из него жёлтой пластмассовой лопаточкой, опасно покачивавшееся и норовящее свалиться вниз, если ребёнок резко дёргал за шнур.

Примечания

2

См. А. Светлов. Перекрёстки детства.