Заводная империя. Книга 1

Алена Чапаева, 2022

Фарук был рожден в бедной семье на окраине небольшого города, куда редко долетают правительственные дирижабли и совсем нет никакой надежды на будущее. Любава – младшая дочь императора, того самого, который много лет мечтает о сыне. Судьбы этих двоих переплетены чудесным и неожиданным образом, им суждено неоднократно поменяться ролями и бесконечно прощаться, чтобы встретиться вновь, на фоне рушащейся империи, ревущих труб революции и беснующихся толп протестующих. И кто теперь станет у руля державы, ведь на престол столько претендентов?!Фэнтези, полное юмора, исторические параллели, совпадения, которые, конечно же, абсолютно случайны…

Царское дело

Паромобиль выпустил дымное колечко из трубы и, тревожно скрипнув, шумно выдохнул и запнулся. Вдалеке заблестела узкая змейка реки. Царь Велислав Велимирович, имеющий с недавних пор в народе позорное прозвище “кровопийца”, заглушил мотор, снял кожаные перчатки и вышел из машины. Какое — то время он созерцал нависшее над рекой тяжелое небо, затем потянул ноздрями чуточку морозный воздух и обратился к кому — то, кто находился в машине:

— Сегодня низкие облака. Последние теплые дни перед зимой.

Один из попутчиков государя, полноватый коренастый господин, спрыгнул с пассажирского сиденья и несколько раз присел, чтобы разогнать в затекших ногах кровь.

— Народ говорит, что такие вот облака — к весеннему урожаю. Год будет плодородным.

Государь пожал плечами, обтянутыми хорошим английским сукном.

— Можно ли верить народным приметам? Или лучше все — таки доверять колдунам? Моя придворная ведьма Манира говорит, что скоро будет голод.

Попутчик, которого звали Йозеф Литвин, сомкнул руки в замок и хрустнул суставами.

Он обошел паромобиль, заглянул в кабину. Там, убаюканный тряской ездой, спал охранник.

— Любезный, — Литвин ткнул спящего в плечо кулаком через форточку. — Вас почивать сюда пригласили? Ха?

Охранник испуганно всхрапнул, натянул немедленно упавшую фуражку и вылез из машины.

— Виноват — с, — тараща сонные глаза, пробормотал он.

— Как есть, виноват. Дурак! Иди делай то, для чего приехали.

Охранник проверил электроревольверы: насыпал в полупустые отсеки пороху, установил электрический заряд, вытащил из машины сундучок и медленно направился в сторону лесочка. По дороге он стал разматывать провод.

— Как ты полагаешь, Йозеф, — спросил Велислав. — Это поможет остановить бунт?

Литвин задумчиво обошел парамобиль. Кроме охранника, на заднем сидении спала Булочка, старая сторожевая собака без роду и племени. Йозеф потрепал собаку по холке и дал ей кусок приготовленного заранее мяса.

— Послужишь государству в последний раз?! — спросил он и прицепил собаке на спину походный портфель. — Ищи, Булочка, ищи.

Собака послушно вильнула хвостом и направилась к деревьям. Там, в глубине, находилась выработанная шахта. Булочка спустилась по камням и принюхалась. Где — то в шахте были люди. Их следовало отыскать.

Собака направилась вглубь пещеры и слеповато заморгала. Ее зрение уже было плохим, но нюх пока еще не подводил. Люди были здесь, и ели колбасу. Собака потянула носом мясной дух и уверенно побежала вниз, в разлом. За Булочкой шлейфом тянулся провод.

Вскоре стали слышны человеческие голоса.

— Идет кто — то, — тревожно сказал человек.

Собака появилась в проходе и ее морда озарилась светом фонаря. Она увидела пятерых или шестерых испачканных глиной людей.

— Это собака, заблудилась, наверное, — сказал другой голос. — Иди сюда, малыш. На.

Булочка подошла и понюхала колбасную шкурку.

— Что это у него? — спросил один из людей, потянув за шнур.

Сверкнуло и раздался страшный грохот. Шахта обрушилась, накрыв обломками породы всех, кто под ней был.

Через какое — то время в просвете между завалами показался мужчина, тот самый охранник. Он осторожно перелез через груды камней и, стараясь не спотыкаться об остатки тел, прошел в глубину. Там вытащил маленький механический фонарик, покрутил ручку, и электрический огонек загорелся. Освещая пещеру шахты тусклым светом, охранник стал искать оставшихся в живых. Один из этих людей находился в агонии, второй был сильно ранен и тяжело дышал. Охранник зарядил электроревольвер порохом и включил заряд. Полыхнуло. Человек, бившийся в агонии, замер. Второй открыл глаза. Охранник хотел было сказать что — то, но услышал вдалеке знакомое тяжелое дыхание.

Литвин вошел в шахту и уставился на живого пока бедолагу.

— Ну вот и все, конец твоей ячейке, — сообщил он и схватил мужчину за волосы. — Сейчас назовешь всех кто в городе, и умрешь быстро.

Человек замотал головой и вытащил сигарету.

— Последнюю можно, — сказал он миролюбиво, но затем внезапно набросился на Литвина. Охранник выстрелил, и мужчина обмяк.

— Надо было дать допросить, — ворчливо сказал Литвин. Ищи теперь, где у них может документы тут спрятаны.

Вдвоем они устроили в шахте небольшой обыск. Под столиком, за которым сидели люди, был найден ящик со схемой шахты.

— Пошли, — сухо сказал Литвин, и охраннику ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Они шли долго, пока вдалеке не показался яркий луч. Литвин нацепил хитроумное устройство из двух разных линз на лоб. Такое обычно используется, чтобы защитить мозг от безумия при контакте с опасными алхимическими элементами.

Послышалась тихая музыка, похожая на журчание.

— Вот он, — прошептал почти трепетно Литвин. — Сирофомит! Ты когда — нибудь видел что — то подобное? Красота. Которая стоит миллионы. Он подошел к куску породы, излучающей голубоватый блеск, вытащил из кармана молоток и отколол небольшой фрагмент. Камень брызнул ярким светом.

— А для чего он? — спросил ослепленный охранник. — Если он опасен, он же не годится для украшений.

— Один такой осколок, — сказал Литвин, разглядывая через монокуляр переливающуюся мелодией и светом частичку большой глыбы. — При должной обработке способен оживить десять гомункулов. А еще он может поднять в воздух дирижабль. Это власть, ха. Огромная власть. Которую никто не сможет у меня отнять. Литвин повернулся и внезапно вынул из — под полы револьвер.

— А ты слишком многое видел. Так что, извини, любезный. — Литвин выстрелил в сердце охраннику, повалил на него кусок горной породы и вышел, замотав куском ткани бесценный осколок. В месте, где лежали трупы шахтеров, Литвин остановился, вынул из — за пазухи сверток с заранее подготовленными документами и подложил их в сундук.

На поверхности подлеца ждал государь.

— Ну что, они были там? — спросил Велислав.

— Были, — сообщил Литвин. Шесть человек. Все погибли под завалами, а охранника задавило свалившимся камнем, когда мы искали документы. Кстати, вот и они, — Литвин поставил перед государем ящик. — Здесь письма, шифры, газеты.

Велислав Велимирович стянул перчатку и брезгливо провел рукой по стопке документов, с таким же отрешенным видом, с каким пресыщенный хорошей литературой читатель пролистывает купленный на базаре бульварный роман. Царь наугад вытащил брошюру, на обложке которой был националистический лозунг и герб одной из соседних стран.

— Интервенция, — задумчиво процедил царь сквозь зубы, затем вздохнул и положил книжицу обратно в ящик, — жаль его, — Велислав кивнул на шахту, имея в виду охранника.

— Я прикажу похоронить тело, — сказал Йозеф. — Вдове выделим денежные средства.

По дороге обратно Велислав, который снова был за рулем — уж очень любил водить парамобиль — стал прислушиваться.

— Что это за звук? — спросил он.

Йозеф поплотнее сжал под мышкой завернутый в материю и издающий звон сирофомит, а затем как можно более равнодушно пожал плечами.

— Ничего не слышу, государь. Наверное, это в ушах у вас звенит — последствие взрыва.

— Возможно, — сказал царь. — Послушай, ты ведь практически спас сегодня государство от краха. Эти люди готовили переворот.

— Я всего лишь выполнил свой гражданский долг, — скромно сказал Литвин, с трудом подавляя где — то в глубине организма свое вечное “ха”.

— Брось. Ты отныне мой хороший друг! Проси все, что хочешь.

Литвин задумался. Точнее, сделал вид, что задумался.

— Я хотел бы служить государству еще долго, ха… — сказал он. — Например, заняться выработкой карьера. Эта шахта, она ведь ничья? Я хотел бы заняться добычей угля.

Велислав покосился на Литвина с удивлением.

— Ты хочешь шахту? Я тебе подарю две ветки по добыче угля на востоке.

Йозеф покачал головой.

— А можно я здесь разработку стану вести? Прямо на этой шахте?

Получив разрешение, Литвин не сдержал звук “ха” и расплылся в улыбке.

— Только ты это, похорони их, что ли, — поежился государь. — По обряду. Выделю тебе на сожжение.

Литвин, получив сразу два выгодных предложения, закивал.

— Расскажи еще о себе, — попросил царь. — Ты ведь мне теперь друг.

— Да что рассказывать, великий государь. Я рос бедно. Без матери. Ха. Школу только три класса окончил. Поступил работать ямщиком. Потом военную службу пошел. Всегда мечтал родине служить, но военная карьера не задалась — у меня одна нога короче другой. Из — за этого нарушал строй постоянно. Мне не предлагали повышение, и не возражали, когда я подал рапорт об отставке. Отец мой захворал, и я поехал домой. Ха. Это тут рядом, город Балуев. Когда отец умер, я остался совсем без денег, продал дом и подался в столицу. Сперва на заводе работал, потом стал скупать все металлическое и сдавать в переплавку. Скоро ссуду взял и стал сталелитейником. Потом мне сказали, что под водой в реке много кораблей и всяких ржавых деталей, которые годятся в переплавку. Вот я заказал водолазные костюмы и стал добывать со дна металл. Потом еще там многое понаходили — но все в казну сдавали, да. А на прибыль я уж развел цеха, ха. Потом взял лавку, а потом еще маленькую табачную плантацию. Теперь вот уголь хочу добывать.

Велислав Велимирович, впечатленный такой самоотдачей простого помещика, пообещал его наградить еще орденом Даждьбога и дать два надела табачных плантаций на юге.

Наследник или наследница?

“Было у царя три сына…” — няня читала медленно, постоянно меняя интонацию и поеживаясь от мысли, что маленькие девочки услышат из — за плотно закрытых дверей родовые крики их матери, царицы Сваны, и начнут беспокоиться. В этот момент даже дракончики в клетках будто бы притихли, хотя привыкли кричать и лопотать без умолку. Они склонили свои механические головки и деликатно застыли, подергивая маленькими скрюченными лапками прутики решетки.

Над залами раздался очередной приглушенный стон и одна из девочек, царевна Заряна Велиславовна, подняла светлую кудрявую головку, вопросительно глядя на няню.

— Где мама? — тревожно спросила она, а ее пухлые губки уже готовы были дрогнуть, чтобы обрушить на воспитательницу детскую истерику.

Средняя, Лада, тоже подняла голову, всю в мелких бантиках и косичках, вопросительно прислушиваясь к пугающим звукам. Только маленькая Забава увлеченно продолжала игру с куклой.

— Девочки, а помните, вы хотели поиграть на клавесине? — спросила няня и поспешно открыла старинный ящик.

Девочки обрадованно вскрикнули и подошли к инструменту. Они по очереди погладили слоновой кости клавиши, а няня аккуратно вынула из малахитовой шкатулки резной ключ. Обычно это делать нельзя, но сейчас — можно. Ключ вошел в замок, няня повернула его, и на крышке клавесина появилась механическая балерина. Кукла сделала реверанс, и девочки в восторге захлопали в ладоши.

— Заряша, играй собачий вальс! — попросили девочки. Младшей всего три, но она уже научилась извлекать и инструмента простенькую мелодию.

Малышка пухлыми пальчиками нажала сперва белые клавиши, затем черные; балерина вскинула деревянную ножку и принялась кружиться в такт музыке. Няня и девочки засмеялись.

За дверью раздались шаги, и в комнату вошел царствующий отец, который тоже хотел скрыть свое беспокойство, и обратился к няне:

— Дорогая Люси, сейчас не время музицировать. Насколько я знаю, у вас с девочками сейчас чтение. Что читаете?

— Сказки, Ваше Величество.

— Продолжайте.

Няня повернула ключ, балерина исчезла в прорези крышки. Девочки послушно расселись на подушки, воспитательница взяла книгу и продолжила с того места, где прервалась.

— И было у царя три сына…

Царь вздохнул. Он бы много отдал, если бы это было так. На самом деле, у Велислава одни только дочери, а это ну совершенно никуда не годится. Царю нужен наследник престола, и для этого во всех храмах и на всех капищах ежедневно служили службы, и проводили обряды, иногда даже с жертвоприношениями.

Но и это не помогло в итоге.

Помучавшись положенный срок, царица родила еще одного ребенка не того пола, а именно Любаву, для которой были наивно уготованы не девичьи пеленки с бантиками и рюшами, а серьезный конверт с короной посредине и золотыми якорями по обоим краям.

***

После рождения четвертой дочери чета родителей переглянулась между собой, будто преступники. Мать, вся красная от потуг и мокрая, злобно посмотрела на повитуху, но та, опережая возможные провокации, заорала, что было сил:

— Prinzessin! Царевна! — и, вздохнув, добавила с подлой ухмылкой. — Девочка!..

Весть о еще одной девочке облетела дворец в секунду. Велислав и жена его, Свана, и слова не успели сказать. Ребенка живо упаковали в приготовленный конверт, накрыли сверху рюшами и бантиками, да так и покатили показывать двору.

— Надо было немую повитуху найти, — с едва уловимым немецким акцентом процедила Свана. — Придумали бы что — нибудь.

— Не беспокойся, дорогая, еще одно дитя в нашем большом доме это огромная радость для всех нас, — сверкая огоньками добродушных глаз, произнес Велислав, — уже служится магами служба обо всех нас, и о маленькой царевне. Возможно, нам предстоит еще одно испытание, и у нас все — таки родится наследник престола. А, быть может, судьба уготовила нам совсем другую историю… Время радоваться и возносить хвалы богам, милая, — царь поцеловал жену в лоб и заботливо укрыл одеялом.

***

В это же время другая женщина, Ганна, совсем не царского происхождения, прямо посреди поля, родила своего седьмого сына. Не очень понимая, чем родовые схватки отличаются от каторжных работ, на которые ее обрекли муж — калека и многодетная семья, женщина сразу же после появления малыша на свет молча поднялась на ноги, не поморщившись даже, вытянула за пуповину детское место. Затем подоткнула связанные между ногами юбки поглубже, чтобы не было очень видно обильно стекающую по ногам кровь. Осмотрела ребенка. Про себя она давно уже твердо решила, что седьмого оставит там, где родит. Однако, сын был абсолютно здоров на вид, даже почти миленький, с черными волосенками и глазками — пуговками. Женщине его стало жалко. “Дадут боги, вырастет, — подумала она. — Старшие вон уже помогают уголь в шахтах добывать. Среднего продали помещику Литвину, с контрактом до совершеннолетия — где он, что с ним, никто не знает. Младшие еще совсем крошки, правда, едят как будто взрослые мужики. Была бы девочка — вот было бы дело. Хоть кто — то бы с постирушками да с домом помогал через несколько лет”.

Женщина глубоко вздохнула, погрузила ребенка на тюк, прикрыла трепещущее тельце сеном и поползла вразвалочку с поля.

— Стоять, — солдатик с ружьем — раструбом остановил роженицу и с подозрением уставился на тюк с соломой. — Что это ты с поля понесла? А? Зайца поймала, отвечай!

У солдатика от голода кружилась голова, и он с надеждой остановил хмурую крестьянку: вдруг у нее что — то есть покушать.

— Ребенка поймала, — ответила Ганна и, откинув солому, с гордостью показала красное личико.

Солдат разочарованно вздохнул и процедил:

— Поздравляю, мать. Иди.

Ганна поковыляла было, но потом приостановилась и, вспомнив старый обычай, спросила у солдатика:

— Как звать — то тебя?

Юноша снял шапку, потрогал шелушащиеся губы и выдохнул:

— Фарук.

Ганна подивилась такому имени, и по дороге домой постоянно бормотала, чтобы не забыть.

— Фарук, Фарук. Вот как сына звать. Фарук.

Дома младшие сразу вцепились в юбку:

— Мааать, еда есть?

— Да чтоб вас, недоноски, — выругалась Ганна. — Откудава еда? Вон брата вам принесла.

Дети, младшему из которых было только два года, переглянулись и дружно заревели. Старший из троих, шести лет, подошел к Ганне и злобно пнул ее ножкой:

— Вот дура старая, — он, когда злился, повторял слова своего отца. — Дома есть нечего, а она детей подбирает на улице. Дура, дура!!!

Ганна хотела отвесить оплеуху неучтивому сыночку, но сил хватило только на то, чтобы прилечь на лавку и развернуть солому со спящим младенцем. Тот сразу проснулся и зачмокал в надежде найти источник питания. Ганна сунула в рот новорожденному сухую тонкую грудь с потрескавшимся от постоянного кормления соском.

— Может что там и есть, Фарук. Может, высосешь что — нибудь. Твой интерес.

В этот момент дверь подвала, где жило семейство, распахнулась, и с улицы устойчиво пахнуло перегаром и луком.

— Батя, батя, дай поесть, — заревели дети, а старший пожаловался на дуру — мать, которая вместо еды притащила еще одного брата.

Отец, тощий страшный мужичок неопределенного возраста, вопреки ожиданиям сыновей, мать ругать и бить не стал. Наоборот, посмотрел на нового сына и улыбнулся беззубой улыбкой.

— Красавец какой, — гордо сказал, с нежностью.

— Фарук Молчанович, — сообщила мать и заснула, пригретая отцовской залатанной шинелью.

— Ты крысоловку смотрел? — спросил отец по имени Молчан у старшего из троих детей.

— Нет еще.

— Ну посмотри, вдруг там крыса попалась. Супу поедим.

В это момент сено, в котором мать принесла ребенка, распотрошили, чтобы затопить печку. Из него выкатился маленький дохлый утенок.

— Ганна не зря в поле ходила рожать, — поведал детишкам Молчан. — Вон, видите, утку где — то добыла. Значит, ужин сегодня будет. Утиный бульон!

У детей хором заурчали животы.

Царский бал

В то же время за коваными дверьми царской опочивальни придворные министры испускали яды речей, обвиняя то государя в неправильном выборе супруги, то ее, государыню. Та была, очевидно, тайной поклонницей скандинавских богов вместо того, чтобы чтить истинно славянских, ведающих.

— Потому что у них, за морем, бабы главнее, вот и рожает она одних только девочек! — тихо прошипел на ухо кивающему лакею один из министров, гневно потрясая жиденькой бородкой. — Неужели нельзя на просторах Великой страны нашей не найти хоть одну девушку, румяную, пухленькую и сдобную, которая породила бы царю наследников? Взял бы за вторую жену, ему бы слова никто не сказал! Нет, околдовала его ведьма немчая, длинная как оглобля, выше царя на голову! Не хочет никого с тех пор как ее в жены взял! Где это видано, чтобы у царя только одна жена была?

— Вот именно, — поддакнул второй, по прозвищу Зелый, у него глаз был с бельмом. — Ведьма Свана слушает только своих богов, а они хотят извести царев род!

В разговор вмешался высокий статный молодой поручик Гостомысл Велимирович Зарубин, прибывший только утром для поздравлений царской чете от лица Кавалеров высокой гвардии.

— Царю в такое непростое время нужна поддержка его подданных, а не брань и ругань на ровном месте! — воскликнул он, и придворные вздрогнули, словно услышав за спиной голос врага. — Следует пожелать батюшке здравия и долгая лета самодержавия, а уж наследником он обзаведется, если есть на то воля богов.

Придворные стихли, исподтишка разглядывая дерзнувшего их всех упрекнуть в святотатстве и чуть ли не бунте. Шпион, что ли? На самом деле Зарубин был родным братом царя, рожденным от любовной игры императора Велимира Веселого с дворовой безродной девкой одного из его друзей — помещиков.

Не желая прослыть сплетниками, подданные повалились на пол и стали делать вид, что восхваляют богов: принялись истово лобызать навешанные на них обильно амулеты и возносить громкие хвалы. Зелый даже в рот положил янтарь с мухой внутри, от чего сделался похожим на младенца с соской во рту. Хором придворные стали петь песнопения во здравие царской семьи. Тут же принесли в жертву ягненка, кровью накапали на жертвенник и позвали ведьму Маниру, чтобы та прочла толкование. Перед ее приходом тоже перешептывались — ведьма — то обещала царю мальчика! Будущего царя — реформатора, великого умника! Шарлатанка она, а никакая не ведьма. Но после эффектного появления Маниры, в клубах пара, да на металлической сороконожке, придворные почтительно стихли.

Манира стала делать руками пассы, схватила жезл и зачерпнула его краем кровь с алтаря. Жидкость старуха накапала на руку, растерла и стала принюхиваться. Наступила гробовая тишина.

— Годы пройдут, — изрекла ведьма, косо поглядывая на красивого поручика.

— Оно и понятно, — таким же торжественным тоном отозвался тот, чем вызвал в зале несколько смешков.

Ведьма обиделась. Она откинула пафосный с павлиньими перьями плащ и обнажила сухую руку с магическим жезлом.

— Я вижу, здесь есть скептики? — злобно изрекла она. — Тогда сами смотрите, что будет, я вам всем явно тут не нужна!

Махнув павлиньим хвостом, ведьма скрылась в тумане, который поглотил зал и стал рисовать причудливые картины. Клубы приобретали отчетливые очертания, в которых каждый угадывал свою собственную судьбу.

В какой — то момент все присутствующие, словно находясь под гипнозом, увидели страшное. Толпы озверевших голодранцев рушили храмы, раздирали магов на части и взрывали неведомой силой дворец. Огромный корабль стрелял по столице с реки. Надо всем этим кружил равнодушный металлический ворон с крестами на крыльях и сыпал крупными продолговатыми яйцами, которые взрывались и погружали во мрак все сущее. Каждый присутствующий мог поклясться, что увидел собственную смерть — кто — то он ножа разбойника, кто — то от голода и холода, а иные почили заживо в общей могиле. Надо всем этим ужасом в какой — то момент возвысился царь Велислав Велимирович, и, немного повисев в облаке пыли, растаял без следа. Когда сеанс окончился, и слуги зажгли свечи в канделябрах, о царской свите стало явно не по себе. Оставшиеся в зале придворные долго хранили молчание, и даже поручик, увидевший свою смерть в морской пучине после взрыва и гибели линкора, на котором было написано “Цесаревич Велимир II”, печально крутил каштановый длинный ус и задумчиво глядел куда — то сквозь стену.

Грустные мысли развеял лакей, объявивший о прибытии иностранных гостей. Спустя несколько минут в просторной зале появились сестра царицы — госпожа Гретта Фон Майер, с супругом господином Августом; родной брат Ее Величества Людвиг Фон Вебер с женой и приемным от нее пятилетним сыном Карлом.

Велислав вышел поприветствовать родных жены и пригласил их вечером на праздник в честь рождения дочери.

***

Несмотря на то, что на празднование были приглашены лишь самый близкие, зал для гостей все равно был полон. Присутствовала родня царя — сестры — княгини, три бастарда почившего императора (Гостомысл, Стефан и женоподобный красавец Мартин), племянники в количестве восьми человек. Кроме того, приехали два посла — англичанин Джон Брайн и Кристиан Милер из Датского королевства.

Царский двор подготовил пышное торжество, но когда выяснилось, что родилась еще одна царевна, расходы на фейерверк и военный парад урезали. Вместо этого объявили бал и срочным образом заказали сотню тысяч розовых бутонов, которые разбрасывал над городом летящий низко дирижабль с разноцветными лентами. Зрелище было красивым, аромат роз распространился на весь город. Гимназистки с восторгом подхватывали бутоны и помещали их между страницами учебников — на память о таком торжественном дне. Наиболее предприимчивые торговки подбирали целые цветы и украшали ими свои прилавки. Когда объявили, что каждому жителю Питтсбурга в честь новой дочери царя будет выдан серебряный рубль с изображением императора, к дворцу выстроилась гигантская очередь. Как следствие, горожане устроили давку и драку, прибыла полиция и выдачу рублей прекратили; возникло небольшое волнение, которое устроили те, кому рубля не досталось. Взамен подарочных рублей царь велел выдать оставшиеся деньги торговцам едой, которые бесплатно накормили бы людей. Прилавки сразу же опустели, но опять собрались недовольные, кому не досталось и бубликов — стали громить лавочников. Для установки порядков в центр были отправлены военные, которые оцепили площадь и отправили особо буйных в казематы. Далее прибыли музыканты, привезли несколько бочек с вином и была устроена переносная кухня с кашей. Военные опять — таки пускали не всех, только благовидных — в итоге те, кого не пустили устроили опять — таки драку с военными. В общем, праздник удался: одна часть населения получила удовольствие, другая — плети. Кому что по судьбе дано…

Царь, хоть и принимал участие в торжестве, был все же слишком вымотан, чтобы веселиться и танцевать. Он старался не подавать виду о своем разочаровании и усталости. Однако, когда начальник охраны Стефан Воробьев доложил о беспорядках в столице, возмущение охватило его. Он решил вылить его на Маниру — велел позвать старуху к себе и устроил ей холодный допрос.

— Сколько я плачу тебе, безродная женщина? — с жестокой улыбкой спросил Велислав, когда трепещущая Манира предстала перед ним.

— Государь! — проскрипела колдунья, но царь не хотел позволить ей оправдаться.

— Ты получаешь больше, чем адмирал. За услуги, качество которых никто не может оценить. Ты обещала, что родится наследник — мальчик. В итоге ты выставила меня дураком перед моими подданными. Сколько стоит, по — твоему, царская честь?

Манира молчала, не глядя царю в глаза.

— Как бы ты поступила на моем месте, женщина? Что бы сделала с лжепророком?

— Мои предсказания были точными! — воскликнула колдунья. — Однако, перед родами царицы я видела сон… Мальчик ваш в утробе другой, а плод перекинулся на девочку — чтобы спастись от верной гибели.

— Это ты перекинулась в своих оправданиях, — Велислав покрутил у виска механической трубкой, в которой дымился мятный табак — защита от колдовства и злых сил.

Манира поморщилась, но скорее от мысли, что ее хотят выкурить, чем от неприязни к индейскому снадобью.

— Ваш настоящий сын и будущий император сейчас в другом доме, в бедном доме, — сказала она тоном человека, который не надеется быть понятым. — В деревне возле города Страхов. Вот, — она подошла к карте и ткнула пальцем в место, где, по ее мнению, следовало искать будущего царя. И зовут его необычно. Боги его к Вам приведут. А дочь эта не ваша. Это все происки скандинавских богов… Проклятие на Вас лежит… Да, проклятие… на всем роду! Не суждено вам иметь престолонаследника, потому что всей вашей империи скоро надлежит кануть в забвение. Мужчины умрут! Поэтому боги защитили душу вашего рода и отправили наследника к другой матери. Это недалеко. Я покажу на карте, если позволите.

— Что за чушь. Вранье на вранье. Меня любят подданные и ценят иностранные партнеры. Я буду царствовать еще много десятилетий.

— Вы ошибаетесь. Эпохи приходят и уходят. Государства появляются и исчезают. На их месте возникают другие, более развитые, цивилизации. Ни один колдун не сможет предотвратить то, что предрешено богами. Вашего государства скоро не станет! Поэтому вы не сможете иметь сына. Никогда. И сами Вы, когда лишитесь плоти, станете блудным голодным духом, — такова судьба.

— Вранье! — закричал царь и покраснел от гнева. — Ты хоть понимаешь, что несешь?! Что ждет тебя за ложь и дерзость? Костер!!!

— Я понимаю, — Манира спокойно посмотрела в глаза царю. — Поэтому я врала Вам раньше. Но теперь не смогу. Империя рухнет — совсем скоро. И… у Вас никогда не будет наследника.

— За такие речи… Прочь из дворца! Это милость, что я не велю сжечь тебя на площади! Милую только за то, что помогла мне когда — то взойти на престол. Но сейчас! Я требую сложить печать. С собой — один тюк, не более. Только то, что сможешь поднять! Поместья и дома, счета в банке, парамобиль и облигации остаются в государстве, которое ты хочешь обречь на погибель. Ты лишена звания Ворожеи Ее Величества. Вон отсюда!!!

Манира скорбно посмотрела на государя, затем молча расстегнула ворот платься и сняла с шеи золоченый медальон, внутри которого помещалась печать колдуна. Она бросила артефакт на пол, и от медальона в разные стороны поползли сияние и тихий звон. Затем ведьма застегнула сухой рукой кружевной воротник, сдержанно поклонилась и вышла, стараясь не показывать царю свои истинные эмоции.

— И не вздумай вредить! — крикнул царь вслед колдунье. — Иначе я выпотрошу всех твоих детей! Ты слышала? Найду и уничтожу!

Спустившись с кресла, царь молча поднял с пола магическую печать. Она угасла и висела безжизненно в его руках: только следующий колдун царской семьи сможет вдохнуть в нее жизнь. Печать была бережно убрана в сейф.

Когда сейф был закрыт, в двери царского кабинета раздался стук. “Закончится ли когда — то этот день?!” — раздраженно подумал царь и велел лакею войти.

— К Вам командующий, — сообщил лакей.

Четким шагом проследовал в кабинет Стефан Велимирович Воробьев.

— Что там опять? — устало спросил царь. — Снова беспорядки?

Вместо ответа Воробьев подал депешу. Царь раскрыл послание и вслух прочитал:

“Восточный фронт. Япония требует капитуляции и уступке ряда островов в Сонном океане. Далее перечень островов и архипелаг, на котором располагалась колония для преступников. Флот Его Величества окружен”…

Государь нахмурился.

— Кто боги — покровители Восточного фронта?

— Даждьбог.

— Астролога ко мне.

Через несколько минут седой хмурый астролог расписывал небесную карту. До него, очевидно, дошли слухи об отставке Маниры, и он справедливо боялся быть следующим.

— Звезды повернутся к Даждьбогу не ранее, чем через луну. Сейчас его лик не видит нас.

— Принести жертву? — спросил Велислав с надеждой.

— Нет. Не поможет. Можно попробовать обратиться к другому покровителю и умилостивить его. Покровители японцев северной части — самые свирепые боги их пантеона, — астролог принялся перечислять сложные имена богов.

— Прекрати называть их. Вы что, специально? Тоже хочешь уйти отсюда? — Царь вспылил. Он был не слишком суеверен, но называть имена чужих богов во дворце — свои духи могут обидеться и уйти навсегда!

— Простите, Ваше Величество. Время позвать скандинавских духов на подмогу. Славянские сейчас слабы, как никогда. Звезды не на их стороне.

Царь задумался. Духов — не духов, а англичан можно попросить о помощи.

— Уходи, — сказал он астрологу и велел передать через лакея Джону Брайну приглашение в кабинет.

Джон явился через несколько минут. Обменявшись любезностями, Велислав стал расспрашивать о здоровье королевы и ее семьи так учтиво, что посол догадался — царю что — то нужно.

— Что угодно передать Ее Величеству королеве Британии? — Спросил, наконец, Джон, когда понял, что поток вежливых и пустых слов не иссякнет до утра, — В моих силах передать любое, самое деликатное, поручение. В кратчайшие сроки.

— Благодарю, дорогой друг. Утром я составлю письмо, в котором изложу свои мысли относительно дальнейших отношений между нашими странами.

Посол поклонился и вышел.

Государь прошелся по кабинету. Сейчас бы Маниру направить колдовать, но ее больше нет. Найти хорошего колдуна — дело непростое. А пока государство в опасности. Велислав вышел из кабинета и прошел в детскую, где девочки завершали свои дела и готовились отходить ко сну. Он поцеловал дочек и остался в детской совершенно один. Глаза блуждали по затейливому интерьеру детской. Механические дракончики, игрушки с фарфоровыми личиками, мягкие креслица, пушистые ковры и кукольные домики — все это было очень дорогим и качественным. Подарки родственников Сваны из Германии. Не слишком ли много здесь немецкого, подумал Велислав, и стал специально выискивать из интерьера какую — то вещь, которая была бы произведена в другой стране. Взгляд уперся в клавесин. Эту безделушку он купил когда — то во Франции, у антиквара. Отомкнул ключом крышку инструмента, и из коробочки появилась прелестная фарфоровая балерина. Ее деревянная ножка на пружинке выскочила вверх, как только царь нажал какую — то клавишу. Велислав поглядел на балерину и улыбнулся какому — то далекому воспоминанию. Затем он открыл секретную секцию и вынул из шкатулки письмо, от которого, как ему казалось, еще немного пахло духами. Внутри письма хранилась перевязанная красной ниткой прядь черных волос, которую царь покрутил в руках и так же бережно отправил обратно — в конверт и в шкатулку.

— Кто знает, — тихо произнес он. — Может, ты бы и родила мне сына.

Избушка к лесу задом

Железная лапа избы грузно вскопала весеннюю пахотную землю и цокнула металлической шпорой. Шестеренки перестали визжать, изба немного закачалась, плохо удерживая равновесие. Дым из трубы вышел ровным колечком и на какое — то время завис в темном небе. Поршни металлической пятерни стали проседать, пока та не сократилась почти вдвое. Раскачиваясь, как дирижабль на привязи, изба все же не удержалась и глухо шлепнулась, вонзив угол в рыхлый чернозем. Одна из шестеренок сочленения с визгом отскочила и покатилась по склону вниз, а гигантская пружина пронзила ночной морозный воздух. Внутри избы послышалась возня, стуки и человеческая ругань. Некто попытался выйти через заднюю дверь, но не смог — как раз дверь и оказалась притупленной плотно к земле. Спустя еще какое — то время открылось окно избы, и из нее показался сперва цилиндр с моноклем, а затем чья — то голова. Поборовшись изрядно с гравитацией, человек в цилиндре запрокинул башмак на подоконник, подтянулся и сел под неудобным углом. В профиль он выглядел забавно: сам размером едва больше собственного цилиндра, который с трудом удерживала немалая голова, да еще длинные остроносые башмаки. Человечек то ли высморкался, то ли заплакал, а затем неловко спрыгнул вниз и стал бегать вокруг поврежденного сочленения. Он два раза потрогал пружинку, три раза выругался, затем обхватил голову и увеличил траекторию для выражения своей паники, нарезая теперь уже круги вокруг всей избы.

— Аглая, — вопил он кому — то неведомому, — мы пропали, Аглая. — На букве “Р” человечек грассировал. — Караул! Все пропало! Мы поломались! Нам конец! Аглая, черт бы тебя побрал, ты где? Ааа! Какой ужас! Мы умрем! Замерзнем, нас найдут и повесят. Мои труды пропали! Вся жизнь на смарку! Аглаяааа!

Изба скрипнула снова, и из трубы вылезло что — то длинное и темное. Оно повертело длинноносой головой туда — сюда, определяя, где небо, а где земля. После этого спряталось обратно, что — то выкинуло и вылезло обратным образом — из трубы сперва показалась одна конечность, затем пышно опустилась юбка, и вылезла вся Аглая, которая немного повисела на краю, зацепившись руками, и плюхнулась в мягкий сырой чернозем. Взяла клюку и неуклюже подобралась к выброшенному вперед предмету, который оказался протезом ноги.

Пока маленький человечек истерично метался взад — вперед перед поверженной избой, Аглая протерла протез платочком, нажала какие — то рычаги — из отверстия показался большой барабан, какой обычно бывает в револьверах. В нем было несколько снарядов. Аглая деловито пересчитала их все, затем удовлетворенно кивнула, задрала подол и пристегнула протез к культе.

— Нинель, прекрати истерику, — Аглая схватила человечка за воротник и с силой встряхнула несколько раз. Цилиндр скатился, обнажив плешивую рыжеватую голову с большим умным лбом. — Немедленно успокойся, нас тут никто не найдет!

Нинель отринул и всхлипнул, уронив большую голову на маленькие коленки.

— Аглая, что же нам делать? Как же мы доберемся до наших единомышленников? Неужели это конец?!

Длинная женщина шумно вдохнула трепещущими ноздрями морозный воздух.

— Дорогой, — она прижала человечка к себе так, что его нос оказался между ее грудями, — главное — успокойся. Мы в относительной безопасности. Надо что — нибудь придумать. Ты у меня самый умный во всем мире, вот и скажи, что нам делать.

Человечек, словно почувствовав себя маленьким ребенком, сжал маленькой ладошкой большую грудь Аглаи. Это подействовало на него умиротворяюще. Он перестал всхлипывать и, постояв недолго в такой позе, пробормотал:

— У нас был подвал. Надо его открыть и достать инструменты.

— Вот видишь, какой ты гениальный у меня. Золотце просто.

Аглая поцеловала большой лоб, с помощью клюки подобралась к месту, откуда у избы торчала нога, и стала раскручивать болты и гайки. Человечек восхищенно наблюдал за длинной женщиной. У той, правда, ничего не получалось очень долго.

— Нинель, отойди, — разозлившись, сказала она и, взяв в руки протез ноги, открутила его ниже колена. Прицельными выстрелами из протеза Аглая снесла три болта и металлическая нога избы отпала, после чего все здание встало как ей положено — на дно, к лесу задом.

Человечек энергично побежал в помещение и спустя какое — то время вышел оттуда с ящиком, в котором были инструменты. Аглая тем временем отправились на поиски шестеренки.

Спустя час Аглая в избе стряпала завтрак, а Нинель почти уже починил длинную ногу паровой машины. Он радостно возился под лучами рассвета с огромной, с него ростом, пружиной, пытаясь заставить ее сократиться обратно в металлическое сочленение. Аглая напевала что — то по — французски.

— Милая, — сказал Нинель, которому было скучно молча возиться с железякой. — Где же ты слышала эту чудесную песню?

— Ах, это в том доме у Вансетов, в Париже. У них был граммофон, и, чтобы полиция не могла подслушать наши революционные разговоры, мы делали его значительно громче и выставляли патефоном наружу. К тому же, нам необходимо было смеяться через каждые десять слов — вот так, — Аглая захихикала, как куртизанка. — Чтобы никто не заподозрил, о чем мы на самом деле беседуем.

— А если бы полицаи все же подслушали вас? — спросил Нинель, желая просто поддержать разговор.

— Дорогой, они слишком для этого глупы и малообразованны. Мы говорили на итальянском, на всякий случай. Никто бы не понял, что же мы замышляем на самом деле.

— Жаль, что я тогда не знал еще тебя, Аглая, — сказал человечек, затягивая гаечным ключом резьбу на шестеренке изо всех сил. — Наверное, ты была очень хороша.

— Да уж, — довольно воскликнула из избы Аглая, — лучшая из шпионок польской разведки! Со мной в постели любой выбалтывал все, что необходимо! Я красива была, что и говорить. Такая тоненькая, высокая, полногрудая. А как я плясала — любая балерина бы умерла от зависти. Я могла сделать зараз тридцать два фуэте. И ублажить пятерых мужчин. Пока не потеряла ногу.

— Ты никогда не рассказывала мне, — сказал Нинель. — Как это случилось.

— Я была на задании. Мне следовало подорвать одного влиятельного иностранца. Все было готово. Я положила люльку ( так мы называли взрывное устройство) на ступеньки здания и контролировала, чтобы дипломат пошел в нужном направлении. Я должна была позвать его и помахать, чтобы он направился именно в сторону, где была натянута веревка, которая должна была заставить устройство сработать. Вот, я расстегнула лиф, почти полностью оголив свою красивую грудь, и спряталась за куст сирени. Я должна была увидеть его будто случайно, понимаешь? И ничего бы не случилось, кроме того, что было задумано. Однако вместо дипломата выбежал его сын — маленький такой мальчик, четырех лет, и потянулся к люльке. Дальше я помню плохо. Я выскочила из своей засады и изо всех сил пнула люльку ногой, чтобы малыш не тронул ее и не погиб. Что за идиоты берут с собой в командировки маленьких детей!

— Тебя рассекретили? — спросил Нинель, впечатленный этим рассказом.

— Нет. Меня наградили орденом. За спасение человека. И даже назначили пенсию. Дипломат — то был моим любовником! Он был так тронут моей заботой о своем ребенке, что даже обещал жениться, но потом передумал разводиться с настоящей женой, — Нинель захихикала. — А я его все равно отравила. Потом. Он все ходил ко мне, даже когда я осталась без ноги. Говорил, что так еще интереснее…

— Ах, Аглая, чертовка, ты специально вызываешь во мне дикую ревность, — человечек напрягся, затянул гайку и шестеренка хрустнула, распавшись пополам. — Ах, ну вот, — Нинель снова захлюпал носом, и опять впал в истерику. — Мало того, что жена потаскуха, так еще и шестеренка лопнула, и мы все умрем теперь. Где твои хваленые дипломаты? Кто нас выручит? Аааа!!! — человечек снова зарыдал.

Аглая поспешно выбралась из избы и применила знакомый прием — уткнула человечка носом в свою грудь и пропела:

— Они все твоего мизинца не стоят. Ты гений, Нинель, воплощение мужественности и стойкости. Твои труды уйдут в поколения. Ты будешь самым важным человеком на всей земле! Иначе как еще? Зачем бы я, красавица, шпионка, прима, пропадала бы тут, с тобой, в этой глуши? Нет, Нинель, ты обязан мне и всему миру. Ты должен спасти нас, дорогой! Вот видишь, уже и слезки высохли, мой хороший. Гений. Ге — ний!

Нинель слегка хлюпнул носом, потрогал Аглаю за грудь и покраснел.

— Надо замаскировать наше жилище, чтобы приграничный дирижабль не заметил, — сказал он, успокоившись. — Иди и собирай ветки, делаем шалаш.

***

На следующий день, когда пограничные войска были заброшены в окрестности села Кутузовка, по этому самому полю проходили два солдата. Им было лет что — то около двадцати — каждому. Примечательным в них было то, что они происходили из рода царицы Сваны, только им обоим не повезло родиться немножко бастардами. Одним из них был Карл Фон Вебер, приемный сын брата царицы. Солдаты делали ежедневный обход, но впервые за месяц их взор привлекла гора веток, издали казавшаяся просто большой зарослью.

— Столько раз мимо проходил, все думаю, что это растет такое — посреди поля, — сказал Карл. — Похоже на казацкий можжевельник. Но откуда здесь, на севере, такому взяться. Чудеса, да и только.

— А мне вчера показалось, что оттуда пар валил, — ответит второй солдат. — Может, пойдем глянем?

В этот момент над хвоей заструился легкий дымок. Пограничники смолкли, зарядили ружья и тихо, один за другим, отправились к подозрительному объекту. По мере приближения уверенность в опасности возрастала.

Карл подумал. Он представил, как поймает и приведет диверсанта. Или двоих. За это орден дадут и грамоту благодарственную.

— Идем брать, — сказал он и уверенно зашагал к объекту. — Готовьсь!

Солдаты по команде вскинули ружья и тихонько стали приближаться к горе хвои. Теперь стало очевидно, что под ней что — то скрывалось. Напарник Карла не заметил, как споткнулся о пружину и упал.

— Откуда это здесь? — удивленно спросил он, вытаскивая из рыхлой земли детали металлического агрегата.

— Диверсанты там, вот откуда!

Солдаты приблизились к шалашу. Под ним оказалась изба. Служивые распределились — Карл готовился брать диверсантов штурмом со стороны двери, а его друг должен был зайти из окна.

— Стоять, руки за голову!

Маленький человечек в цилиндре в испуге вскочил из — за письменного стола, вскинул ручки и затрясся мелкой дрожью. Кроме него в избушке никого не было.

— Имя?

— Нинель Чичиль, — нервно воскликнул человечек и сделал неловкий реверанс, стукнув одним ботинком с длинным носом о другой.

Солдаты оценили противника: такого взять — пушка не нужна, бери на руки и неси.

— Что здесь делаешь? — полюбопытствовал Карл, удобно присев на подоконник.

— Революцию, — просто сказал Нинель и поклонился еще раз.

Кто не спрятался, я не виноват

Ничегошеньки не скроешь в царском дворце. И тайное желание Велислава Велимировича найти мальчика, рожденного в один день с его дочерью Любавой, перестало быть тайным, когда об этом стали шептаться придворные.

— Манира, говорят, сказала, что царский сын живет в бедной семье, — сказала пожилая фрейлина Зелому, когда тот шатался туда — сюда по коридору, ведя праздные разговоры.

Зелый сразу навострил седые уши и пробормотал:

— Ах, вот почему государь велел составить перепись всех рожденных в дату пришествия в мир Любавы. И только мальчиков.

Он раскрыл книгу, куда переписчики внесли всех младенцев мужеского пола области, рожденных в ноябре. Ему было вверено сделать суровую выборку всех и каждого, поименно. Он уже приготовил такой доклад и список новорожденных. Фрейлина, несшая госпоже виноград на десерт, поспешила донести эту новость царице, и та, конечно же, пришла в ярость от услышанного.

— Я хочу видеть этот список! — охрипшим от возмущения голосом заявила Свана. — Немедленно!

Через пять минут Зелый дрожащей рукой протянул царице свиток с именами младенцев. Рядом с каждым именем стояли адрес и название города.

— Так. А что сказал царь про город? — спросила Зелого Свана.

— Ваше величество, это должен быть город Страхов, бывший Балуев, к северу отсюда.

— И много там младенцев?

— В ту ночь родилось двадцать четыре. Из них тринадцать — мальчики.

Свана велела Зелому выйти, сделать для нее копию, и принялась мерить шагами пространство от трона до окна и обратно. Ее лицо было пунцовым от возмущения.

— То есть я, — с ярким акцентом прошипела она, — родила ему, видите ли, не того ребенка. И он готов искать младенца, рожденного непонятно кем. Какой подлец!

Фрейлина сочувственно смотрела на царицу, ожидая ее распоряжений.

— Поверить не могу! Мои дочки недостаточно хороши для него! Ах, подлец!

Царица с размаху села на трон и дрожащей рукой принялась ощипывать гроздь винограда с подноса, закидывая спелые ягоды в перекошенный злостью рот.

— Вот что мне делать, Амина? А? — царица вопросительно посмотрела на фрейлину. Та вздохнула. — Он притащит сюда какого — то оборвыша и будет готовить его на престол. А как же мои девочки? Наши дочки?

Амина скорбно поджала губы.

— Существует традиция, согласно которой только мужчина может быть государем. Здесь ничего не сделаешь.

Царица вцепилась ногтями в подлокотники и гневно сказала:

— Некоторые традиции не грех и нарушить! В наших странах женщина может руководить государством, если не выйдет замуж.

— Но здесь, — возразила Амина, — этого не поймут!

Свана задумалась. Амина была права, архаичный люд мог устроить бунт, если царь заболеет, а наследовать престол будет некому.

— Я уничтожу всех этих младенцев, — внезапно успокоившись, заявила Свана. — Но не теперь. Время поможет сделать правильный шаг. Просто немного подождем.