Злые напасти

Алексей Филиппов (2024)

1682 год. Москва. На окраине около дома вдовой царицы Натальи находят истерзанные трупы девушек. Подьячему приказано найти убийц. Он ищет, и во время поиска своего узнаёт, что готовится покушение на царя Фёдора Алексеевича. Подьячий хочет спасти царя, но убийцы перехитрили его. Фёдор Алексеевич умер. На трон посажен его, в нарушение обычая старшинства, малолетний сводный брат Фёдора — Пётр. Стрельцы бунтуют против нарушения обычая… А подьячий всё изет злодея…

4

Патриарх Иоаким проснулся сегодня рано-рано. Что приснилось ему нехорошее, но вот что — он никак не мог вспомнить. Вот и вспоминал Иоаким свой нехороший сон, глядя на тёмный потолок. Вспоминал он до тех пор, пока на улице не рассвело. В келье стало сначало серо, потом совсем светло и патриарх встал с постели. Встал, перекрестился, сходил на двор, а потом встал на колени перед образом Спасителя и стал молиться.

Помолившись Иоаким сел за стол. Стол, как и положено, собрали постным. Потриарх испил киселя с мёдом, съел небольшой каши с изюмом да с десяток фиников, и уж хотел встать и-за стола, но тут служка дорожил.

— Святейший владыка, бояре к тебе: Семён Языков и Михайло Лихачев. Дозволишь допустить?

Иоаким склонил голову, разрешая допустить нежданных гостей к столу. Бояре вошли, помолились на образа, поцеловали патриарху руку и сели к столу. Иоаким велел подать гостям по чаше жидкого клюквенного киселя. И только после того, как гости пригубили угощения патриарх спросил:

— Что нового на Москве, други мои?

— Пока ничего, владыка, — вздохнул Семён Языков. — Светлого Воскресения люди ждут. Тихо на Москве…

— А вот с другой стороны, владыка, новости есть, — тихо сказал Лихачев, отодвигая от себя ковш.

— С какой такой стороны?

— С северной, из Луха города. От Артамона Сергеевича Матвееева…

— От кого? — Иоаким нахмурил брови и строго глянул на Лихачева.

Об Артамоне Матвееве Иоаким давно уже не вспоминал, а когда-то и дня не было, чтоб не ныла в душе занозой укоризна. Ведь, согласись он шесть лет назад венчать на царство четырёхлетнего Петра и не сослали бы Милославские Артамона Сергеевича в дальние северные края. В город Пустозерск. Если бы Петра тогда провозгласили, то, пожалуй, все до единого бояре Милославские в мёрзлые земли отправились, а не Матвеев. Не хотел тогда Иоаким вставать ни на чью сторону, но — получилось, что встал. Он просил тогда Ивана Милославского не трогать Матвеева, но Милославский ответил, мол, если Артамошка на Москве останется, то покоя не жди.

— Артамошка, это как клоп голодный, — насупился тогда боярин, — он покоя никому не даст. Его бы придавить, да Государь не велит. Не понимает он — какую гадюку на волю выпускает. Давить таких надо!

И согласился тогда патриарх, потому как знал вредный нрав боярина Матвеева. На редкость злой у боярина язык и все у него кругом дураки, только у него семь пядей во лбу. А ещё Матвеев всё в сторону латинян взоры бросал. Не нравились ему порядки на Руси. Думал тогда Иоаким, думал и решил не прекословить ссылке. Чему бывать — того не миновать. И вот Артамон Матвеев сам напомнил о себе патриарху. С чего бы это?

— От Артамона Сергеевича, — склонил голову боярин. — Верного человека он прислал, чтобы спросить тебя, владыка.

— О чём спросить? — потёр ладонью лоб патриарх, непременно ожидая коварного подвоха.

— О жизни, владыка, о будущем, о царе Петре…

— Причём здесь Пётр? — нахмурил косматые брови патриарх. — У нас сейчас один государь — Фёдор Алексеевич. Не пойму я что-то…

— Так все под Господом ходим, — вздохнул Языков. — Вот Артамон Сергеевич и говорит, что только с убогим умом человек дважды на одни и те же гоабли наступит… Прости владыка, Артамон Сергеевич велел так сказать, только речь его передаю. Один раз ошибиться — это ещё ничего, а вот когда два, тогда щепоть пепла цена такому человеку.

— О чём ты? — Иоаким почуял, что в душе его зарождается гневная буря.

— Это не я, — улыбнулся Языков. — Это Артамон Сергеевич велел тебе сказать, владыка. Он… А ещё велел он спросить: не надоело ли тебе Милославских возле престола царского терпеть. Прости, владыка.

И вот здесь Языков разбередил рану душевную патриарха. Неблагодарным оказался Иван Михайлович Милославский. Его Иоаким в трудный час поддержал, а боярина гордость непомерная обуяла. Власти ему большой захотелось, и стал он косо на патриарха смотреть. Не слушался ни в чём, и перед молодым царём пару раз выставил Иоакима в свете весьма неприглядном. Такое не каждый простит, и засела обида занозой в душе патриарха. Правда, сейчас молодые други государя оттеснили Милославского в сторону. Не особо теперь допускают его во дворец. И затаился Иван Михайлович. Но всякий знает, что лиса больной притворяется только для того, чтобы укусить побольней. А Милославский похитрее любой лисы будет. Ждёт чего-то Иван Михайлович…

— Ну, так что передать Артамону Сергеевичу? — уже с порога спросил Лихачев. — С Милославским ты, светлейший владыка, как тогда или по-другому думаешь? Милославский-то теперь тоже не в чести. Уж очень Артамон Сергеевич интересуется. Прости владыка, если что сказал не так, но скажи слово своё в ответ.

От этакого вопроса наглого вскипела душа Иоакима, очень захотелось боярина посохом по спине угостить, но он сдержал порыв этот грешный, сказав только:

— На всё воля божья… Но в этот раз я пойду по нужной дороге… Как Господь укажет, так и пойду.

— Так и передать?

— Так и передай.

— Ты уж прости нас владыко за речи такие, — поклонились бояре в пояс Иоакиму. — Не наша это воля… Прости ради бога…

Бояре ушли, а Иоаким долго стоял на крыльце и думал. Думал о том, что последние спокойные деньки доживает Москва, если осмелились при нём бояре такие речи вести.