Сад Льва

Алексей Поликовский

Это не биография Льва Толстого. Это попытка приблизиться к нему и понять, каким он был и кто он. Но разве он был? Разве он не есть сейчас, не в каком-то переносном и метафизическом смысле, а в самом непосредственном и прямом: Лев Толстой, наш сосед, друг и современник, с которым мы можем говорить обо всем, чем больно наше время и мучительна наша жизнь.

5

Толстой от природы умел жить длинно и подробно, умел жить каждый день, что совсем не значит «счастливо или хорошо жить каждый день». Кажется, он был сделан из другого теста, чем мы все, потому что он успел и сумел так много, а мы так мало. Значит, он жил без депрессий и пустот, ровно наполняя мир исписанной бумагой? Совсем нет, были в его жизни периоды пустоты и отчаяния, а в тяжелые депрессии, которые сотрясали и ломали весь его организм, он впадал часто. Он так слабел и болел телом и душой, что ему приходилось ехать в степи и отпаивать себя кумысом. Кажется, чтобы написать девяносто томов, он должен был писать не переставая, с утра вставать и тут же за стол, но это не так, Толстой совсем не был пишущим станком или умственным, кабинетным человеком, — он успевал пилить дрова, носить воду, ездить верхом, ходить по грибы, кататься на велосипеде, охотиться на лис и зайцев (а вот волка ни одного не убил), странствовать пешком по сто километров, тачать сапоги, болеть легко и тяжело, изучать древнееврейский, и принимать людей десятками и сотнями, потому что видел в этом свой долг и не хотел, чтобы о нем думали, что он пренебрегает теми, кто приходит и просит его совета. Хотя те, кто приходили, изнуряли его.

Бывало, что он выходил утром и видел, что кто-то сидит у стены на стуле и ждёт его. Или на сундуке в прихожей. Ничего не поделаешь, надо говорить. Или выйдет на балкон, а под балконом стоят люди и смотрят на него. Или сядет писать, а тут вдруг явится американец Ли, и опять надо говорить. Телефона в Ясной Поляне не было, предупредить о визите было невозможно. Поэтому просто приезжали и приходили — из далекой Америки и из близкой Тулы. Один человек из Симбирска пришёл пешком. Про Америку уже сказано, а из Тулы приходил Иван Герасимович Журавов, служивший половым в трактире, и Толстой садился и беседовал с половым о литературе.

Иногда пытался скрыться от людей в саду. Бесполезно, найдут повсюду. «Ходил по саду. Сел отдыхать, вижу — идет баба ко мне. Вспомнил хорошо, ч [то] идет в ней Бог. Оказалась Шураева, бедная, у ней умерла внучка, просит денег, я постарался войти ей в душу, в основе к [оторой] тот же Б [ог], какой во мне и во Всем, и так хорошо стало. Помогай Бог. Всегда бы так».

«Звонки, прислуга, движение и шум, музыка, гости, родственники, наши товарищи и званые обеды, приемы, беготня и крик маленьких детей — все это вместе по временам сливалось в сплошной ад, из которого одно спасение было — бегство», — вспоминал жизнь в доме Толстого его сын Лев. Жизнь как хаос. Дом как сумасшедший дом.