Репка. Сказка постапокалиптической эротики

Алексей Мефокиров

Вторая половина XXI века ознаменовалась Первой глобальной ядерной войной и Новыми климатическими условиями. Россия среди всех стран оказалась в наиболее сложном положении, но тем не менее даже здесь выжившие не забывают о сладостях любви и эротических переживаний.

Глава 5

Уж ты, Порушка-Параня,

Ты за что любишь Ивана?

Эх, я за то люблю Ивана

Что головушка кудрява.

Русская народная песня.

Коля оказался в камере предварительного задержания с тремя другими нарушителями границы. Один был молодым парнем, лет восемнадцати. Он пытался самостоятельно найти проход в кордоне, но был пойман на месте охраной.

Другой был солидным мужчиной в дорогом костюме. Он имел официальный пропуск через кордоны, но попался на попытке провоза партии продовольствия. Двух тонн «левой» армейской тушенки. Из всех четверых, судя по всему, его ситуация была самой серьёзной.

Третьим был сам проводник, настоящий «дядя Фёдор» — довольно скользкий тип с жиденькой рыжей бородёнкой. Оказалось, что взяли еще за неделю до того, в рамках операции «Заслон», а в его доме устроили облаву на всех, желающих незаконно пересечь границу. И на самом деле их интересовали вовсе не рядовые переселенцы. Да, официально проход через кордоны, а уж тем более эмиграция за рубеж были запрещены. Но в реальности правительственные структуры смотрели на деятельность проводников сквозь пальцы, а спецслужбы открыто их курировали. В конечном итоге, эта миграция могла частично снизить остроту проблемы продовольственного снабжения.

Проблема была скорее в том, что мигранты вызывали проблемы в других чрезвычайных районах, способствуя развитию черного рынка продовольственных карточек. Ведь не имея прописки и официального места службы, они просто вынуждены были приобретать съестное через коррупционные схемы. Администрации чрезвычайных районов делали всё возможное. Чтобы нелегальные мигранты шли за границу транзитом, особо не задерживаясь в их зоне ответственности.

А тут возникали уже международные осложнения. От той же Турции российский МИД буквально складировал гневные ноты протеста, на которые лишь пожимали плечами. Ситуация в мире была такова, что подобными нотами страны обменивались регулярно, но особо изменить что либо просто не представлялось возможным.

Колю крайне тешила мысль о том, что его задержали просто в рамках облавы, а вовсе не по делу, связанному с деятельностью его отца. По словам того же «дяди Фёдора», которого, кстати говоря на самом деле звали Романом, обычно МГБ старалось не увязать в рутине миграционных дел, и после довольно короткого разбирательства просто отпускало всех задержанных. Некоторым предлагали сотрудничать (на этом моменте рыжебородый лже-Фёдор хитро подмигнул).

Пока шли разговоры, в двери открылся лючок. Принесли ужин. Коля ожидал, что это будет тюремная баланда в грязной алюминиевой миске, но это было не так. Ужин был скромным, но по меркам голодного времени это было весьма достойная трапеза. Откровенно, родители Коли далеко не всегда могли позволить нечто подобное.

Порция состояла из вареного вкрутую яйца, пшеничной каши с кусочками куриного мяса, хлеба с настоящим сливочным маслом.

— Что это они нас балуют? — удивился Коля.

— Тактика и стратегия. Наверное…. Или скорее, как нынче модно говорить — технология — пожал плечами «дядя Федор».

— А в чем же смысл такой технологии? — удивился Коля.

— О, здесь тонкости. Когда есть протестные настроения, и тебя захватывает полиция, ты чего ждешь?

— Ну, побоев наверное. Угроз. Может даже пыток.

— Вот именно. И ты уже весь всклокочен ненавистью, и для оставшихся на улице — ты мученик, жертва, знамя их протеста. А тебя схватили, отмыли, накормили… и ты эмоционально растерялся. И другие тебе начинают завидовать, ибо ты — счастливчик. Они ведь уже знают, что здесь весьма неплохо кормят…. Знают они и то, что здесь склоняют к сотрудничеству и вербуют….

— Разделяй и властвуй….

— Да, друг мой. Старо как мир. Схемка выглядит парадоксальной, но она работает. — смачно раскурив сигарету, «дядя Федор» выпустил колечко дыма.

— Странно… Хотя и противно как-то.

— Что поделать, Коля. Мир не прост, совсем не прост.

— А если же все ринутся «посидеть» — так ведь никаких харчей не напасешься.

— Особо наглые просто исчезают. И их никто не ищет, — «дядя Федор» оскалил свои желтоватые зубы.

Молодой парень в ответ на все эти рассуждения это только хрюкнул и продолжил с наслаждение поедать свою порцию. Сразу было видно, что он давно не ел вдосталь. Как и большинство других.

После ужина конвоиры по одному водили задержанных в душ, и в 22.00. погасили основное освещение. Коля уснул беспокойным сном.

Во сне ему снова виделась Маша, манящая и близкая. Он ощущал на губах её вкус, её неповторимый аромат, — а потом резко просыпался от охватившей его тревоги. Что с ней? Где она прямо сейчас? Ему казалось, что эти толстые бетонные стены, серая неизвестность пространства, которая их сейчас разделяет, отрезает от него часть его самого, причем часть самую дорогую. То же, что остается здесь, — это словно сухое тельце насекомого, оболочка.

Он открывал глаза. В коридоре раздавались, время от времени, мерные шаги сменных конвоиров. Мужчина в костюме слегка похрапывал, всё время во сне поправляя воротник сорочки. Коля вспомнил рассказ о двух тоннах тушёнки, начал представлять себе блестящие, или может, наоборот, покрашенные в матовый оливковый цвет банки, которые стоят штабелем ровными рядами….

И тут его подбросило с постели… Чемодан! Чемодан остался в багажнике джипа! А если его обыщут! Если они найдут все деньги…. Контрабанда валюты — это уже намного серьёзнее, нежели просто попытка незаконного пересечения….

А если они начнут разматывать клубочек, и неминуемо выйдут на отца? А они неминуемо это сделают. Какой же он дурак! Какие же мы все жалкие наивные люди! Кого хотели обмануть!

Нда…

А в это время в женском изоляторе Маша тоже пыталась уснуть. В голову лезли самые глупые, абсурдные мысли. Впрочем, ей постоянно лезли подобные мысли, и она уже свыклась с этим. Думать о том, что произошло, было невыносимо.

Она вспомнила, что сегодня днем было не только расставание с домом и этот ужасный арест, но и те два часа, которые они были с Колей… снова… Внутри неё всё сжалось от боли и она остро почувствовала, как сильно любит его и как ей теперь страшно и одиноко.

Она повернулась на бок и свернулась калачиком, поджимая коленки к подбородку. Вокруг был такой холод, который заполнял собой всё пространство, и колкое ощущение уязвимости и беззащитности.

Ей вдруг вспомнились Колины улыбающиеся глаза, такие добрые карие глаза… Слезы покатились по её лицу. Она любила Колю всего, целиком… Хорошо сложенный, широкоплечий, у него было упругое, сильное тело. Ей чудился его бархатный голос, его нежные и одновременно уверенные прикосновения. Ей было не стыдно в этом признаться, но она в равной степени, а может и более трепетно любила его мужественный член, к которому относилась как к отдельному одушевленному существу.

Впрочем, ей не нравилось слово член, оно было грубым и в самой основе своей несло нечто сухо-математическое, словно формула, написанная мелом на доске. Её нежный, ласковый и своенравный любимец, такой покорный её ласкам… Она любила давать ему ласковые прозвища. Поддразнивать. К чему эти мысли?

Когда то она читала древнюю легенду о том, что все органы человека имеют помимо прочего свою душу, и эта душа так же нуждается в любви, как и сам человек. Эта душа чувствует то, как к ней обращаются, имеет свой характер и пристрастия. И где-то в глубине Маша чувствовала, что в этом есть определенная доля истины.

Ей казалось, что каждый орган и её собственного тела, и тела её любимого мужчины нуждается в уважении, нежности и заботе, словно ребенок. В нашем мире, который более пятисот лет умерщвлял плоть и ныне хищно дорвался до неё, словно хищник к свежему мясу, понимание чего-то тонкого утрачено. Нужно лишь услышать каждую клеточку тела и обратится к ней с любовью, постараться её понять.

Маша любила и своё тело. В детстве она его стеснялась, был краткий момент, когда она не казалась себе красивой. Как и многие женщины, свои половые органы она считала чем-то не совсем эстетичным… нечто безымянное… там… Но это нечто дарило сладостные ощущение, и если задуматься, то по большому счету дарило и саму жизнь в таинстве рождения.

До Коли у неё были парни, но она не чувствовала их любви. Все их стремление, все их желание сводилось к тому, чтобы лишь удовлетворить их собственную похоть, и это ей не нравилось. Они не были искренними. И с ними она не любила своё тело, часто думала о нём, да и о себе в целом уничижительно. Ей было стыдно.

Но с Колей было всё совсем иначе. Она словно посмотрела на мир вокруг и на себя совсем иными глазами. Его взгляды, его ласки были бесстыдны и одновременно искренне наполнены восхищением, он убеждал её в красоте и желанности каждого кусочка её тела и она верила ему. Её средних размеров груди превращались в мгновение близости в чудесные, лакомые плоды, которыми она угощала его, а он медленно, очень осторожно касался их своими влажными жаждущими губами, слизывая капельки воды после душа с ареола наливающихся жизнью сосочков. Её живот, на котором, несмотря на все тренировочные усилия было немного коварного жирка, вдруг становился звенящей струной скрипки, из которой его ласковые руки извлекали нежную мелодию любви. Её ягодицы, которые до этого казались ей излишне крупными и крепкими, превращались в прелестные изгибы, которым бы позавидовала пенорожденная Афродита, фундамент храма их общего с Колей наслаждения, в святилище которого, между её прелестных ног расцветал самый прекрасный, благоухающий цветок, источающий сладчайший нектар страсти..

Коля разрешил ей в это поверить, и она увидела, что так все и есть на самом деле. Коля дарил лепесткам её цветка бесстыдные, нежнейшие прикосновения, сводившие её с ума, или мог властно, но осторожно войти в её глубины, заставляя все внутри её пульсировать в сладостной пляске И она приняла себя, затем уже познав и прелесть Колиного тела. Отдавая себя, она овладевала своим мужчиной, и кажется только так, пусть на короткое время, к ним возвращалась исконная целостность.

Это было невероятное волшебство, когда она будто прозрела. Когда они были вместе, они словно становились античными богами — бесконечно прекрасными, лишенными страхов и почти бессмертными. А может в этот момент они и были бессмертны, как бессмертна сама жизнь, бесконечно возрождающаяся во Вселенной, и меняющая лишь свои формы.

Машины чувства и мысли путались и она постепенно уснула, успокоенная этим все более замедляющимся калейдоскопом образов.