Репка. Сказка постапокалиптической эротики

Алексей Мефокиров

Вторая половина XXI века ознаменовалась Первой глобальной ядерной войной и Новыми климатическими условиями. Россия среди всех стран оказалась в наиболее сложном положении, но тем не менее даже здесь выжившие не забывают о сладостях любви и эротических переживаний.

Глава 11

Это вот моё,

Да это вот моё,

Ой, да это вот моё,

Богом даденное.

Русская народная песня

Ночь… 2.00. 15 сентября 2ХХХ года.

Десять с половиной метров ниже поверхности грунта. Сергей Федорович устало смотрел на прячущиеся в полумраке экспериментального зала вегетарии: изолированные грядки внутри огромных стеклянных параллелепипедов с искусственно создаваемыми условиями, контролируемыми сложнейшей электронной аппаратурой.

Квантово-позитронный процессор центрального вычислительного устройства следил за процессами буквально в каждой клеточке растущих здесь растений, грибов, микроорганизмов, насекомых. Полностью подконтрольный искусственному разуму мирок.

Интересно, как Варя смогла спрятать в одном из вегетариев эти цветы, что он не заметил по данным электронного наблюдения их рост? Сергей Федорович сел за интерактивный экран своего терминала и начал просматривать базы данных с таблицами наблюдений

В лаборатории время практически не ощущалось; и было, в общем-то, практически всё равно: день ли на поверхности, или глубокая ночь. Зеленоватые отсветы светодиодных ламп играли на полированной поверхности стола, покрытого кислотостойким пластиком.. Ниже, в глубине зала гудела климатическая установка, работа которой напоминала о далёком завывании вьюги.

Шея затекла, и он решил оторваться от работы.

Он встал, прошёлся до отсека химических реактивов, где среди колб и реторт в просторной клетке жила его любимица — крыска Матильда. Типичная лабораторная крыса, оставшаяся в живых после очередного эксперимента и теперь ставшая любимицей персонала. Она была необычайно умна и с легкостью проходила самые разнообразные задания и лабиринты, которые для неё делали неугомонные практиканты.

Профессор достал маленький кусочек сахара и, положив его на ладонь, открыл клетку. Матильда выбралась из своего домика и приблизившись к руке с сахаром, вопросительно посмотрела в глаза Сергею Федоровичу, будто спрашивая у него разрешения. Затем она схватила кусочек передними лапками и скрылась в домике.

Сергей Федорович замурлыкал под нос какую-то неопределенную мелодию. Он вновь поднялся к своему рабочему месту, достал из кармана ключи и присев на кожаное кресло, открыл ящик стола. Достав оттуда еще кусочек сахара, украдкой бросил себе в рот, зачем-то оглянулся вокруг, как нашкодивший школьник. Ему стало смешно от его собственных действий. Он что, Матильды застеснялся? Или того, что есть после шести вечера вредно для здоровья?

Так и оставив ящик открытым… он вновь переключил внимание на экран. Выйдя в криптосеть, соединявшую все институты, ведомства и полигоны Росстратегии, этой полутайной, почти всемогущей в существующих условиях организации, он начал поиск зацепок на возможные вакансии для Маши и Коли. Это было реально, вполне реально, учитывая принципы формирования штата, применявшиеся в последнее время.

Конечно, нельзя было просто так войти в сеть, и посмотреть, что где-то нужны слесари, где-то профессора медицины, а где-то операторы моечных аппаратов… Доступ к подобной информации имели вообще единицы. Но бегло взглянув на некоторые данные, вполне можно было определить, кому из руководства можно замолвить словечко.

На самом деле, проблема кадров для засекреченных организаций — это настоящая головная боль. Если ведущий специалистов вербуют исходя исключительно из длительного наблюдения за их работой, анализируя их связи и знакомства, то обслуживающий персонал — чаще всего это члены их семей, родственники, хорошие знакомые. И это продиктовано вовсе не коррупцией, как может показаться на первый взгляд. Просто так куда удобнее следить за возможными утечками секретной информации.

Холостых и незамужних специалистов, и профессор это знал по откровениям того же Дмитриева, нередко «незаметно» сводят с завербованными службой внутренней безопасности агентами. Причём работают в этом направлении плотно, включая в подготовку агентов все ухищрения семейной психологии, сексологии и даже кулинарии… И все это не со зла, просто проанализировав печальный опыт многочисленных вербовок иностранными разведывательными службами на «медовую ловушку». Да и вообще, как говорил тот же Дмитриев: «Ночная кукушка дневную перекукует».

Думать об этом Сергею Федоровичу было не очень приятно. Тянуло каким-то холодком, ноткой тонкой бесчеловечности… Хотя… Работай бы эта система во времена его молодости, возможно вся бы его жизнь сложилась иначе. Возможно, он даже был бы куда более счастлив, чем есть на самом деле.

После ухода Лоры он несколько раз сталкивался с попытками служб влезть в его личную жизнь… Как бы случайные встречи, как бы случайные взгляды женщин, типаж которых ему нравился… Но одна эта мысль, одно то, что он знал о подобной практике, буквально острой иглой колола где-то глубоко внутри, и он, отшучиваясь, избегал возможного сближения. Он даже представлял недовольное лицо Антонины Павловны, которая, как он теперь знал, курировала в целом эту работу в его Институте… А может и зря? А может и дурак?

Он просматривал всю доступную в криптосети для его уровня доступа информацию об объекте 347. Именно здесь можно было найти что-то подходящее для Коли и Маши. Прежде всего, потому, что здесь были наименьшие требования к профессионализму и вполне сносное обеспечение.

Объект 347. Бывший ракетный полигон Капустин Яр, 4-ый ГЦМП. Теперь там организовывалось поселение, где внедрялись в практику самые разнообразные технические и технологические решения, призванные обеспечить выживание нации в Новых климатических условиях. На практике отрабатывался необходимый для этого образ жизни.

Не так давно Сергей Федорович ездил на этот объект в командировку. И ему там понравилось, прежде всего потому, что он увидел какой-то образ будущего, пусть и не очень приятного. Он ясно осознавал, что всё то, что его окружает — эти города, дома, дороги — всё это обречено и не имеет никаких перспектив. Объект 347, несмотря на суровые условия и неудобства, имеет если и не будущее, то хотя бы его вероятность.

Профессор слегка повернулся на вращающемся стуле. Увидев, что не закрыт ящик стола, он достал из кармана ключ. И вдруг вспомнил про конвертик, который нашел вчера рядом принесенными Варей цветами… Охваченный любопытством, он быстро, но довольно аккуратно распаковал конверт… Очень мелким, бисерным почерком там было написано:

«Милый Сергей Федорович!

Простите меня, уже просто нет никаких сил… Понимаю, что буду выглядеть в ваших глазах, как дура. Но… Я сегодня начну писать Вам письмо… Долгое. Оно не будет иметь окончания, и, наверное, я буду писать его много дней и ночей, и, в конце концов, выброшу… Или лучше спрячу в укромном уголочке лаборатории и буду перечитывать, украдкой и стыдясь. Хочу говорить обо всём и сразу, хочу плакать и смеяться и что бы эти все эмоции ты разделил со мной… Я написала ты? Ах, простите… Нахалка, да? Нет, я не нахалка… Честно! Я влюбившаяся дура! Вчера Вы… или может ты… или всё-таки Вы… Боже, как же мне тяжело!

Вы вышли на улицу под этот непрекращающийся снег. Вы всё шли и шли, а я смотрела, прислонившись лбом к холодному стеклу окна. Сгорбившись, нахохлившись от пронизывающего ветра, вы не оборачивались. Вы спешили домой. А знаете ли Вы как мучительно больно смотреть в спину человеку, дорогому для тебя человеку и знать, что он не обернётся, что он даже и не подозревает о том, что живёт в тебе, о твоих чувствах.

Ну, конечно — же, Вы профессор, руководитель лаборатории… что я говорю, Сергей Федорович, простите… Вы самый добрый мой профессор и руководитель, но… так стало тоскливо…

Это жуткое чувство схватило меня за горло и не отпускало, пыталось задушить. Оно просто невыносимо. Я хочу Вас… мучительно хочу всякую минуту быть рядом и ненавижу, когда Вы уходите. А сердце ведь живое, оно продолжает отбивать ритм жизни, продолжает качать кровь по сосудам. Просто холодно… И мне нужны Вы, только Вы, такой добрый и далекий мой любимый человек… Вы, наверное, скажите мне, что я могу легко найти себе мужчину! А я не хочу, органически не хочу никого другого….Может это какая-то патология? Не спорю… Я, наверное, сошла с ума…

А может эта любовь, простая и беспощадная бабская любовь, которая меня измучила, выедая всю изнутри кусочек за кусочком. Не знаю вправе ли я судить о вашей жизни, но так хочется наполнить Вас теплом, что бы плечи, когда Вы направляетесь домой, были расправлены, а не сутулы. Заботится о Вас, и ощущать Вашу заботу, как велит то сама моя женская природа. Почему же вы, такой добрый, так жестоки!

Иногда я смотрю на Вас и думаю, что ждёт Вас дома? Вы будете, наверное, вне себя, но я знаю о Вас почти всё… Просто потому, что люблю… Давно люблю.. Целую вечность. Дочь уже давно взрослая, и в её мир входят другие люди, этого нельзя избежать. Квартира Ваша наверняка наполнена воспоминаниями, пожалуй, они и есть весь Ваш мир.

Я знаю, Ваша жизнь ограничивается только работой, за ней как за стеной Вы спрятались от всего: от разочарований, обманов, печалей, от всего и ото всех. И на работе с Вами я… Как это нахально звучит, но разве это не правда? Разве не я постоянно рядом? Почему Вы не замечаете… что я рядом!

Почему Вы решили, что мы не имеем права на счастье? Кто так жестоко с нами поступает, что лишает веры? Лишает мечты! Любимый мой профессор, как же так получается!

Наша жизнь складывается не всегда так как мы хотим, но разве не нужно верить в любовь, дружбу?

Даже наши опыты не будут иметь смысла. Нет в них никакого смысла, если… ведь Вы, дорогой мой профессор, верите больше всех нас, что эксперимент пройдёт удачно. И я верю! Но почему мы отказываемся от другого эксперимента… в котором я и Вы рядом! Не мотайте, пожалуйста, головой (точно знаю, что сейчас так и делаете), не обманывайте-же себя, для каждого из нас важно любить и быть любимым, природа нас такими сделала. А ты и я часть этой природы.

Я сознаюсь — я восхищена Вами, Вы — гений. Ваши знания безграничны. Таких людей нужно оберегать от всего и от всех. Вы просто себе представить не можете, как мне больно видеть вашу печаль, усталость… Если бы я только могла хоть как-то разделить все эти переживания, терзания. Но я — это всего лишь я.

Это письмо вообще величайшее событие в моей жизни! Я не знаю, решусь ли сказать хоть что-то. Мне очень страшно, но ещё для меня очень важно, что бы Вы знали, что любимы. Бесконечно любимы мной, вашей дурой! Просто знайте это.

P.S. И всё-таки я решусь Вам его отдать… Решусь, даже пусть весь мир после этого рухнет. Пусть я сгорю от стыда и унижения… хотя, Вы, я уверена, просто сделаете вид, что ничего не произошло…»

Читая это письмо, Сергей Федорович почти взмок. Варя? Уже пять лет они работают бок о бок, и он даже не смел думать о ней, хотя и замечал её влюбленные взгляды. Варя-Варенька… Нет, она точно не подготовленный агент Антонины, уж это совершенно точно… Типаж и возраст совсем не подходили, да и пять лет не может длиться ни одна вербовочная операция. Значит… значит… она действительно в него влюбилась! Боже, маленькая, милая, умная и образованная дурочка…

Он погладил рукой цветы и смущенно улыбнулся.

А может она и права… Пусть она намного моложе, пусть это все блажь и впереди светит куча проблем, ну а всё же… Вдруг это тот подарок в его жизни, не приняв который он будет жалеть до самого конца?

Больше всего он боялся того, что вслед за пылкой влюбленностью последует жестокое разочарование. Ну а если так, то чем скорее она разочаруется в нем, избавится от иллюзий — тем лучше. Тем быстрее она забудет об этой глупой страсти и найдет себе мужчину, с которым будет счастлива. Если он сейчас откажет ей — она все равно будет мечтать о нём, накручивая себя. А она еще слишком молода, чтобы хоронить свою женственность. А может и вовсе это будет полезно для неё — он будет очень деликатен, очень нежен, очень внимателен к ней.

Посидев в задумчивости, он встал и прошелся к вегетариям. В голове стоял туман. Нет, не может он ждать, что-то мямлить; надо решать этот вопрос. 3 часа 23 минуты 45 секунд.

Сергей Федорович решил, что пойдет к Варе в общежитие часам к семи утра. Без предупреждения, строго. Посмотрит ей в глаза и постарается понять, что же это всё в конечном итоге значит. В конце концов — сюси-пуси и глупые обиды неуместны на столь ответственной работе. Если она хочет попробовать быть с ним — что ж, так тому и быть. Возможно, это даже пойдет на пользу — ничто нет опаснее влюбленной, и при этом отвергнутой женщины. И почему он должен ей в этом отказывать? Из пустого приличия? Из формальных правил?

Хотя в своем письма она и написала, что ей легко было найти себе мужчину — она несколько лукавила. Парни её побаивались. Она казалась одержимой работой, и как говорил Жванецкий, «умна угнетающе». Он тоже кое-что знал о ней. Когда у других девушек на курсе были парни, она была одна.. Еще когда она проходила практику в магистратуре, она безумно влюбилась в одного грубоватого, но не лишенного очарования сокурсника. Но он, пару ночей переспав с ней, её бросил, насмехаясь… Скорее всего, она по неопытности допустила в интимности кучу ошибок, как это нередко бывает с «хорошими» девочками.

От этой лично драмы она и сбежала к нему в лабораторию. Её научным руководителем была старая подруга Сергея Федоровича, и она рассказала многое о своей подопечной.

Сергей Федорович достал из шкафа небольшой коврик, положил на пол и проделал комплекс тибетских упражнений. Он всегда их делал, когда оставался один в лаборатории или дома. Сев в позу лотоса, он начал медленно дышать, настраивая своё сознание на максимальную эффективность.

Два раза в неделю, когда ему приходилось ездить на отчет к Жвании, он посещал там специальный спортивный зал. Так требовали. Невозможно быть эффективным, имея слабое тело. Но перед подчиненными показывать этого тоже было ни к чему.

Голова стала ясной, ум — гораздо тверже. Ушла излишняя эмоциональность, и он понял, что все условности, которые его связывали — лишь пустота. Варя измучилась без ласки, и, забив голову разными глупостями, выбрала его в качестве объекта своей природной потребности любить и быть любимой. Что же, пусть будет так… А если она агент? Ну что же, в этом тоже нет ничего страшного, по большому счету. В конце концов, стоит ли отвергать заботу со стороны родного правительства?

К половину седьмого утра он выдвинулся по направлению к общежитию для персонала. Он знал, что Варя живет в комнате 96 на шестом этаже, и, вручив консьержке свои документы, широким шагом двинулся к лифту. Настойчиво постучал в дверь.

Варя уже проснулась и принимала горячий душ. Она всегда просыпалась ровно в шесть утра, во сколько бы не вернулась домой накануне.

И теперь она была уверена, что постучала её соседка, которая нередко просила у нее одолжить те или иные вещи. Завернувшись в полотенце, с невысушенной головой, без всякого опасения открыла дверь.

На пороге её маленькой комнатки стоял Сергей Фёдорович. Она подалась назад и замерла, не зная, как и поступить. Это казалось сном. Варя испуганно заморгала, пытаясь хоть как-то собрать свои чувства и мысли воедино.

— Доброе утро, позволишь войти?, — Сергей Фёдорович мастерски сохранял спокойствие. Он увидел, как будто впервые, что перед ним в дверях стоит рыжеволосая красавица, на коже которой — капельки воды. Её мокрые волосы каскадом падали на обнажённые плечи, немного прикрывая лишь ключицы. Полотенце, накрученное наспех, плотно окутывало, выдавая все прелести фигуры. Он краем глаза заметил красивые стройные ноги, ранее всегда скрываемые под лабораторной одеждой, и они вызывали невольное восхищение. Ну, кто бы мог подумать, что сейчас Сергей Фёдорович видит ту самую робкую и застенчивую Варю, что казалась ему до этого какой-то нескладной девчонкой-переростком.

— Я войду, — понимая, что пауза затянулась, Сергей Фёдорович просто двинулся вперёд. Варя отошла в сторону, пропуская гостя. Находясь в состоянии немого оцепенения и растерянности, только хлопала ресницами.

— Надеюсь, не смутил тебя своим визитом?

Варя ещё чаще захлопала ресницами, шумно вдохнула. Казалось, ей явно не хватало воздуха. Как пойманная на горячем, она схватилась руками за полотенце и, понимая всю откровенность своего наряда, залилась краской.

— Я да,.. вы.. располагайтесь… минутку.

На подгибающихся ногах Варя пыталась покинуть комнату, споткнулась о стул, и тут же принялась невнятно извиняться: то ли за свой внешний вид, то ли за неловкость. Полотенце начало развязываться, смущая её еще больше. А дрожащие руки не только не могли справиться с попыткой поправить сползающее полотенце, но и наоборот — лишь усугубляли положение.

Сергей Фёдорович нежно улыбнулся, стараясь приободрить Варю. Она была столь беспомощна и забавна в этот момент, что вызывала ассоциацию со слепым котенком, который впервые оказался в двух шагах от матери.

Варина комната, рассчитанная на одного человека, поражала своим минимализмом. Небольшое окно было завешано, скорее всего, самодельной гардиной, пропуская, однако, достаточно света. Вместо кровати в комнате стояла софа, где не было ни подушек, ни игрушек, столь обычных в женских комнатах. Вмонтированная в стену строгая столовая доска из нержавейки была опущена, а два стула стояли радом. Стандартный угловой шкаф, пожалуй, был единственным большим предметом комнаты.

Внимание Сергея Фёдоровича привлекла маленькая искусственная зелёная веточка, что была приколота к гардине. Лишь она придавала комнате оттенок женственности. Варя выбежала в маленький коридорчик, где и переодевалась.

— Извините, я заставила Вас ждать, — в дверях показалась Варя. На ней был широкий свитер персикового цвета, и спортивные брюки. Под этой бесформенной одеждой невозможно было рассмотреть ту красавицу, что ещё пару минут назад предстала его взору. Только вот волосы были ещё не высушены и огромной шпилькой подняты вверх, обнажая шею и делая её ещё длиннее.

Конец ознакомительного фрагмента.