Смертельный архив

Алексей Макеев, 2013

В результате сердечного приступа умирает полковник в отставке Ермолаев. Однако его бывший коллега капитан Звонарев не верит официальной версии и предполагает, что полковника убили. Он знает, что Ермолаеву в последнее время очень многие желали смерти: за долгие годы службы в милиции тот собрал внушительный архив компромата на сильных мира сего и, по слухам, собирался выгодно его продать. Звонарев начинает расследование и вскоре становится участником загадочных и опасных событий, которые окончательно убеждают его в том, что Ермолаев умер не своей смертью…

Глава 10

Как и предполагал Звонарев, на штемпеле значилась психиатрическая больница номер один. Серый четырехэтажный короб здания, окруженный сеткой-рабицей, всегда пугал капитана — веяло от него безысходностью и какой-то мутной, бесконечной тоской. Возможно, дело в тишине окружающего леса с мощными, протыкающими небо соснами или в безлюдье, лишь изредка нарушаемом одинокими машинами… а может быть, в осознании, что никто не застрахован от этого места — в старости, совсем скоро, можно попасть и не иметь шанса выбраться.

На проходной старик-охранник тщательно списал паспортные данные, вызвал дежурную сестру; та, в свою очередь, провела капитана дальше, в белые двойные двери, за которыми пряталась регистратура.

За стойкой пожилая женщина в белом халате читала газету.

— Добрый день, не подскажете, как найти этого врача? — Звонарев протянул один из пузырьков. — Разобрать фамилию не могу…

— Веретенников, — безошибочно определила регистраторша, едва взглянув на этикетку. — Он на смене, «буйное» отделение.

— Как туда попасть?

— Вы по какому вопросу? — насторожилась, даже газету положила. — Приемное время с трех до пяти.

Настенные часы за ее спиной показывали час дня.

— Прокуратура, — протянул удостоверение. — Кап…

«Там же майор! Какая фамилия???»

К счастью, не понадобилась — магическое слово «прокуратура» и красные корочки возымели действие — женщина быстро сняла трубку и набрала трехзначный номер:

— Клавдия Васильевна? Тут к Веретенникову из прокуратуры, нужно проводить… Ага, поняла. Сейчас подойдет врач, отведет вас.

— Спасибо.

Пока ждал, капитан осторожно заучил новую фамилию. Порадовался фотографии — симпатичный в жизни, он никогда не получался на снимках — даже в детстве, когда все, страшные в том числе, выглядят мило.

— Это вы из прокуратуры? — появилась миловидная женщина, около сорока, в халате и шапочке.

— Да, майор Рубин. К… — Звонарев смутился, не зная, как назвать психиатра, — доктору? — Врач кивнула. — К доктору Веретенникову.

— Пойдемте.

Потянулись одинаковые белые коридоры, разделенные дверьми без ручек. Иногда встречались больные — в полосатых пижамах, они все улыбались; один — тощий, лет пятидесяти, мужик — даже рукой помахал в знак приветствия. Капитан помахал в ответ и поспешил отвернуться — тяжело смотреть на них, запертых, но не осознающих этого.

В «буйном» праздношатающихся не было, да и сам коридор отличался — мощные двери, яркие галогеновые лампы по всей длине…

— Пришли, — врач остановилась возле двери с табличкой: «Веретенников О.В.».

— О.В. — это…

— Олег Валентинович.

— Спасибо. — Капитан негромко постучал и приоткрыл дверь. — Можно?

— Войдите.

Врачу на вид не больше тридцати пяти — высокий, широкоплечий, он стоял возле книжного шкафа и внимательно изучал посетителя. Халат расстегнут, под ним хороший спортивный костюм; на левом запястье поблескивают золотом часы; на пальце массивный перстень с черным камнем… доктор Веретенников совершенно точно не бедствовал.

— Слушаю.

— Прокуратура, майор Рубин, — Звонарев протянул удостоверение, врач без интереса глянул и вернул. — Есть несколько вопросов о вашем пациенте.

— Вся информация конфиденциальна: боюсь, без соответствующего постановления разговора не получится, — Олег Валентинович сел за стол.

— Речь идет об убийстве, и ваше поведение может быть расценено как воспрепятствование следственным действиям.

— Убийство? — он слегка напрягся. — Кого, можно поинтересоваться?

— Ермолаева, Виталия Петровича.

— Хм… — доктор повернулся к монитору, пощелкал кнопками клавиатуры. — А, теперь вспомнил: СРЛ.

— Это что такое? — Звонарев вынул из кармана купленный по дороге блокнот и ручку. — Если можно, обычным языком.

— Можно. СРЛ — синдром расщепления… или раздвоения личности. В принципе явление не такое уж редкое, но в случае с Ермолаевым довольно тяжелое.

— Подробнее…

— Пришел в больницу сам… Секунду… — врач сверился с записями. — Да, полгода назад. Головные боли, длительные провалы в памяти, некоторые внешние изменения…

— Изменения?

— Незнакомая одежда, вещи, предметы… Представьте — помните понедельник, а в себя приходите в пятницу. Все, что между, сплошная завеса мрака, зато в квартире полно чужих вещей, а иногда и людей…

— У него и люди незнакомые были?

— По его словам… Новая личность постепенно захватывала больше времени — мы фиксировали проявление в течение недели; потом короткая вспышка естественного сознания и вновь долгий приступ.

— И откуда эта личность взялась?

— Понятия не имею: моя задача избавиться от нее, а не копаться в придуманных историях. Надо сказать, что случай получился интересным — новый Ермолаев кардинально отличался от оригинала: можно сказать, это и впрямь разные люди в одном теле.

— И в чем конкретно проявлялись различия?

— Во всем, — Веретенников снова сверился с записями. — Ермолаев-нормальный был крепким, основательным человеком, бывшим сотрудником милиции, профессиональным военным… Ермолаев-больной помнил военные навыки, но не мог объяснить их появления. В то же время были и индивидуальные черты новой личности — маниакальная подозрительность, страсть к чистоте, асоциальный взгляд на мир…

— Какой взгляд?

— Асоциальный. Новая личность терпеть не могла людей, считала их продажными тварями, мечтала положить этому конец. Ермолаев во время приступа говорил — правда, без уточнений, — что у него есть способ разом «свалить» гнилое дерево и вырастить новое… Он никогда не уточнял, поэтому более детально к вопросу я не возвращался.

— Понятно. Значит, он у вас лежал в стационаре?

— Да. Пять месяцев.

— Почему выписали?

— Устойчивая ремиссия. Ермолаев справился со стрессом, перестал сторониться бесед, повеселел… В целом, я считаю, мы его вылечили.

— Это вряд ли… — буркнул Звонарев, дописывая информацию в блокнот. — Значит, у вас можно показаться здоровым и выписаться? Так просто?

— Нет, разумеется. Невеста дала расписку, что понимает и принимает ответственность за состояние больного…

— Невеста?

— Да.

— Как мне посмотреть расписку? — снова появление таинственной женщины…

Веретенников снял трубку, набрал номер и отдал распоряжение.

— А записи с камер наблюдения можно посмотреть?

— Хотите увидеть ту женщину, невесту? — Звонарев кивнул. — К сожалению, тут я вам не помогу: записи хранятся месяц, а Ермолаев выписался полтора назад. Могу описать, если поможет…

— Попробуйте.

Врач ненадолго задумался:

— Среднего роста, брюнетка, по виду около тридцати пяти — сорока. Приятное лицо, но, на мой взгляд, перебор с косметикой…

— Вы так хорошо ее запомнили?

Капитану показалось, что Веретенников смутился:

— Не то чтобы хорошо… Эффектная, такие запоминаются. Одета дорого, золото на пальцах, с камнями… Вроде все.

— Негусто, — Звонарев убрал блокнот. — Что еще можете сообщить?

— Все… впрочем, секунду!

Он открыл ящик стола и вытащил пухлый ежедневник. Полистал:

— Друг Ермолаева приходил: один раз, но оставил номер телефона — просил сообщить, когда больному станет лучше. Нужен?

— Диктуйте.

Пока капитан записывал, появилась давешняя женщина-врач и протянула выписной листок. Звонарев пробежал текст глазами, но ничего не разглядел из-за почерка — нужно отдать графологам, они разберутся, что к чему.

Попрощавшись с Веретенниковым, капитан вышел из больницы и сел в машину. Набрал Юркова:

— Коля, что говорят, когда выписывают?

— Вроде завтра… Ты как?

— Нормально. Нужно, чтобы ты через своих отдал документик графологам, пусть нарисуют псих-портрет, и номерок один пробить, сотовый.

— А сам почему… хотя да, ты же чумной… Понял, сделаю. Что еще?

— Пока вроде все… Давай, я номер сейчас продиктую, ты позвони там… Надо навестить человека.

— Говори, записываю.

Продиктовав номер, Звонарев включил музыку громче и поехал в центр. Не шла из головы таинственная «невеста» — кто, что… Не верилось, что новая личность Ермолаева настолько прижилась, что умудрилась обзавестись собственной бабой. Неужто так запустил болезнь? Тогда зачем пришел в больницу? Почему поздно? Что за друг и чей конкретно друг — Ермолаева или бабы? — появлялся в больнице?

Вопросы тянулись нескончаемым поездом — чем больше их возникало, тем больше новых рождалось. Устав быть своеобразным перроном, Звонарев усилием воли отключил размышления и просто катался по городу, радуясь прояснившейся погоде и симпатичным полуголым девчонкам, выскочившим на разогревающееся солнце.