Смертельный архив

Алексей Макеев, 2013

В результате сердечного приступа умирает полковник в отставке Ермолаев. Однако его бывший коллега капитан Звонарев не верит официальной версии и предполагает, что полковника убили. Он знает, что Ермолаеву в последнее время очень многие желали смерти: за долгие годы службы в милиции тот собрал внушительный архив компромата на сильных мира сего и, по слухам, собирался выгодно его продать. Звонарев начинает расследование и вскоре становится участником загадочных и опасных событий, которые окончательно убеждают его в том, что Ермолаев умер не своей смертью…

Глава 2

Июнь, 1997 год

— Саня, Рощин, левый фланг! Копытов, Некрасов — правый! Беречь патроны!

Лейтенант отдавал приказы четко, намеренно громко — и только его голос вырывал из мутного, бессильного ступора, разом охватившего молоденьких бойцов. Мощно рокотал пулемет сержанта Громыко; стреляные гильзы со звоном падали на бетонный пол и латунно блестели в лучах послеобеденного солнца. В воздухе кружила выбитая пулями известь, сыпалась бойцам на головы и, смешиваясь с едким потом, текла по лицам грязными струйками.

Внезапно затих стонущий Ромка Тарасов — первый, кто заметил врагов и открыл огонь, не дав ворваться в здание. Случись такое — и маленькая группа лейтенанта Громова обречена. Тарасов уложил двоих, но не успел скрыться — осколки «РГД» посекли тело, рисуя на ткани новенькой формы бурые потеки…

Разведка доложила — боевиков нет, территория безопасна настолько, насколько это возможно в объятом войной регионе. Село Знамено — десяток дворов, три заброшенные стройки; население — старики, женщины, дети. Командование решило отправить новичков, едва устроившихся в казарме.

Разведка, как это часто бывает, ошиблась…

— Звонарев! Уснул? — Громов несильно пнул солдата по ноге. — В бой!

Санька широко открытыми серыми глазами наблюдал, как сержант Петров закрыл ладонью глаза Тарасова; как гудящие пули щербят на стенах причудливые рисунки; как танцуют столбы пыли в косых лучах солнца, беля погоны матерящегося Громыко…

Предупреждали, что будет страшно, но Звонарев не верил — смеялся в лицо пугливым сослуживцам, заявляя: «Посмотрим, кто кого!..» Посмотрел — не просто страшно, а СТРАШНО — до онемения рук, до паралича, до пронизывающего холода в мокром от пота теле.

Тряхнув головой, Санька вытащил из подсумка рожок, вставил в автомат… Бывший чемпион района по боксу, признанный силач двора, Звонарев в эту минуту клял себя за трусость, за позорные мысли и мокрые ладони, скользящие по цевью, будто оно живое и норовит выпрыгнуть… Выставив ствол в окно, парень короткими очередями простреливал округу, находя укрытия противника… Через минуту он забыл о страхе, превратившись в машину, которую недолго, но все же учили воевать.

Звонарев не мог видеть, как наблюдавший за ним лейтенант довольно качнул головой — не видел он чемпиона района, признанного силача, да и не было ему до этой мишуры дела — командир видел девятнадцатилетнего мальчишку, распластанного на полу бетонной стройки у черта на рогах, нашедшего мужество поднять автомат.

* * *

Звонок будильника стер лица и события давнего боя — Звонарев открыл глаза и недовольно поморщился. Потолок в желтых разводах; за окном воет собака; за картонной стеной кто-то ругается — новое жилье «радовало» с первых минут знакомства. Хозяйка, полная татарка Динара, клялась, что квартира тихая, беспокойства не будет… Соврала. Кто бы сомневался.

Мебели почти нет — не стал забирать после развода: наверное, теплилась мыслишка, что не все потеряно. Света тогда высказалась категорично: «Или я, или гадская служба!» — не говоря ни слова, капитан юстиции Звонарев, ненавидящий скандалы, оделся и вышел за дверь. Теперь жалел, что не принял ее слова всерьез… Вернувшись через пару часов с букетом роз и коробкой любимых женой «Рафаэлло», нашел два упакованных чемодана и записку: «Не ищи, все кончено». Через две недели на адрес матери пришла повестка — Света подала на развод.

Не желая теснить мать, Звонарев оказался в съемной «однушке»: из мебели диван, два продавленных кресла и стол с крутящимся стулом — с пьяницами-соседями и воющей с завидным постоянством собакой. Один плюс — до работы, стоившей жены и двухмесячного курса лечения после огнестрела, всего два квартала, пять минут спокойной ходьбы.

Ему на будущий год исполнится тридцать пять. Короткие черные волосы серебрятся по бокам; приятное лицо слегка портят серые, жестко прищуренные глаза; широкие брови — правая чуть приподнята шрамом, делая выражение лица ироничным, даже немного циничным — будто никому не верит: полезное качество на работе, но создающее проблемы в общении. Рослый, широкоплечий — капитан неизменно притягивал женские взгляды, но никогда — пока был женат — не отвечал взаимностью ни одной представительнице прекрасного пола. Сама мысль об измене выглядела кощунственной — со Светой познакомились в школе, с десятого класса вместе… Она не может иметь детей — слова врача едва не стали приговором их отношениям, но справились; казалось, страшный диагноз пережили, так ничего не страшно… ошиблись.

Капитан недовольно отмечал появившееся брюшко, но врожденная лень не позволяла вплотную им заняться: энтузиазма хватало не пропускать зарядку, не более. Мастер спорта по боксу, профессиональный «рукопашник», отличный бегун — Звонарев твердо верил, что и без лишней физической нагрузки может справиться с любым соперником — надо сказать, верил не без основания, — но брюшко росло, волосы белели заметнее… Все чаще кусали грустные мысли, что молодость осталась позади, скоро вовсе захиреет; до этого верилось, что организм — цельный, литой щит, который не подведет в ответственный момент, теперь же были некоторые сомнения…

Тридцать пять, без жены, детей, квартиры… руки невольно опустятся, но только не у капитана Звонарева. Ситуация, наоборот, подстегивала к работе — дела раскрывались, преступники один за другим несли заслуженную кару. Александр почти физически ощущал, как копится вокруг негатив — от зависти менее удачливых коллег, от бандитов, от тех, на кого они работали… всегда есть те, кто управляет процессом, кукловоды, — и они таили до поры злость, готовую вот-вот прорваться…

Страшно не было: в жизни часто приходилось ступать по краю, играть в прятки со старухой — и ловко, в последний момент, убирать голову с пути ее косы. Крикнуть смерти «Не сегодня!» и уйти — девиз Звонарева не раз себя оправдал, притупив чувство опасности, но не самосохранения — с каждой новой напастью он становился осторожнее, хитрее, изворотливее… Возможно, поэтому его обходили стороной даже закоренелые урки — капитан не раздумывая пускал в ход оружие и после никогда не жалел об этом.

Скандал за стенкой, судя по звукам, перерос в драку — звенело стекло, мат — до этого чередующийся с нормальными словами — слился в нескончаемый поток, визжала пьяным голосом баба… Одним прыжком соскочив с дивана, Звонарев быстро надел спортивные штаны и вышел на площадку.

Вместо звонка висели два провода — капитан несколько раз пнул дверь ногой. Шум стих, но открывать не торопились: осторожные, едва слышные шаги приблизились к двери и замерли.

— Открывай, милиция! — для верности еще раз саданул в дверь так, что послышался хруст дерева.

— Иди отсюда! — не очень уверенно отозвались с той стороны. — Не вызывали.

— Открывай, говорю!

Видимо, сосед в глазок рассмотрел, что «милиция» стоит полуголый, в одних штанах. Щелкнул замок:

— Ты че, падла, адрес напутал?

Мужик смотрелся настоящим медведем — центнер веса, волосатое тело, мышцы перекатываются… Далеко не маленький Звонарев выглядел на фоне такой туши пятиклассником. Сосед грозно — по его пьяному мнению — хмурился и наступал:

— Че не отвечаешь, вша? Кому в дверь пинал, говорю?

Что тут ответишь? Не дожидаясь, пока мужик соберет наконец глаза в кучу, капитан отработанным ударом заехал ему кулаком в переносицу. Не успел еще кровавый ручей достигнуть пола, как сосед получил ногой в колено, в челюсть и, под конец, в кадык.

Из дверей выглянула бабенка лет сорока, потрепанная жизнью и частыми встречами с Бахусом; на ее скуле красовался здоровый, набирающий цвета синяк. Увидев поверженного сожителя, она икнула, несколько секунд тупо рассматривала сцену и наконец сообразила — подошла и пнула мужика под зад:

— У, гад! Поделом тебе!

— Отойди, — Звонарев оттолкнул ее обратно к двери.

— А вы, собственно, кто? — она подозрительно уставилась на капитана. — Почему бесчинствуете?

— Сосед. Громко у вас… Спать мешаете.

— Ой, извините, — она запахнула халат, убрав с глаз исподнее. — А… Вы правда из милиции?

— Правда, — Звонарев примерился, взял недавнего противника за ноги и втащил в квартиру. — Больше чтоб не слышал!

— Так я скажу Викентию Петровичу, не сомневайтесь! Как напьется, сволочь, так буянит. Вы не подумайте чего — хороший он, только судьба… да у кого она щас легкая, скажите мне? — она закатила глаза. — А как вас звать-то?

— Александр.

— Так, может, Александр, по маленькой — за знакомство? — баба лукаво подмигнула и улыбнулась; стало видно, что совсем еще не старая, просто не разглядеть с первого раза…

— Не пью. Как очнется, объясни, что больше не потерплю драк.

— Объясню… по роже б снова не получить, — она потрогала фингал, — удар ого-го какой…

— Мне пожалуешься, я разберусь. Так и передай.

— Передам, не сомневайся… Ну, спасибо, что ли…

— Не за что.

Капитан вернулся в квартиру. Всегда невольно жалел таких — было непонятное понимание, будто что-то общее есть. Менталитет, наверное, — в России всегда сочувствовали пьяницам: нормальному и десяти копеек не простят, а «синяку» и бутылку в долг дадут. Страна контрастов.

Глянул на часы — половина девятого, пора собираться. Побрился, надел форму, снова посетовав на брюшко. Через двадцать минут входил в большие двойные двери прокуратуры.