Мумия Ильича. Книга первая

Александр Черенов

«Эх, встал бы ты да посмотрел на то, что творится вокруг!» Так говорим мы, расписываясь в собственной беспомощности и не полагаясь на современников. И вот один из «адресатов» встал. Прозевав воскрешение Ленина, Кремль осознаёт угрозу и пытается исправить «историческую ошибку». Неожиданную поддержку своим планам он находит у лидера коммунистов: у того – свои причины не восторгаться воскрешением вождя. Ну, а Ленин возглавляет «здоровое ядро партии». Ситуация напоминает октябрь семнадцатого…

Глава третья

…Прошёл год. Демократия всё активнее заключала в свои железные объятия страну, уже начинающую ощущать от этого некоторый дискомфорт. В очередной раз Москва доказала всему миру то, что от одних оков она всегда освобождается лишь затем, чтобы немедленно попасть в другие. Зато страна решительно превращалась в ведущую энергетическую державу мира. То, что превращение осуществлялось посредством спешной распродажи недр, было делом несущественным. Для власти, конечно. Потому что главный принцип демократии: «après nous le deluge» соблюдался неукоснительно. Перевод следовало осуществлять либо среди своих, и желательно — на кухне. По причине неправильной интерпретации массой.

Но «враги демократии», всё равно, домогались постижения, используя запрещённую литературу: французско-русский словарь или работу Ленина «Грозящая катастрофа и как с ней бороться». В России всё решительнее демократизировались институты власти, выстроенные уже не только по вертикали, но и в шеренгу — и даже во фрунт. Потому что лишь та демократия хоть чего-нибудь стоит, если она умеет защищать себя. Хотя, Ленин, кажется, говорил это о революции. Но и в контексте демократии звучание не терялось.

Выстроились во фрунт и партии. Сначала — во фрунт. Затем — в очередь. На получение довольства. Именно в такой последовательности. По отношению к столовникам режим был честен: все получали «кормовые». Все, кто заслужил корм. ПКР, например, заслужила. Она старательно исполняла роль непримиримой оппозиции. Нота в ноту с партитурой, расписанной Главой президентской Администрации. Никаких импровизаций, никаких полётов фантазии: делай, что тебе велено — и получай за свою несгибаемость!

И ведь получали! Хорошо получали! Пусть и меньше, чем партия власти — но из того же «корыта», того же ассортимента и того же качества. По причине личных заслуг Председателя ЦК ПКР в деле разоблачения антинародного режима, содержание центрального аппарата за истекший год увеличивалось дважды. Кремль не мог не нарадоваться на торжество демократии в стране, а верха ПКР — на результаты этого торжества в своих карманах.

«Непримиримый оппозиционер» ежемесячно и непримиримо обедал в узком кругу с Президентом. О чём там они «боролись» за столом, широкой публике оставалось неизвестным. Высказывались только предположения, что всякий раз Председатель вносил на рассмотрение Президента очередной план свержения последнего. И Президент якобы всегда утверждал его — после краткого рассмотрения и внесения несущественных поправок.

Сведения эти имели право на существование. Ведь с той же периодичностью, с какой происходили эти «совещания за закрытыми дверями», Политсовет ЦК ПКР «спускал вниз» новые директивы «о формах и методах непримиримой борьбы с антинародным режимом».

«Жить становилось лучше, жить становилось веселее». Не всем, конечно — но Председателю сотоварищи грех было жаловаться на жизнь. Не мог он жаловаться хотя бы потому, что был пожалован жизнью всем необходимым для неё. В том числе — и самым необходимым: статусом «непримиримого борца с режимом». Без этого статуса он даже за стол

с Президентом не садился. И, если он и забывал его случайно, то ему всегда напоминали, чтобы «надел». Ведь только в образе «несгибаемого» он и мог «подаваться к столу». Без забрала и меча — пусть даже взятого напрокат в Администрации — он не котировался в качестве столовника.

Всё бы ничего — но МНС и его соратники постоянно мешали Председателю ощущать то, что «в нашей буче, боевой и кипучей — и того лучше». Их видение «бучи» радикально отличалось от видения лидера ПКР. Они имели все основания для того, чтобы быть довольными — но не захотели: ни иметь, ни быть. А ведь всех их, начиная с МНС, «ознакомили с перечнем наград за бескомпромиссную борьбу с режимом». Не скрывалось даже то, что перечень этот утверждён в Кремле. Подробно останавливаться на вопросах финансирования было даже смешно: «от народа», вестимо. Или Кремль — не от народа?

Только, при всей своей паспортной молодости, МНС оказался политиком архаичных взглядов. В отношении к «вынужденным компромиссам». Напрасно вразумлял его Председатель на тему, что жизнь состоит из компромиссов. МНС отвечал Председателю, что у того жизнь только из компромиссов и состоит. Это уже был намёк. И — не на избыточную гибкость: на отсутствие платформы. Вопросы быта «шли по другой статье». По другой статье разногласий. Вернее, так полагал сам Председатель. Хотел так полагать. Но даже статья разногласий вызывала разногласия: МНС требовал увязки. И с каждым разом намёки его становились всё более прозрачными и бестактными. По сути: переставали быть намёками.

Ну, как тут было не «осерчать» на мальчишку?! И главное: никак не получалось «вскрыть» его. Нет, обиду за неудовлетворённые запросы Председатель ещё готов был понять. Более того: готов был пойти навстречу. Во всём объёме состояния на довольствии: как по перечню, так и по рангу. Но МНС оказался человеком безнадёжно «неправильным»: ему, видишь ли, за державу стало обидно. Председатель, «человек с планеты Земля» — от земли, то есть — понять такого непрактического идеализма и «где-то даже» пережитка прошлого не мог.

Но в глубине души, забитой компромиссами и сытным обедом, Председатель не мог не понимать: основания к обиде за державу имелись. И основания серьёзные — даже объективного характера. Ведомая им, ПКР медленно, но верно превращалась в деталь режима. И всё это — на фоне превращения режима в страну, а страны — в ничто, в точном соответствии с установкой «Кто был никем — тот станет всем!». «В режиме обратной перемотки», естественно.

ПКР оставался всего лишь шаг для того, чтобы мужественно объявить себя «социал-демократией левоцентристского толка». Что-нибудь вроде «Партии демократического социализма». А лучше — без упоминания социализма. И ПКР объявила бы — да Кремль не позволил. У Кремля и без ПКР хватало «перекрасившихся в центристов». Для «баланса демократии» требовалось «большевистское пугало» — неважно, что состоящее на балансе Администрации Президента. Именно поэтому «неправильно сориентировавшемуся» Председателю и было тактично приказано «не сметь своё суждение иметь».

И именно поэтому «отщепенцы» в лице МНС и его сторонников решили поступить вопреки «дружескому» императиву. Двадцать второго апреля, в день рождения Ильича, молодёжная секция — уже фракция — собралась… нет, не в зале заседаний: на субботнике. Тяжкое бремя заслушивания доклада Председателя взвалили на себя старшие товарищи. Ну, а младшим было милостиво разрешено «отдохнуть на природе» — с мётлами, носилками и лопатами.

Медициной доказано, что свежий воздух и общественно полезный труд активизирует мысли. Вопреки расчётам на «размягчение от соловья и коротких юбок», течение политической мысли сразу же приобретает радикальный характер. Нынешний субботник не стал исключением.

К вопросу подступались недолго. Не дольше, чем к кучам мусора. Возможно — по причине аналогии. Вольной или невольной — это вопрос непринципиальный. Разговор, начавшийся, как всегда с несущественных мелочей, быстро перешёл на личность Председателя, а с неё — на положение дел в партии и в целом по стране.

— «Грядущая катастрофа и как с ней бороться», — определил ситуацию СБ. Заодно и «озаглавил» собрание.

— Как у Ленина, — столь же «оптимистично» подключился ВПК: «Вопросы патриотизма и культуры». Имея тесные связи с военными и оборонкой, он недалеко ушёл и от традиционного прочтения: «Военно-промышленный комплекс».

— Только Ленина нет! — выразительно блеснул глазами МНС.

–???

Молчаливая оппозиция ВПК была явно на тему «В огороде — бузина, а в Киеве — дядька».

— Что ж: давайте, поговорим.

Усмехнувшись, МНС сделал «приглашение к лужайке». ВПК и близлежащие товарищи обменялись недоуменными взглядами. «Близлежащие» — потому, что по причине открытия заседания субботник уже закрыли. А совещаться, лёжа на зелёной лужайке, куда приятнее, чем в душном зале под бдящим оком «старших товарищей».

— Зачем?!

— Именно так!

Вертикально поднятый указательный палец МНС восхитился прежде него.

— Именно так: не «почему?» — а «зачем?». «Почему?» уже не вопрос. Его мы только что обсудили, и нашли тысячу ответов — и все верные. Даже вопрос «О чём?» был бы уже пройдённым этапом. Потому, что перед нами стоит уже другой вопрос: «Зачем?»

— Зачем «что»?

К всеобщему непониманию подключился СИД: «Связь с Иностранными Друзьями». Ну, то есть, «министр иностранных дел молодёжной фракции».

МНС выдержал эффектную паузу.

— Зачем «что»?! — уже тандемом не снесли её СИД и ВПК.

— Не что, а кто: Ленин! Зачем нам Ленин? Только так я бы и поставил вопрос!

Опять имел место обмен взглядами, в котором из всех присутствующих не принимали участия только МНС и СБ. Никто ещё не догадывался, что — по причине неактуальности для них таких взглядов.

— Ну, как, это? — смутился СИД. — Ленинизм — это вечно живое учение, которое…

— Садись: пять баллов! — усмехнулся МНС. — Но я — не о ленинизме: я — о Ленине.

Над полянкой, свежезачищенной от несвежего мусора, повисло молчание. Так, как и полагалось по сюжету. На этот раз никто даже не переглядывался друг с другом: все «дозревали» соло.

— А точнее?

ВПК дозрел первым.

— Не пора ли нам определиться с выбором?

Отразив вопрос вопросом, МНС поехал взглядом по лицам соратников. Взгляду пришлось нелегко — по причине сопротивления материала.

— А разве мы не определились? — удивлённо выдул губы СИД.

— Смотря — с чем.

На чужой резон у МНС имелся свой.

— С Лениным?

— Смотря, в каком контексте.

МНС продолжал «охватывать товарищей кольцом окружения».

— То есть, как? — честно растерялся ВПК. — В каком, ещё, контексте? Ленин… это…

— «Наше знамя боевое»?

— Ну, да! А что ещё?

МНС опять взял паузу. На этот раз — мучительно долгую для аудитории.

— Не томи! — не выдержал СИД.

— Не гони! — не остался в долгу МНС. — Плод должен созреть — вместе со мною.

— Ты мог бы созревать и побыстрее, а не как на севере!

— Хорошо.

МНС уже не усмехался.

— Ответь мне — и, по возможности, честно: у нас есть шансы?

Вопрос был поставлен широко — даже неопределённо. Но ни СИД, ни ВПК, ни остальные товарищи не стали требовать сужения и определённости: «не первый год замужем».

— Нет!

СИД отставил дипломатию — и заместил её честностью. На время. По производственной необходимости.

— А в развёрнутом виде?

— Пожалуйста: в такой редакции партии — нет!

— Ты имеешь в виду…

— Всё: персоналии, вождя, программу…

— Программа у нас есть! — возразил СКМ: «Союз Коммунистической Молодёжи». Он отвечал в партии за работу с молодёжной организацией, готовил смену для ПКР. Ту самую, о необходимости которой всё время твердил Председатель — и которую он совершенно не ждал в партии. Как минимум, в радиусе километра от председательского кресла.

— Программа для кого и для чего?

К вопросу МНС подключил указательный палец.

— У нас есть программа для Председателя, которая должна обеспечить политическое выживание ему и нужному ему поголовью членов. Нужному даже не столько ему, сколько Администрации Президента. Ведь без поголовья нет партии, без партии нет Председателя, без Председателя нет пастуха. А без всего этого «демократия по-российски» — диктатура. Есть возражения?

Возражений не последовало.

— Что ты предлагаешь?

СИД уже покинул нестройные ряды оппозиции, и был готов к творческой работе с собой. В том числе, и по этой причине, МНС не стал тянуть с ответом.

— Ленин.

— Что Ленин?

— Нам нужен Ленин!

— В каком смысле?

— В прямом!

Вот теперь СИД наехал взглядом на близлежащего СБ. В ответ тот лишь молча пожал плечами.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да: нам нужно поставить Ильича на ноги!

— В смысле…

Механически, как робот, СИД отработал руками на подъём в вертикальное положение.

— Да!

— Но зачем?! — округлил глаза ВПК. — Я уже не спрашиваю о том, как ты собираешься это сделать!

— А ты спроси!

На этот раз МНС ограничился паузой лаконичной, но не менее выразительной.

— И я отвечу тебе: генетика!

— А зачем?

— «Земля наша обильна, да нет в ней наряда».

Помогая голосу мимикой, МНС процитировал, как отчитал.

— Мы позовём его так, как новгородцы позвали сначала Рюрика, а потом — Александра.

— А что он может нам дать? — взмахнул доводом СКМ. — Что у него есть такого, чего нет у нас?

— Мозги!

СКМ обиделся — и МНС смягчился:

— Хорошо: программу действий!

— В нашей программе всё сказано!

— Нам нужны не слова, а дела!

Против такого довода возражений у СКМ не нашлось — но они нашлись у ВПК. В количестве одного.

— Если ты так хочешь, то я, конечно, не возражаю. Но, может, не будем усложнять задачу. Хотя бы — для начала.

— То есть?

— Ну, не будем городить огород с оживлением…

— «Городить огород»?

— Хорошо: оживлять.

Поднятыми вверх руками ВПК полукапитулировал, полузапросил мира.

— Так, вот: вместо этого я предлагаю… сеанс спиритизма. Если есть «тот мир» и если есть контакт с ним, запросим у Ильича совета — и уж потом… А?

— Согласен!

МНС даже не стал раздумывать: ведь кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая. Его спросили — он ответил. А дальше видно будет. «Война план покажет».

— Когда начнём?

ВПК уже «подпирал плечом» МНС.

— Что именно?

— Думать?

— Вчера! А делать — завтра…