Клад тверских бунтарей

Александр Тамоников, 2018

Середина XVI века. В Твери найден клад, в котором среди прочих ценностей обнаружена знаменитая икона Божьей матери, привезенная из Афона и пропавшая во время восстания 1327 года. Государь повелевает доставить святыню в Москву… Однако не все согласны с царским указом. Тверской боярин Воронов считает, что не Москва, а Тверь должна владеть чудотворной иконой. Он подбивает лихих людей ограбить царский обоз. Завладев кладом, злоумышленники прячутся на болоте. Вернуть пропавшую реликвию поручено специальному отряду отборных бойцов под командованием князя Дмитрия Савельева. Но в последний момент планы князя становятся известны противнику…

Глава 2

Более чем два века спустя. Июль 1550 года

В марте закончился поход русского войска под командованием Ивана Грозного на Казань, который носил характер разведки. Многие бояре и прочие вельможи, как на Москве, так и в ханстве, были убеждены в том, что царь попытается взять город. Нет, он пока и не думал этого делать.

Иван Васильевич посмотрел на столицу ханства, определил, как вести осаду, на каких направлениях выводить рать на штурм, как использовать наряд, то есть артиллерию. Но главным результатом похода явилось решение царя о строительстве мощной крепости на крутой горе, при впадении Свияги в Волгу, у Щучьего озера, всего в двадцати с небольшим верстах от Казани.

Ратники особой дружины после похода в земли Казанского ханства получили от молодого царя земельные участки и средства для постройки подворий. Они ставили их на берегу Москвы-реки, недалеко от кремля, рядом друг с другом.

Их воевода Дмитрий Владимирович Савельев после смерти отца стал князем. Он восстановил родовой дом, уничтоженный страшным пожаром, бушевавшим три года назад, и проживал отдельно от своих подчиненных. Дмитрий женился на княжне Ульяне Островой, и теперь она носила первенца.

Ранним утром пятнадцатого июля князь Савельев вышел из дома.

К нему тут же подбежал служка Владимир. Дмитрий подобрал этого сироту в торговых рядах, где тот попрошайничал.

— Я здесь, князь. Какие будут указания?

Владимиру исполнилось одиннадцать лет, возраст для тех годов почти взрослый.

— Да какие там указания. Коней поил, кормил?

— А как же, князь, само собой. Это я в первую голову сделал.

Князь улыбнулся и спросил:

— А что же ты сделал во вторую голову?

— В торговые ряды сбегал, купил разных припасов для поварихи тетки Марфы.

— И то дело.

В это время к воротам подъехал всадник.

— Похоже, гости к нам, — сказал князь.

Служка пожал плечами и спросил:

— Узнать, кто пришел?

— Узнай!

Во двор вышла и Ульяна.

— Погулять решила? — поинтересовался Савельев.

— Да, хотела к реке сходить. Ты же знаешь, Дмитрий, как я люблю смотреть на воду.

— А где служанка твоя, Надежда?

— Сейчас выйдет. Ты позволишь нам пройти к реке?

— Конечно. Если хочешь, ступай, только ради бога будь осторожна. Перед рекой спуск обрывистый да скользкий, не упади.

— Мы пойдем к причалу. А уж от него по песку.

— И не разувайся, застудишь ноги, захвораешь, а ведь ты дитя носишь.

— Какой ты у меня заботливый.

Служка от ворот крикнул:

— Дмитрий Владимирович, ратник от князя Крылова. С тобой желает говорить. Выйдешь?

— Впусти его.

Малец недовольно пробормотал, что теперь ему ворота открывать придется, снял довольно тяжелый брус, который запирал створки, приоткрыл одну.

Всадник въехал во двор и тут же спешился. Не по чину ему было говорить со знатным человеком свысока, с коня.

— Приветствую тебя, князь Дмитрий Владимирович, и жену твою!

— И тебе здравия, воин. Говоришь, от князя Крылова прислан? Что велел передать Юрий Петрович?

— Он просит тебя срочно приехать к нему.

— Хорошо! Передай, скоро буду.

— Извини, но мне приказано сопроводить тебя.

— Мы поедем не на подворье Крылова?

— Нет.

— Ладно. Минуту. — Савельев подошел к жене. — Я отъеду, Ульяна, будь, пожалуйста, поосторожней.

— Конечно, Дмитрий.

Он поцеловал супругу и вскочил на коня.

Служка распахнул обе створки ворот. Князь и гонец выехали с подворья. Они двигались вдоль реки, выбрались на посад. Там всадники свернули в какой-то проулок, остановились у небольшой усадьбы, спешились, вошли в неказистую избу, явно принадлежащую простолюдину.

В единственной комнате за столом сидел князь Крылов. Ни в доме, ни во дворе больше никого не было, не считая ратника, принявшего коней.

Крылов при виде Савельева поднялся и заявил:

— Рад видеть тебя, Дмитрий Владимирович, в добром здравии.

— И я также, князь.

— Да ты проходи, присаживайся. Здесь, конечно, далеко не хоромы, но для нашего разговора место более чем удобное.

— Я почему-то думаю, что моему отряду придется сегодня же покинуть Москву.

— Присаживайся, все узнаешь.

Дмитрий сел на лавку, простую, ничем не покрытую.

Гонец вышел и закрыл за собой скрипящую дверь. Вельможи остались одни.

— Не будем терять время, Дмитрий Владимирович.

— Да, князь.

— Значит, так. Ты что-нибудь слышал о замятне в Твери, гибели там ордынского вельможи Чолхана и всех его людей.

— Немного, — ответил Савельев.

— Тогда я напомню, что там происходило двести двадцать три года назад. Да, ровно без одного месяца. В августе в Тверь приехал из орды посол царя Узбека Чолхан со свитою, а проще говоря, с мурзой и нукерами личной охраны. Он потребовал немедленно уплатить дань. Князю Александру Михайловичу пришлось собирать ее. Все это происходило с большими, как ты понимаешь, трудностями. Ордынцы безобразничали в городе. Они насиловали и убивали женщин, не щадили стариков. Кончилось тем, что тверичи восстали и перебили все ордынское посольство. Ясно, что Узбек просто взбесился. Он поручил московскому князю Ивану Калите проучить жителей Твери, дал ему рать из татар. Тверское княжество было разорено, Александр Михайлович бежал в Псков, потом сидел в Новгороде. Узбек вроде бы простил его, а когда тот с сыном Дмитрием приехал в орду, приказал убить их. Это предыстория. Главное не в той вражде двухвековой давности. В мае сего года из Твери от воеводы князя Дмитрия Ивановича Микулинского пришло очень важное и неожиданное сообщение. Оказывается, у Александра Михайловича был верный слуга Степан Коланов. Он с семьей остался в Твери, когда князь бежал оттуда. Досталось им лиха, угнали ордынцы в полон, там они все и загинули. После разорения Тверь, понятное дело, поднялась, но уже не играла прежней роли. Надо признать, что к этому умалению города приложили руку московские князья. Но давай к главному. Так вот, Дмитрий Иванович сообщил тайно, что некий купец в Твери на посаде решил ставить новый дом. На этом самом месте когда-то жил Степан Коланов. Купец нашел там клад.

Савельев взглянул на Крылова и заявил:

— Эка новость-то. Нынче много кладов люди находят. Ордынцы закапывали в русских землях то добро, которое по каким-то причинам не могли вывезти отсюда. Наши вельможи да торговцы тоже прятали ценности, чтобы те не достались татарам.

— Все это так, Дмитрий Владимирович. Да вот только клад оказался необычным.

— И чем же он необычен?

— Тем, что в тайнике, устроенном на том месте, где прежде стояла клеть Степана Коланова, найдено не только большое количество золота, драгоценных камней, украшений, но и икона Божьей Матери, давным-давно похищенная в Афоне.

— Икона? Это та, которую до сих пор упоминают в молитвах?

— Да. Более двух веков она находилась в тверских землях. Как попала к слуге вместе с золотом и камнями, сказать трудно. Возможно, Степан знал о сокровищах Чолхана и украл их во время бунта. Не исключено, что икона была у Александра Михайловича. Он прятал ее у Коланова. Ценности же были отправлены в тайник позже. Все может быть. Важно, что икона Божьей Матери найдена. Теперь государь может передать ее афонским старцам. Разумеется, при условии, что клад с иконой сначала благополучно доберутся до Москвы.

— Что-то или кто-то мешает перевезти клад из Твери на Москву? — спросил Савельев.

— Нет. Этому вряд ли кто сможет помешать. Но ведь икону потом надо будет доставить на Афон. Вот этим и предстоит заняться твоему отряду.

Дмитрий погладил бороду и проговорил:

— Погоди, князь. Давай по порядку. Икона и клад сейчас в Твери у тысяцкого, князя Дмитрия Ивановича Микулинского, так?

— Да.

— Первый вопрос таков. Кто повезет ее на Москву?

— Дружина воеводы Ивана Кузнеца.

Савельев кивнул.

— Понятно. Вопрос второй. Дружина Кузнеца уже ушла в Тверь?

— Сегодня на рассвете.

— Ратники должны загрузить клад в обоз и вернуться с ним на Москву, так?

— Да.

— Это сто семьдесят верст в одну сторону. Надо учитывать, что отряд идет с обозом. Значит, в день он будет проходить до тридцати верст и прибудет в Тверь двадцатого числа. Далее отдых, загрузка и обратный путь. Ожидать Ивана Кузнеца на Москве можно двадцать восьмого июля или на день позже. Когда моей дружине надо быть готовой к длительному походу?

— Вы отправитесь на Афон четвертого августа. Однако государь наказал, чтобы ты держал своих людей в полной готовности к выходу уже с завтрашнего дня.

— Почему?

— Так решил Иван Васильевич.

— Добро. Завтра отряд будет готов к походу. Все сказанное тобой надо, естественно, держать в тайне?

— Само собой.

— А соблюдают ли ее люди воеводы Кузнеца и ближайшее окружение князя Микулинского?

— Вот это, Дмитрий Владимирович, извиняй, уже не твоя забота.

Савельев кивнул.

— Ну и ладно. Не моя так не моя.

— Тогда все, князь. Не смею задерживать.

— Слишком многим людям уже сегодня известна эта тайна, — проговорил Савельев.

— Почему многим, Дмитрий Владимирович? Князю Дмитрию Ивановичу Микулинскому, его ближним людям, весьма немногим, воеводе Кузнецу, тебе и мне. Ну и конечно, государю.

— Юрий Петрович, что знают двое, то знают все.

— Но не в нашем случае.

— Дай бог, чтобы так оно и было. До свидания.

— Счастливо.

Князь Савельев поехал к усадьбам своих ратников. Первым на его пути стояло подворье Гордея Бессонова.

Тот встретил князя радушно, обнял и сказал:

— Великого здравия тебе, князь Дмитрий Владимирович.

— И тебе того же, Гордей. Как вы тут обживаетесь?

— Понемногу. Отошли мои родные от полона татарского, побелели душой, а все благодаря тебе, князь.

— Полно, Гордей. Весь наш отряд спасал твою семью.

— Но ведь именно ты решил идти за Волгу и охотиться на мурзу.

— Ладно, хорошо то, что хорошо кончается.

— Пройдем в дом. Анфиса стол накроет, перекусим, чем бог послал.

— Нет, Гордей, спасибо. Тут дело такое… — Дмитрий передал своему ближнему помощнику суть разговора с князем Крыловым.

Бессонов погладил окладистую бороду и сказал:

— Да, дорожка нам предстоит шибко длинная, коли икону придется на Афон везти.

— До того надо еще заполучить ее. Государь не напрасно повелел держать дружину в полной готовности. Значит, есть какая-то опасность. Только князь почему-то не стал говорить мне о ней.

Гордей чуть помолчал и произнес:

— Мыслю, оттого не поведал, что сам сомневается, есть ли опасность или нет, а коли есть, справится ли с ней отряд Ивана Кузнеца. Я знаю многих ратников из того отряда. Воины достойные, с татарами бились не раз. Однако князь, как видно, все же сомневается.

— А коли сомневается, почему отправил в Тверь Кузнеца, а не нас? Уж мы-то точно привезли бы сокровища.

Бессонов развел руками и проговорил:

— Решение принимал не князь Крылов, а наверняка сам царь Иван Васильевич. Ему виднее, кого куда посылать. Возможно, он решил, что для нас это слишком простая работа.

— Поглядим. Значит, дома все в порядке?

— В порядке, князь. А у тебя?

— И у меня, слава богу.

— Как Ульяна? Дитя носит?

— Нормально все, Гордей.

— Я хотел кое о чем попросить тебя, Дмитрий Владимирович.

Князь посмотрел на воина.

— О чем, Гордей?

— Власу, сыну моему, уже семнадцать годов скоро. После полона окреп телом, душой и верой. Басурман ненавидит лютой ненавистью. Саблей владеет неплохо. Конечно, до наших воинов ему еще далеко, но сверстников своих побеждает.

— Ты к чему клонишь, Гордей?

— А нельзя ли его в нашу дружину пристроить, Дмитрий Владимирович? Поначалу на побегушках, испытание пройти. А потом вместе со всеми. Я с ним займусь, всему обучу, что могу сам. Хороший воин из него выйдет.

— Что ж, Гордей, я не против. В следующий раз, как встречусь с князем Крыловым, похлопочу за Власа. Парень он действительно стоящий, в тебя пошел.

— Благодарю, князь.

— Не за что пока. Поеду, посмотрю остальных, поговорю, с кем увижусь, а приказ о готовности ты уж сам передай, добро?

— Добро, князь.

— Радости дому твоему, Гордей.

— И твоему, Дмитрий Владимирович.

Князь Савельев поехал по соседним подворьям. Он спешил. Ему не терпелось увидеть Ульяну, узнать, как прошла прогулка. Дмитрий волновался за свою жену, а еще больше — за будущее дитя.

В это же время на подворье боярина Никиты Демьяновича Толгарова, стоящем на Варварке, было необычайно пустынно. Только два работника постоянно торчали у ворот, через калитку посматривали на всадников, проезжавших мимо. Это были доверенные холопы боярина Ефим и Тарас.

Неподалеку от них от нечего делать играл в тычку служка, десятилетний сирота, которого по малолетству все называли просто Николкой. Фамилию его никто не помнил. Много чести.

На крыльцо вышел боярин и спросил у холопа:

— Ну что, Ефим?

— Пока никого, боярин.

— Должен уже подъехать. Не заплутал ли на Москве?

— Так язык-то при нем. Спросит, ему каждый прохожий подскажет, где подворье боярина Толгарова.

— Ну да, — буркнул вельможа и ушел в дом.

Наконец у ворот остановился всадник, явно измученный, весь в пыли.

— Доброго вам здравия, люди. Это подворье боярина Толгарова?

— Да, — ответил Ефим и спросил: — А ты кто будешь?

— А я гонец от тверского боярина Всеволода Михайловича Воронова.

— Чем докажешь?

— Это я сделаю пред боярином. Доложите, что прибыл.

Ефим позвал служку:

— Николка!

— Я! — ответил малец.

— Бегом к боярину! Скажи, что из Твери человек прибыл, от боярина Воронова.

— Угу.

— Быстро!

Николка побежал к крыльцу, поднялся по ступенькам.

Через минуту из дома вышел Толгаров и повелел:

— Пропустите всадника!

Холопы открыли ворота.

Гонец въехал во двор, кое-как сполз с коня и сказал мальчишке:

— Коня оботри, напои, накорми, да лишку не давай.

— Знаю, как с конями обращаться.

Гонец подошел к хозяину подворья и спросил:

— Боярин Толгаров?

— Я-то боярин Толгаров, а ты кто?

— Лавр Кубарь, холоп боярина Воронова. Вот его грамота. — Он достал из-за пазухи свиток.

Толгаров взял бумагу, развернул, прочитал, вернул и заявил:

— Добро, проходи в дом.

— Устал я, боярин, нет мочи. Но и дело срочное.

— Передашь мне сообщение твоего боярина, потом мои люди тебя накормят, напоят и спать уложат. Если хочешь, они и баньку истопят.

— Банька — дело доброе. Не откажусь.

— Так и будет. Тарас!

Второй холоп вышел вперед и услышал:

— Передай Марье, чтобы еду для гонца приготовила сытную, вина хлебного из погреба достала. Сам растопи баню. До обеда гонец попарится. Постель в комнате гостевого дома. В общем, займись всем этим, дабы гонец сыт, пьян и чист был, отдохнул хорошо. Ему завтра в обратный путь отправляться. Кольке за конем уход. Уразумел?

— Уразумел, боярин.

— Исполняй! А ты ступай за мной, Лавр Кубарь.

Они поднялись в просторную горницу. Наверху тоже никого не было. Жену с дочерьми боярин с утра отправил в гости к родителям, проживавшим на Ильинке.

Комната была обставлена богато. На полу яркие дорожки, скамьи вдоль стен и у стола устланы коврами. Оконца с мозаикой из цветного стекла. Шкаф, сундук огромных размеров у русской печи. Часть горницы отделяла занавесь. Такие же висели на стене у оконцев. На столе скатерть. В красном углу иконостас. Образа в серебряных окладах, лампадка из золота. Все дорогое, чистое, соответствующее положению хозяина.

Боярин опустился на лавку у стола, показал гонцу на место напротив себя и заявил:

— Садись, Лавр, и говори.

Холоп тверского боярина насторожился и спросил:

— А тут нас никто не услышит? Всеволод Михайлович строго наказал, чтобы при разговоре не было никого, кроме нас с тобой, боярин. Дело слишком серьезное и тайное.

— Петр Тучко, купец из городка Вербеж, предупредил меня о твоем приезде. Он сказал и о серьезном деле, и о том, что разговор наш следует держать в тайне. Так что не беспокойся, я принял меры. Разве это не заметно?

— Не до того мне, чтобы смотреть за этим. Еле на ногах держусь.

— Так не тяни, говори, что велено передать.

— Дело такое, боярин. В Твери найден клад.

— Вот как? И что в этом странного или нового? Теперь люди клады часто находят, особливо там, где прежде гуляли ордынцы. Вот на Рязани их чуть ли не каждый день откапывают. Да и в других местах тоже.

— У нас клад особый.

— Чем же?

Гонец передал боярину примерно то же самое, что говорил князь Крылов Дмитрию Савельеву.

Выслушав Кубаря, московский боярин поднялся, прошелся по горнице, резко повернулся и спросил:

— А икона точно из Афона?

— Точнее не бывает.

— Откуда же Всеволод Михайлович узнал про клад, если эту историю приказано было держать в строгой тайне?

— Ее и держат. Только мой боярин Воронов в приятельских отношениях с тверским тысяцким, князем Дмитрием Ивановичем Микулинским. От него он и узнал.

— А кроме иконы, значит, в том старом коробе много золота, серебра и драгоценных камней?

— Очень много. Боярин говорил, что там кольца, перстни, ожерелья, серьги, броши. Драгоценных камней целые россыпи. Наверное, Чолхан, родственник царя Узбека, в повозке которого и был найден когда-то этот короб, отрывал себе солидные куски от дани. Но самую большую ценность представляет собой икона.

— Иконе место в храме. В том самом, откуда ее похитили, — сказал боярин.

— Оно так и есть. Только икона найдена вместе с кладом Чолхана. Мой боярин Всеволод Михайлович говорил, что Дмитрий Иванович Микулинский, воевода в Твери, уже сообщил царю Ивану Васильевичу об этом. Царь должен был отправить в Тверь отряд для перевозки иконы и клада на Москву.

— А у боярина Воронова на этот счет есть свое, особое мнение?

— Да. Он считает, что не Москва, а Тверь должна владеть кладом. Об иконе речи не идет. Ее следует перевезти на Афон. Пусть это делает Москва.

— В Твери… то есть у князя Дмитрия Ивановича. Но ведь тот сам сообщил царю о находке, стало быть, заведомо желал отдать все Ивану Васильевичу, Москве.

Гонец посмотрел на боярина и проговорил:

— В Твери, Никита Демьянович, это значит у боярина Воронова.

— Вот как? Всеволод Михайлович решил присвоить клад. Но как он рассчитывает это сделать? Твой боярин решил собрать своих холопов и отбить клад у Дмитрия Ивановича Микулинского? Или он хочет напасть на отряд, посланный в Тверь царем Иваном Васильевичем?

— Такое безрассудство смерти подобно.

— Вот и я о том же. Но это дело боярина Воронова. Я одно взять в толк не могу. Почему Всеволод Михайлович решил поведать эту историю мне? Да, мы с ним в хороших отношениях, дела кое-какие делали вместе, но каким боком я прикасаюсь ко всей этой истории?

— Наконец-то мы подошли к самому главному, — проговорил гонец.

Толгаров взглянул на Кубаря.

— Да? И в чем это главное заключено?

— Всеволод Михайлович очень рассчитывает, что ты поможешь ему завладеть кладом. Не безвозмездно, конечно, а за четверть всего добра.

Толгаров удивился и спросил:

— Но я-то чем могу помочь ему?

— Тут такое дело, боярин. У тебя ключник кто?

— Емельян Горин. Но он-то тут при чем?

— У нас в тверских землях уже год промышляет шайка разбойника Козьмы Меченого.

— Хороша кличка. Прямо как у пса.

— Он и есть пес кровавый, но это не важно. Меченым его зовут за шрамы на морде, которые остались с отрочества, когда его щедро угостил кнутом ордынец.

— Ну а мне-то зачем этот Меченый?

— Вообще-то фамилия Козьмы — Пурьяк.

— Это меня не касается.

— Ты погоди, боярин, выслушай до конца!

— Ладно, говори. Только ты зря свое время тратишь. Еда уже готова, баня тоже.

— Значит, так, Никита Демьянович. Главарь шайки Меченый и Козьма Пурьяк — одно и то же лицо. Никто, кроме боярина Воронова, не ведает, что он ведет двойную жизнь. У Пурьяка есть свой починок, то бишь хутор. Он называется Долман. Там проживают Козьма, его жена Любава, их сын Василий и дочь Лана, уже невеста. Сам он делает у себя на починке гробы, отвозит их в Тверь, там продает. Товар расходится быстро, спрос на гробы всегда есть, а они у него хорошие, крепкие. Семья не бедствует. У Меченого шайка из двух десятков беглых холопов. Они обретаются в чаще, среди болот Черного леса. Это рядом с починком и селом Дубино, в трех верстах от городка Вербеж и в десяти от Твери. Шайка Меченого нападает только на крупные торговые обозы, бедных крестьян не трогает. Всеволод Михайлович считает, что у Меченого есть осведомители в Вербеже и в самой Твери.

Боярин прервал гонца:

— Погоди-ка, Лавр. Что-то я никак не уразумею, зачем мне все это знать.

— Потерпи, боярин, осталось немного. Я не напрасно спросил тебя о ключнике. Дело в том, что Козьма Пурьяк, он же Меченый, и твой Емельян Горин — названые братья.

— Что? Мой холоп, ведающий хозяйством, родственник разбойника?

— Да. Отца ключника твоего задавило на лесоповале, мать померла в тот же год. Сироту приютил Потап Петрович, отец Козьмы. Мальцы росли вместе. Мачеха относилась к нему как к родному. Потом у Емельяна обнаружилась родня на Москве, и он уехал сюда. О том ты сам у него можешь спросить. Важно то, что названые братья до сих пор поддерживают родственные отношения.

Боярин Толгаров поскреб пятерней затылок и воскликнул:

— Как это? Емельян почти всегда на подворье. Из Москвы он последний раз выезжал года два назад, да и то в Рязань.

— Емельян не выезжал, а вот Козьма наведывался сюда.

— Куда сюда? Ко мне на подворье?

— Нет, конечно. У Козьмы свой дом на Москве. Кстати, там же, где живут и родители твоей жены, на Ильинке.

— И на кого он записан? Не на Козьму же?

— Нет. По бумагам дом принадлежит Дмитрию Сычу, тверскому купцу, который ведет дела и в столице.

— У меня голова кругом идет. Надо же, как все закручено.

— А по-моему, напротив, все просто, только имен много. Но они и не нужны. Всеволоду Михайловичу надо, чтобы твой ключник свел его с Козьмой. Но не с гробовых дел мастером, а разбойником Меченым.

Толгаров, которому явно не понравилась эта затея, воскликнул:

— А что, боярин Воронов не может встретиться с Пурьяком, чтобы раскрыть в нем Меченого?

— Если бы мог, то не обращался бы к тебе за помощью. Да ты сам посуди, как можно раскрыть разбойника? Он ото всего открестится, да еще и злобу затаит. А с ним шутки плохи. Редкой жестокости человек. Кого угодно на куски порубит, не глядя.

— Отчего же его не отловили еще? Ведь известно, что шайка затаилась в лесу и нападает на крупные обозы.

У Кубаря, как он ни крепился, закрывались глаза. Усталость брала свое.

Он вздохнул и сказал:

— Ты, боярин, наши леса не знаешь. В них мало кто не заплутает. А уж в болотах и подавно. Там запросто утонуть можно. Пурьяк же в этих дебрях и трясинах как у себя дома. Но это не главное. Я говорил, что шайка Меченого грабит обозы богатых купцов, но не трогает простых крестьян. Бывает, что разбойники и помогают особо нуждающимся. То семейству многодетному, то старикам, которым помощи ждать не от кого. Был случай, выгорела деревня. А на что строить новые избы? Тут Меченый денег старосте дал. На них крестьяне и возвели жилье заново. Так что коли в деревнях и селах люди и знают что о Меченом, то не побегут доносить на него. Они, напротив, укроют его, если будет такая нужда.

Толгаров кашлянул, взглянул на гонца и заявил:

— Ты вот что, парься в бане, харчевничай, отдыхай. Завтра утром скажу, чего я решил.

— Добро, боярин. Всеволод Михайлович велел по завершении разговора напомнить, что доля твоя четверть всего, что будет в кладе. А это целое состояние.

— Я и без того не бедный человек.

— Это так, но царь Иван Васильевич взялся наводить в государстве порядок. А коли так, то скоро прежнего раздолья вельможам не будет. Государю деньги потребуются на походы на Казань, войны с Крымским ханством. А где их взять? Придется вам, князьям да боярам, раскошелиться. Нрав у нового царя крутой. Не смотри, что он еще молод. Всеволод Михайлович опасается, что как бы не пришлось ему уходить в Литву или в Польшу. А там без денег делать нечего.

Толгаров на это ничего не сказал. Он и без Воронова прекрасно знал, какие планы вынашивал царь Иван Васильевич, не сомневался в том, что немалое число бояр ожидает опала.

— Эй, кто там за дверью?! — крикнул хозяин дома.

Послышался голос Ефима:

— Я, боярин.

— Для гонца все готово?

— Готово, боярин.

— Проводи его. — Толгаров посмотрел на Кубаря и заявил: — А ты из дома ни ногой! В отхожее место только. Это понятно?

— Конечно.

— Проводи его, Ефим, и позови ко мне Горина. Он на подворье? Не выезжал в город?

— Был тут и не собирался выезжать.

— Значит, ко мне его!

— Слушаюсь, боярин.

— Звал, Никита Демьянович? — спросил ключник, появившийся через пару минут.

— Звал. Ты что же умалчивал о том, что тверской разбойник Меченый — твой названый брат?

— Да какой он брат? — отмахнулся Горин. — Подобрал меня отец его, когда я подыхал с голоду. Да, было такое. Потом я работал вместе с ним. А с Козьмой мы как с самого начала не сдружились, так и потом все время были порознь. У него свои товарищи, у меня свои. А подрос, родственники на Москве объявились, я и съехал с Твери. Извиняй, боярин, а откуда ты про родство это узнал? Хотя к тебе же человек из Твери прибыл.

— А почему ты не удивился, когда я братца твоего не гробовых дел мастером назвал, а разбойником Меченым?

Ключник замялся.

— Так я это…

Боярин прервал слугу:

— Нет, Емельян, ты знал, что Пурьяк и Меченый — один и тот же человек.

— Винюсь, слыхал о том, но не более.

— Значит, ты не видишься с ним?

— Откуда? Я же всегда на виду, на подворье, при хозяйстве. Где бы я с ним встречался? Нет, как уехал из Твери, не видел его ни разу.

— И про дом его на Ильинке, записанный на купца Сыча, тоже не ведаешь?

Ключник понял, что боярин знает слишком много. Он не понимал, откуда тот смог проведать про его родственные отношения с Меченым, когда о них и в Твери-то знали только самые надежные люди. Однако врать дальше было нельзя. Ясно, что себе дороже выйдет.

— Каюсь, боярин, ведаю про дом и встречался с Козьмой. Про дела его темные знаю, но никогда ни в чем не помогал ему. Просто встречались как братья. Иногда Козьма мне денег давал, чтобы я дом свой поставил, ремеслом занялся. Я же сапожник неплохой.

— А деньги-то награбленные были?

— Этого не ведаю. Наверное. Ты, боярин, услышал правду. Теперь я хочу знать, что будет со мной. Отправишь в вотчину коров пасти?

Боярин погладил бороду и заявил:

— Скажешь правду, оставлю на месте, боле того, милость окажу.

— Спрашивай, боярин.

— Добро награбленное Козьма Меченый через купца Сыча сбагривал?

— Да.

— Ты участвовал в этом?

— Иногда я встречал обозы, приведенные вроде бы Сычом. Однако прежде Сыча товар получал купец Тучко из городка Вербеж. Но не от Козьмы, а от его правой руки Игната Брыло. У того тоже шрамы на лице. Тучко считает его главарем шайки, думает, что он и есть Меченый.

— А братец твой получается в стороне?

— Он с Сыча деньгу за продажу товара берет.

— Через тебя.

Ключник вновь помялся, кивнул и сказал:

— Иногда я забирал деньги.

— И большие барыши имеет Козьма Пурьяк Меченый?

— Когда как. Иногда бывает хороший навар, в другой раз сущая мелочь.

— Ну что ж, вижу, не врешь. Как хитро закрутил твой Козьма. В Твери никто не догадывается, что Пурьяк и есть глава разбойничьей шайки. Люди думают на какого-то Брыло. На Москве дом и купец. Награбленное добро спокойно уходит от Тучко к Сычу. А основной барыш забирает Козьма, который у себя на починке мастерит гробы. Неплохо придумано.

— Да, Козьма не дурак. Потап Петрович нас в деревне грамоте и счету обучал. Помню, Козьма все на лету схватывал. Он любил показать себя. Когда мы задумывали в чужой сад заглянуть, Козьма всегда самый трудный способ выбирал, норовил мимо собак пройти, прямо чрез двор, где хозяин может заметить. Без того не мог. И ведь не попадался никогда. А пошли мы без него через городьбу, так собаки нам портки в клочья порвали.

— Это мне нисколько не любопытно, — проговорил Толгаров.

— А что для тебя важно, боярин? Спрашивай. Как на духу отвечу.

— Дело к тебе есть, Емельян, очень серьезное, но и выгодное.

— Дело? Говори, боярин, для тебя все исполню.

— Так уж и все?

— Воистину все. Разве что человека убить не смогу. Рука у меня не поднимется.

— Даже на врага кровного?

— Даже на врага.

— Ладно. Дело такое. Ты знаешь, что у нас на подворье гонец из Твери.

— Знаю, боярин.

— Так вот, сегодня соберись, завтра с ним в Тверь поедешь. Оттуда в село, рядом с которым стоит починок твоего названого братца, гробовых дел мастера. Гонец сведет тебя со своим боярином, владельцем села. Тот сообщит, что надо делать. Сейчас могу сказать, что придется тебе встретиться с братцем. А вот о чем речь с ним вести, тебя наставит боярин. Ты понял меня?

— Все так неожиданно, боярин.

— В нашей жизни много неожиданного.

— А как поговорю, вернусь?

— Конечно. Нечего тебе в Твери делать.

Ключник вздохнул и сказал:

— Понял, боярин.

— И запомни, Емельян, дело это тайное. Для всех ты едешь в Новгород с моим поручением, говорить о котором не велено. О встрече с братцем никому ни единого слова! Жене в том числе. Если не желаешь головы лишиться. Это понял?

— Да, боярин.

— Обо мне братцу тоже говорить не следует. Пусть он не знает, что мне все известно о ваших тайных делах. Все, ступай, собирайся. Рано утром в дорогу!

— Слушаюсь!