История без отрицательного героя

Александр Гринь

Детективная повесть о тонкой грани между добром и злом.«Из каждого человека можно сделать подлеца так, что он и сам этого не заметит…».«В истории нет отрицательных героев, есть – только уроки истории…».

Владимир

Заканчивалась осень одна тысяча девятьсот сорок третьего года. Радио голосом бессменного диктора Левитана вселяло в советских людей надежду на скорые перемены к лучшему. Не только потому, что Советская армия повсеместно теснила фрицев. Неистребимая надежда прорастала из тайников души человеческой, но война продолжала безжалостно сыпать в семьи казённые похоронки.

Однако всё же общее настроение складывалось скорее из побед на фронте, чем из многочисленных личных трагедий, и поэтому Владимир ещё острее переживал неожиданный и, как ему казалось, несправедливый поворот в своей начинающейся биографии. Вместо того, чтобы ехать на фронт, где свершалось событие опасное, волнующее и грандиозное, он тащился на перегруженном грузовике по глухой уральской тайге. Молодость младшего лейтенанта, замешанная на патриотизме, не страшилась войны. Гораздо хуже героической смерти представлялась нынешняя перспектива, — служба в глубоком тылу в охране тюремной зоны.

В полусонной одури, куда он иногда погружался по дороге, ему чудилось, как он расстреливает из автомата разбегающихся немцев, похожих на крыс в длинных серых шинелях. Он желал самой жестокой мести. Однако судьбе было угодно распорядиться по-другому.

О будущем своём назначении он имел смутное представление. Про трудовые лагеря, в которые ссылали разных «врагов народа», мало кто рассказывал. Шёпотом иногда обменивались слухами, кого и когда забрали. Почему и зачем, об ответах на эти вопросы каждый мог догадываться по собственному разумению, веря либо слухам, либо газетам, рисовавшим грандиозный процесс трудового перевоспитания «несознательных элементов». Владимир добросовестно пытался убедить себя в том, что все тяготы лагерной жизни в глухой уральской тайге будут иметь какое-то высшее государственное значение, но на душе его всё равно кошки скребли.

В районе Владимиру мало, что удалось узнать: в Берёзовское поселение по приказу Сталина свезено несколько тысяч обрусевших этнических немцев, предки которых поселились в России ещё во времена царствования царицы Екатерины, да несколько сотен уголовных элементов. Официально было объявлено, что эта мера в условиях войны с Германией поможет избежать «этнических конфликтов» в местах немецких поселений. Но, скорее всего, как понимал Владимир, изоляция мирных немцев имела целью предотвратить их возможное массовое предательство и переход на сторону врага. Если думать о государственных интересах, то — мера вполне логичная. На сколько, — Владимир не задумывался. Поэтому как-то самой собой в его понимании сложилось, что если эти немцы могут быть шпионами и предателями, то они уже шпионы и предатели. Не зря же их сюда ссылают. И вот теперь появилась забота их тут охранять. Вместо того, чтобы защищать Родину так, как это требует совесть и воинский долг. Чёрт бы их побрал!

Трудовой лагерь производил ружейную болванку для винтовок и автоматов. Командуют лагерем два начальника. Один — по хозяйственной части — майор Еменгулов, другой — подполковник Семёнов осуществляет надзор по линии государственной безопасности.

Выведал он это всё у одного офицера, с которым он в конторе госбезопасности ожидал окончательного назначения. Тот сообщил по секрету, что начальник, который из госбезопасности, несколько странноват, поскольку не любит пределы лагеря покидать, только — по необходимости. Хотя другие офицеры всегда рады любой причине выбраться в район, чтобы разнообразить лагерную скуку. Ещё Владимир узнал, что немцы-переселенцы вели себя тихо и особых хлопот никому не доставляли. От голода и морозов погибали тихо, не убегали и не бунтовали.

Вот, собственно, и всё. Приказ получен, надо его выполнять. Владимир, как комсомолец, честно пытался вырастить в себе убеждение в необходимости и оправданности слепого подчинения военным приказам. Но, как только он начинал думать на эту тему, ему вместо правильных мыслей о воинском долге мерещились длинные ряды колючей проволоки, за которой стояли толпы полуголодных людей со злыми и усталыми взглядами.

Надеясь заглушить сомнения, он попытался разговорить шофёра.

Но не тут то было. Вертлявый человечек, напряжённо забалтывал всё время их совместного путешествия. Эх, чёртова дорога! Главное, — чтобы колёса не отвязались…. За этим стояло настороженное отношение к чужаку. Владимир это понял и прекратил попытки развязать беседу.

Он начал вспоминать недавние события — последние дни его пребывания в военном училище, пытаясь понять, в чём же он ошибся. Он заметно выделялся из общей массы своих сверстников даже ростом. К тому же — секретарь комсомольской организации военного училища: получалось, что именно за это судьба его и наказала. Эх, теперь думал он, не надо было высовываться. Ох, не любит этого природа!

Однако напрасно он пытался обвинить себя в своём нынешнем положении. Всё он делал правильно и добросовестно, по долгу, по-человечески. Увы, часто неясные внешние силы определяют водоворот человеческих судеб.

Самым навязчивым воспоминанием был эпизод, когда его вызвали в кабинет начальника училища.

— Вы направляетесь по спецраспределению, — говоря это, полковник упёрся кулаками на стол, глядя Владимиру прямо в глаза. Стало быть, протестовать не уместно и опасно. Решили это где-то наверху, значит, всё — серьёзно. Оставалось только — «слушаюсь», вот и всё. Теперь вместо фронта придётся тосковать на дежурствах в уральской глухомани.

Чёрт, ругал он самого себя; можно ли теперь жаловаться на судьбу? Ведь комсомольская работа нравилась ему тем, что создавала привкус сладкой значительности, льстившей молодому самолюбию. Вот он и «загремел» по какому-то там «спецраспределению», — не повезло.

Грустные мысли покидали его лишь временами, когда машина, натужно взревев всеми своими лошадиными силами, выкатывалась по ухабистой дороге на очередной косогор. Тогда казалось, природа задумала здесь от горизонта до горизонта изваять грандиозный мир исполинов. За вершинами деревьев по сторонам открывались огромные сопки и скалы, покрытые клочьями тумана. Лиственницы и ели, как воины в рукопашном бою толпились гурьбой у их подножий. Самые отважные корявые богатыри, словно атакуя непреступную крепость, взбирались на вершины утёсов, оставляя нетронутыми лишь совсем отвесные гранитные бока, отполированные вечностью. Но даже лысый гранит не всегда мог противостоять натиску жизни. Недоступное деревьям кое-где покрывалось кустарниками, на худой случай — пятнами мхов и какой то разноцветной плесени. Посмотреть на эту плесень вблизи — обыкновенная грязь, то серая, то с красноватым или лиловым отливом. Только издалека крашенные этой грязью скалы удивительным образом приобретали смысл торжества и вечности жизни.

— Как памятники! — Владимир, привыкший к городским и умиротворённым сельским пейзажам, не смог удержать восторга, кивнул в сторону очередного нагромождения древних скал.

Шофёр мельком покосился на него, кивнул, изобразив почтительное понимание, но ничего не ответил.