Христианин. Nil inultum remanebit. Часть первая. Предприниматель

Александр Браун, 2023

Девяностые годы прошлого столетия. Россия возвращается к капитализму. Ломаются привычные формы бытия, формируется «новое» сознание, появляются иные ценности, иные приоритеты. Меняются представления о должном и возможном, чести и бесчестии, мести и прощении, преступлении и наказании. Герой романа, мелкий предприниматель, оказывается в водовороте событий, порожденных эпохой перемен. Зло, овладевающее в такие эпохи многими человеческими душами, вломилось в его жизнь, разрушило ее, привело к трагедии. И простой парень, воспитанный на прежних моральных представлениях о возможном и должном, вынужден решать для себя вопрос: кто он – жертва, законопослушный гражданин или судья происходящему вокруг него? Имеет ли он право только на прощение и законопослушание и, более того, обязан быть законопослушным и прощать зло? Или, может, жить следует, подчиняясь велению сердца и законам совести, данным человеку свыше?

Глава шестая

«Остров РУОП» и его обитатели

РУОП располагался в старой части Приокска на улице Высоковольтной — одной из самых, наверное, старых улиц города, в одноподъездном пятиэтажном здании общежития для осужденных на поселение, или, как называли их в СССР, — «химиков». Одну часть здания занимали — «химики», другую — менты-руоповцы. Этому странному соседству удивлялись все, а вопросом, почему руоповцев подселили к «химикам», задавался каждый человек, когда узнавал, где располагаются борцы с организованной преступностью. Объяснения давались разные. Самым распространенным было такое: в Приокске просто не нашлось места, где можно было бы разместить такое количество личного состава. И это правильно. Но, как и всякое простое объяснение, оно было неполным. Чтобы получить полное объяснение, надо было сначала ответить на вопрос: а почему это вдруг наполовину свободным оказалось общежитие «химиков», а не студенческое или какое-нибудь иное общежитие?

На самом деле все просто. В Советском Союзе направление по приговору народного суда на так называемую «химию» считалось одним из самых легких видов наказания за совершенное преступление. Это было не лишение свободы, а ее ограничение. Некоторые продвинутые интеллектуалы шутили, что «химия», то есть работа по приговору суда на стройках народного хозяйства или предприятиях с тяжелыми или вредными условиями труда, — это такой облегченный вариант «беломоро-балтийского канала». Во всяком случае, если на «химии» и умирали люди, то совсем мало, да и не от работы… Смерть химиков была либо естественной, либо криминальной — в результате разборок между самими «химиками», что бывало, понятное дело, очень редко и всегда являлось ЧП, за которое со служащих администрации, нередко, снимали погоны…

Как правило, «на химию» осуждали за преступления, совершенные по неосторожности, либо за легкие умышленные преступления. Человек, осужденный на «химию», поступал в распоряжение управления исполнения наказаний, которое и определяло, в какую отрасль народного хозяйства отправить на перевоспитание несознательного советского гражданина. Его отлучали от семьи, поселяли в «общагу» в каком-нибудь промышленном центре или на какой-нибудь стройке, где он и проходил курс трудотерапии, впитывая ценности из морального кодекса строителя коммунизма и обогащая свой внутренний мир общением с себе подобными. Туда же — на стройки народного хозяйства и предприятия, направлялись и граждане, освобожденные из колоний по той причине, что они, отбыв часть наказания в колонии, встали, по мнению начальства, на путь исправления и признания общественных и нравственных ценностей социализма.

Однако после распада СССР всякие стройки прекратились, промышленность встала, как в гражданскую войну в начале двадцатого века… И новым российским властям ничего не оставалось, как оставить пустыми «общаги» для «химиков», и взять курс на ужесточение наказания для «дарагих, панимашь, расиян», осужденных даже за кражу мешка муки или картошки, и приговаривать их к лишению свободы… Что ж тут скажешь: российские власти всегда отличаются от своего народа особой мудростью, проникающей в мыслительно-речевой аппарат из нижних полушарий, стоит лишь представителю власти коснуться этими полушариями начальственного кресла… Вот и стали общежития «химиков», построенные в славные годы застойного движения страны в коммунизм, наполовину пустовать по всей России… Так было и в Приокске. Но свято место пусто не бывает! Как раз, незадолго до принудительной кончины СССР, на одной шестой части суши был вдруг открыт новый вид преступности — организованная преступность — и появилась необходимость создания службы, которая бы с ней боролась. И страна обзавелась шестыми отделами… Любят в России шестые номера… Вот и появились сначала шестые отделы, потом оперативно-розыскные бюро и, наконец, РУОПы — Региональные управления по борьбе с организованной преступностью. А РУОП — это уже не шестой отдел с десятью ментами, не знавшими, с чего начинать борьбу с этой самой преступностью и где ее искать, РУОП — это несколько десятков, а то и сотен человек. Где-то же надо было их всех разместить? Вот и решили приокские правоохранительные власти дать этой серьезной бригаде половину бывшего общежития для «химиков» — прежде всего, видимо, в воспитательных целях: чтоб и «химики» не баловали, и менты помнили, как могут быть близки в России «химики» и менты…

Николаю приходилось когда-то давно бывать рядом с общежитием «химиков». Поэтому когда он подъехал к нему, сразу заметил перемены. Напротив общежития появились две стоянки: одна, большая, — для служебных автомобилей, об этом говорил и указатель перед стоянкой, вторая, совсем маленькая — без указателя, очевидно, для автомобилей прочих лиц. Первая была заполнена самыми разными автомобилями, в основном, конечно, отечественными, вторая была пуста.

Николай припарковался там, где положено, и через стоянку служебного автотранспорта прошел ко входу в здание. Вместе с ним в общагу вошли еще трое мужчин. Николай попытался угадать, кто из них мент, а кто «химик». Сначала даже решил загадать: «Если правильно определю, кто есть кто, значит, все получится», но потом отказался, это показалось ему каким-то ребячеством. И тем не менее, он проследил куда пойдет парень, показавшийся ему ментом — на ментовскую половину или нет. Оказалось, на ментовскую. Лейтенант, дежуривший на входе в руоповскую половину, с подчеркнутым уважением, словно китаец со старшим по возрасту, поздоровался с тем парнем за руку. Это Николая несколько удивило — слишком молодым показался ему тот уважаемый лейтенантом мент. «Начальник? Что-то молод очень для начальника. Или какой-нибудь очень крутой?» — отстраненно подумал Николай, подходя к дежурному.

— Добрый день. Вы к кому? — предупредительно спросил лейтенант.

Милиционер, первым обратившийся к нему с приветствием, вызвал у Николая даже некоторое замешательство. Он даже оглянулся через плечо — может, этот дежурный обращается к кому-то кто находится за его спиной? Но позади никого не было.

— Я… Добрый день, — сказал Николай. — Мне бы… знаете… ну, к кому-нибудь из… я даже не знаю… из оперативников, наверное, что ли…

Лейтенант внимательно выслушал таврогинский лепет и спокойно сказал:

— Паспорт с собой?

— Да-да, конечно, — поспешно ответил Николай и достал из нагрудного кармана куртки заранее приготовленный паспорт.

Лейтенант полистал его, потом записал в лежавшую на столе тетрадку паспортные данные и вернул паспорт Николаю.

— Подождите минутку, сейчас к вам спустится человек, вы ему все объясните, и он решит, куда вас направить.

Лейтенант снял трубку и кого-то пригласил, впрочем, так и не назвав говорившего с ним ни по имени, ни по фамилии. «Шифруются, что ли? Зачем?» — подумал Николай.

Не прошло и минуты, как к дежурному подошел тот самый молодой человек, входивший в общежитие вместе с Николаем. Это показалось ему обнадеживающим совпадением. Да и вряд ли могло быть иначе: человек, у которого на карту поставлено будущее, поверит в любой знак, в любое совпадение лишь бы получить свыше хоть какое — то подкрепление своей тлящейся уверенности в неизбежности положительного результата…

Молодой человек охватил цепким взглядом фигуру Николая, кивнул и сказал:

— Пошли, — и не дожидаясь, пока Николай сообразит, что это было сказано ему, направился к лестнице, ведущей на верхние этажи.

— Смелей, смелей, — подбодрил Николая дежурный, улыбаясь.

Николай поспешно направился за молодым человеком. Тот не поворачиваясь, через плечо бросил:

— Давай на третий этаж, в тридцать шестой кабинет. Я буду через две минуты.

Николай поднялся на третий этаж, нашел тридцать шестой кабинет. Постучался и вошел. За столом справа от входной двери сидел русоволосый парень в клетчатой рубашке. Под мышкой, из кобуры, виднелась рукоятка пистолета. «Не похоже, что это у него ПМ. Скорее, наган», — отметил Николай.

— Добрый день. Что-то хотели? — сказал парень.

— Здравствуйте, — поспешно ответил Николай.

— Берите вон тот стул, у стены, и присаживайтесь поближе. Что, будем тереть базар, как говорят наши подопечные. Да? — улыбнулся парень.

— В смысле — разговаривать? — уточнил Николай.

— Ну да, я и говорю: тереть базар, — парень усмехнулся. — А где мой шеф?

Николай понял, что пославший его сюда, оказывается, какой-то шеф. И, очевидно, этот русоволосый в курсе, что именно шеф направил его сюда. Вот, оказывается, как! Интересно…

— Сказал, что через две минуты…

Николай не успел договорить, как в кабинет вошел тот, кого русоволосый назвал своим шефом.

— Так, все в порядке, наша взяла, — сказал шеф подчиненному, отчего тот обнажил крепко сжатые зубы и осторожно так, аккуратно, постучал сжатыми кулаками по ребру столешницы и сквозь зубы же, радостно так, как только может сказать человек с нетерпением ожидавший именно этого сообщения, сказал:

— Вот оно, шеф, свершилось. Так их!… Уах!

— Да ладно, подожди еще радоваться. Пусть время пройдет.

— Ну, шеф, зря ты, все время ложку дегтя добавишь…

— Так, все. Закончили об этом, — сказал шеф подчиненному и, обращаясь к Николаю, сказал. — Давайте знакомиться. Итак, вы?..

— Николай Таврогин. Николай Степанович.

— Очень приятно, Николай Степанович. А я — Виктор Владимирович, фамилия — Цеплов. Я — начальник оперативного отдела Регионального управления по борьбе, ну, и так далее. Вы, вообще-то, знаете, куда пришли. Да?

Николай подтверждающее кивнул.

— А это, — Цеплов указал на русоволосого парня, — мой заместитель и ваш неполный теска, Николай. Николай Макаров.

— Именно — Макаров, — усмехнувшись, со значением произнес свою фамилию парень и торжественно повторил по слогам: — Ма-ка-ров, — а потом весело добавил: — Младший брат Калашникова, — и рассмеялся…

Цеплов с иронией посмотрел на заместителя и покачал головой.

— Все бы тебе шутить. Ладно, проехали. Итак, Николай Степанович, — сказал Цеплов. — Вы пришли в управление по борьбе организованной преступностью. По своей, или точнее сказать, только по своей воле, сюда люди не приходят, за исключением тех, кто здесь работает. Обычно к визиту сюда человека подталкивает чья-то злая воля, которой он не желает подчиняться и ищет у нас помощи и защиты. И если причина вашего визита к нам именно в этом и состоит, то вы пришли по адресу, здесь ваши друзья и помощники, ваши защитники. Расскажите нам, что у вас случилось, расскажите спокойно, обстоятельно, не волнуясь. А мы подумаем, как вам помочь.

Свой рассказ Николай продумал заранее и уже несколько раз мысленно прокрутил его, прорепетировал. Поэтому говорить он начал спокойно и обстоятельно, обращаясь попеременно то к Цеплову, то к его заместителю. Они слушали внимательно, не перебивая.

Рассказывая, Николай сумел внимательно рассмотреть оперов. Обычные молодые люди, ничего особенного, одеты просто — рубашка, джинсы, на спинках кресел — дешевые кожаные куртки. У того и другого под мышкой — оперативная кобура с пистолетом. Они даже внешне были несколько похожи: широкоплечие, плотные, коротко стриженые. Оба смотрели внимательно, Цеплов — с легким прищуром, слегка склонив голову влево. И было еще что-то общее между ними, что Николай почувствовал сразу, едва лишь Цеплов и его заместитель оказались друг против друга, и Николай получил возможность видеть их одновременно. Нужно было всего несколько минут побыть в их обществе, чтобы понять: этим общим, объединяющим их, присущим им и неотделимым от представления о них была исходившая от этих молодых людей уверенность — всеобъемлющая, касающаяся всего, что они делают; она проявлялась во всем — в жестах, во взглядах, в том, как они слушали рассказ Николая и в том, как они общались между собой. Эту уверенность излучал, казалось, каждый предмет в их кабинете, ею был насыщен даже воздух в нем. И теперь им, этим воздухом, вместе с молодыми операми дышал и он, Николай Таврогин, инженер по образованию, коммерсант по недоразумению и почти потерпевший — по не начатому еще уголовному делу…

И еще: буквально с первых секунд общения с операми, у него появилось чувство, что он с ними уже встречался. Но такого быть не могло. В дежавю Николай не верил. Дежавю никто не еще не объяснил и не разгадал, а тут, казалось Николаю, разгадка где-то совсем рядом, еще немного и он поймет, кого же они ему напоминают…

Уже когда заканчивал свой рассказ, он понял: эти молодые самоуверенные парни напоминали — очень напоминали! — ему тех, от кого он просил у них защиты, — бандитов из бригады Седова!..

Нет, он не испугался! Он обрадовался! Обрадовался тому, что есть люди, обладающие такой же уверенностью в правоте своего праведного дела, какой обладают бандиты в правоте своих неправедных дел… При прочих равных всегда побеждает тот, кто стоит за правое дело… Нет, ему определенно нравились эти опера!

Выслушав рассказ Николая, Цеплов, нахмурился. Переглянулся с Макаровым, сказал:

— Мы поможем вам, Николай Степанович. Но сначала вы должны написать заявление, а мы зарегистрировать его. Без этого, сами понимаете, никак и ничего, — будто извиняясь, развел руками Цеплов.

«Нет заявления — нет преступления», — вспомнилась Николаю фраза из рассказа сантехника Егорова.

— Да я, собственно, за этим и пришел, — спокойно сказал Николай. — Я все понимаю. Мне отступать некуда.

Конец ознакомительного фрагмента.