Эмигрант. Его высокоблагородие

Александр Башибузук, 2019

Казалось бы – всё, жизненный путь определен и нет никакой возможности его изменить. Остается только смириться и жить дальше. Но как вскоре оказывается, провидение имеет на тебя свои планы, и простое желание начать все сначала совершенно неожиданно воплощается наяву. Правда, в несколько оригинальном виде. Авантюрист, мошенник и карточный катала, Александр Говоров волей случая оказывается в теле капитана российской лейб-гвардии, барона фон Нотбека, следующего в Константинополь с тайной миссией. На дворе смутное и страшное для России время, идет 1920 год, войска Белого движения под натиском Красной армии отступают на всех фронтах. Какой путь выберет для себя бывший криминальный авторитет? Постарается воспользоваться случаем и исправить ошибки прошлого, либо опять встанет на скользкую дорожку? Но не всё так однозначно…

Глава 3

Черное море. Нейтральные воды.

Пароход «Димитрий»

19 января по старому стилю. 1920 год. 01:50

Распрощавшись с хозяевами, я отнес ценности к себе в каюту, потом быстро пробежался по пароходу, убедился, что все уже в порядке, и облегченно выдохнул. Пленных наградили лопатами и приставили к углю, пары уже развели, и судно наконец-то встало на прежний курс. Море волновалось умеренно, на мостике управлялся второй помощник с одним из матросов, пассажиры разбрелись по своим каютам, а Самуил Эныкович колдовал на камбузе. Александра Николаевича Даценко я не нашел; по словам Вейсмана, он вооружился еще парой бутылок водки и заперся у себя. Ну и ладно, не до общения мне сейчас.

Обязав кока притащить чего-нибудь жидкого и горячего, я убрался обратно в каюту. Поискал халат, не нашел его, обмотался простыней и метнулся в корабельную туалетную комнату, благо по коридору никто уже не шатался. Нечего людей шокировать, чай не двадцать первый век на дворе, а вовсе начало двадцатого. Далеко не пуританское время, но все-таки.

Приняв контрастный душ, я окончательно пришел в себя и путем тщательной ревизии личных вещей принялся прояснять темные провалы в личности прежнего обитателя тела.

Во внутреннем кармане пиджака отличного английского сукна, явно пошитого на заказ руками умелого портного, помимо бумажника обнаружился украшенный двуглавым орлом «заграничный паспортъ», выданный в тысяча девятьсот семнадцатом году, министерством иностранных дел уже несуществующей Российской империи. А из него я узнал, что дворянин, между прочим целый барон, Георгий Владимирович фон Нотбек первый, родился десятого сентября тысяча восемьсот девяностого года в славном городе Санкт-Петербурге. То есть Петрограде.

— Дворянская морда, значится… — я невольно улыбнулся, плеснул в стакан коньяка и подкурил очередную папиросу. — Славно, славно. Так-то оно по себе почти ничего не значит, но в Европах, где еще дворянство котируется, баронский титул вполне может помочь ассимилироваться и войти в высшее общество. Датчанин? Швед? Скорей всего, ведет свой род из тех иностранных военных, массово поступавших на службу во времена Петра и Екатерины. Ничего удивительного. Матушка Россия приняла немало иноземцев, ставших в дальнейшем образцовыми русскими. И вознаградила по достоинству. В том числе дворянскими титулами.

Фон Нотбек, Нотбек… Где-то я слышал эту фамилию… И не упомню сразу. Но ладно, может, вспомню со временем. Надо приниматься за бумажник.

Визитки… пара пятисотрублевок с царем-батюшкой Петром, который под номером один, шесть потертых купюр по пять фунтов стерлингов и три новенькие банкноты по пятьдесят франков. Немало, но и немного… Стоп, в тайном кармашке что-то лежит. Ага, две золотые российские монеты достоинством по пятнадцать рублей. Все равно мало. Но о финансовой стороне я уже позаботился. На первое время хватит.

Несколько раз затянулся, подошел к зеркалу и сбросил с себя простыню. Ага… Рост около метра восьмидесяти пяти, вес… где-то девяносто килограммов. Может, чуть больше. Фигура пропорциональная, ширококостная, правда слегка заплыла жирком. Но барон явно не чурался физических упражнений. Бокс, борьба? Скорее всего последнее. Хорошо развиты грудные, широчайшие и трапециевидные мышцы, руки и ноги мощные. С мужским хозяйством тоже все в порядке. А что? Один из главных параметров. Ха… неплохо я разменялся. Стоп… а это что такое?

Я поднял руку и повернулся к зеркалу левым боком, на котором просматривался рваный длинный шрам. Ага… осколочное. Хорошо тушку порвало. И однозначно ребра переломало. Но уже давно, не менее пяти лет прошло. А вот и пулевое, касательное. С внутренней стороны бедра, чуть повыше колена. Примерно той же давности…

— Воевал, значит? Просто обязан был воевать. Времена такие… — я опять закутался в простыню и вытащил из встроенного в переборку шкафа два кожаных чемодана с объемистым кофром. — В каком полку? На каком фронте? Вот сейчас и узнаем…

В кофре теплые вещи. Кожаная куртка на стриженом волчьем меху, свитер крупной вязки под горло, пара фланелевых рубашек, вязаная шапочка, шарф и гетры, высокие ботинки на толстой подошве, подбитые мехом перчатки с крагами. Добротно, но явно не на одесскую погоду. Хотя в море, на верхней палубе, может пригодиться. Еще шмот, опять одежда… М-да, большим шмоточником ты был, Георгий Владимирович. Впрочем, как я. Добротная качественная одежда — это моя слабость. Ладно, с кофром все понятно. Что в чемоданах?

Еще один костюм, только темно-серый, в тонкую светлую полоску, дюжина рубашек и комплектов белья, галстуки, джемпер шотландской шерсти, твидовый пиджак, еще одни брюки… Опять одежда. Смокинг, что ли? И еще костюмы… Да, видно, ты на себя средств не жалел. Все отменного качества, явно дорогущий шмот. Что еще? Дорожный мужской несессер… Да тут столько всего, сразу и не разберешься, для чего эти ножнички, щипчики и щеточки. Одеколон. «Imperiale Guerlain»? Слышал о таком, французский. И запах приятный: терпкий, с легким налетом хвои. Одобряю, барон. А это бритва «Золинген»? Круто. И как таким чудовищем бриться? Надеюсь, совладаю. Идем дальше. Пара коробок папирос «Царь-пушка» и… и еще стволы. Куда ж без них по нынешним временам…

В чемодане лежали еще два пистолета. Первый — можно сказать, легендарный «Браунинг М» 1903 года. Тоже явно нерядового исполнения, со щечками из кости и гравировкой. Хороший ствол. И кобура отличной телячьей кожи в комплекте присутствует. Вот только магазина всего три. Два полных и один пустой. И две упаковки по двадцать патронов калибра 9×20, производства фирмы «Норма», с десятипатронной пачкой «маслят», уже калибра 0.380, того же производителя. Все в кассу, все пригодится. Надо будет при случае опробовать.

И второй, уже карманный кольт, модели 1908 года. Скорее всего, из комплекта к тому, который я нащупал под подушкой, когда очнулся, так как отделка у них практически одинаковая. Точно! Вот и парная коробка из красного дерева. С запасными магазинами и принадлежностями. Несерьезная эта американская игрушка, калибр вообще микроскопический, но ладно. Может, и пригодится.

Я немного покрутил пистолеты в руках, зарядил их и отложил в сторону, а потом снова принялся за досмотр, наткнувшись на самом дне чемодана на жестяную коробку из-под сигар «La Habanera».

— А вот здесь, надо думать, все самое интересное. Черт… даже как-то не по себе становится, — я налил себе еще коньяка, положил находку на колени и, немного поколебавшись, снял крышку. — Да… что и следовало ожидать…

В коробке сверху лежали ордена и медали, аккуратно завернутые во фланелевые тряпочки. Я неплохо разбираюсь в наградах царского периода, даже коллекционировал в свое время, поэтому опознал их без особого труда.

— Нагрудные знаки… Мальтийский крест выпускника Пажеского корпуса, Кульмский крест Егерского лейб-гвардии полка, «За отличную стрельбу»… А это уже медали: «100 лет Отечественной войны 1812 года», «300 лет дома Романовых»… — я бережно брал награды из коробки и аккуратно выкладывал их на одеяло. — Получается, ты, Георгий Владимирович, выпустился из Пажеского прямо в лейб-гвардию? Подпоручиком или поручиком? А вот и «Станислав» и «Анна» третьих степеней. Все офицеры в царское время начинали с этих орденов, потому что награды от царя-батюшки раздавали строго в определенном порядке; по соответствию чину, старшинству орденов и старшинству их степеней. Но не всегда, в военное время могли наградить вне очереди и вне положенного чина. Дальше что у нас идет? «Станислав» второй степени с мечами на шею. Думаю, как раз начало Первой мировой. Позже в наградных гляну. А это? Орден Владимира четвертой степени с мечами и бантом? Однако… Ого! Орден Почетного легиона! Хотя что «ого». Очень много русских офицеров им награждено. А вот и бельгийский кавалерский крест Леопольда II с мечами. Когда ты успел, Георгий Владимирович? Твою мать! Что? Георгий?!! Орден святого Георгия четвертой степени? Даже не знаю. Это примерно как получить звезду Героя Советского Союза, не меньше. Учитывая, что Егерский лейб-гвардейский полк, если не ошибаюсь, из всего своего участия в боевых действиях, провел десять месяцев на переформировании, просто выдающийся результат.

Отчего-то разволновавшись, я подкурил папиросу и осушил стакан с коньяком. Даже не знаю, что сказать. Настоящий фон Нотбек выслужил эти награды своей храбростью и кровью, а мне… Мне они достались по наследству. На халяву, считай. Неудобно как-то. Да, я ненавижу государственную машину со всеми ее инструментами, натерпелся вдосталь, но уважение к некоторым вещам у меня в крови.

Немного поколебавшись, я стал доставать со дна коробки аккуратно завернутые в пергаментную бумагу и перевязанные шелковым шнурком какие-то документы.

— Божьей милостью, мы, Николай Второй… — прочел я тисненный красивым витиеватым шрифтом заголовок. — Все ясно, наградные свидетельства…

И не остановился, пока не перечитал все, что было. Потом сделал несколько затяжек, оперся спиной об переборку и закрыл глаза.

Неожиданно появилась картинка с рядом невысоких холмов, сплошь окутанных чадным дымом, через который сверкали частые огненные вспышки, густые ряды колючей проволоки, дымящиеся среди них воронки, множество окровавленных трупов…

Видение было настолько реальным и живым, что я даже воочию ощутил вонь сгоревшего тротила, перемешанную со смрадом мертвечины. И невольно открыл глаза, потому что стало очень страшно.

Потом с силой провел ладонями по лицу, словно прогоняя наваждение, и вслух пообещал:

— Извини, Георгий Владимирович, твои награды я носить не буду, недостоин я такого. Но сохраню как свои. Это обещаю.

Сразу на душе стало как-то легче, и я попробовал систематизировать полученные сведения.

— Так… Что нам ясно? Немного. Родился, учился, холост, богат, прошел героический боевой путь, в семнадцатом году вышел в отставку по состоянию здоровья, хотя на данный момент здоров как бык. Больше ничего. Следов пребывания в Белом движении никаких. Связь с «красными» тоже никак не прослеживается. Вообще никак. Упоротый монархист и плюнул на всё после отречения Николая? Это подтверждает то, что ушел он из армии второго сентября семнадцатого, после провозглашения России республикой. Или занял нейтралитет? Ни вашим, ни нашим, я сам по себе? Черт его знает. Но это, по крайней мере, странно. Если не сказать большего. Странно потому, что разрешение на выход из порта и команда на загрузку судна углем дано командованием ВСЮР. И это ради одного-единственного пассажира. Но в штабе просто-напросто послали бы подальше такого, пускай даже заслуженного, отказника. Или вообще, под конвоем отправили бы в окопы рядовым. Уголь и морские транспортные средства в Одессе сейчас на вес золота. Со дня на день начнется эвакуация, а тут на тебе, такая щедрость. Разве что барон выполняет тайную миссию. Миссию… Какую? Квартирмейстером, договариваться о размещении войск и об их снабжении? Так это уже поздно делать. Тогда для чего его посылать в Константинополь, за пару дней до общей эвакуации? Или Константинополь — это только промежуточный пункт? Ни хрена не понимаю…

Я встал, прошелся по каюте и неожиданно заметил на полу маленький клочок бумаги. При ближайшем рассмотрении он оказался обгорелым уголком какого-то документа. Расследование сразу зашло в полный тупик.

— Сжег все, что связывало его с ВСЮР, сразу после того как судно отчалило? Забил на свою миссию? Но это прямое предательство. Не верю…

Еще немного поломав голову и доведя себя до жесточайшей мигрени, я решил пока плюнуть на разгадку тайн личности барона фон Нотбека и занялся сортировкой финансов, выбитых из Шмуклеровича. Знаете, гораздо приятней занятие.

Золото оказалось в монетах разного номинала; я даже нашел пару ужасно редких донативных^[6] монет в 25 рублей, чеканенных в честь коронации Николая Второго, и старинные екатерининские двухрублевки. Такие вообще на аукционе можно задорого продать. Гораздо дороже номинала. Возился с ними с удовольствием, потому что нумизматика, да и все, что связано с деньгами, одно из моих увлечений. И это увлечение здорово успокаивает меня. Кроме того, такие знания совсем не мешают профессии. Иногда даже помогают.

Часть средств отделил на расходы, а остальное тщательно упаковал и стал подыскивать место, куда их спрятать. Как говорится, темна украинская ночь, но сало нужно перепрятать. Мало ли что…

Но не успел, потому что в коридоре раздались шаги.

— Кто? — я накрыл сверток одеялом и снял пистолет с предохранителя.

— Я… Кто еще? — из-за двери раздался испуганный голос Вейсмана. — Таки вы просили жидкого и горячего, а теперь хотите меня пристрелить? Вейз мир, какая черная неблагодарность…

— Сейчас… — не убирая пистолета, я открыл дверь. — Проходите Самуил Эныкович.

Кок быстро перешагнул порог и ловко принялся сервировать столик. Старый еврей вырядился в белоснежную куртку, лихо заломил поварской колпак и теперь выглядел как настоящий шеф-повар престижного ресторана. И смотрелся на удивление свежо, словно благополучно пережил историю с захватом корабля у себя на камбузе.

— Это таки утиный бульон с крутонами, Георгий Владимирович, — не останавливаясь, тараторил он, расчетливыми движениями сгружая с подноса судки и тарелки. — Не бог весть шо, но, если бы вы знали, какого селезня я пустил под нож. Этот был не селезень, а настоящий лебедь, я вам точно говорю. С меня за него содрали на Привозе сумасшедшую цену, как будто эта гордая птица несла золотые яйца. Ой-вей… ну кто заливается коньяком под колбасу в такое время? Вы что, совсем себя не любите? Я уберу, и не возражайте. Капелька водочки под горячий грибной жульен, вот что вам надо…

Я на него смотрел и невольно улыбался. От присутствия кока в каюте запахло домашним уютом, у меня даже поднялось настроение. В Вейсмане было что-то такое ветхозаветное, домостроевское, невообразимо симпатичное и притягательное, увы, совершенно уже утерянное у современных людей.

— Таки все… — Самуил Эныкович смахнул белоснежной салфеткой пылинки со стола и приглашающе поклонился. — Прошу присаживаться, Георгий Владимирович. Кушать подано.

— А вы мне не составите компанию? — мне не хотелось, чтобы повар уходил, и я плюнул на предполагаемый баронский гонор фон Нотбека.

— Простите, таки нет… — отрицательно крутнул носом Вейсман. — Но я с удовольствием немного потрындю с вами за жизнь. Не стесняйтесь, не надо, я просто обожаю смотреть, как люди кушают мои блюда.

Я улыбнулся, развернул маленький сверток из оберточной бумаги и подвинул его к повару:

— Это вам, Самуил Эныкович.

— Гм… — старый еврей удивленно вытаращил глаза на столбик пятирублевых золотых монет и пачечку банкнот. — Простите, но за что?

Я чуть было не ляпнул про «честную долю», но сдержался и, тщательно подбирая слова, объяснил:

— Все просто, Самуил Эныкович. Совершенно неожиданно наше безнадежное мероприятие по усмирению бунта на корабле принесло мне некоторые финансовые дивиденды. И я решил поделиться ими с полноправным участником баталии, то есть с вами.

— А-а-а… — догадливо протянул кок. — Таки вы поговорили за жизнь со Шмуклером? — еврей ловко убрал деньги в карман, встал и отвесил мне торжественный поклон. — Вы благородный человек, ваша милость. Вот уж никогда бы не подумал. И не вздумайте обижаться на старого Самуила. Но что вы не кушаете, кушайте, а то я подумаю, что вам не нравится…

Бульон действительно оказался просто великолепным, а ледяная водочка под жульен из «польских», как выразился Вейсман, грибов, вообще пошла как божья роса. К тому же старый кок оказался очень интересным собеседником.

— И что вы думаете, эти мои сыночки, вместо того, чтобы пойти по стопам своего знаменитого отца и готовить людям еду, записались в рэволюционэры… — огорчительно всплескивал руками Самуил Эныкович. — Стыд и позор на мою седую голову. Что скажут люди? Что скажет ребе Кацнельсон! Как хорошо, что моя Сарочка не дожила до этого дня. Но представляю, как она с небес костерит этих шлемазлов. А что будет, когда красные уйдут? Я таки разругался с Ариэлем и Мишей вдрызг.

— Не уйдут красные, — я махнул последнюю рюмку водки и с удовольствием осознал, что наконец расслабился. — Они пришли очень надолго. Просто ваши сыновья умеют держать нос по ветру. Не ругайте их. И помиритесь обязательно.

— Вы так думаете? — Вейсман склонил голову набок и посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

Я чуть не рассмеялся, потому что кок вдруг стал удивительно похожим на старого облезлого попугая, сидящего на жердочке.

— Я не провидец, Самуил Эныкович. И тоже ненавижу большевиков. Но я умею сопоставлять одни вещи с другими. Так что возвращайтесь в Одессу и учитесь жить по-новому.

— Вы знаете, я тоже все больше так думаю, — Вейсман уважительно закивал. — Вы умный человек, господин фон Нотбек. Но вам пора немного отдохнуть, потому что через пару часов уже рассветет. Я сам вас разбужу к обеду. И не волнуйтесь, ничего с этой старой лоханкой не случится…

Выпроводив повара, я почувствовал, что совсем осоловел, но решил лечь только после того, как спрячу деньги. Во время еды мне бросилась в глаза закрытая декоративной решеткой отдушина и, вооружившись финкой вместо отвертки, я принялся вывинчивать из нее винты. Не бог весть какой тайник, но на первое время сойдет.

Закончив, просунул внутрь руку, чтобы проверить, куда ведет воздуховод, но неожиданно наткнулся на какой-то небольшой предмет.

— Здравствуйте… — я уставился на жестяную коробочку из-под каких-то сладостей. — Золото, брыльянты?

Отсутствие пыли на находке услужливо подсказывало, что коробку спрятали в трубу совсем недавно. Фон Нотбек?

Тихонечко скрипнув, поддалась крышка. Внутри лежал маленький ключик на тоненькой витой цепочке и простенький дешевый блокнотик.

Я быстро его перелистал и обнаружил, что все листы чистые. Кроме самого первого, с несколькими короткими рядками цифр, написанными мелким убористым почерком.

— Шифр? Номера банковских счетов? Ключ от банковской ячейки? Знаешь, что, любезный Георгий Владимирович… — я недолго подумал, сложил находки в коробку и засунул ее обратно. — Вот как-то твои тайны меня уже утомлять стали. Все потом…

Спрятал туда же сверток с деньгами, быстро привинтил крышку обратно и завалился на койку.

— Нет, чтобы зафитилить меня в кого-нибудь попроще, скажем, богатого, еще не старого рантье, или… к примеру, коннозаводчика, так нет, всунули в донельзя загадочного барона в эмиграции. Вот же… Но все равно спасибо…

К своему дикому удивлению, сам факт переноса меня почти не беспокоил. Да, бредово выглядит, но черт побери, я сам мечтал прожить свою жизнь заново, так какого теперь стрематься. В двадцать первом веке меня ничего не держит. Семьи так и не завел, детишки, может, и есть, но я их никогда не видел. Мало того, оставаться там было довольно опасным делом. Очень уж я насолил некоторым влиятельным людям. Так что все в тему. Пользуйся на здоровье выпавшим шансом. И не важно, что все будет происходить в прошлом. Какая разница? Так даже интересней. И вообще, может, это мне снится. Вот проснусь и опять окажусь в Херсонском «централе», в своей камере на «красном» корпусе^[7]. Хотя да, сон интересный. Жалко, что в нем я не успел поближе познакомиться с этой княгиней. Как ее там… Но ладно, ладно…

Поплотней закутался в одеяло, повертелся немного, устраиваясь поудобней, и под едва заметную качку парохода мгновенно заснул.

Примечания

6

Донативные монеты, иначе подарочные (лат. dono — дарю) — монеты, выпущенные не для регулярного обращения, а для раздачи их в виде поощрения или в связи с каким-либо событием. Отличаются от настольных медалей чеканкой по монетной стопе, иногда с обозначением номинала.

7

«Красный корпус» — так называют один из корпусов Херсонского СИЗО, старой постройки, построенный из красного кирпича.