Замок. Веретено. И Бесконечная ночь

Александра Хартманн, 2023

В этом царстве никогда не наступает рассвет. Однажды прогневав богов, мир накрыл полог тьмы, и лишь некоторые города, поддерживают свет благодаря магическим камням. Я Элая и меня в этом мире кличут ведьмой, нечистью. Меня боятся, и от меня надевают обереги. Мое единственное убежище – странный заброшенный замок в самой чаще леса, тропу к которому могу отыскать только я. Здесь я полновластная хозяйка, и здесь же я тку на веретене нити, способные менять человеческие жизни.

Глава седьмая

Дверь с тяжелым скрипом распахнулась. Зияющая темнота дыхнула на меня холодом и тем особенным запахом давно покинутого места. Желудок сжимается от страха, а руки невольно тянутся к огненной птице на груди. Я знаю, что этот замок никогда не навредит мне, и что даже в самом темном и зловещем месте его готических залов я найду спасение и защиту. Но все же… Эта комната наводила ужас. Он ледяной змеей прополз по позвоночнику, вызвав дрожь по всему телу.

Несколько минут я просто стояла и не решалась войти. Наконец поняв, насколько это глупо, пошла в соседнюю комнату и вернулась с канделябром, на котором мерцали четыре толстые белые свечи. Набрав воздуха в грудь, делаю шаг в комнату.

Таинственный свет свечей был бессилен против густого будто чернила мрака. Лишь изредка проступали бледные лица дам и королей со старинных, потемневших от времени гобеленов, висевших на стенах. Воздух тяжелый. И эта глубокая, гнетущая тишина, словно я глубоко под землей или же… в склепе.

Пытаюсь понять, в которой стороне находится окно, чтобы распахнуть его. Под ногами что-то валяется. Ступаю вперед, и тут же раздается хруст. Присматриваюсь. Это стекло. А точнее разбитое зеркало. Мелкие осколки покрывали весь пол вокруг, и, отражая пламя свечи, мистически мерцали. Нагнувшись и подсвечивая себе, следую за осколками и натыкаюсь на туалетный столик с зеркалом в серебряной с позолотой оправе, именно его осколки были рассыпаны по полу, а на самом столике царил страшный беспорядок. Разбитые пудреницы, флаконы из-под духов, маленькие зеркальца в красивых оправах, тоже все разбитые.

Осторожно ставлю канделябр на пол, а сама опускаюсь на чудесный пуфик, когда-то из белоснежного бархата, теперь же пожелтевший от пыли и влажности, внимательно осматриваюсь. Толстый слой паутины покрывал и сам столик, и предметы на нем. Под ворохом осколков замечаю листы бумаги. Боясь пораниться, двумя пальцами вынимаю листы.

На первом я увидела карандашный набросок: стоя ногами на больших качелях, подвешенных к огромному дереву, там качались юноша и девушка. Их лиц невозможно было разобрать. Ветер развевал их волосы и полы одежды. Художник мастерски несколькими штрихами передал легкий свет, пробивавшийся сквозь листву, воздух и атмосферу необыкновенного счастья. Глаза так и замирают на этом необычном рисунке. Где-то глубоко в середине сердца что-то болезненно ёкает и пульсирует. Медленно провожу рукой по линиям. Толстый слой пыли и пудры въелся в бумагу, отчего ее края завернулись. С трудом оторвав взгляд, перехожу ко второму листу — дерганным неровным почерком там было выведено старинным почерком следующее: «Что же я наделала?! Это все моя вина! От ныне и навеки я проклята! Элая, прости меня! И помоги! Помоги мне… молю…». Ком подступил к горлу, сама не замечаю, как плачу. Кто ты, что так жаждешь моей помощи?

И тут в комнату с размаху влетают Белочка и Смуглянка, и начинают носиться над головой, изредка попадая в узкую полоску света, отбрасываемого на стены свечами. Кладу найденные листы в карман. Там уже лежат, найденные мною в кабинете на первом этаже бумаги. Но почерк был не похож. Фраза об уничтожении всех пяти явно принадлежала мужской руке. Совы между тем подлетели к противоположной стене, скрытой во мгле, и принялись биться об нее крыльями.

Спешно поднимаюсь и беру в руки канделябр. Высоко поднимаю его над головой. Это были деревянные глухие ставни. Так вот почему здесь так темно! Белочка и Смуглянка продолжали настойчиво царапать доски, призывая меня как можно скорее убрать их. Уже давно решив про себя, что лучшее — это всегда слушаться моих крылатых спутниц, хватаю ручки и тяну доски на себя. С тяжелым скрипом, ставни поддаются, но за ними оказались плотные гардины. Что же это?! Почему эта комната была наглухо заколочена? Отдергиваю пыльную ткань и замираю. Окно было разбито… Прямо из отверстия впервые за долгое время в комнату ворвался ветерок, обдавая волной свежести и прогоняя прочь затхлость. Тихий свет, пробивавшийся сквозь паутину, осветил помещение. Поворачиваюсь и ахаю. Здесь не было ничего. Никакой мебели, за исключением того самого туалетного столика. Вдоль стен стояли картины в тяжелых дорогих рамах. Приблизившись, я поняла, что это были портреты. Но какие-то странные. Все холсты были исполосованы ножом, словно кто-то желал вырезать чье-то изображение.

Мне становится жутко от вида этих изуродованных картин, и я отступаю к дверям. На сегодня более чем достаточно. Пора вернуться к Мирей. Малышка должна уже проснуться и, наверняка, она до смерти испугалась этого мрачного замка. Ступая по стеклу, спешу к выходу, стараясь больше не смотреть на столик и разбитое зеркало. И тут замечаю под ногой красивый пергамент. Он был примечателен тем, что по краю был вышит серебряными нитями, а надпись выведена золотыми чернилами.

— Герцог и герцогиня Фиантен с радостью в сердце сообщают, — начинаю с запинкой читать наполовину стертый текст, — что в пятый день месяца Паладина их дочь, Элая Аврора Фиантен, будет обвенчана с его высочеством, принцем…

Дальше пергамент был выжжен. Белочка опускается рядом и поворачивает голову под тем особым углом, который отличает сов от остальных птиц. Стараясь не замечать ее пронзительного взгляда, ухожу из комнаты. Сегодня возьму швабру и ведро воды и хорошенько уберусь тут. Принесу свежие цветы, поставлю хорошую мебель из соседних комнат. Пусть это будет началом моей помощи той, что так ее ждет от меня.

Поднимаюсь в башню и нахожу Мирей сидящей на столе-самобранке и с аппетитом уплетающей хлеб с маслом. Я страшилась, что при моем появлении, девочка испугается, но нет, наоборот, детское личико озарила счастливая улыбка, а глазки засияли.

— Ты пришла! Скорей отрежь мне кусок ветчины! Я жутко голодная.

— Хорошо, — невольно смеюсь такой детской непосредственности.

И, сделав толстый бутерброд для Мирей, стала наблюдать за тем, как она уплетает его за обе щеки.

— Как я и обещала, — говорю после паузы, — что, если смогу вылечить тебя, то верну домой. Думаю, завтра я отнесу тебя к мосту.

Малышка перестает есть, глазки становятся серьезными.

— Я не хочу, — срывается вдруг с дрожащего ротика, — я не хочу домой…