Там, где лето. Янтарь

Александра Семенова

В этом сборнике собраны истории, добрые, жизненные, о непростом выборе, о любви и о том, что каждый может осуществить свою мечту.Марафон в литературном клубе «Чаровницы слов» проходил осенью 2019 года в инстапространстве. Книга содержит нецензурную брань.

ВИШНЕВОЕ ВАРЕНЬЕ

_

^{ЛЮДМИЛА ГРИГ}

Вишневое варенье

— Степанида, ты опять со своими банками возишься, — сказала Дарья, снимая грязные галоши и проходя в летнюю кухню.

Степанида посмотрела на неё поверх очков, и не переставая что-то помешивать в медном тазике, ответила:

— Вожусь. А тебе то что?

— Да мне-то ничего, а ты так и проворонишь своё счастье. Цельное лето в своих травах и ягодах сидишь. Что за радость траву выращивать? То ли дело картошка и помидоры, от них хоть польза есть. А от травы твоей — один бурьян по всему огороду, — сказала Дарья, заглядывая в медный тазик.

Степанида славилась на всю деревню своим необычным вареньем. Вот бабы собрали в лесу землянику и сварили обычное варенье. А она из каждой баночки могла сделать шедевр. То лаванду в землянику добавит, то мяту в малину, то душицу в клубнику. И каждая баночка такая духмяная была, такая ароматная. Зимними вечерами дом Степаниды всегда был полон гостей, никто не мог себе отказать в удовольствии попить чайку с необыкновенным вареньем.

Степанида посмотрела на Дарью, и, смеясь, ответила:

— Ну язык у тебя, Дашка, что помело. Картошка с помидорами, а как чай пить с лавандовым вареньем, так ты в первых рядах.

— Что ни говори, но варенье у тебя знатное, — ответила Дарья, вдыхая аромат, исходящий из медного тазика.

— Про какое ты там счастье говорила? — спросила Степанида, снимая тазик с плиты.

Дарья рассказала самую горячую новость деревни. Дело в том, что в соседний со Степанидой дом, приехал сын умершего год назад Михаила Игнатьевича, доброго старичка, жившего в этом доме. Степанида была с ним в самых добрососедских отношениях и не один зимний вечер провела за неспешным разговором у самовара. Очень горевала Степанида, когда Михаил Игнатьевич умер: только он один разделял её увлечение аптекарским огородом и мог дать дельный совет.

— Говорят, он сюда насовсем приехал. Хочет отцовский дом отремонтировать. Капитан дальнего плавания. Вдовец, — с многозначительным видом подвела итог Дарья.

— Что дом собрался ремонтировать, это хорошо, а то ещё годик — два, и без человеческого тепла он бы развалился. А то что вдовец, так я не пойму, к чему ты это мне говоришь? — сказала Степанида, строго посмотрев на Дарью.

— Ну не могу я с тебя — чем старее, тем дурнее. К чему, к чему, да всё к тому ж! Ты одинокая, он одинокий, да ещё и соседи. Замечательно всё могло бы сладиться, — подмигнула Дарья.

— Да ну тебя к лешему, балаболка, — засмеялась Степанида.

За огородными хлопотами Степанида позабыла об этом разговоре. Травы вошли в самую пору, когда их надо собирать и сушить. Вот она и хлопотала, собирая травы в ароматные пучки и подвешивая сушить под навесом.

— Здравствуйте!

Степанида оглянулась. Через забор заглядывал новоприбывший сосед.

— Здравствуйте! — ответила она.

— Дело в том, что я ваш сосед, Иван Михалыч меня зовут.

— Очень приятно, Степанида Андреевна.

— Степанида, такое редкое и красивое имя, — улыбался Иван Михалыч.

— Уж какое есть, — сухо ответила Степанида.

— Извините, если помешал. Но я вот что хотел спросить. Хочу спилить вишню, которая под забором, а на ней ягод видимо-невидимо. Жалко, если пропадут. Может быть, вы заберёте, варенье там сварите, или ещё чего.

Степанида от такого предложения не могла отказаться, тем более что в этом году её старая вишня принесла ничтожно малый урожай.

Иван Михалыч, стоя на лестнице, собирал спелые ягоды и неспешно вёл беседу со Степанидой, которая стояла внизу. Он рассказывал ей курьёзные случаи о своей службе, заставляя Степаниду смеяться тем счастливым смехом, про который она уже позабыла. Потом незаметно перешли на разговоры о личном. Иван Михалыч рассказал, что вот уже десятый год, как вдовец. Степанида поведала о своём раннем вдовстве.

День приблизился к вечеру, урожай вишни, который уместился в три корзинки, стоял у ног Степаниды.

— Спасибо вам, Иван Михалыч, я вас обязательно угощу своим знаменитым вареньем.

— А чем оно знаменито?

— Вот попробуете и узнаёте.

В течение месяца Иван и Степанида виделись урывками, перекинутся через забор приветствиями, да и займутся своими делами. У Ивана во дворе кипело строительство, на месте спиленной вишни возводилась беседка. А Степанида пополняла армию своих банок новыми новобранцами.

Работая на своём участке Иван, то и дело поглядывал на дом Степаниды. Приглянулась ему эта женщина, спокойная, статная, есть в ней некая изюминка, что-то благородное, что ли. Ему очень хотелось увидеться со Степанидой ещё раз, посидеть, поговорить, но он робел. Никогда не был с женщинами робок, а тут чего-то испугался. Да и возраст уже не тот, чай не шестнадцать то уже, а хорошо за шестьдесят.

Беседка была поставлена и выкрашена в белый цвет. Иван Михалыч ударил в корабельный колокол, висящий под куполом беседки, и с довольным видом осмотрел дело своих рук. Ему захотелось, чтобы Степанида оценила его труд.

— Степанида Андреевна, — окликнул он её, заметив в саду.

— Да, Иван Михалыч.

— А как вы смотрите на то, чтобы попить чайку в моей новой беседке?

Степанида некоторое время молчала, но повернулась в его сторону и ответила:

— Положительно смотрю, Иван Михалыч.

— Да, уютная у вас беседка вышла, — говорила Степанида.

— Вот ещё обсажу её диким виноградом, будет совсем по-тургеневски, — смеялся Иван Михалыч, разливая чай.

— А вот и моё знаменитое варенье, — сказала Степанида, открывая баночку вишнёвого варенья.

Опять Иван Михалыч рассказывал байки морского офицера, опять Степанида смеялась. Вот и чайник опустел, и баночка вишнёвого варенья подходила к концу.

— Знаете, Степанида Андреевна, вы меня не просто удивили, а поразили в самое сердце. Такое варенье я ел, дай бог памяти, лет пятьдесят назад. Моя бабушка всегда варила варенье с добавлением каких-нибудь трав. Каждая баночка обладала своим непередаваемым ароматом. А в вишнёвое варенье она добавляла, как и вы, лаванду. Вот я сейчас ем ваше варенье, а перед глазами встают картины из детства.

— Надо же, моя бабушка тоже всегда варила варенье с добавлением трав. Это она меня научила этим тонкостям и привила любовь к травам, — ответила Степанида, улыбаясь своими воспоминаниям.

Долго ещё они сидели, вспоминая бабушек, детство, юность. Вот уже и луна на небе зажглась, и сверчки в саду запели, а они никак не могли наговориться.

— Что ж, Иван Михалыч, пора нам попрощаться, ночь на дворе, — опомнилась Степанида, поспешно собираясь.

— Как быстро пролетело время. Ещё раз спасибо за ваше знаменитое варенье и за воспоминания, которые оно подарило. Я надеюсь, что мы станем видеться чаще. Вы очень приятная женщина, Степанида, — сказал Иван Михалыч, целуя ей руку.

Уже у себя дома, расчёсывая перед зеркалом волосы, Степанида, улыбаясь отражению, подумала: «Видеться чаще. А почему бы и нет. Жизнь в конце концов штука непредсказуемая».

Высота

Три месяца прошло с того времени, как мы со Стивом расстались. Не скажу, что это время далось мне легко, всё же семь лет вместе. Вместе? А были ли мы вместе? Он никогда не оставался на ночь, говорил, что не сейчас, скоро, но не сейчас. Все праздники и выходные он был с ней, она его семья, она мать его ребёнка.

Боже, это же так очевидно, классика жанра, а я верила. Я думала, что он другой. Я была уверенна, что эта классика жанра со мной не сработает, потому что Стив не такой.

Он позвонил в один из выходных, нарушив собственное табу, тем самым подкупив меня.

— Рози, милая, я так больше не могу. Нам надо встретиться и всё обсудить.

— Стив, нам нечего с тобой обсуждать.

— Прошу, не будь такой жестокой. Ты не представляешь, как ты мне дорога.

Он говорил, и говорил, вспоминал неделю в Париже, ту единственную неделю, когда он принадлежал мне двадцать четыре часа в сутки. Знал на что надавить и как растрогать меня. И я согласилась встретиться, нам действительно нужно было расставить все точки.

Стив был верен себе, романтик до мозга костей. Одного он не учёл, заказывая столик в этом ресторане, я боюсь высоты. Семь лет мы были вместе, а такую мелочь упустил.

— Рози, как же я соскучился.

— Стив, я боюсь высоты, ты же знаешь!

— Чёрт, милая, прости, у меня это вылетело из головы. Это самое романтическое место, где виден весь город.

— Ладно, проехали. Просто сядем подальше от окна.

Я понимала — придя на эту встречу, совершаю ошибку: его глаза, улыбка, голос, нет, эти семь лет, пусть и наполовину вместе, не перечеркнуть.

Не помню, в какой момент началась паника, но люди вокруг начали метаться и толпились у выхода. Откуда-то потянуло гарью. Голос из громкоговорителей призывал к спокойствию, что ещё больше возбуждало народ. Автоматика дала сбой, все входы и выходы оказались заблокированы. Мы оказались заперты на последнем этаже высотки.

Паника начала медленно сжимать мне горло, стало нечем дышать.

Из памяти всплыло воспоминание детства, которое было моим ночным кошмаром.

Джек, новый мамин муж, привёл меня на крышу нашего дома. Он пил из бутылки виски и, дыша перегаром мне в лицо, хохотал.

— Рози, ты же правда рисковая девчонка?

— Да, дядя Джек.

— Тогда тебе ничего не будет стоить спрыгнуть вниз. Давай покажи, на что ты способна.

Он потянул меня к краю крыши и начал хохотать. Мне было страшно и очень хотелось к маме. Джек стоял на самом краю и кричал вниз страшные ругательства. Сделав очередной глоток из бутылки, он пошатнулся и полетел вниз. Я посмотрела на распластанной тело Джека, внезапно закружилась голова, и меня стошнило. Сколько я сидела на крыше не помню, но когда за мной пришла мама, я начала кричать, что ненавижу её.

Стив тормошил меня, говорил, что это единственный выход, и я должна ему довериться. Он, наверное, сошёл с ума: если я посмотрю вниз, то у меня начнётся истерика, которая уже была на подходе.

По пожарным лестницам поднимались спасатели и спускали вниз женщин. Стив обнял меня, шепча на ухо, что всё будет хорошо, и у нас всё получится. А у меня перед глазами стояло распластанное на земле тело Джека, и слышался его идиотский смех: «Давай покажи, на что ты способна».

Ноги стали ватными, тошнота подступила к горлу, не помню, но, кажется, меня вырвало прямо на брюки Стива.

Дыма стало больше, он заползал сквозь щели заблокированных дверей. Паника охватила людей настолько, что они, не дождавшись своей очереди к пожарной лестнице, начали выпрыгивать в окна. Я стояла, зажав уши руками, и смотрела, как Стив, оттолкнув мужчину от лестницы, полез вниз. Вот и всё, все точки расставлены.

— Мэм, вы должны пойти со мной, — сказал спасатель, беря меня под локоть.

Я замотала головой, пытаясь вырваться.

— Я боюсь высоты. Я не смогу. Пожалуйста, не надо.

— Всё будет хорошо, я буду с вами, мэм.

Я стояла и мотала головой, наверно у меня началась истерика, потому что спасатель внезапно ударил меня по щеке.

— Я буду с тобой. Слышишь? Я тебя спасу, — медленно произнёс он.

Мы подошли к лестнице, он смотрел мне в глаза и говорил, что я смогу это сделать.

Я смогу. Я смогу. Я смогу.

Нога оказалась на ступеньке. Я спиной чувствовала надёжное тело спасателя. Мы ступенька за ступенькой спускались вниз.

— Вот так, умница, ты умница, — говорил он, дыша мне в затылок.

Земля. Я стою на земле. Спасатель обнимает меня.

— Рози, дорогая, ты смогла это, — подбегает ко мне Стив.

Я смотрю на этого, чужого мне человека, и тошнота подступает к горлу.

— Стив, отойди, меня тошнит от тебя.

Образ распластанного на земле Джека перестал меня преследовать по ночам. Высота — это не так страшно, если за твоей спиной тот, кто не даст упасть.

Город мечты

Все знакомые в один голос кричали, как же ей с ним повезло. Ну да, не каждый способен терпеть тонкую душу творца. Не всем дано столько мудрости и понимания, когда в муках творчества творец не творит, а вытворяет.

А Денис был просто идеальным мужем. Не в том смысле, что всё терпел и сносил молча, а в том, что он понимал. Gонимал, что сегодняшняя буря завтра превратится в штиль, и из хаоса родится шедевр.

Ника не родилась с кистью в руке, у неё даже не было задатков художника. Её детские рисунки были похожи на «палка, палка, огуречик, вот и вышел человек». Талант внезапно раскрылся в художественной школе, тогда же она поняла, что её жизнь должна быть связана с живописью.

Как правило, у талантливых людей, совершенно непонимающие родители. Ника была не исключением, ей пришлось во избежание конфликта получить человеческую профессию, которая должна была её кормить. Она выучилась на юриста, программу максимум выполнила, диплом родителям принесла.

С Денисом она познакомилась в Питере, когда поехала на выходные рисовать любимый город. А в город влюбилась ещё в детстве, посетив его с родителями. И с тех пор у неё была мечта — создать коллекцию графических рисунков. Сначала она рисовала по памяти или срисовывала с видовых открыток. Затем, став самостоятельной, начала каждые выходные приезжать в Питер и рисовать каналы, мосты, старые улочки города.

Она стояла на мосту Поцелуев и рисовала Исаакиевский собор, когда услышала за спиной:

— Вам удаётся очень тонко передать настроение сегодняшнего дня.

Ника обернулась. Денис с восхищением смотрел на рисунок.

— Благодарю вас, — ответила она, продолжая рисовать.

— Вы не будете против, если я останусь? Обещаю тихо стоять в сторонке и не мешать, — улыбался Денис.

— Оставайтесь. Это не частная территория, запретить не имею права, — ответила Ника.

Денис не смог сдержать своего обещания. Стоять тихо у него не получилось. Он болтал без умолку, рассказывая интересные факты о городе.

Потом выяснилось, Денис так же, как и Ника, был безумно влюблён в город, и почти каждые выходные приезжал, чтобы просто побродить по улочкам и мостам.

Они весь день ходили по мостам и каналам, делясь своими впечатлениями и теми фактами, которые были им известны. Денис оказался кладезем информации и показал Нике такие места, о которых она не подозревала. Её голова пухла от идей и планов, и в конце девушка вынуждена была взмолиться, чтобы Денис пожалел её бедную головушку

— Всё, хватит, иначе я буду вынуждена переехать в этот город на постоянное место жительства, чтобы осуществить все свои задумки, — смеялась она, падая на лавочку в Таврическом саду.

— А почему бы и не переехать, — ответил Денис, украдкой посмотрев на Нику.

До вечера гуляли Денис и Ника по городу и вернулись на то место, где встретились.

— По легенде при расставании надо поцеловать человека и он обязательно вернётся, — сказал Денис, обнимая Нику.

Они целовались на мосту Поцелуев, а прохожие прятали смущённую улыбку.

Да, ей повезло с ним, ей сказочно с ним повезло. Через год они вернулись в этот город в качестве мужа и жёны. Вернулись навсегда, на постоянное место жительства. Денис оказался тем человеком, который не привык бросать слова на ветер.

Он открыл филиал в Санкт-Петербурге, купил квартиру на Невском, с шикарной студией для Ники. Каждое утро из окна своей студии Ника любовалась куполами Казанского собора и встречала новый день с чашкой кофе на балконе, под шум просыпающегося города. Мечта Ники была ещё далека до исполнения, но первая выставка её работ принесла успех.

Город встретил её с распростёртыми объятиями и щедро раскрывал свои тайны. Рисуя никому не известные дворики, Ника знакомилась с людьми, которые беззаветно любили свой город и с радостью делились с ней интересными фактами о том или ином месте. Так, с мольбертом на плече, Ника кочует из одного дворика в другой, оставляя на холсте отголоски своей мечты.

Жить и исполнять свою мечту — это ли не счастье, ради которого хочется просыпаться по утрам?

Брошенные

Она любила просыпаться на рассвете, чтобы город, ещё полусонный, встречал едва уловимым шумом пробуждения. Не спеша варила себе кофе со специями, как научил её один дедушка, в молодости державший кофейню. Выходила на балкон, садилась в кресло и встречала новый день в абсолютной тишине.

Сегодняшнее утро не задалось с самого начала. Будильник, который она точно ставила вечером, не прозвенел. Муж, который вечно забывал, когда она работает, а когда выходная, ушёл на работу. Горячая вода кончилась без предупреждения.

— Блин, и ведь не пятница, и даже не тринадцатое, — смотря на себя в зеркало, говорила Настя.

Утро без кофе обещало, что день будет испорчен. Она ехала в такси и злилась на водителя за то, что тот слушал дурацкую музыку.

— Извините, не могли бы вы выключить эту музыку, — вежливо попросила она.

Водитель молча посмотрел на неё и так же молча выключил.

— Настя, наконец-то ты пришла, — встретила её Даша, которую та должна была сменить.

— Извини, проспала.

— Значит так, на вверенной мне территории всё спокойно. Дедушка из пятой не буянит, даже странно. Мария Филипповна не спала всю ночь, белиберду мне какую-то говорила. Дмитрий Андреевич, наш боевой генерал, как всегда в своём репертуаре, на ладан дышит, а за задницу ущипнуть не забывает. В общем хорошего тебе дежурства, — отчиталась Даша, и, послав воздушный поцелуй, убежала домой.

Настя любила свою работу и своих старичков. Правда, Вера Николаевна, старшая медсестра, на неё часто ругалась:

— Настенька, нельзя так привыкать к людям. Ты медик, ты не должна всех и каждого впускать в своё сердце. Их много, а ты одна. Если всем будешь сочувствовать и всех жалеть, то твоя профессия сожрёт тебя.

Она и сама это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Ей было жалко всех этих брошенных стариков, которые, якобы, были помещены сюда для своего же блага, но на самом деле были выброшены своими детьми. А они, находясь в одиночестве и забвении, никому не позволяют говорить плохо про своих детей. Безумно любя тех, кому стали обузой, сидят у окна и ждут, а вдруг сегодня к ним придут с дежурными апельсинами в пакете.

Как она могла равнодушно смотреть, когда Алевтина Павловна, вот уже второй месяц просит её сделать ей лёгкий макияж, чтобы, если придёт сын, не застал её распустёхой.

— Ты знаешь, Настенька, мой Боренька такой занятой человек. Шутка ли, на нём две компании, как с утра уезжает из дома, так только к ночи и является. А дома ему только собака рада. Жена его стерва редкостная. Это из-за неё я попросилась в дом престарелых. Да, я сама изъявила такое желание. Боренька не хотел, но я же свободный человек: где хочу, там и живу, — говорила Алевтина Павловна, пока Настя наводила ей красоту.

Как могла она не пожалеть эту бедную старушку, которую состоятельный Боренька определил в богадельню. Как могла она не любить её, если занятой сынок за два года приехал к матери всего лишь пять раз. Ну и пусть профессия сожрёт её, зато эти забытые люди хотя бы на некоторое время будут чувствовать себя нужными.

Нина Петровна появилась в доме престарелых четыре года назад. Тихая, улыбчивая старушка как-то сразу расположила к себе всех. Она никогда не жаловалась, никого не ждала, ничего не требовала. Единственной её просьбой была пряжа. Она не могла сидеть без дела, руки всегда должны быть заняты. Бесчисленное число носков, шарфов, шапочек, выходило из-под этих морщинистых, но проворных рук.

— Не могу я, Настенька, в праздности время проводить. Я не понимаю такого отдыха, когда руки лежат на коленях. Они даны нам для работы, и, пока в них есть сила, им нужно трудиться, — говорила она, стуча спицами.

Настя всегда на своё дежурство приходила с парой клубочков пряжи.

— Нина Петровна, добрый день!

Старушка сидела на своём привычном месте у окна и вязала.

Она улыбнулась своей лучезарной улыбкой, и протянула навстречу девушке руки.

— Здравствуй, милая! Я по тебе успела соскучиться. Вот, смотри, какой шарфик я тебе связала, — сказала она, протягивая Насте мохеровый шарф.

— Боже, какой он мягкий и невесомый, — говорила Настя, накинув шарф на плечи.

Время после вечернего отбоя было самым приятным и долгожданным. Когда все расходились по своим комнатам и укладывались спать, Настя заваривала травяной чай и ждала в гости Нину Петровну.

— Настенька, как же я люблю наши с тобой посиделки, — говорила Нина Петровна.

— Я тоже, Нина Петровна, люблю это время. У меня никогда не было бабушки, да и мамы не было. В детском доме мы любили после отбоя полуночничать. Утащим в столовой пару кусков хлеба, солью их потрём, и сидим, представляя, как бутерброд с колбасой едим. И вот в такие вечера, я часто мечтала, что сижу на кухне с бабушкой, а она меня угощает пирожками с повидлом, — Настя смотрела в свою чашку, пряча навернувшиеся на глаза слёзы.

— А я сразу поняла, что мы с тобой родственные души. Я же тоже детдомовская. Мать погибла при эвакуации, прямо у меня на глазах в неё осколок от бомбы попал. Долго я потом в себя прийти не могла, ночами просыпалась и кричала, маму звала. Но ничего, привыкла. Мне очень повезло, что я попала к Тамаре Григорьевне. После войны она меня удочерила. Муж её на войне погиб, сыновья тоже сгинули, одна она осталась. Она одна, я одна, а вместе мы стали семьёй.

— Нина Петровна, а дети у вас есть? Извините, если вопрос бестактный, но меня давно он мучает. Столько времени вы здесь, и никто к вам не приходит.

— Всё хорошо, Настенька, не надо извиняться. Сын у меня есть… вернее, был. Раньше не могла о нём говорить, в себе эту боль держала. А теперь, спасибо батюшке Никодиму, я не плачу, ведь сыночек мой всегда со мной. Погиб он, Настенька, в страшной аварии погиб. Автобус, на котором он вместе с женой и дочерью ехал к морю, перевернулся, и упал в пропасть. Никого в живых не осталось. Все заживо сгорели. И у меня никого не осталось, ни сына, ни внучки. Но ничего, горе оно такое, сегодня болит, а завтра осталось только неприятное послевкусие.

Я, когда к батюшке Никодиму пришла, хотела в монастырь уйти. Упала к нему в ноги и говорю, не могу мол батюшка в миру, горько мне и обидно. А он посмотрел на меня, строго так посмотрел, да и говорит: «Горько тебе? Ты думаешь твоё горе самое горькое? Оглянись, посмотри на людей, у каждого свой ад, который он вынужден нести на этой земле. Подойди к любому и спроси, есть ли у него горе. И каждый тебе станет говорить, что его горе самое горькое и невыносимое. Иди домой, помолись Богу, проси Его руководства. И я за тебя буду молиться.»

А дома, когда я стояла на коленях перед иконами и не понимала, что мне делать дальше, то на ум пришли детки из детского дома. Они такие же брошенные и одинокие. И что может быть горше чувства, что ты один на этом свете и никому не нужен. Вот так я нашла своё дело, смысл своего дальнейшего существования. Мои вязаные носочки и шапочки принесли и приносят тепло не одной одинокой душе, — говорила Нина Петровна, улыбаясь своей лучезарной улыбкой.

Долго они ещё беседовали, выпив не один чайник ароматного чая. А ближе к рассвету Настя подошла к Нине Петровне, взяла её сухонькие ручки в свои и сказала:

— Бабушка Нина, можно я буду твоей внучкой?

Нина Петровна посмотрела на неё своими ласковыми глазами, в которых стояли слёзы, провела по Настиной щеке рукой:

— Конечно можно, внученька.

@ludmilochka_grig