Тайга заберет тебя

Александра Косталь (2024)

Варя с семьей переезжает с Черноморского побережья в северный поселок, потерянный среди тайги и снега. Последняя надежда для ее больного брата это смена климата, но чем дольше они там, тем яснее становится — мать рассчитывает вовсе не на традиционную медицину. Варю начинают мучить кошмары, а брата Славу преследовать страшное существо из тайги, к которому он медленно привязывается, что пугает сестру все сильнее. Каждые двенадцать лет здесь пропадают дети, но никто не хочет бить тревогу, кроме самой Вари. Ее считают сумасшедшей, в то время как волосы на голове Славы седеют, а глаза теряют цвет — совсем как у чудовищ, что приходят из леса. Варя не собирается просто отдавать брата нечисти и пойдет на все, чтобы не допустить этого. Но у тайги свои планы, которые не узнать и не предвидеть никому из живых.

Глава 7. Белые слуги тайги

Настенька с псом исчезли, и кровавые пятна на снегу вместе с ними. Варя оглянулась, но не заметила вокруг ни единой души. Даже в ее собственном доме не горел свет, создавая чувство полного опустошения.

Варя не сразу поняла, что плачет. Только когда по привычке попыталась утереть влагу с лица и ощутила, как пальцы прожгло болью.

Порез от лезвия оказался сущим пустяком — при свете фонаря Варя смотрела, как мелкие раны кровоточили на ладонях. Попробовала почистить снегом, но кровь только выступила с новой силой. От боли хотелось кричать, но Варя закусила губу, сдерживаясь. Она сжала обеими ладонями шарф и разрезала его ножом на две половины. Одной плотно перевязала правую руку, другой — левую. Вязала на совесть, так что едва чувствовала собственные пальцы. Хотя дело могло быть и в морозе, становящимся почти невыносимым.

Варя опустилась на снег, ощупывая локоть и колено. От прикосновений становилось больно, и кожа припухла, однако не настолько, что говорить о переломе. Все эти сваи у домов — прыгала бы с первого этажа обычного дома, обошлась бы парой царапин.

Идти было тяжело, однако она поднялась и стала осматривать калитку. Замок был с обратной стороны, и единственным способом выбраться отсюда оставалось перелезть через забор.

Варя нервно усмехнулась, проверяя опору поврежденной ноги и сгибаемость ладоней, и взвизгнула.

— Чтобы вас…

Она злилась одновременно и на себя за беспомощность и физическую слабость, на мать за то, что втянула в это Славу, на старуху Ирину за ее ритуалы, на весь этот чертов поселок! Если бы ее семья осталась на юге, все было бы как раньше!

Слава. Вот, ради кого ей нельзя опускать руки. Даже если от рук этих остались лоскуты. Варя зацепилась за эту мысль мертвой хваткой, и продолжала повторять, пока сжимала прутья забора пальцами, забираясь наверх. Когда прыгала в сугроб и чувствовала, как больная нога вот-вот подвернется.

Варя бросилась к собственному дому, на ходу вытаскивая ключи и дрожащими руками втыкая его в замочную скважину. Три поворота, но дверь не поддалась — кто-то изнутри закрылся на ночник. Черт, черт, черт!

Она постучала по окнам без особого энтузиазма, потому что в прошлый раз ее так никто и не впустил. Варя снова всем нутром ощущала нереальность происходящего, будто мир заволокла дымка, а движения непозволительно замедлились. В день, когда ее пригласила в гости Ирина, было то же самое.

Варя вернулась на дорогу, даже не захлопывая калитку, и хотела броситься в сторону леса — все нутро подсказывало ей, что именно там стоит искать Славу — но путь снова был перегорожен псом.

Несколькими псами, рьяно раздирающими тушу оленя у самой кромки тайги.

Хотя они были довольно далеко, Варя живо представила, как кровь из раны окрашивает снег рядом и заставляет его таять, почти физически почувствовала запах свежего, только разделанного мяса, так что ее едва не стошнило.

Она сделала несколько шагов назад, стараясь ступать как можно тише, но морозный хруст белого покрывала под ногами выдал ее — псы одновременно повернули головы в ее сторону.

Оскал исказил грязные морды, и все четверо пригнули спины, готовые броситься в любой момент. Варя неожиданно поняла, что выглядят они точно так же, как и несколько дней назад, разве что находятся у леса, а не среди домов. Словно…

Такие же призраки.

Варя бросила быстрый взгляд на собственную калитку, но осознала, что уже прошла ее. Чтобы спрятаться за ней, нужно немного, но все же приблизиться к псам, а от этой мысли сердце заколотилось в висках, а к горлу подкатил ком.

Тем временем они оставили оленя и стали медленно, но вполне заметно приближаться. Псы тяжело дышали, а с приоткрытых пастей капала кровь со слюной.

Варя резко развернулась и пустилась в бегство по направлению поселка. Там много людей, и гнать ее собаки долго не станут, побоявшись отпора — в этом она была абсолютно уверена. В конце концов, не бросят же ее прохожие на растерзание псов?

Нога мгновенно прошла от выброса в кровь адреналина, и Варя неслась быстрее, чем запоминала дорогу. Петляя между домами, искала глазами любой предмет, который мог бы послужить ей оружием. Нож в кармане она не принимала во внимание — псы ее загрызут скорее, чем выдастся момент воткнуть его короткое лезвие в ближнем бою.

Запах крови казался ей все ближе, и ком вновь подступал к горлу.

Те неслись следом за ней, рыча и лая, будто сообща гнали добычу в ловушку. Варя представила, как вожак приказывает разделиться, и вот на повороте перед ней выскакивают еще несколько, после чего бежать ей больше некуда.

Они могли напасть на нее в любой момент, но не делали этого, будто просто отгоняли прочь. Это успокаивало и тревожило ее одновременно — что ведет их за ней, если не голод?

Солнце не думало подниматься над поселком, и самым освещенным местом продолжала быть школа, видимая почти из любой точки. К ней и бежала Варя, надеясь укрыться. В конце концов, у охраны должно быть хоть какое-то оружие.

Ноги сначала проваливались в снег, чтобы потом катиться по накатанному льду перед крыльцом — Варя не упала только потому, что не останавливалась — и когда тяжелая дверь отсекла ее от собачьего лая, ноги подкосились, а она опустилась прямо на плитку без сил.

Псы продолжали лаять, и Варя молилась, чтобы никому не пришло в голову сейчас выйти на улицу. Она сидела, прижавшись спиной к двери и зажмурившись, и беззвучно рыдала.

Варя не может справиться даже с призраками. Не такая Славе нужна сестра. А она всего лишь слабачка. Даже не способна превозмочь собственные страхи.

Это же всего лишь собаки! А она человек, так почему беспомощна против них, не имеет когтей и зубов? А оружия у Вари, чтобы хоть чем-то прикрыть несовершенства, просто нет.

А как бы ей пригодилось заряженное ружье…

Но откуда ему взяться в школе?

Варя утерла слезы и, держась за стену, медленно поднялась. Лай псов не умолкал, однако он словно остался на другом слое восприятия, и теперь она слышала только гул ламп над головой. Не увидев никого за стеклом, Варя прошла мимо охраны, застывая в пустом коридоре около раздевалок. Должно быть, урок в самом разгаре, раз не слышно ни одного детского вздоха. Это не плохой расклад, если ей нужно найти оружие.

В школе Вари был и автомат Калашникова, и пистолет Макарова — учитель по ОБЖ даже учил пятиклассников стрелять. Программа в школах страны должна быть одинакова, а значит и здесь нечто стреляющее можно найти.

Стараясь ступать как можно тише и незаметнее, она приблизилась к расписанию в поисках нужного предмета. Основы безопасности жизнедеятельности преподавались в одном и том же кабинете, к удивлению Вари, носящем тот же номер, что и в ее старой школе — сто двенадцатый. Это было так неожиданно, что еще минуту Варя сверяла номера у разных классов, не веря глазам. Сейчас там как раз вели занятие у восьмиклассников, так что придется подождать до перемены.

Варя в последний раз обернулась к окну охраны и, удостоверившись, что там никто не появился, зашагала в сторону нужной рекреации по серой, кристально чистой плитке.

Как же часто здесь моют полы, что сразу после начала урока нет ни одного развода от грязной обуви?

Варя задумалась об этом лишь на мгновение, после чего снова двинулась в сторону кабинета.

Дверь оказалась приоткрыта. Белая, на вид картонная, она чуть качалась от движений воздуха, словно в кабинете кто-то открыл окно. Оттуда доносился приглушенный свет, хотя рекреация была погружена в полумрак. Варя аккуратно приоткрыла ее, заглядывая внутрь, но заметила только опустевший класс. Запах моющих и сырого дерева ударил в нос, а следом взгляд зацепился за открытое настежь окно, через которое уже успело намести снега на подоконник.

Лицо Вари обдало холодом, а следом уши разрезал приближающийся лай. В несколько шагов она оказалась рядом и захлопнула деревянное окно, больными пальцами прокручивая задвижки — на металле остались красные следы. Варя с ужасом ждала, пока собаки окажутся под окном, но этого так и не произошло. Лай продолжал доноситься, то слабея, то становясь громче, но темнота плотной завесой отделяла Варю от всего, что происходило на улице. Она словно потеряла глаза, зато обрела сильный слух и почти животное обоняние.

Для нее мир словно расслоился, и остальные люди остались на другом слое, в то время как Варя перенеслась ближе к зверью и природе, действуя исключительно инстинктами. Рационализировать и обдумывать не имело никакого смысла, потому что и само происходящее не поддавалось объяснению. Теперь ничего, кроме интуиции, не осталось.

Варя отвернулась от окна, осматривая класс. Стандартное прямоугольное помещение с персиковой краской на стенах и деревянными партами и стульями, держащими в страхе колготки всех школьниц. За учительским столом дверь, там наверняка лаборантская, или как называют подобный кабинет в классах ОБЖ. Туда нельзя входить ученикам, и именно эта дверь Варе и нужна.

В несколько шагов оказавшись рядом, она потянула на себя ручку, но та не поддалась. «Должно быть, ключ где-то в учительском столе» — подумала Варя и полезла в ящики. Она достала много листков для самостоятельных, один потрепанный, наверняка еще советский учебник и целый лоток мела, но ключ так и остался не найденным.

Варя оглянулась, размышляя, где он может быть спрятан. Гул ламп над головой сбивал с мысли, а запах моющих раздражал нос, который приходилось вытирать рукавом. Теперь, находясь в освещенном месте, Варя могла видеть, как шарф на ладонях насквозь пропитался кровью, так что багряная жидкость уже текла на рукава и капала, разнося стук о пол на весь кабинет. Больше Варе было нечем перемотать их, да и это действие казалось ей абсолютно бессмысленным — остановить кровь все равно не выйдет. Ей нужна медицинская помощь. Кто-то, кто обработает раны и перебинтует.

Но это потом. А сейчас ее ждет брат.

При мысли о нем Варю захлестнула злость, перебившая всю боль в теле. Она приблизилась к двери, оценивая ту как полностью картонную, и со всей силы ударила плечом. Она, конечно, не так сильна, как агенты в фильмах, но со школьной дверью точно справиться.

От первого же удара та проломилась внутрь, оказавшись пустотелой. Вторую грань пробить было чуть сложнее, но Варя с разбегу налетела на нее, проваливаясь внутрь лаборантской и ощущая теперь боль еще и в боку.

— Ай! — воскликнула она, переползая через обломки двери.

Здесь было темно и тепло, и лишь лампа в углу разгоняла черноту вокруг, рисуя очертания предметов.

И не только предметов.

— Эффектное появление, — дрожащим голосом оценила Елена Федоровна, залезшая на стул с ногами и прикрывающая голову книгой.

При виде нее Варя усмехнулась, понимая, почему ключ она не нашла: кое-кто закрылся изнутри. Прекрасно.

Времени на приветствия она тратить не стала, подскакивая к Елене Федоровне с ножом в руке, чтобы прижать его к шее учительницы. Та сразу замерла, будто загипнотизированная, и лишь губы ее мелко подрагивали, выдавая надвигающуюся панику. На жалость не было времени, но Варя отметила всю беспомощность учительницы, и даже немного застыдила саму себя.

Но это лишнее. Какой бы бедной овечкой Елена Федоровна не казалась, именно ее семья забрала Славу. И Варя добьется того, чтобы они пожалели о своем решении.

— Еще эффектнее я сделаю тебя точной копией твоей дочери, если ты не вернешь моего брата, мразь, — прошипела она, почти касаясь лебединой шеи лезвием.

И так большие глаза сделались огромными, занимая почти половину лица, и Елена Федоровна вытянулась, пытаясь увеличить расстояние до ножа, но Варя нажала сильнее.

— Я… Я не знаю…

— Ответ не принимается, — осекла ее Варя, готовая в любой момент вонзить ей холодный металл по гланды. — Твоя мать украла его, и я хочу знать, где он находится. А еще где у вас здесь лежит оружие.

Елена Федоровна затрясла головой, даже не в силах что-то сказать. Она выглядела по-настоящему жалко: щеки покраснели от паники, глаза блестели, а дар речи вовсе потерялся в глубинах шока. И это был учитель, обязанный защищать детей. Такая первая полезет в аварийный выход, расталкивая школьников, лишь бы собственную шкуру сберечь. Сочувствие испарилось, и Варе стало до горечи во рту противно.

— Говори, мать твою.

Все еще не способная вымолвить ни слова, Елена Федоровна указала на шкаф, едва не задыхаясь. Поняв, что она абсолютно безнадежна, Варя убрала лезвие и распахнула дверцы, первым делом замечая сейф.

— Код?

Дрожащим голосом, но учительница все же назвала цифры, и сейф оказался открыт, являя оружие.

— Ты стрелять умеешь? — спросила Варя, краем глаза замечая, что Елена Федоровна пытается подкрасться сзади и заглядывает ей в руки. Автомат оказался тяжелым, оттого не менее хорошо лег в руки. Варя успела соскучиться по этому ощущению. Патронов, жаль, здесь было не найти. — Эй, ты слышишь меня вообще?

— У тебя кровь.

— Благодаря твоей матери, — прошипела она, нисколько не воспринимая заботу.

Елена Федоровна покачала головой, складывая руки на груди и заметно смелея, хотя теперь в руках было огнестрельное оружие. Без патронов, конечно, но приложить им все равно можно.

— Кровь нужно остановить, иначе ты просто вытечешь.

— У меня нет времени.

— Есть. До рассвета, — она обвела пальцем окно, намекая, что тот еще не скоро. — Сегодня Бауш. Праздник ночи. В школе никого нет, да и все предпочитают сидеть дома, чтобы не угодить в лапы жердяев. Еще двенадцать часов до конца.

— Как? — удивилась Варя, но сразу же попыталась скрыть свое потрясение, переходя в наступление: — Школа работает. Ты сама здесь! И не про какой Бауш я в жизни не слышала!

— Здесь все работает иначе. Никто не хочет попасть в лапы жердяя, — пожала плечами учительница.

Варя хмыкнула, выражая все свое сомнение в ее словах.

— Ты-то здесь. И никакой жирдяй тебя сожрать не пытается.

Вместо ответа Елена Федоровна зацепила несколько прядей у лица и потянула назад, снимая парик. Под шапочкой была спрятана целая копна седых волос.

— Я уже его. С рождения. Спасибо мамочке.

— Жирдяя? — потрясенно повторила Варя.

— Жердяя. Через “е”.

— Жердяя?

Ответом ей стал короткий кивок, но такое смирение в лице Елены Федоровны совершенно не успокоило. Наоборот, у Вари холод побежал по спине, а руки будто перестали чувствовать боль. Все, что осталось в голове, это желание не допустить такого же исхода для брата.

— Не хватало еще, чтобы Славу так в жертву принесли! Мне плевать на ваших богов, я иду за ним.

Варя было двинулась прочь, но поняла, что автомат без пуль почти бесполезен — разве что ударить им можно, но это вряд ли поможет при борьбе с волками или призраками. Елена Федоровна, воспользовавшись заминкой, появилась рядом и тихо произнесла:

— У нас дома есть настоящие ружье. Охотничья двустволка.

— Я туда не вернусь, — покачала головой Варя, хотя и разумное зерно в словах нашла. — Я едва сбежала, а ты хочешь меня обратно в западню привести? Не дождешься!

Елена Федоровна неуверенно передернула плечами.

— Я могу сама его принести.

— Так я тебе и поверила, — усмехнулась Варя, направляя на нее незаряженный автомат. — Вы же все здесь просто чокнутые!

Она чуть не рассчитала, вскидывая оружие, и едва сама не упала, теряя равновесие. Голова неожиданно закружилась, в глазах потемнело. Рука схватилась за край стола, оставляя на дереве кровавый след.

— В кабинете химии есть все, чтобы обработать рану, — не предлагая помощь, а лишь сообщая, произнесла Елена Федоровна.

Видя слабость Вари, она с каждой секундой все больше выпрямляла спину, все выше задирала подбородок. Может, еще пару минут назад она не могла сказать и одного слова, но теперь ощущала собственную власть над Варей. И опьянение от нее захлестывало так сильно, что даже во взгляде не оставалось ничего.

Кроме одного. Той едва заметной эмоции, которую Варя никак не могла понять.

— Зачем тебе помогать? — прошипела она, выпрямляясь и готовясь если не застрелить Елену Федорову, то приложить прикладом. — Зачем мне верить?

— У тебя нет выхода, — вздохнула она, обнимая себя руками. — У меня тоже.

С губ на этот раз сорвалась не усмешка, а целый приступ истеричного смеха, от которого из глаз даже брызнули слезы. Елена Федоровна удивленно захлопала ресницами, переминаясь с ноги на ногу и поинтересовалась:

— Тебе плохо?

— Ты даже не представляешь, — сквозь истерику замотала головой Варя. — За это долбанное утро я потеряла брата и трижды чуть не умерла, благодаря твоей матери, а ты строишь здесь овечку, которая сама в беде? Это так смешно, ты даже не представляешь!

Смех перешел в кашель, и вот Варя уже свернулась пополам, стремительно теряя воздух. Елена Федоровна наклонилась рядом, убирая с Вариного лица прядь, чтобы заглянуть в глаза.

— Ты всего лишь человек. Глупый, самонадеянный человек. Благослови бога, что я тебе помогаю, и делай то, что скажу. Сейчас же поднимайся и иди за мной, — тихо и нежно произнесла она, выпрямилась и направилась в сторону двери.

Без труда отперев замок, Елена Федоровна открыла то, что осталось от двери, и последовала дальше, куда взгляд Вари не мог дотянуться. Лишь когда ее силуэт исчез, она, наконец, смогла вдохнуть.

— Вот же тварь…

Варя решила прихватить ружье на случай, если придется защищаться — все же в ближнем бою оно бы и против ведьмы пригодилось — и последовала за ней.

Коридоры были столь же пусты и чисты, как и при первом Варином появлении. Только теперь она заметила, что в воздухе совершенно нет запаха капусты и компота, как всегда пахнет в школах. Сегодня же здесь витал лишь разъедающий ноздри запах от моющих.

Варя молча следовала за Еленой Федоровной, держа дистанцию в десяток шагов. Она двигалась грациозно, словно шагала по подиуму, с ровной спиной и поднятым подбородком, при этом отпустив руки вдоль тела. Длинная классическая юбка и блузка висели на ней, как на вешалке, не в силах скрыть болезненной худобы. Варе даже показалось, что руки Елены Федоровны слишком длинные для человека, но едва в голову пришла мысль об этом, она остановилась, складывая руки на груди и кивая в сторону:

— Нам сюда.

Елена Федоровна толкнула незапертую дверь и шагнула внутрь, включая свет.

— У вас здесь что, совсем ничего не запирают? — удивилась Варя, аккуратно ступая на порог.

Она наблюдала, как та уверенно пересекает пустой класс, двигаясь к лаборантской, и толкает дверь легким движением руки. Словно о замках в этой школе никто и никогда не слышал.

— Зачем? — произнесла Елена Федоровна, обернувшись, когда Варя уже не рассчитывала на ответ. — В ночь Бауш никто не рискнет покинуть свой дом.

— Кроме вас с матерью.

— И тебя.

Варя кивнула, но ответить не успела — Елена Федоровна исчезла в лаборантской. Оттуда послышался скрежет, что-то тяжелое упало, после чего она появилась с белым пакетом в руках. Уговаривать Варю никто не собирался — Елена Федоровна просто отняла у нее автомат, грубо сорвала шарф с ран и щедро засыпала ладони чем-то белым. Варя завопили от боли прежде, чем осознала, что это вовсе не соль, однако ощущения все равно были не из приятных. Дрожащие ладони не отпускали, и приходилось наблюдать, как белые кристаллы тают на кровоточащих ранах.

— Это поможет остановить кровь, — немного виновато произнесла Елена Федоровна, продолжая поддерживать едва не падающую в обморок Варю.

— Держи крепче. Иначе больше ничего держать не сможешь, — отозвалась учительница, сжимая ее ладони между собой, чтобы не просыпать ни крошки сахара.

Варя вздрогнула от ее холодного тона и внимательного взгляда светлых глаз, направленных в самое нутро. Таких же светлых, как и новые Славины, совершенно потерявшие какой-то цвет.

Признаться самой себе в страхе перед какой-то седой девушкой, пускай и дочерью ведьмы, она не могла, а потому продолжала пререкаться и храбриться, чтобы ни одна нота в голосе не выдала ее реальных эмоций. В самом же деле Варю пугало все, что происходило вокруг. В первую очередь из-за неизвестности. И незнания правил, по которым все исполняют свои роли.

Хотя ей самой сценарий выдать явно забыли.

— Ты что, проклинаешь меня? — самодовольно поинтересовалась Варя, язвительно поднимая бровь.

Елена Федоровна же пожала плечами, как делала настолько часто, что уже начинала бесить, и почти прошептала:

— Проклял вас тот, кто отправил в наш поселок.

Варя не была настроена на разговор, считая, что нужно как можно быстрее вызволять Славу, однако подкрадывались мысли, что без знаний о происходящем ничего и не выйдет: ее либо загрызут собаки, либо натолкнется на их божество и тогда неизвестно, что будет.

Она не верила ни единому слову. Но чувствовала, что если не найдет хоть какого-то объяснения, даже самого фантастического, точно сойдет с ума.

— Что за ночь Бауш?

Елена Федоровна аккуратно развела Варины руки в стороны, и лишний розовый сахар осыпался на пол. Кровь больше не текла, а сами раны чудесным образом закрылись, хотя Варе казалось, что их придется зашивать. Стряхнув с ладоней остатки, она обернулась в поисках антисептика, но Елена Федоровна ее остановила, чуть сжимая плечо:

— Не стоит. Сахар очистил рану от жидкости, так что бактериям негде размножаться. Спирт не обязателен.

Варя на мгновение замерла от ударившей по голове сумасшедшей догадке:

— Ты читаешь мои мысли?

Та улыбнулась, и теперь накрыло осознание, как же глупо это прозвучало.

— Их видно на твоем лице.

Подобрав юбку, Елена Федоровна присела на край парты и стала накручивать на палец, выпавший из пучка локон у лица. Варя подождала минуту, а когда уже хотела возмутиться, та вдруг заговорила:

— Наш поселок появился благодаря тайге. Есть на севере такое выражение — «лес всех накормит». Также рядом река, все, что нужно для жизни. Именно благодаря реке мы когда-то заинтересовали советское руководство, поэтому нам и завод построили, и школу, и администрацию, и больницу, и много чего еще. Сейчас завод умирает, и весь поселок вместе с ним. Но тайга все равно продолжает поддерживать нас. Знаешь почему?

— Оттуда приходит дымный человек, которого вы зовете жердяем? — догадалась Варя.

Елена Федоровна досадливо вздохнула, будто никак не могла донести знания до нерадивой ученицы, но все же продолжила:

— Он высок и строен, как сосны. Прозрачен, как морозный воздух, беловолос и белоглаз, как сам снег. Он несет в дома и людские сердца холод, если чувствует тепло. Он выходит ночами к домам, греет руки о дымоходы и заглядывает в окна, надеясь почувствовать хоть что-то в полной тишине севера.

Варя припомнила, как видела точно такой же образ совсем рядом, у соседского дымохода. Она тогда решила, что увидела его во сне, пока не заметила белеющую бровь Славы.

Жердяй нашел в их доме самого теплого человека. Самого огненного эмоциями и жаркого мыслями. Ярче, чем Слава, Варя детей не встречала. Но как только они переехали, он стал угасать.

— Ваш бог что, заморозит Славу заживо? — дрожащим голосом произнесла Варя, поднимая полные надежды получить отрицательный ответ глаза.

Елена Федоровна покачала головой.

— Нет. Ему не интересны трупы, — успокоила она, но мрачный вид говорил об еще больших проблемах. Здесь явно было большое «но». — Жердяй одинок. И мы здесь для того, чтобы развлекать его. Когда все спокойно — он приходит в бешенство. Самое страшное для него — скука. И холод.

Варя не сдержала удивления.

— А разве у людей бывает спокойно? Хоть в одной семье бывает спокойно? — произнесла она, качая головой в знак сомнения.

— Может, и не бывает, — легко согласилась Елена Федоровна, рассматривая линолеум под ногами. — Но самых активных, ярких, теплых людей он любит особенно. Настолько, что не хочет ни с кем делить. Больше всего тех, кого, по его собственному мнению, не ценят в семье. И это всегда оказываются дети. Взрослым затуманивают разум, мучают видениями, чтобы они не замечали изменений в собственных детях. В то же время их просто подменяют. На вид те же, но уже и не их дети.

— А чьи же тогда? — потрясенно спросила Варя, едва подбирая слова.

Все, что рассказывала Елена Федоровна, едва ли укладывалось в голове. Но именно за последние слова мозг зацепился, и пока та собиралась с духом, чтобы продолжить, они набатом звучали между висков.

— Бауш — это двенадцать жердяев. И каждый из них хочет тепла и уюта. Поэтому они впитывают жизнь и воспоминания детей, чтобы переселиться в их тела и вернуться к ихсемье. Постепенно память самого жердяя стирается, и он живет как человек, но восполнить тот огонь уже не может. Вот, зачем нужны дети. Чтобы менять души в Бауш. Старые уходят жить человеческую жизнь, новые заступают на их место. И так продолжается уже много лет. Детей меняют уже много лет, — покачала головой Елена Федоровна, обнимая саму себя, — Жердяи стремятся стать смертными и прожить короткую человеческую жизнь, только бы не испытывать невыносимый холод и одиночество целую вечность. Ради этого они готовы пойти на все. И у них есть такая возможность раз в двенадцать лет. В ночь Бауш.

Она шмыгнула носом, не поднимая головы, и Варю ударило осознание.

— Он забрал Настеньку, — могильным голосом произнесла она, и увидела все в наполнившихся слезами глазах.

Елена Федоровна вытерла их сразу же, а на губах расцвела улыбка, призванная скрыть горечь, однако все вышло наоборот.

— Он разрешает нам видеться, — оправдалась она, словно Варя могла осудить ее. Осудить, что та не сумела вырвать из лап чудовища собственную дочь и теперь жалуется на жизнь. Варя почти осудила. — Но каждый раз это какой-то… призрачный образ. Я не уверена, что Настенька вовсе жива. Она как была школьницей двадцать шесть лет назад, так и является ко мне в том же самом облике. И никогда ничего не рассказывает, только говорит, чтобы я не волновалась! А я живу от ее появления до появления.

— Это ужасно, — согласилась Варя, поднимая автомат руками с уже затянувшимися ранами. — Но я не собираюсь ждать, пока со Славой сделают то же самое. И не собираюсь здесь… Тебе что, уже за пятьдесят?

Елена Федоровна развела руками.

— Я не старею. С того самого дня. Бауш туманят головы людей, и они не замечают этого. Когда-то мать отдала меня жердяю, и он вернул. А Настеньку мне так и не вернул, — всхлипнула она.

У Вари сердце сжалось от вида ее слез. Каково это, ждать двадцать шесть лет, не зная, жив ли ребенок вовсе? Варя скорее бы пошла напролом, и даже умерла, но знала, что точно попробовала все. Но не смирилась бы.

— Если она жива, мы может вернуть их. Слышишь? Слышите, Елена Федоровна? Помоги мне, черт возьми!

Она затрясла ее за плечи, пытаясь привести в себя. Пальцы увязли в коже, словно в мешке риса, и Варя сразу отдернула руку. Провалившееся плечо на глазах выпрямилось, снова принимая человеческие очертания.

— Это…

— Подарок от него. Способность выскользнуть буквально из любых тисков, — поведала Елена Федоровна, мрачнея еще сильнее и выкручивая плечо, словно его свело судорогой. — Кроме его собственных.

Не понимая, что ответить, Варя по привычке заспорила:

— Ты, наверное, и не пыталась. Настенька ведь останется здесь в любом случае.

Елена Федоровна покачала головой, с болью улыбаясь.

— Куда я от него денусь?

***

— Я не пойду к нему! — закричала Лена, вскакивая из-за стола. — Не нужна мне его сила, и женой лесному духу я не стану!

Она кружила по кухне, не в силах остановиться от наступающей паники. Только вчера Лена готовилась к экзаменам, шила вечерами платье на выпускной, помогала матери с травами и мечтала, как уедет отсюда в город. Она мечтала стать учителем, и город мог помочь ей в этом.

Но сегодня ей исполнилось восемнадцать. И вместе с тортом мать принесла весть, перечеркнувшую все.

— Ой, дура, — плюнула она, глядя не Лену как на последнее ничтожество. — Этот обряд прошла я, моя мать, ее мать. И все мы стали сильными ведующими. А ты, балда малолетняя, хочешь наш дар загубить? Хочешь род прервать?

— Я не хочу быть ведующей! — воскликнула Лена, утирая слезы, и бросила матери в ноги, умоляя: — Мамочка, пожалуйста, не отдавай меня ему! Разве я была плохой дочерью? Разве не оказывала честь, не вела хозяйство и хоть раз отказывала в чем-то? Пожалуйста, не отдавай меня ему!

— Ты сама не ведаешь, о чем болтаешь, — отмахнулась от нее мать и пнула, так что заплаканная Лена отлетела на пол. Старуха поднялась на ноги и, глядя на ту сверху вниз, холодно произнесла: — Не реви. Гордись, что избрана им. До ритуала не смей покидать дом. И глотать отвары даже не думай — все опасные я уже продала, остальные вызовут только несварение. А теперь иди, иди с глаз долой.

Мать покинула сначала кухню, а потом и дом. Лена услышала, как заливисто лает Моська, радуясь, что его спустили с цепи. Мать предусмотрительно оставила охранника, который точно не позволит Лене выйти.

Она сидела на деревянном полу, не заботясь о холоде, и беззвучно плакала.

Сегодня. В последний день зимы Лена отправиться в лес без надежды на спасение — у кромки леса ее будет ждать родная мать. Она точно не позволит ей выжить.

Дом Ирины Мартыновны выглядел снаружи одним из многих частных домов, однако вокруг него всегда ходило много слухов. Во все времена люди ходили к ведующим за лекарствами и заговорами, но стоило исцелиться, как те вновь начинали шептаться и обходить стороной, будто и не переступали они никогда этот порог с мольбой о помощи. Снимали крест, а потом надевали, как ни в чем не бывало, будто могли скрыть собственное преступление.

А обращение к Ирине всегда считалось преступлением. Но лицемерные соседи забывали об этом, когда просить помощи было не у кого.

Но когда в поселке кто-то умирал, неважно от чего, Лена с матерью всегда просыпались от брошенного в окно камня. А если семья умершего в самом деле решала, будто это Ирина сделала наговор на смерть, под их забор лились помои, в окна бросали камни, Моську пытались травить. Так происходило каждый раз, и хотя со временем прямое вредительство заканчивалось, Лену все равно не принимали. Со временем в классе с ней перестали разговаривать даже учителя, а темные после уроков стали настолько привычными, что Лена собирала рюкзак раньше всех на последнем уроке и бежала вплоть до собственной калитки, боясь остановиться. Чувство страха настолько поглотило ее, что как только она ложилась спать, из глаз сами собой текли слезы.

Лена никогда не понимала, почему ее причисляют к матери, потому что была совершенно другой. Ее не интересовали травы, она стороной обходила тайгу и предпочитала запираться в комнате, едва слышала, как мать начинает шептать и разбрасывать пепел по дому. Закрывала уши, зажмуривалась и ждала, пока все закончится.

А в один день Лена нашла на кухне маленькую девочку лет четырех. Здесь как всегда пахло травами, так что запах отваров и бальзамов впитался в дерево, а еще горячим тестом и ягодами. Мать никогда не пекла пироги просто так, считая их похоронной едой, поэтому Лена напряглась, аккуратно ступая по дому.

Девочка сидела на стуле, мотая ногами и жуя пирожок с черникой, следы от которой размазались по всем губам и пальцам.

— Привет, — протянула Лена, отставляя школьный рюкзак и подходя к гостье. — А что ты здесь делаешь? Как тебя зовут?

— Соня, — ответила та с полным ртом.

— А как ты к нам попала? — улыбнулась Лена, присаживаясь рядом с девочкой. — Какие у тебя красивые косы! Хочешь чаю? У нас есть брусничный. Любишь бруснику?

Гостья закивала головой, так и не отвечая ни на один вопрос, а когда Лена подорвалась к чайнику, на кухне раздалось:

— Не стоит. Соне уже пора.

Лена обернулась, видя на пороге мать. Та стояла, чуть сгорбившись, в шубейке и оранжевом цветастом платке, который любила вязать на голову, когда шептала и варила отвары. То, что она взялась за платок, не сулило ничего хорошего.

Как, впрочем, и ребенок в их доме. Мать была нелюдима, и сами люди ее не слишком любили в ответ. Лене всегда было запрещено приводить домой подруг, да и друзей матери она никогда не видела. А теперь ребенок, так еще и без родителей?

— Иди ко мне, Соня.

От ее голоса по коже Лены побежали мурашки. Девочка же улыбнулась, слезла со стула и воодушевленно побежала к матери, будто та пообещала дать еще один пирожок. Лена наблюдала из-за угла, как мать надевает на нее ботинки, шубейку, шерстяной платок завязывает крест-накрест под руками и уводит из дома прочь, захватив с собой моток красных ниток.

Их использовали в лесу, чтобы не заблудиться среди одинаковых деревьев — уж очень часто дух леса путал следы, а иногда и водил по кругу до смерти. Красные нитки вязали на ветки, чтобы потом без проблем вернуться обратно по той же дороге.

Из окна Лена видела, как мать уводит Соню в лес. А через несколько часов, уже после наступления темноты возвращается.

Одна.

Когда Лена решит спросить, чем занимается мать, получит половой тряпкой по лицу и будет закрыта в нетопленной бане на целую ночь. Тогда уже настанет весна, но Лена задубеет настолько, что потом придется лечить ангину. Мать станет варить ей супчики и завязывать шерстяные платки на шею, желая, чтобы она как можно скорее выздоравливала, а Лену каждый раз будет бросать в дрожь от ее холодного взгляда.

А потом появится он.

Переведется из-за переезда родителей в десятом, и с первого же сентября получит авторитет в классе. У него будут серые глаза и самые пепельные волосы из всех, которые только приходилось видеть. Он всегда будет улыбаться и шутить, поэтому к нему выстроится очередь из девчонок.

Но на уроке он сядет рядом с Леной, на первую парту. А едва учительница отвернется, он улыбнется Лене и скажет:

— Я Лес. А тебя как зовут?

Окажется, что звать его на самом деле Елисей, а сокращение он придумал сам. А когда услышит имя Лены, неожиданно подмигнет ей и произнесет:

— «Ел» и «Ел». Думаю, это судьба.

Лена покраснеет и впервые за долгое время будет думать ночью о нем, а не о травле.

Он будет провожать ее со школы, они вместе станут прогуливать физкультуру и ходить там, где не встретить ни его родителей, ни ее матери. Лена будет планировать поступать в педагогический, Елисей — на инженера. Они найдут институты в одном городе, и в мечтах станут обсуждать, как проведут студенчество вместе. Лена как никогда будет мечтать вырваться от матери и поселка, где каждый ненавидит ее семью, вместе с ним.

Но все это будет до того, как мать объявит, что теперь вместо ребенка она отправит в лес Лену.

Она не знала, что случалось с каждым из них, но они точно возвращались. Мать рассказывала ей в детстве легенды о духе леса, который одинок и обречен ходить по людской земле и заглядывать в окна, чтобы хотя бы понаблюдать за человеческими делами. Сам же он никогда ничем не занят — и это его проклятие. Так говорили всем детям в поселке, но в семье Лены история имела продолжение.

Каждые двенадцать лет в ночь Бауш, чаще всего выпадающую на середину февраля, когда жердяи тушат солнце, они идут выбирать себе спутника на праздник. Живого, теплого человека, чья душа горит так ярко, что даже духи леса способны согреться от его сердца. Они заглядывают в окна и выбирают, после чего забирают его с собой. Поэтому в поселке в эту ночь зашторивают окна, выключают свет и стараются проспать сутки, чтобы ни одним шорохом не привлечь внимание жердяев.

Но со временем все больше людей следуют этой традиции, а значит, лесные духи остаются ни с чем. Поэтому матери Лены приходится помогать, приводя обладателей самых ярких сердец — детей.

Они всегда возвращались. Жердяи одаривали их силой и отпускали, а их семьи даже не замечали того времени, что провели без детей.

Но каждые двадцать лет у главы Бауш возникает желание одарить особо преданных людей. Ими пять поколений оказывались женщины семьи Лены, и каждая из них становилась ведьмой, которая больше никогда не могла уехать из поселка.

Именно этого Лена боялась больше всего — застрять здесь навечно, если этот самый дух откажется ее отпускать.

Лена не знала, сколько просидела так на полу, окропляя слезами половицы, но за окном не успело рассвести. Стук в окно пробудил ее от дремы, в которую она погрузилась когда истерика иссякла. Лена поднялась, опираясь на стул, и заметила странную дымку за стеклом. Она была полупрозрачной, и размывала двор, словно у Лены все еще были мокрые глаза.

Жердяй ее не дождался и явился к невесте самостоятельно.

Лена вытерла лицо и попятилась. Наткнувшись на стену, она поползла вдоль, зажимая рот ладонью, чтобы не выдать ни звука, в сторону двери. Тем временем тень стала появляться из-под подоконника, вырастая и закрывая собой окно. Лена ни разу не видела, как выглядит дух, всегда прячась под одеялом в ночь Бауш. Теперь он вырастал у нее на глазах, и она не знала, что может, кроме как бежать.

Даже лай Моськи не раздавался со двора — Лена на мгновение забеспокоилась, но поняла, что собака может и не принять его за угрозу. Все же, он не человек, против которых ее воспитывали.

Дым, казалось, протискивался из щелей окна, и Лена ощутила сладковатый запах, от которого сразу захотелось спать.

«Вот и все» — подумала она. Уснет, а проснется уже непонятно где, с жердяем, от которого она понятия не имеет, чего ожидать.

Как так вышло, что старая детская страшилка стала ее жизнью?

Тень тем временем росла, и свет от фонаря рисовал лишь силуэт, так что Лена даже не могла понять размеры. Смирившись со своей участью, она зажмурилась, готовая ко всему, чтобы не произошло.

Она примет уготованную матерью и лесным духом участь.