Кощеевич и Смерть

Алан Чароит, 2022

Сын Кощея ненавидит своего отца и даже приложил руку к его гибели. Но не зря говорят, что убивший «дракона» сам им становится… Это история хорошего человека, который, став бессмертным, незаметно для самого себя начинает превращаться в чудовище. Удастся ли ему свернуть с этой дороги? И есть ли на свете сила сильнее Смерти?

Глава четвёртая. Сомнительные советы

— Зачем гадать, чего не хватает навьему народу? Этак голову сломать можно. Почему бы у них самих не спросить? — Айен ещё не стал советником, а добрые советы уже вовсю раздавал.

Впрочем, Лис сам спросил его мнения. А услышав ответ, задумался. И правда, почему бы нет? Кощей никогда такого не делал.

Но когда огромная толпа наводнила замковый двор, идея перестала казаться княжичу такой уж привлекательной. Люди гудели растревоженным ульем, толкались, переругивались, оттаптывая друг другу ноги. Кто-то поднимал на руки детей, чтобы те посмотрели на нового правителя. Ох, не задавили бы кого в такой толчее…

Лис вцепился в подлокотники кресла, которое ему вынесли на наспех сколоченный помост. Трон смотрелся бы лучше, но не тащить же Кощеев, костяной? Во-первых, сидеть на нём неудобно, синяки потом остаются. Во-вторых, Лис его в сердцах разломал и чинить не собирался. А собственный заказать — руки пока не дошли. Поэтому он набросил бархатный плащ на простое кресло из библиотеки, решив, что и так сойдёт.

Помост поскрипывал от напора толпы, несмотря на свирепые окрики мар и щелчки нагаек. Оно было и понятно: люди устали бояться. А Кощеев сын стал для них новой надеждой. Конечно, всякий хотел подойти ближе, а ещё лучше — взобраться по лесенке, преклонить колено, обязательно коснуться руки и выдохнуть что-нибудь вроде:

— Помоги, княжич, зиму перезимовать!

— Благослови дитятко, господин! Мика, а ну-ка улыбнись дяде.

— Мой братко Ванчик в Кощеевых подземельях. Прикажи найти, умоляю! Коли жив, век тебя благодарить буду. Коли мёртв, так хоть похороним по нашим обычаям.

Голоса становились всё громче и настойчивее, сливаясь в дикую какофонию. Лис уже не разбирал, кто о чём просит. Он закрыл глаза и представил себе целый снежный ком из слов, лавиной несущийся с горы:

— А вот ещё обоз гнилой репы…

— Дык потом выяснилось, что это Нима-воришка отару свёл.

— Не погуби, княжич! Не виноватый я!

Ах, как было бы здорово, если бы всех этих крикунов сейчас смело и разбросало по двору — вместе с гнилыми досками, прелой соломой и конским навозом! Кто только додумался допустить сюда телеги?

–…и отправить чародеев в Морошковое полесье, дабы защитить от морового поветрия.

— Сталбыть, придворная должность мне была ещё при Кощее обещана.

–…разбойничают, гады, в степи, а стрелы у них волчьей травой потравлены.

— С голоду пухнем, княжич! Ботвой питаемся!

— Довольно… — прошептал Кощеевич, хватаясь за голову.

Но просьбы не умолкали. Толпа волновалась, как колосья в поле перед грозой, напирала. Помост шатался. Кажется, кого-то всё-таки придавили — в толпе послышались стоны, визг и женские причитания.

Стоявшая рядом мара, нахмурившись, положила ладони на рукояти своих сабель. Она не понимала, что делать — ведь княжич строго-настрого повелел никого без приказа не рубить. А Лису вдруг стало страшно. Как будто все эти люди не с поклоном к нему пришли, а на казнь публичную полюбоваться-потешиться. А в роли жертвы — он сам.

В этот миг он напрочь позабыл о недавно приобретённом бессмертии. В горле пересохло, язык прилип к нёбу — ни вздохнуть, ни скомандовать: «Куда прёте! А ну назад». На висках выступил холодный пот.

Шёпотом он позвал мару Маржану. По старой привычке. Разумеется, та не пришла. Тогда он покликал Рену — но Смерть тоже не подумала объявиться.

Зато — словно обухом по голове — нагрянули воспоминания о былых битвах. То же людское месиво, те же выкрики и стоны… Звон клинков, искры заклятий, рёв горынычей и кровь он додумал сам. Ещё весной эта картина не вызвала бы ужаса. Почему же вдруг так плохо? Может, отвык? Слаб духом стал?

Задыхаясь, он поискал глазами Мая. Не нашёл. Запоздало вспомнил, что тот лежит раненый. Значит, не придёт, не спасёт. Айена тоже не было видно. Придётся прорываться самому. К своим.

Где-то на краю сознания, словно птичка в клетке, билась мысль: война закончена, эти люди — не враги тебе. Ага, как же! Толпа безлика, и в ней может скрываться кто угодно. Дивьи шпионы, моровые чародеи с проклятыми предметами. Да даже мятежная сестрица Доброгнева…

В глазах потемнело, словно в неурочный час настали густые сумерки. И Лис сделал то, что делал всегда в момент опасности: запел.

Разумеется, это была не просто песня, а чары, стократ усиленные его страхом, гневом и желанием защитить себя во что бы то ни стало. Даже гусли не понадобились, хватило просто голоса.

Первые строки Кощеевич пропел еле слышно, но постепенно силы возвращались, удушье отступало, и он задышал полной грудью.

Чародейские мелодии он ещё в детстве слагал так, что даже упыри заслушивались. Ласковый мягкий тембр проникал сперва в уши, потом — в души. Песня будто бархат под ноги стелила, завораживала. Особенно тех, кто руки княжича коснуться успел.

Толпа замерла, прислушиваясь, а потом принялась раскачиваться в такт. Даже на мар подействовало — вот какой силы вышло заклятие!

Лис встал и расправил плечи, чтобы лучше пелось:

«Буйные ветра княжича хранят, пусть и мой народ не предаст меня. Буду каждый шаг видеть наперёд: кто меня предаст — дня не проживёт».

Он ещё не успел допеть, а из толпы уже послышались выкрики:

— Слава княжичу Лютогору!

— Лютогор наш господин!

— Умрём за тебя! Только прикажи!

— Нет уж, лучше живите ради меня, — Лис поморщился. — Хватит смертей.

Как же ему не нравилось данное отцом имя. Мало того что звучит глупо, так оно ещё и дивье… издать, что ли, указ, запрещающий к нему так обращаться?

Он опустился в кресло, наконец-то позволив себе расслабить плечи:

— Так. Не толпиться. Не напирать. Упавшим помогать. Подходить по одному, с глупыми просьбами не лезть. Ясно вам? — гордый собой, он сплёл руки на груди.

Жаль, на всю страну такую песенку не споёшь. Подействует только на тех, кто лично слышал и ладони касался. Зато хотя бы тут он навёл порядок, и дальше всё пошло как по маслу. Но теперь Лис понимал, почему Кощей никогда ни о чём не спрашивал своих подданных…

* * *

— Ты соображаешь, что натворил? — Май опять ругался.

Лис уже начал привыкать, что тот ворчит по поводу и без. Это было утомительно. Он не ожидал, что весёлый и внимательный сотник превратится в такого брюзгу. Как будто старикан какой, всё ему не так — не этак. А ведь он даже немного моложе Лиса. Что же дальше-то будет?

— Тебе не говорили, что советнику не обязательно всё время ворчать? — Кощеевич болтал ногами, сидя на кровати, и улыбался. Он попытался всё превратить в шутку.

Тот Май, с которым они воевали бок о бок, непременно её подхватил бы. А этот только поморщился:

— Ты не оставляешь мне выбора, княже. Думал бы больше головой, всем было бы спокойнее…

— Помолчи, — рыкнул Лис. — Мы друзья, но оскорблений я не потерплю! Если хочешь знать, я только и делаю, что головой думаю. Только чувствую, как будто мне дали решето и сказали: вычерпай озеро. Когда вычерпаешь — всем счастье настанет. Только вода никак не убывает, льётся и льётся меж пальцев… может, не годен я к правлению, а?

Сейчас очень кстати пришлись бы слова утешения. Вот что ему стоило сказать, мол, всё у тебя получится, княже. Ты справишься.

Но Май пожал плечами:

— Не знаю, друг. Мне тоже порой кажется, что из меня вышел негодный советник. Мы никогда раньше не делали ничего подобного. Возможно, другие справились бы лучше нас. Но мы не отступим и будем пытаться снова и снова.

И Вертопляс с шестка добавил:

— Вр-ремя покажет.

— Ты не помогаешь, — огрызнулся на него княжич и снова повернулся к Маю: — Вот я и пытаюсь. Что тебе не нравится?

— Песня твоя.

— Ты её не слышал вообще-то, — Лис обиженно надул губы. — Я хорошо спел.

— О, в этом я не сомневаюсь, — кивнул Май. — Давай, спой её мне, похвастайся.

Кощеевич слишком хорошо знал своего советника, чтобы не почувствовать подвох.

— А тебе-то зачем? — выдохнул он после недолгого замешательства. — Ты и так мне верен.

— Как и многие из тех, кому сегодня довелось услышать твои чары.

— Ну и что? Тебе я верю, а им — нет. Теперь буду спать спокойнее.

— Ты же бессмертный. Чего ты так боишься? — резко спросил Май, приподнимаясь на локте.

— Бессмертного тоже могут предать.

— Как ты предал своего отца?

Лис, вспыхнув, вскочил с кровати:

— Мой отец был тиран и деспот!

— Да кто ж с этим спорит? — советник поморщился.

— Тогда объяснись. Я чувствую, что ты пытаешься на что-то мне намекнуть. Но я не понимаю намёков. Давай уже говорить начистоту?

— Давай, — охотно согласился Май. — Ты только успокойся. А то бурлишь, как суп в котелке.

Кощеевич сел и сложил руки на коленях:

— Ну? Я весь внимание.

— Ты можешь заколдовать всех, сделать свой народ послушным. Но чем тогда ты будешь отличаться от Кощея? Он тоже держал подданных в страхе, потому что боялся предательства. Не мог влиять на умы, как ты, но пользовался иными чарами. И услугами палачей, конечно.

— Но я никого не пытаю. В отличие от.

— Лис, я вовсе не хотел тебя обидеть, — вздохнул Май.

— Однако обидел.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты осознал, что ступил на скользкую дорожку. Сойди, пока не поздно. Ты будешь хорошим правителем и со всем справишься, я уверен.

Нет, ну что ему стоило сказать это раньше?

— Я никогда — слышишь? — никогда не стану таким, как Кощей, — процедил Лис сквозь сжатые зубы. — Не был бы ты ранен… не был бы ты моим другом…

— То что? Заколдовал бы меня?

— Нет. Вдарил бы кулаком промеж глаз, чтобы чушь не нёс!

И тут советник неожиданно улыбнулся:

— Вот это мой Лис, узнаю его. Теперь я спокоен.

— Как же, спокоен он, — уже совсем беззлобно пробурчал Кощеевич. — Тебе волю дай, будешь виться вокруг, как ворон. Я рад, что ты обо мне заботишься, но твоя забота порой вдохнуть мешает. Умерь пыл, Май. А не то правда по роже получишь.

— Понял. А ты?

— Я вроде тоже понял, — Лис вздохнул. — Эх, жаль. А такая идея была. Вся Навь меня бы любила!

— На войне ребята любили тебя без всяких чар.

— Так то на войне…

— За двер-рью кто-то есть! — вдруг каркнул Вертопляс, и Лис, нахмурившись, рявкнул:

— А ну, кто там?!

Одновременно с его криком раздался стук.

— Княжич, это Айен. Можно?

Чтобы войти, рослому воину пришлось наклониться, иначе бы он точно задел головой притолоку.

— Ты зачем под дверью подслушиваешь? — Лис нахмурился.

— Да уж не затем, чтобы тайные тайны выведывать, — пожал плечами Айен. — Просто шнурок, вишь, лопнул, вот я его и перевязывал. Негоже к княжичу заваливаться, когда портки вот-вот упадут. Конфузно.

— А пришёл зачем?

Айен поскрёб в затылке.

— Да мне эта… сказали, что тебя, княжич, чуть толпа не задавила, и ты дюже злился. Вот я и прибежал, как только смог.

— Так. А почему тебя рядом со мной не было, когда это случилось?

Вояка повесил нос:

— Прости, княжич, моя вина. Думал, мары сами справятся. Я, понимаешь, с утра кислой капусты напёрся до отвала. Кто ж знал, что она совсем скисла?

Такое случалось и прежде. Аппетит у Айена был непомерный — ел всё, что не приколочено. И порой страдал от своей неразборчивости в еде. Им в бой выходить, а сотник опять в кустиках обретается…

— Готов понести наказание, — торопливо добавил Айен, но Лис покачал головой:

— Да чего уж там. Ты себя, приятель, сам уж наказал. Может, оно и к лучшему сложилось. Выходит, ты песни моей не слышал…

Они с Маем переглянулись, тот кивнул, и Лис предложил:

— А будешь моим вторым советником, Айен?

Сотник вытаращился, не веря своим ушам.

— Это какая-то шутка, княжич? Я с повинной пришёл, а ты вместо того, чтобы казнить, милуешь.

— Правда, с одним условием тебя на должность возьму, — усмехнулся Лис. — Больше не жри что попало. На княжеской кухне еды хватает.

— Рад стараться, княжич! — просиял Айен. — Да я за тобой в огонь и в воду пойду! Больше не подведу, вот увидишь.

— Пока просто смотри, вникай. Пока Май выздоравливает, будешь при мне. Потом распределим, кто из вас двоих за что отвечает.

— Рад стараться! — повторил Айен.

Сейчас он был похож на большого пса, дождавшегося лакомства с хозяйского стола. Разве что хвостом не вилял.

— Спасибо, что спас меня на охоте, — Май склонил голову в вежливом поклоне. — Должок теперь за мной. Верну, как представится возможность.

— Ой, да ладно, — отмахнулся здоровяк. — Не будем считаться. Чай вместе общее дело делаем. Ты тока на охоту лучше не ходи больше. Не твоё энто. Мы с ребятами сами управимся. Вот увидишь, ещё до зимы изведём огнепёсок всех до одной. Безопасными станут наши леса.

— Так уж и совсем безопасными? — не поверил Май. — Ещё скажи, волков да медведей не станет.

— Ну, не настолько же, — пожал плечами новоиспечённый советник. — В общем, ты понял, о чём я толкую.

— Я-то понял. Но в новой должности тебе за языком следить не мешало бы. Чтобы не пообещать ничего сверх того, что собираешься исполнить.

— Май, ты опять за своё? — Лис закатил глаза. — Ну зачем ты такой въедливый?

— Потому что я злюсь, — вздохнул раненый. — Думаешь, легко тут на простынях валяться, когда снаружи жизнь кипит?

— Скор-ро выздор-ровеешь. Потер-рпи, — подал голос с насеста Вертопляс, и Кощеевич закивал, соглашаясь.

— Вот, даже птица понимает.

— Да знаю я, знаю…

— Тер-рпение — добр-родетель, сам же говор-рил.

— Уел, — усмехнулся Май. — Советовать порой легче, чем исполнить совет. Будет и мне наука.

— Разреши идти, княжич? — Айен щёлкнул каблуками. — Соберу охотничков, велю им завтра выдвигаться. Ну, чтобы голословным не быть, а дело делать.

— Иди, — Лис махнул рукой.

Когда за вторым советником закрылась дверь, он строго посмотрел на Мая.

— Ну, говори, что тебе не нравится? Я же вижу, как тебя распирает.

— Всего одна просьба, княже. Раз уж Айен теперь советник — ради всего святого, не бери его с собой на переговоры с Ратибором. Из хороших воинов получаются плохие ходатаи.

— А я сам какой?

— С тобой я и в бой ходил, и в разведку, и к царю бы пошёл. Да вот жаль, не могу.

— Ты на вопрос не ответил. Кто я по нутру больше: воин или посол-ходатай?

Май задумался, наморщив лоб. Потом нехотя признался:

— Не в обиду, Лис, но в душе ты — не воин. Это не означает, что ты был плохим боевым товарищем. Просто… бывают люди — дубы: крепкие, упёртые, идущие напролом. А у тебя другая сила. Ты словно вьюн.

— Это хорошо или плохо?

Май покачал головой:

— Вот глянь-ка, уже прицепился! Не всё в мире делится на чёрное или белое, друг мой. Тебе ли не знать? Ты — один. Я — другой. А Айен отличается от нас обоих. И это хорошо. Значит, мы можем взглянуть на дело с разных сторон.

— Значит, Айен — дуб, я — вьюн, а ты кто?

— Тростник, наверное, — Май пожал плечами. — Не суть важно. Главное, не бери с собой Айена — вот мой совет. Потому что царь Ратибор тоже тот ещё… дуб.

Лис рассмеялся и быстренько перевёл разговор на другую тему: спросил у друга, какие книжки тот читает, и, пока советник разливался соловьём, размышлял о предстоящей встрече.

Ему очень не хотелось идти одному. Не потому, что он боялся нападения дивьих. Просто рядом с кем-то из своих Лис чувствовал бы себя намного увереннее. А раз Май не может пойти, кого ещё брать? Не Вертопляса же?

Даже если Айен будет молчать, само его присутствие поможет справиться с волнением. Вьюну нужно вокруг чего-нибудь обвиваться, иначе он перестаёт стремиться вверх.

Но совет Мая заставил Лиса засомневаться. Может, правда лучше с вороной? Вертопляс тоже друг, хоть и птица…

— Не мучайся, возьми с собой меня.

Лис вздрогнул. Рядом с ним на кровати Мая сидела красавица Смерть. Наверное, у него сделались очень страшные глаза, потому что Рена рассмеялась:

— Да не бойся, твой приятель меня не слышит.

«Ох, надеюсь, она не за ним…» — мелькнуло в голове.

— Не беспокойся, его срок ещё не настал.

«Какого лешего ты читаешь мои мысли?» — с нажимом подумал Лис.

— Любопытна. Грешна. Но ты сам виноват: громко думаешь.

«А не могла бы ты больше так не делать?»

— Могла бы, — подмигнула Смерть. — Но не хочу. Да и как мне с тобой тогда беседовать на людях? Бывает скучно, хочется поболтать.

«Чего ж тогда не пришла, когда я там, в толпе тебя звал?» — Кощеевич припомнил обиду.

— Прости, дружок, занята была. Нескольких задавили всё-таки, нужно было забрать, проводить. Явилась, как только освободилась, и вот — предлагаю помощь да свои советы. Берёшь меня на переговоры, али нет?

И Лис кивнул:

«Беру!»

В голове мелькнуло тревожное: ох, не пожалеть бы… Но если Марена это и услышала, то не подала виду.