Гнев Тоурба

Агнес Хоуп (2024)

Внезапное известие о помолвке с ноаром из высшего рода переворачивает всю жизнь Амалы и вынуждает податься в бега, бросив всё: дом, отца и близкого друга. Но есть ли такое место в землях Тоурба, где она может укрыться от всемогущего семейства жениха? Путь Амалы лежит в отдалённую крепость «Чёрное кольцо», таинственные предания о тех местах с детства манили её. Мистическое исчезновение жителей древнего города фарухов. Лес-убийца и неизведанные дикие земли за ним. Где-то там сокрыта разгадка главной тайны всей её жизни, и Амала должна докопаться до неё прежде, чем её поймают и казнят. Неожиданные встречи, пугающие открытия, обретения и потери — лишь часть хитросплетений судьбы, поджидающих Амалу впереди.

Глава 4

— Где ты была, Амалаиза? — негодуя Индевер поднялся из кресла и хлопнул ладонью по столу. Я вздрогнула и сцепила пальцы перед собой. Всю дорогу переживая из-за объяснений с Джаей, я совершенно не подготовилась к предстоящему разговору с родителем и не ожидала, что так быстро после возвращения в поместье окажусь в отцовском кабинете.

— В Вошасе, — сглотнув, ответила без увиливаний.

— И что ты там забыла посреди ночи?

— Ну, — протянула я, не зная, с чего лучше начать. Отец был не в курсе моих сделок с Вахином и вряд ли стоило рассказывать об этом сейчас. — У меня было кое-какое незаконченное дело.

— Дело? Ночью? — Индевер запустил пятерню в взлохмаченные волосы и, прикрыв глаза, тяжело вздохнул. — А ты что делал? — внезапно яростно бросил он и упёрся взглядом в Джаю, стоящего чуть позади меня.

— Он ни в чём не виноват, — я шагнула вперёд и вскинула ладони в успокаивающем жесте. — Как бы он мог меня остановить?

— Для него главный приказ: защищать тебя от любых явных и неявных опасностей. Думаешь, ночная поездка в город для юной особы — увеселительная прогулка? — процедил отец, сведя брови на переносице.

Я мысленно порадовалась, что сила «имени» не сработала, видимо, отдавая приказ, отец не слишком вдавался в детали, что сделало его гибким и позволило Джае вместе со мной покинуть поместье.

— Он и был рядом, чтобы защищать от всех опасностей, — заключила я вслух, как бы подтверждая, что приказ сработал.

— Он не должен был вообще выпускать тебя из поместья, — выкрикнул отец и снова ударил ладонью по столу. Я напряглась, таким разгневанным мне ещё не приходилось его видеть. — Бо, иди в свою каморку и не выходи из неё, пока не пришлю за тобой Кыр. С тобой я разберусь потом, — Индевер ткнул пальцем на дверь.

Я разинула рот, чтобы заступиться за Джаю, но осознала, что не хочу, чтобы он узнал о моём плане как невольный слушатель нашего разговора с отцом. Я должна объясниться с ним с глазу на глаз, когда он сможет реагировать на услышанное и открыто негодовать, так будет честно. Я сомкнула губы и бросила короткий взгляд через плечо на спину уходящего друга.

— Зачем ты ездила в город? — потребовал Индевер объяснений, как только дверь за Джаей закрылась. — Когда мне сообщили, что исчезли лошади, ты хоть представляешь что первым пришло мне в голову? Я подумал, что ты сбежала с ним.

Я зажмурилась на миг и вздохнула, прежде чем взглянуть на отца. Гнев, усталость и беспокойство странным образом смешались на его лице, обыкновенно гладко причесанные волосы с ровным пробором сменила взъерошенная копна тёмно-русых волос, посеребрённых сединой, под грозовыми тучами глаз залегли тёмные тени, а две бороздки морщин на переносице углубились и казалось отныне никогда не исчезнут, даже если брови перестанут хмуриться. Скорее всего после нашего разговора рядом с ними появится ещё парочка.

— Я бы не ушла, не попрощавшись. По крайней мере, оставила бы письмо, — натянуто улыбнувшись, я прошла к креслу перед столом и опустилась в него. Голову сдавливало словно в тисках, но я отодвинула усталость и боль, сосредотачиваясь на том, что и как должна сказать. Я оглянулась на дверь, за которой ожидала дальнейших распоряжений Рошана. — Отошли её подальше.

Мои слова озадачили отца, но он не стал ничего спрашивать.

— Кыр! — позвал он, и спустя несколько мгновений она вошла в кабинет. — Кыр, пройди — неспешно, один шаг за два удара сердца — вдоль границы моих владений, начни от главных ворот.

Я подалась вперёд, намереваясь поправить слова отца, но Рошана быстро исчезла за дверью. Я никогда не учила её выискивать слабые места в приказах, позволяющие уклоняться от них. Но довольно долго после её появления в поместье я забывала о ещё одном обладателе острого слуха рядом и смело обсуждала с Джаей тонкости очередного приказа. Поэтому если она что-то подслушала, то вполне могла научиться пользоваться этим методом и при желании разогнать биение собственного сердца, чтобы ускорить обход и вернуться в дом незамеченной, ведь отец не велел ей явиться к нему, когда она закончит. Но уже было поздно что-то менять, следовательно нужно укоротить наш разговор и закончить до её возвращения.

— У нас не так много времени, поэтому сразу перейду к главному, — заговорила я шёпотом, на случай если Рошана всё ещё могла нас расслышать. Отец опустился в своё кресло, не отрывая от меня напряжённого взгляда. — Через три дня я покину поместье. Нужно, чтобы…

— О чём ты говоришь? Хочешь податься в бега? Нет. Я уже всё решил. Ты сможешь спокойно жить, никто больше не сможет принуждать тебя к браку, — Индевер замотал головой, не желая слушать дальше.

— Я не смогу жить. Неужели ты не понимаешь? — уперевшись локтями в колени, я сжала голову ладонями и уставилась в пол. — Если тебя казнят, я не смогу жить. О какой спокойной жизни ты говоришь?

— Амалаиза, — смягчившимся голосом позвал отец. — Амалаиза, посмотри на меня.

Я послушалась и подняла голову. Гнев полностью сошёл с его лица, уступив место решимости — готовности пожертвовать собой ради меня. Я застыла на миг, грудь сдавило от ужаса. Что если у меня не получится его переубедить? Что если он отмахнётся от моего плана и сделает всё по-своему?

Я сцепила пальцы в замок перед собой и сжала челюсти, зубы заныли от давления.

Нет. Этому не бывать.

Я тряхнула головой, прогоняя сомнения, и резко поднялась на ноги.

— Я уже говорила тебе, отец. Никто больше не умрёт из-за меня. А если ты всё же решишь оговорить себя на казнь, то знай, я поднимусь на эшафот вместе с тобой.

Серые глаза отца округлились.

— Амалаиза, — поражённо выдохнул он.

— Больше никто не умрёт из-за меня, — как клятву произнесла я.

Отец обошёл стол и, остановившись передо мной, взял мои руки в свои.

— Почему ты так говоришь? В гибели мамы нет твоей вины. Никто не умирал из-за тебя, — заглядывая мне в глаза, убеждал отец. Ком сдавил горло, лишая кислорода, я до безумия хотела, чтоб его слова стали правдой, но не могла врать самой себе. И сейчас у меня не было времени и сил даже мыслями возвращаться в тот день.

— Прямо сейчас ты собираешься умереть из-за меня, — бросила ему в лицо упрек и высвободила ладони. — Я этого не допущу. Как я уже сказала, через три дня я покину поместье. В день помолвки ты объявишь не об отказе исполнять договоренность, а о моём побеге. Только так никто не умрёт.

— Это безумие. Тебя будут искать, а когда найдут, ты знаешь, что сделают, — отец отшатнулся от моей затеи и, словно обессилев, опёрся на столешницу, случайно задев лежащую на краю книгу. Та с глухим стуком упала на пол, а я опустила взгляд на её синий переплёт, чтобы не смотреть на отца, боясь, что он распознает в моих глазах все мои страхи.

Я осознавала риски. Никому не убежать от смерти, на любом из возможных путей рано или поздно она меня настигнет. Я выбрала тот путь, где мои близкие не умирают, а я попытаюсь отодвинуть свой конец как можно дальше.

— Да, знаю. Но это в том случае, если они меня найдут, — как можно увереннее напомнила я и быстро продолжила, чтобы не слушать возражения отца. — Самое главное сейчас сделать всё так, чтобы о моём побеге узнали только в день помолвки. А для этого ты должен наказать меня и запереть в комнате до дня солнцестояния. Повод у тебя есть. Уверена, что о моей ночной вылазки знает уже вся прислуга. Никто ничего не заподозрит, ведь это не впервой.

— Амалаиза, — протестующе протянул моё имя отец. — Куда ты побежишь? Где в землях Паскума можно скрыться от высшего рода Фурош? Это невозможно.

— Я поеду туда, где всё началось. — Я скрестила руки на груди, готовясь к новым протестам отца. — Туда… где я появилась.

Индевер нахмурился, но не гневно и не осуждающе, а словно понимающе.

— Но как…? — начал он.

— Я нашла способ. Для этого ездила в Вошасу, — призналась я, но не стала вдаваться в детали.

— Теперь я понимаю, зачем тебе это. — Отец обошёл стол и выдвинул ящик. Оттуда он достал знакомый свёрток и протянул мне.

Дневник Белиоза Раута.

Кажется я выронила его, когда убегала из кабинета в прошлый раз.

Я взяла свёрток и озадаченно посмотрела на серую ткань, обёрнутую вокруг книги. Из-за свалившейся на голову помолвки я совершенно забыла о дневнике.

— Что ты хочешь там найти? — Отец подался вперёд, упираясь ладонями в стол. Я не понимала, он спрашивал о записях Белиоза или о месте, куда я собираюсь отправиться, но всё это взаимосвязано.

— Ответы.

— Они настолько тебе нужны?

Я кивнула.

— Порой неведение лучше знания. — Отец замолкает на некоторое время и смотрит на меня долго и пристально в попытке переубедить. — Я хочу, чтобы ты прожила счастливую и спокойную жизнь. Твоя мама тоже этого хотела. Илаита взяла с меня обещание, что я сделаю всё для этого. Неважно какой ценой, я готов её заплатить.

Я отвела взгляд, не в силах смотреть ему в глаза.

— Я никогда не приму такую цену. Никакой спокойной и счастливой жизни для меня не будет. Если тебя казнят, я сама отправлюсь вслед за тобой, — стараясь скрыть дрожь в голосе, напомнила я.

— Мне никак тебя не переубедить? — с нотками отчаянья спросил отец.

— Я уже всё решила.

— Побег — это не решение. Это самоубийство. — Отец вновь обошёл стол и встал напротив. — Оскорбление высшего рода. Советник просто так не оставит это. Он отправит за тобой людей, на каждом столбе, в каждом селении будет висеть твой портрет.

— Поэтому мне нужно добраться до Чёрного кольца до того, как мои портреты начнут расклеивать, — на всякий случай шёпотом произнесла я. — И мне нужна твоя помощь. Все в поместье должны думать, что я заперта в комнате вплоть до дня помолвки. Это даст мне фору шесть дней, когда о моём побеге прознает ноар Фурош, три четверти пути уже будет позади.

Отец нахмурился, размышляя над моими словами.

— Объяви слугам о моём наказании. Запрети всем заходить в мою комнату, никакой уборки и стирки, еду пусть оставляют за дверью. Займи их приготовлениями поместья к помолвке, но ко мне разреши зайти только накануне вечером, — продолжила я.

— Думаешь, после предпринятых мной попыток отменить помолвку Дангатар не поймёт о моей причастности к твоему побегу?

— Именно поэтому слуги ничего не должны заподозрить, их свидетельства отведут от тебя подозрения. К моим наказаниям все уже давно привыкли, убедить их нетрудно, — я задумалась на миг, выискивая погрешности в плане, и тут же поняла, что не учла. — Труднее всего скрыть правду будет от Рошаны.

Отец потёр щетину на подбородке и тяжело вздохнул, прежде чем заговорить.

— Я найду ей занятие вдали от дома вплоть до дня солнцестояния. И прикажу молчать о её отсылках и всём услышанном.

Облегчение волной мурашек хлынуло по спине, отец больше не противился моему решению. Я быстро шагнула к нему и обняла, прижавшись щекой к его плечу.

— Спасибо.

Он снова вздохнул, его ладонь пригладила мои растрепавшиеся распущенные волосы.

— Ты точно уверена, что в Чёрном кольце ты будешь в безопасности?

— Это закрытая крепость. Туда невозможно попасть постороннему, а сами смотрители не покидают её стен. Никто не будет искать там беглянку, — успокоила я, не поднимая головы с его плеча, чтобы он не мог заметить на моём лице неуверенность в собственных словах.

— А как же Элаиза?

Я невольно напряглась при упоминании сестры мамы и, медленно отстранившись, отступила на шаг.

— Она видела меня лишь младенцем. Вряд ли узнает.

— Ты не скажешь ей, кто ты?

Я отрицательно покачала головой.

— Всё же Элаиза тоже смотритель. Что если она доложит обо мне?

Отец склонил голову набок, заглядывая мне в глаза.

— Элаиза не такой человек. Иначе сообщила бы о тебе ещё девятнадцать лет назад, — не согласился он.

— Многое могло измениться за эти годы. Но даже если ты и прав, я не могу втягивать её в это. — Я перехватила свёрток с дневником другой рукой и пожала плечами. — Ведь я обязана ей своей жизнью.

Отец протянул руку и ласково коснулся моей щеки.

— Уверен, твоя мама наблюдает из небесного сада и гордится тобой — благородной и добросердечной дочерью рода Сибоа и рода Дахтуз.

Я позволила себе прильнуть к ладони отца и прикрыть глаза, чтобы лишь на несколько кратких мгновений впустить образ мамы.

Каштановые вьющиеся волосы обрамляют её красивое круглое лицо, глаза цвета корицы смотрят с весёлым прищуром, родинка рядом с правым уголком губ проваливается в ямочку. Она в платье излюбленного белого цвета, её руки сложены на животе… сквозь пальцы сочится кровь.

Я стремительно распахнула глаза, отец нахмурился, наблюдая за сменой выражения на моём лице. Я растянула губы в улыбке, пытаясь скрыть разрывающую грудь боль и наполнившую рот горечь вины, и слегка осипшим голосом вернула отца к разговору.

— Есть ещё кое-что важное, что я хочу, чтобы ты сделал для меня.

***

— Ты здесь?

Я разворачиваюсь на тихий, будто бы издали принесённый ветром зов, но никого не вижу. Вокруг бескрайняя долина, поросшая высокой травой: ни холмов, ни пригорков. Ровное неподвижное море зелени, на горизонте встречающееся с яркой лазурью безоблачного неба.

Всматриваюсь вдаль и кручусь на месте, провожу ладонью по острым кончикам травы, достающей мне до пояса. Необычайно мягкие, словно пёрышки, узкие листочки пригибаются от моих касаний и снова устремляются словно пики вверх.

— Наконец-то, — лёгкий шелест голоса и вздох раздаются позади. Я вздрагиваю и резко разворачиваюсь, но никого не вижу. Отступаю, опасливо поглядывая по сторонам.

— Где ты? — требовательно шепчет некто прямо в мой затылок. Я отскакиваю, как ужаленная, но обернувшись вновь никого не обнаруживаю.

Холодный озноб скользит вдоль позвоночника.

— Скажи где ты?

В этот раз я срываюсь с места и бегу прочь, не оборачиваясь. Острое желание скрыться от странного — не то мужского, не то женского — голоса гонит вперёд.

Пока я не замечаю впереди движение.

Островок травы начинает извиваться, потревоженный резкими порывами ветра. Я останавливаюсь и завороженно смотрю, как волны разрастаются, растекаются всё шире и шире от эпицентра, захватывая всё больше пространства, превращая долину в бушующее зелёное море. Цунами движется в мою сторону, необъяснимый страх сжимает сердце в тисках и сковывает конечности. Я не могу шевельнуться и, когда надвигающаяся волна уже в паре шагов от меня, зажмуриваюсь, готовясь к удару штормового ветра.

Однако ничего не происходит.

Я приоткрываю глаза и вижу неистово бушующую зелень вокруг, её то жмёт к земле, то вздёргивает вверх с такой силой, что кажется вот-вот вырвет вместе с корнями, но воздух бездвижен. Даже лёгкое дуновение не касается моей кожи. Я озадачено протягиваю руку к мечущейся траве и замираю, ощутив позади себя чужое присутствие.

В следующий миг меня оглушает скрежещущий рёв:

— Где ты?

Я резко распахнула глаза и не сразу поняла, где нахожусь, всё ещё слыша глухой отзвук жуткого голоса из сна.

— Госпожа Амалаиза? — раздался тонкий голосок из коридора и тихий стук.

— В чём дело? — я приподнялась на руках и посмотрела в направлении двери.

— Я принесла поднос с едой, — чуть громче сообщила служанка.

Я спустила ноги на пол и потёрла глаза. Задёрнутые плотные шторы погружали комнату в полумрак, и было трудно определить время суток. Голова гудела. Должно быть, я спала совсем немного.

— Госпожа, — вновь раздалось из-за двери. — Господин Индевер распорядился не входить в вашу комнату. Мне оставить поднос здесь?

— Да, оставь там. Лучше не нарушать приказы господина, иначе не избежать наказания, — наигранно невесело усмехнулась я и быстро добавила, пока она не ушла. — В следующий раз можешь просто оставлять у двери, не сообщая. Хочу отоспаться, пока отбываю заключение.

— Я вас разбудила, — виновато охнула служанка. — Простите, госпожа Амалаиза. Отныне не буду тревожить вас.

— Хорошо. Спасибо за еду, — поблагодарила я напоследок. Послышались удаляющиеся шаги, я вздохнула: больше не нужно беспокоиться о том, чтобы подавать голос в ответ три раза на дню.

Я посмотрела на измятые подушки, желая снова опустить на них тяжёлую голову и сомкнуть уставшие глаза, но меня поманило другое не менее требовательное чувство.

Поставив поднос на столик, я отодвинула ближайшую штору, чтобы впустить немного дневного света и с удивлением обнаружила, что за окном сгущались сумерки. Странно, я проспала весь день, но чувствовала себя разбитой. Потерев виски, я зажгла масляную лампу на столике и принялась за еду.

Два дня.

От осознания как мало времени у меня осталось, кусок хлеба встал в горле. Протолкнув его глотком воды, я обвела комнату взглядом.

Всего через два дня я покину дом. Храбриться и приукрашивать свой замысел перед отцом ради его безопасности гораздо легче, чем осознавать самой, что я никогда сюда не вернусь. Если представить самое невероятное, что мне вдруг удастся скрываться достаточно долго и ноару Фурош наскучит меня разыскивать, то даже в таком случае я не вернусь в поместье. Моё появление здесь навлечёт беду на отца.

Я встала и подошла к окну. Сад окутали ночные тени, ничего кроме очертаний подстриженных кустарников разобрать не получалось, но я знала расположение каждой цветочной клумбу и каждого фруктового дерева. Некоторые из них посадили мы с мамой, но после её смерти я ни разу не ходила в сад, позволяя себе лишь изредка любоваться им из комнаты. Я распахнула створки, впуская звуки брачных песнопений сверчков, втянула носом цветочные запахи сада. Различив среди них тягуче-медовый аромат люпинов, я вспомнила мамины леденцы, которые она готовила для меня в качестве награды за усидчивость на занятиях с приглашёнными учителями. Мне было невыносимо скучно на них, ведь как правило ко второму занятию я уже успевала прочитать все принесённые ими учебники и знала чуть ли каждое их слово наперёд, но ради затвердевшей патоки в виде фигурок зверей я была готова терпеть и сидеть смирно. Невольно облизав губы, я почти ощутила на них сладкий вкус карамели.

От лёгкого ветерка зашелестела листва оливы, растущей прямо под моим окном. Это старое дерево с широким бугристым стволом и искривленными ветвями уже давно не плодоносило, по преданиям его посадил предок мамы — первый из рода Дартуз, пришедший на эти земли во времена Великого переселения, поэтому эта олива почиталась и служила чем-то вроде алтаря в нашей семье. Под ветвями этого дерева родители обменялись брачными клятвами, под ними же меня нарекли Амалаизой.

И по этой же оливе Джая каждую ночь забирался ко мне в комнату после смерти мамы.

— Джая, — тяжело вздохнула я. Сердце сдавило от тревоги, предстоящий разговор с другом пугал до дрожи.

— Думаешь, я буду карабкаться к тебе через окно? — Я вздрогнула и резко развернулась. Джая стоял возле стола и разглядывал содержимое подноса. — Я воспользовался дверью, — он взял маленький кекс в сахарной глазури и взмахнул им. — Ты будешь его есть?

В горле пересохло, поэтому я лишь отрицательно покачала головой, кекс тут же отправился в рот друга.

Я попросила отца отменить запрет на вход в мою комнату для Джаи, потому что мне требовалась его помощь в подготовке к побегу, ведь сама я не могу покидать её пределы — будет плохо если кто-нибудь увидит меня. Но всё же его бесшумное проникновение стало для меня неожиданностью.

Сглотнув, чтобы смочить горло, я сцепила пальцы перед собой.

— Можешь съесть все, — я подбородком указала на оставшиеся на тарелке два пирожных. В детстве я всегда делилась десертом с Джаей, и его пристрастие к сладкому никуда не исчезло с возрастом, но он даже не взглянул на тарелку и поджал губы.

— Не надо меня задабривать, — буркнул он. — Что ты задумала? Выкладывай.

— Мне нужна твоя помощь, — начала я издалека. — Принеси все мои книги и карты со склада сюда. Ещё незаметно раздобудь пару седельных сумок. И захвати все кошели с деньгами.

Джая стремительно подошёл и остановился в шаге, мне пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в лицо.

— Кроме распоряжений, ты ничего не хочешь мне сказать?

— Я не распоряжаюсь, а прошу. Кроме тебя никто мне не поможет.

— Амала, — предупреждающе проговорил он, сверля меня взглядом. — Начни с главного. Начни с того, что должна была рассказать мне ещё до ночной поездки в Вошасу. Что пришло тебе в голову, когда ты якобы согласилась бежать в речные земли?

Горло спёрло, но я всё равно выдавила из себя осипшим голосом:

— Прости. Я боялась, что ты не поедешь со мной в город, если скажу правду.

Джая вдруг устало прикрыл глаза, поднял руку и, засунув большой палец под край фисы, потёр лоб под ней.

— Скажи зачем ехать в эту богами забытую крепость?

— Там меня будут искать в последнюю очередь.

— Даже если поддельное письмо старика сработает, там мы будем на виду у смотрителей, — Джая потёр шею под ухом, а я до боли закусила щёку изнутри. — Если за нами явятся, там некуда будет бежать. В Мёртвой долине за хребтом ничего нет кроме леса-убийцы.

— Каменный цветок, — тихо напомнила я об огромном городе его предков в центре долины.

Джая поморщился, будто я сказала несусветную глупость.

— Как долго мы там протянем? Среди каменных безжизненных руин. — Друг склонил голову на бок и нахмурился. — Только не говори, что ты действительно хочешь поехать туда только ради Каменного цветка?

— Это одна из причин, — я пожала плечами.

— Амала, сейчас не время для…

Я резко посмотрела ему в глаза, заставив его умолкнуть.

— А когда, Джая? Может подходящее время наступит, когда меня поймают и казнят?

— Этого не произойдёт, — стиснув зубы, процедил он. И его лицо выражало ярую готовность не допустить моей смерти, чего бы ему это не стоило.

— Я не знаю, найду ли там ответы, но я должна хотя бы попытаться. Поэтому я отправлюсь в Чёрное кольцо, даже если для меня это окажется ловушкой, — твёрдым голосом подвела я черту и развернулась, чтобы закрыть створки окна.

Позади послышался тяжёлый вздох.

— Как ты убедила господина отменить запрет?

Задёрнув штору, я обошла Джаю и сначала направилась к подносу на столе, но передумав, свернула к кровати. Прямо сейчас я была слишком взволнована, чтобы есть. Я села лицом к другу, подтянула колени к груди, уперевшись пятками в край матраса.

— Сказала ему правду, — ответила я, подняв взгляд на Джаю, который последовал за мной к кровати.

— Правду? — удивился он, приподняв одну бровь. — Ты сказала, что мы сбежим? И он… так просто принял это?

— Не так уж и просто, — не согласилась я, понимая, что если бы не моя угроза последовать на казнь вместе с ним, отец никогда бы не позволил мне так рисковать. — Я не оставила ему выбора, — пояснила я, не вдаваясь в подробности.

— Ты снова не договариваешь, — нахмурился Джая, затем подошёл ближе и присел на корточки, положив ладони на матрас по обе стороны от меня, его голубые глаза оказались напротив моих. — Хорошо, можешь не рассказывать как у тебя это получилось. Но я должен знать наверняка, что господин действительно позволит нам покинуть поместье. Потому что, ты знаешь, я не смогу, если он прикажет.

Я обхватила ноги руками, положила подбородок на колени и прикрыла глаза, не в силах выдерживать проницательный взгляд Джаи и собираясь с силами. Покинуть навсегда дом, где прожила всю жизнь, и оставить отца — это разрывало грудь и лишало лёгкие воздуха, но это всё что я могла сделать ради спасения единственного оставшегося у меня родителя. Как бы больно не было от расставания.

С Джаей же всё несколько иначе.

Наша связь с ним слишком глубокая, ставшая неотъемлемой частью меня самой. Мы не расставались ни на один день, со дня его появления в поместье он всегда был рядом, разделял со мной радости и горести. Наши души так крепко срослись, что я не могла представить себя без него. Не могла помыслить свою дальнейшую жизнь без Джаи рядом.

Я судорожно втянула воздух и открыла глаза.

Джая внимательно изучал моё лицо, слегка склонив голову на бок. Он понял, что что-то не так до того, как я заговорила осипшим голосом:

— Я покину поместье одна. — Он сощурился, рассматривая меня с подозрением, словно ожидая, что я вот-вот рассмеюсь и скажу что пошутила. Я поджала пальцы ног. — Джая, ты должен остаться здесь.

Его большие ладони медленно сгребли тонкое покрывало в кулаки.

— Ты… — он тряхнул головой, словно борясь с рвущимися наружу словами. — Что за бессмыслица?

— Так нужно, — прошептала я, словно эти два слова что-то могли объяснить.

— Нужно? Для кого, Амала? Для кого это нужно? — Я впервые видела Джаю таким растерянным, мои слова будто оглушили его. В груди заныло, и на краткий миг я засомневалась и не хотела продолжать, но должна это сделать ради него.

— Рядом со мной небезопасно. Только так ты не пострадаешь. И…

— Амала, — тихим, но твёрдым голосом оборвал меня он. — Я не хочу больше слушать эту чушь.

Джая резко поднялся на ноги и неловко отступил на пару шагов, не спуская с меня напряжённого взгляда. Я спустила ноги на пол и поднялась, потянувшись к Джае, но он шарахнулся от моей руки.

— Я подготовлю всё, что может нам потребоваться, — заявил он и устремился к двери.

— Джая, стой, — я поспешила за ним, но он быстро выскользнул в коридор. Прижавшись спиной к двери, я простонала и ощутимо приложилась затылком о дерево. Злость, негодование, возможно обвинения в предательстве — я готовилась к подобному, но никак не ожидала, что он даже не захочет меня слушать.

Два дня. Всего два дня.

Осталось так мало времени.

Как бы сложно не было, когда Джая снова вернётся, я непременно должна ему всё объяснить. Чего бы это не стоило, я заставлю его выслушать меня до конца.

Той ночью Джая так и не вернулся в мою комнату.

Сначала я ждала его, но усталость и неутихающий гул в голове сморили меня сном. Утром же не обнаружила в комнате ничего из того, о чём я его попросила. Весь день я провела в тревожном напряжении. Чтобы занять себя хоть чем-то, пересмотрела всю одежду и выбрала два самых подходящих для служительницы библиотеки простых и удобных платья. Хотя в Цитадели все служители вне зависимости от пола носили одинаковые серые бесформенные одеяния, за её пределами же они предпочитали не выделяться. Служительницы, как правило, одевались в скромные платья светлых оттенков. От штанов и рубашек придётся отказаться, но одну пару я всё равно скрутила и спрятала на дно вещевого мешка.

Разобравшись с гардеробом, я принялась осматривать комнату на наличие вещей, которые могли бы мне пригодиться в пути. В нижнем ящике комода я обнаружила свёрток с дневником Белиоза Раута, который припрятала накануне, я порадовалась мысли отвлечь себя его прочтением, но глаза зацепились за уголок лакированной чёрной шкатулки под ворохом сорочек.

Я не прикасалась к ней пять лет, с того дня как положила её туда. Взяв свёрток с дневником, я начала закрывать ящик, но остановилась. Мне не хотелось трогать шкатулку, но и оставлять было неправильно. Я осторожно извлекла шкатулку и приблизилась с ней к столу. Аккуратно поставив, я отошла на пару шагов, не отрывая от блестящей крышки взгляда.

— Я отдам тебя отцу, — произнесла полушёпотом и отвернулась, чтобы избавиться от навязчивого соблазна её открыть. Я знала, что внутри, но настойчивое желание взглянуть ещё раз боролось со страхом увидеть вновь.

Я забралась с ногами на софу и попыталась сосредоточиться на чтении дневника, но слова никак не хотели собираться в предложения, из-за чего мне приходилось перечитывать строки по несколько раз, а мысли то и дело обращались к чёрной шкатулке. После недолгой внутренней борьбы я всё же отложила дневник и вернулась к столу.

С затаённым дыханием я подняла крышку и взглянула на круглый серебряный медальон, украшенный камушками лазурного янтаря. Металл потемнел от времени, а затёртый от длительной носки кожаный шнурок почернел в некоторых местах. Я глубоко вдохнула, как перед нырянием под воду, и провела пальцем по неровному ребру медальона. Нащупала миниатюрную защелку и нажала на неё. Воздух вырвался из моего горла с вибрирующей хрипотцой. Внутри оказалось пусто.

Мама никогда не снимала этот медальон, даже когда носила платья с высоким воротником, она оставляла его под одеждой. В детстве я мало задумывалась о серебряном украшение на её шее, но позже поняла, что воспринимаю его как неотъемлемую часть мамы, как ту же родинку рядом с правым уголком её губ. Как то, с чем мама не может расстаться. Только когда я стала чуть постарше и родители начали покупать для меня первые драгоценности, я осознала, что непримечательный медальон мамы нечто большее, чем простое украшение. Однажды я спросила у неё, почему она никогда его не снимает. Мама загадочно улыбнулась и, прижав медальон к груди, ответила: «Частичка всего самого дорогого в моей жизни всегда у моего сердца». Хоть меня и раздирало любопытство, но тогда я не осмелилась попросить её показать, что же она хранила внутри. А после её смерти, я не могла даже смотреть на украшение. При взгляде на него я видела затухающую жизнь в родных карих глазах и окровавленную ладонь, протягивающую мне медальон. И вот спустя пять лет неутолённое любопытство перебороло страх болезненных воспоминаний, а внутри оказалось пусто.

Я вздохнула, смиряясь с мыслью, что возможно не так поняла маму и та «частичка самого дорогого» это сам медальон. Я не знала его происхождения, он выглядел старым и невзрачным, но может быть это подарок отца. И если так, то будет правильнее вернуть его ему.

Я опустила крышечку, но защелка не сработала. Надавила посильнее, щелчка, свидетельствовавшего о закрытии, так и не почувствовала. Взяв медальон в руки, я вновь раскрыла его, чтобы рассмотреть поближе, и тут заметила с внутренней стороны крышечки зазубренную пластинку, которая придавливала к серебряной стенке две маленькие пряди волос. Дрожащей рукой я оттянула зажим, он раскрылся и, щелкнув, остался в центре.

Пряди были стянуты чёрной шёлковой нитью. Я провела пальцем по тёмно-русым отцовским волосам, а затем осторожно взяла светло-русые с лёгкой золотинкой. Я узнала собственный цвет волос, но всё равно приложила прядь к кончику заплетённой косы, перекинутой через плечо. Естественно они немного отличались, мои волосы выгорели на солнце, а те, что хранились в медальоне, явно были срезаны, когда я была ребёнком. Но они точно принадлежали мне. Горло сжалось в спазме, а глаза защипало от собирающихся слёз. Я будто наяву ощутила тёплые мамины объятья и услышала её тихий шёпот: «Моя милая Иза».

— Прости меня, мама, — взмолилась я. — Прости, прости, прости…

Горькая тоска с разъедающей внутренности виной разрушили последние воздвигнутые мной оборонительные щиты, я больше не могла сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Я всё ещё находилась в стенах родного дома, но уже чувствовала себя безумно одинокой. Я потеряла маму, теперь вынуждена расстаться с отцом и с Джаей. Я никогда больше их не увижу. До последнего своего вздоха я буду одна.

— Амала. — Тёплая ладонь друга убрала прилипшие волосы с моей щеки и нежно протёрла оставшуюся на коже соль. — Что с тобой? — тревожные вибрации в голосе Джаи всколыхнули в груди новый позыв разрыдаться, но я до боли стиснула зубы и поднялась с пола.

— Всё в порядке, — хрипло заверила я, друг пристально осмотрел меня с головы до ног, словно выискивал травмы и ранения.

— Что это? — Он приподнял мою руку. Я разжала пальцы, на ладони лежала прядь.

— Мои волосы, — ответила я, растянув губы в печальной улыбке. — Мама хранила их в своём медальоне.

Я заозиралась и нашла его лежащим на столе рядом со шкатулкой. Джая проследил за моим взглядом и по тому как расширились на миг его глаза, он вспомнил его.

— Тебе… снова больно? — осторожно спросил он, сосредоточив всё своё внимание на моём лице. Джая был тем, кто разделял все мои страдания после смерти мамы и видел все мои слёзы, он безусловно сразу понял, что произошло, но я не хотела взваливать на него свой срыв.

— Просто немного взгрустнула, — вновь выдавила улыбку и направилась к столу. Я открыла крышечку медальона, чтобы вернуть волосы на место, — Нужно чтобы ты передал эту шкатулку… — но увидела маленькую еле заметную прядку из светлых тонюсеньких волосков, — отцу.

Джая, уловив мою заминку, тут же оказался рядом и посмотрел на то, от чего я не могла оторвать взгляд.

— Отец сказал, что она прожила всего два дня после рождения. Ты думаешь, это её? — полушёпотом проговорила я, застыв на месте.

— Похоже на пушок новорожденного. — Друг согласно кивнул, я почувствовала его внимание на себе. Немного помедлив, я всё же вернула свою прядь в медальон и, закрыв, убрала в шкатулку.

— Передашь её отцу? — я протянула лакированный короб Джае, теперь ещё больше уверенная в своём решении.

— Хорошо, — он принял его, изучая моё лицо. — Я принёс всё о чём ты просила, — его подбородок дёрнулся в сторону, указывая на оставленные у входа две заполненные седельные сумки.

— Спасибо, — поблагодарила я, размышляя о том, что стоит выложить все книги, которые мне не понадобятся, ведь всё это мне придётся тащить на себе до Вошасы, где я куплю лошадь.

— Ещё что-то нужно? — Джая переступил с ноги на ногу, сместившись на полшага к двери с явным намерением уйти. Я быстро приблизилась к нему и обхватила его предплечье обеими руками.

— Да, закончить наш разговор.

Я почувствовала как напряглись его мышцы под кожей, он мог с лёгкостью стряхнуть мой захват, но не шелохнулся, лишь отвёл глаза.

— Не о чем разговаривать. Я пойду с тобой, — упрямо буркнул он.

— Пожалуйста, сначала выслушай меня до конца, — попросила я. Джая сжал губы, но не воспротивился. Я сглотнула тревожный ком и продолжила. — Ты не можешь пойти со мной не только потому, что для тебя это будет означать верную смерть. Хотя для меня твоя жизнь важнее всего остального. Ты не можешь пойти, потому что у служителей Цитадели не может быть фарухов.

Синева его глаз прожигала меня своим негодованием. Желваки заходили ходуном, пока он осмысливал мои слова.

— Я не могу заявиться в Чёрное кольцо вместе с тобой. Служители отрекаются от всего: от имени рода, от семьи, от владений, от всего мирского. Они призваны служить Центриону, Священному зверю. Им самим запрещено иметь в услужении даже слуг, не говоря уже о фарухах. Поэтому ты не можешь пойти.

— Я могу, — настойчиво процедил Джая, отметая все мои аргументы против. — Я останусь за пределами крепости, никто из смотрителей меня не увидит. Я дождусь тебя, а когда ты закончишь с… поиском ответов, мы отправимся вместе в речные земли.

Я изумлённо вскинула брови, не думала, что даже после услышанного он найдёт способ выкрутиться. Но неожиданно затея не показалась мне такой уж плохой. Что если нам действительно лучше поехать вместе? Джая сможет скрываться в Танцующем лесу у подножья горной гряды, пока я исследую Каменный цветок в Мёртвой долине за хребтом. А потом мы и правда могли бы отправиться в речные земли, и мне бы не пришлось расставаться с ним.

Я тряхнула головой, отгоняя эгоистичное желание. Как бы я не страшилась разлуки с Джаей и одиночества, я не могу рисковать его жизнью. У ноара Фурош в распоряжении все войска Паскума, побег с фарухом — наихудший вид оскорбления для высшего рода. За такое унижение советник достанет нас даже из-под земли, и тогда Джаю ожидает неминуемая смерть. Единственный способ сохранить его жизнь — это вынудить остаться в поместье.

— Нет, Джая, ты не пойдёшь со мной. Ты остаёшься, — как можно твёрже заявила я. Голос не дрогнул, но от растерянного взгляда друга в груди сдавило. Видимо, он уловил мою минутную заинтересованность в его плане и понадеялся, что я соглашусь.

— Каким образом ты заставишь меня остаться? — вдруг дерзко бросил Джая.

Видит всеведующий Тоурб я не хотела прибегать к этому.

— Не я заставлю.

Джая отшатнулся как от удара, и мне пришлось выпустить его руку. Он качнул головой, словно не верил в услышанное.

— Амала, ты забыла наши обещания друг другу? — Отчётливая болезненная нотка скрипнула в его словах.

Я зажмурилась, его укор достиг цели. Наше давнее обещание. Конечно я помнила о нём, но на другой чаше весов находилась жизнь Джаи. Даже если он будет ненавидеть меня, я не изменю своего решения.

— Прости, — проговорила я, открыв глаза.

Взгляд голубых глаз заметался по комнате, будто Джая оказался в ловушке и не мог найти выход. Моё сердце пронзила тысяча игл, смотреть на его загнанный и потерянный вид было невыносимо. Я потянулась к нему, Джая посмотрел на мою руку со странной смесью надежды и отчаянья, словно в ней было и его спасение, и его погибель.

— Ты обещала, что мы всегда будем вместе, — напомнил он потухшим голосом. Глаза защипало, я опустила руку, так и не коснувшись его, и впилась ногтями в ладони.

— Прости, Джая. В этот раз я не могу взять тебя с собой.