Позиция (лингвистика)

Позиция в лингвистике — окружение единицы того или иного уровня языка, её положение относительно других единиц:

• субфонологическая — на уровне аллофонов
• фонологическая — условия, определяющие реализацию фонемы в речи
• синтаксическая — место в предложении с теми или иными синтаксическими свойствами.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Для русского языка характерным является действие звуковых закономерностей в пределах самого слова (о некоторых можно сказать, в пределах фонетического, то есть самостоятельного слова с примыкающими к нему безударными словами или частицами). По мнению известного исследователя А. А. Потебни (1958), распределение слогов в словах русского языка определяется по специфической формуле – 12311. Расшифровка формулы следующая: перед ударным, самым сильным слогом (3) находится первый предударный, менее сильный (2), при этом все остальные слоги (1) имеют еще более слабую ударную позицию. Данная формула распределения ударных и неударных элементов слова в русском языке отнесена к закрытым слогам. Все открытые слоги, за исключением главноударного, по мнению автора, равны по силе предударному. Рассматриваемая формула распределения силы и длительности слогов, предложенная

Г. В. Бабина, Структурно-слоговая организация речи дошкольников. Онтогенез и дизонтогенез, 2013

Единицы группы Б представляют собой промежуточную группу между знаменательными и незнаменательными словами. Так, и наречия, и предикативы почти не изменяются, и в этом смысле ученые лишены морфологических критериев для разграничения данных частей речи[24]. С другой стороны, наречия не занимают монопольного положения в структуре предложения: типичная для них обстоятельственная позиция регулярно замещается и другими частями речи (Он приходил к нам вечером / вчера // в понедельник / на прошлой неделе). Таким образом, при выделении наречий не отмечается такой прямой связи между синтаксической функцией и частеречными характеристиками, как у слов группы В. Однако другой признак частеречной классификации – семантический («обобщенное значение, характеризующее все слова той или иной части речи» [Русская грамматика 1980]) – позволяет оперировать довольно строгими параметрами и отделять в контексте наречия «вдаль», «наверх», например, от предложно-падежных сочетаний «в даль» и «на верх». Ведущим классообразующим критерием и для наречий, и для предикативов необходимо считать единство общекатегориального значения и синтаксической функции. Исходя из этого, случаи типа до смерти, на цыпочках и другие вписываются в круг единиц, относящихся к наречиям.

Михаил Копотев, Исключение как правило: Переходные единицы в грамматике и словаре, 2016

Этот вывод наилучшим образом согласуется с давним наблюдением У. А. Крейги, указавшего на просодическую «облегченность» предклаузульных слов в строках типа выше приведенных [Craigie 1900]. Крейги заметил, в частности, что односложные существительные и другие имена допускаются в данной позиции исключительно в четных строках и исключительно двух просодических видов: CV? и СV?C (т. е. ey, b?, gram, frið, но не ?egn, gustr, rausn, n?ztr, hlóðrs). На личные формы глагола и другие слова низкого ранга это ограничение не распространяется (ср. 235.4.2. fj?lgegn ok réð hegna). По-видимому, снятие ударения с традиционно ударного слова ощущалось как бóльшая деформация языка и ну ждалось в дополнительных условиях.

Ольга Александровна Смирницкая, Древнегерманская поэзия: Каноны и толкования

Еще более определенная позиция относительно членения индоевропейского предложения выражена Вяч. Вс. Ивановым в его книге 2004 года: «Более вероятным для хеттского и индоевропейского праязыка была бы модель, предполагающая функционирование начального комплекса энклитик как отдельной части предложения наряду с глаголом» [Иванов 2004: 48]. См. далее: «Наибольший интерес представляет разнообразие семантики частиц, входящих в такие комплексы в анатолийском. В них выражено все существенное, как бы сокращенный сгусток грамматической информации о предложении, выносимый в его начало как резюме статьи. ‹...› В полисинтетических языках соответствующие по смыслу морфы инкорпорируются в глагольную форму. ‹...› В языках второго типа можно принять двучленную схему предложения, включив множество обозначений субъектно-объектных отношений в глагольную фразу. В языках типа анатолийских это невозможно, и предложение не менее чем трехчастно. Те группы частиц, с которых начинается в них предложение, включают и первое слово, которое вводит предложение и может быть проклитическим» [Иванов 2004: 48].

Т. М. Николаева, Непарадигматическая лингвистика, 2008

Последнее замечание представляется спорным: как произнести линейный отрезок звукового ряда «отдельно» от суперсегментной единицы, например слово отдельно от ударения? Очевидно, автор хотел подчеркнуть зависимый характер суперсегментной единицы, ее вторичность по отношению к сегментным единицам. Между тем думается, что в рамках фонетики практически невозможно решить вопрос о приоритете ударения или слова, поскольку само слово с позиций этой науки является словом фонетическим, то есть тактом, который по природе суперсегментен, и в этом смысле оказывается понятием, синонимичным ударению.

Виктория Владимировна Васильева, Русский прозаический ритм. Динамический аспект

С точки зрения структуры скрепы-фразы чрезвычайно разнообразны. В их роли могут выступать как не производные, как и производные союзы и их аналоги. Они выступают в качестве скреп, оформляющих сложное синтаксическое целое и реализующих грамматические отношения паратаксиса и гипотаксиса. Следует заметить, что гипотаксис является своеобразным «наследием» более простых, чем СТ, ярусов синтаксиса, подобных сложноподчиненному предложению. Отношения подчинения наиболее эксплицитно выражают минимальные категориальные и логические соотношения пропозиции в реализованных синтаксических структурах. В свою очередь, паратаксис как отношения равноправия не является столь важным для низших ярусов синтаксиса, поскольку он не формирует таких базовых единиц, как словосочетание и компоненты предложенческой структуры. Как правило, паратаксис является показателем семантического развертывания структурного ядра высказывания. Он показывает на наличие нескольких смысловых центров, зажимающих одну и ту же грамматическую позицию. Таким образом отношения паратаксиса наиболее пригодны для выражения смыслов больших, чем элементарная логическая единица и являются более характерными уже для тестового уровня, на котором встречается и взаимодействует большее количество пропозиций, которые в своем выражении могут являться синтаксически равноправными. Поскольку МФС выражает категориальные отношения текстового уровня, то ее смысловое наполнение может модифицироваться от релятивного к номинативному, то есть включать в себя некатегориальные компоненты смысла, сопоставимые с полноценным лексическим наполнением. Иными словами, целая грамматическая конструкция, имеющая относительную коммуникативную завершенность, может иметь доминирующее значение юнкционного характера, что переводит эту конструкцию в разряд грамматических средств связи.

О. И. Филимонов, Скрепа-фраза в языке, 2013

Будучи повышена в смысловом «чине», тональность становится и не менее синтаксически многофункциональной, чем тематизм. Тон, по Бахтину, может занимать обе главенствующие синтаксические позиции – и позицию субъекта, и позицию предиката. При этом тон может обладать абсолютной независимостью от темы: автор может подключиться в ДС к чужому тематическому высказыванию с помощью одной только его тональной предикации. Формальные грамматические показатели предикативного акта уже как бы «естественно» отступают здесь на второй план.

Людмила Гоготишвили, Непрямое говорение, 2006

Во-вторых, в настоящее время мнение о том, что предложение является не только основной, но и единственной коммуникативной единицей речи[154], подвергается пересмотру. Интенсивно ведется поиск единиц выше уровня предложения[155]. К ним относят сложное синтаксическое целое, сверхфразовое единство, период, абзац, параграф, дискурс, текст и др.[156] При этом часть ученых считают перечисленные уровни дополнительными по отношению к основному – предложению[157]. Другие же, наоборот, утверждают, что текст членится только на группы предложений, каждое из которых не является самостоятельной единицей[158]. Третьи указывают на то, что существует две разновидности предложений: одни могут функционировать самостоятельно и, следовательно, занимать в тексте обособленную позицию (коммуникативно сильные), а другие – только входят в состав группы (коммуникативно слабые)[159].

М. Л. Давыдова, Нормативно-правовое предписание. Природа, типология, технико-юридическое оформление, 2009

Язык не дается ребенку при рождении (и в этом наша позиция радикально отличается от позиции генеративистов), но зато ребенку дана уникальная способность самостоятельно выстраивать в собственном сознании все компоненты языковой системы (фонологический, морфологический, синтаксический, лексический и ряд иных), а также перестраивать и совершенствовать эту систему в течение всей жизни при взаимодействии с другими людьми. Совершенно очевидно, что подобным образом человек в состоянии строить не только одну, но и две, а в некоторых случаях – и значительно больше языковых систем, как одновременно, так и последовательно.

С. Н. Цейтлин, Освоение языка ребенком в ситуации двуязычия, 2014

В работе над постановкой правильного произношения должны учитываться два очень существенных момента. Прежде всего, необходимо исходить из того, что чисто имитативные (т. е. подражательные) упражнения не могут быть вполне эффективными. Особенно это касается обучения взрослых. Фонетические навыки будут формироваться быстрее, если они будут осознавать, как при произнесении того или иного звука работает их артикуляционный аппарат. Есть некоторые положения органов речи, которые можно наблюдать и чувствовать, а значит, и контролировать их деятельность. Эти положения обычно называют ощутимыми моментами артикуляции. В фонетической части каждого урока данной книги они «прописаны» достаточно детально. Пожалуйста, расскажите о них вашим студентам. Кроме того, произносить тот или иной звук может быть легче или труднее в зависимости от того, в каком «окружении» он находится. Существуют так называемые благоприятные фонетические позиции. Мы предлагаем такие позиции применительно практически к каждому звуку. Тогда по отношению к трудным звукам работа должна строиться по принципу «от простого к сложному» – от благоприятной фонетической позиции ко всем остальным.

Л. В. Миллер, Жили-были… 28 уроков русского языка для начинающих. Книга для преподавателя, 2009

Несколько работ М. И. Матусевич посвящены фонетике русского языка, которой она занималась на протяжении всей своей жизни. После смерти Л. В. Щербы М. И. Матусевич завершила начатый им раздел «Фонетика» в I томе академической «Грамматики русского языка» (1952), где кратко описаны фонемы русского языка, даны схемы положения языка для всех гласных и почти всех согласных, указаны основные их реализации в разных фонетических позициях, перечислены основные фонетические чередования. Раздел завершается подробной таблицей правил чтения отдельных букв и буквенных сочетаний и образцами транскрипции текста, фонетической и фонематической, где обозначены главнейшие аллофоны. Годом позже, в 1958 г., вышла её брошюра, посвящённая русской орфоэпии «Русское литературное произношение». В ней Маргарита Ивановна останавливается главным образом на произношении согласных: рассматриваются необходимость или только возможность реализации мягких согласных в двусогласных сочетаниях (ст, тн, дл, нс и др.) перед [е] и перед [j], а для некоторых слов употребление первого мягкого согласного оценивается как устаревшее; анализируется произношение ряда глагольных форм; обращено внимание на звучание окончаний прилагательных -кий, -гий, -хий; много места уделено произношению твердых и мягких согласных в заимствованных словах. Все эти наблюдения и рекомендации и сегодня представляют интерес, так как дают материал для суждения об изменениях произносительной нормы на протяжении десятилетий.

Сборник, Памяти Маргариты Ивановны Матусевич (1895-1979). К 120-летию со дня рождения, 2017

– Изменяются и семиотические основы литературного языка, в частности на уровне точек зрения, отношения к прагматическим установкам дискурса и текста; все больше внимания уделяется конкретной личности, которая сама выбирает удобную для нее и ценимую ею форму выражения. Когда справочник по орфоэпии дает рекомендацию произносить [д’эрзат’], но [з’ит’ок] с «екающим» и «икающим» произношением в одинаковой фонетической позиции (дерзать, зятек), мы присутствуем при рассыпании нормы в угоду новому стилю (высокий стиль в первом случае и средний – во втором).

В. В. Колесов, «Жизнь происходит от слова…», 2015

Изучение эмоционально-оценочной лексики с лингвистических позиций столкнулось с рядом противоречий, о которых уже было сказано выше. Дело в том, что ученые пытались выделить во всем многообразии лексических единиц четко очерченный круг эмоционально-оценочной лексики, формальные признаки слова. Новый путь решения проблемы эмоциональности в языке лежит, по мнению Е. Ю. Мягковой, в психолингвистике, т. к. эмоциональное состояние и эмоциональное воздействие принадлежит, прежде всего, психике человека, а языковые средства лишь в той или иной мере отражают эти состояния. Носители языка, как правило, не дифференцируют своего отношения к слову или называемому словом объекту.

В. И. Яшина, Овладение эмоционально-оценочной лексикой старшими дошкольниками, 2016

Термины, которые ведут себя как «золото», обычно обозначают широко распространенные в естественной среде, функционально значимые и легко узнаваемые субстанции. Их можно встретить в языке большей части культур. Они сохраняют свое значение со временем и повсюду обозначают один и тот же род образцов. При их переводе почти не возникает проблем, так как они занимают почти одинаковые позиции во всех лексиконах. «Золото» входит в число самых тесных приближений к нейтральному, независимому от сознания словарю.

Томас Кун, После «Структуры научных революций», 2000

Некоторые исследователи полагают, что эти слова по своей «логической» сути обозначают признаки (Уфимцева 2002: 92). Более нюансированную позицию в этом отношении занял С.Д. Кацнельсон. Он предположил наличие общей «категории субстанции», которая объединяет имена существительные с «предметным» значением (такие как «стол» или «кошка») и с «призначным субстанциональным» значением (такие как «бег» или «холод»).

И. В. Толочин, Учебник по лексикологии, 2014

Пространство общения межличностное структурная характеристика процесса соотнесения позиций ориентированных друг на друга и действенно вовлеченных в поддержание этих позиций индивидов в локально опр. рамках. С этой т. зр. межличностное пространство можно рассматривать как «межличностный продукт». Формируется структура, к-рая не предусматривает наличия «посторонних», т. е. число ролей ограниченно, а распределение и соотношение ролевых позиций участников коммуникации столь устойчиво (стабильно), что вмешательство или захват чужой роли рассматриваются как нарушение модели О. Попытка нарушить структуру обычно встречает возражение со стороны участников О.

Коллектив авторов, Психология общения. Энциклопедический словарь, 2011

Постулат первый. Единицей психолингвистического анализа является не «элемент» в смысле Л.С.Выготского, т.е. не статический коррелят той или иной языковой единицы в психике носителя языка (и поэтому бессмысленно говорить о психологической или психолингвистической «реальности» языковых единиц), а элементарное речевое действие и речевая операция (в предельном случае – акт речевой деятельности). Этим наш подход (подход Московской психолингвистической школы) принципиально отличается от позиции «психолингвистики второго поколения».

А. А. Леонтьев, Основы психолингвистики, 1997

Исследуя творчество Бродского, Лев Лосев фиксирует внимание на таком важнейшем свойстве его поэзии, отразившей тенденции литературы XX в., как перемещение центра тяжести с этических и социальных вопросов на экзистенциальные (Лосев, 1986:189). Это обстоятельство значительно повышает – по отношению к нормативному языку – значимость глагола быть в экзистенциальной функции. Поэту оказываются нужны не только нейтральные, но и стилистически маркированные формы. Любопытно, что Марина Цветаева тоже утверждала экзистенциальность как наиболее значимую категорию и активно включала в свои тексты форму первого лица есмь, недостающую в современном языке, причем грамматически правильно. Эта форма выражала бытие преимущественно лирического я Цветаевой, но не исчерпывалась этим значением: есмь говорилось и от имени таких природных сущностей, как, например, песок, огонь[9]. Для Бродского форма есмь не характерна[10], его форма – суть, которая не свойственна поэзии Цветаевой. И эта форма – маркер формулы – связывает сущности объективного мира. Место автора в этом случае – позиция наблюдателя, исследователя из мира прошлого (поскольку он это слово активно употребляет) и современного (поскольку он это слово употребляет с нарушением грамматической правильности) или даже будущего (когда косноязычие аграмматизма превратится в новую строгую правильность).

Л. В. Зубова, Поэтический язык Иосифа Бродского, 2015

Рациональные аргументы в защиту микрокосмической позиции, между тем, высказывались весьма энергично. Большинство ее сторонников легко допускают, что даже в самом униформистском обществе каждый индивид несколько отличается от любого другого вследствие комбинирования разных генетических факторов и случайностей опыта. Однако это разнообразие, каким его описывают, напоминает нам «разнообразие» домов новой планировки: они выкрашены в разные цвета, очертания крыш чередуются от дома к дому по дуге в девяносто градусов, но поэтажные планы одинаковы. Иначе говоря, динамически важные черты принимаются как общие. Таким образом, несмотря на лицемерное уважение к индивидуальной изменчивости, здесь все еще упорно сохраняется понятие «статистического» распределения. Маргарет Мид, к примеру, настаивала на том, что описания индивидуальных характеристик и культурной среды должны быть настолько точными, чтобы можно было установить между ними идеальную ковариацию. «Любой член культуры при условии, что его позиция в этой группе надлежащим образом уточнена, служит идеальным примером того группового образца (pattern), на основе которого он действует в качестве информанта… Любое утверждение о культуре должно делаться так, чтобы добавление другого класса информантов, ранее не представленного в выборке, не изменяло природу этого утверждения таким образом, который не был бы уже предусмотрен в изначальном утверждении» (Mead, 1953). Однако утверждение, будто какой-то один компонент служит «идеальным примером» образца при условии уточнения его взаимосвязей с другими компонентами, несет в себе смысла не более, чем утверждение о том, что одна бусинка является идеальным примером вампума3*, если вы уже держите вампум в своей руке. О распределении же говорили голословно, выбирая (sampling) других информантов для уточнения «позиции» «образцового» («sample») информанта.

Коллектив авторов, Антология исследований культуры. Символическое поле культуры, 2011

До самого последнего времени оно не было предметом специального исследования в психологии. Конечно, психология речи имеет за собой не менее чем столетнюю традицию. Однако речь рассматривалась психологами в предшествующие десятилетия крайне ограниченно и односторонне. Такое рассмотрение в подавляющем большинстве случаев сводилось к одной из двух трактовок. Либо речь рассматривалась как механическое внешнее проявление (актуализация) психических функций, процессов и свойств, лежащих, образно говоря, “за” речью; такое понимание ясно прослеживается, например, у В. Вундта, прямо писавшего: “язык… так же выражает внутреннюю жизнь, как пантомима, но выражает ее гораздо полнее последней, и… сверх того менее ограничивается индивидуальною сферою, но тотчас переходит в совокупность индивидуумов, ее предполагая и на нее действуя”[12]. Либо речь трактуется как самостоятельная психическая активность индивида, замкнутая в своей мотивационной, целевой и содержательной сфере. Такое понимание (не исключающее, впрочем, первого) может предполагать, конечно, очень различную интерпретацию самой природы этой психической активности – от определения языка у Э. Вейса как “формы поведения, благодаря которой индивидуум приспосабливается к социальной среде”[13], определения, дальше которого в сущности так и не ушел американский бихевиоризм, несмотря на все попытки модернизировать свою позицию и привести ее в соответствие с современным уровнем конкретно-психологических и конкретно-лингвистических исследований речи, – до теории “речевого поступка” В.А. Артемова.

А. А. Леонтьев, Психология общения, 1997

Исследование языка ИСС К. Мартиндейл (см. п. 3.8 «Измерение состояния сознания» в его работе, включенной в данную хрестоматию) проводил с позиций психоаналитического подхода (хотя его теория сознания и ИСС интегрирует две парадигмы – психоаналитическую и когнитивно-психологическую). Рассматривая содержание языка как отражение процессов, происходящих в мышлении и сознании в целом, он предположил, что по данному содержанию можно судить о преобладании типа мышления, характерного для первичного или вторичного процессов, т. е. о степени регрессии сознания [10; 26]. Он составил список категорий и относящихся к ним слов, исходя из психоаналитических представлений о характеристиках мышления, которое специфично для первичного и для вторичного процессов. Характеристики этих двух типов мышления противоположны друг другу. Например, мышление вторичного процесса характеризуется абстрактностью (поэтому Мартиндейл выделяет категорию «Абстракция», которая проявляется в таких словах, как «знать», «мочь», «мысль»), опосредованным характером (категория «орудийное поведение», выражающаяся в словах «делать», «обнаруживать», «работать»), ориентацией во времени и т. д. Наоборот, мышление, характерное для первичного процесса, является образным, не выходящим на уровень абстракции (поэтому в речи много ссылок на ощущения), дезорганизованным, диффузным и неконтролируемым (этому соответствуют категории «диффузия», «хаос», «пассивность», «случайное движение» и др.), не предполагает ориентацию во времени (категория «безвременность», отражаемая словами «вечный», «навечно», «бессмертный») и др.

Коллектив авторов, Измененные состояния сознания. Хрестоматия, 2012

Сексуальное поведение как отдельного человека, так и совокупности индивидов или определенной социальной группы есть, прежде всего, взаимное поведение, акт коммуникации, взаимодействия, за редким исключением случаев, носящих выраженный психопатологический характер, о которых стоит говорить отдельно. Сексуальное поведение все равно следует рассматривать как взаимодействие, даже если оно не носит обоюдного, договорного характера. Соответственно с позиции системного анализа оно может быть рассмотрено двояко: направленное на интеграцию, поддержание целостности внутри определенной социальной структуры и направленное на дифференциацию, различение частей системы. Типология такого поведения предусматривает три возможных варианта[121] – симметричное, комплиментарное и асимметричное (реципрокное). Сексуальное поведение лежит в основе создания социальных норм поведения. При этом выделенные формы коммуникативного поведения относятся как к отдельным индивидам, так и к взаимоотношениям целых социальных институтов и культур, т. е. являются универсальными паттернами поведения. Кроме того, «у каждой коммуникации есть аспекты, касающиеся содержания и взаимоотношений, при этом последний классифицирует первый и, следовательно, является метакоммуникацией».[122] Соответственно поведение может быть рассмотрено в двух системах координат: коммуникация и метакоммуникация; симметричное, комплиментарное и асимметричное, реципрокное.

Н. А. Исаев, Сексуальные преступления как объект криминологии, 2007

Любой относительно развернутый текст имеет трехчастную композиционную структуру: зачин (вступление) – основная часть – концовка (заключение) [16, 31, 43, 47 и др.]. Каждая из структурных частей текста выполняет свою семантическую функцию. Вступление выполняет функцию обозначения (номинации) предмета речи и подготовки реципиента к восприятию основного содержания (план сообщения) и основной мысли речевого высказывания. В повествовательных текстах зачин, как правило, содержит экспозицию – указание (определение) места, времени отображаемого события, основных персонажей сюжетного действия. Основная часть представляет собой достаточно полное и развернутое отображение предмета речи (фрагмента окружающей действительности – явления, события и др.), образную его проекцию в сознании человека (с учетом объективного отображения межпредметных связей и отношений – причинно-следственных, временных, пространственных и др.). Концовка (заключение) выполняет обобщающе-оценочную семантическую функцию. Помимо указания на завершение речевого сообщения и рассмотрения данной темы, она может выражать авторскую позицию (отношение продуциента к предмету речи) и содержать оценочные суждения и умозаключения. Отсутствие в тексте какой-либо его части (в первую очередь, вступления и концовки), а также их недостаточно полное семантическое развитие (незавершенность) приводит к нарушению структурно-смысловой целостности текста и связности речи.

В. П. Глухов, Методика формирования связной речи детей дошкольного возраста с системным речевым недоразвитием, 2017

Иными словами, с одной стороны, корректная современная постановка проблемы единства мира не может уже более исходить из предпосылки метафизической оппозиции «единое/многое», не про-блематизируя основания и сам принцип такого разделения и противопоставления, – ведь одновременно подобные операции неизбежно устанавливают и поддерживают необходимую и неустранимую связь, пусть даже негативную и противоречивую, между полюсами данной (равно как любой другой) бинарной оппозиции. С другой стороны, если нам приходится признать неадекватность применения классических средств для концептуализации самого разделения на классику и неклассику (по напрашивающейся модели «А/не-А», подсказываемой вдобавок уже принятой терминологией – по-видимому, не очень удачной), да и, строго говоря, неклассических тоже (поскольку осмысление самого этого разделения происходит уже только в постнеклассической мысли), тогда нам приходится также признать необходимость использования постнеклассических инструментов и концептуальных ресурсов для уточнения постановки проблемы единства мира, а поскольку для постнеклассики принципиально важна неустранимость социокультурного контекста, постольку такое уточнение данной проблемы требует установления взаимосвязи с проблемой единства культуры. Преимущество постнеклассических подходов заключается в том, что они позволяют концептуализировать и представить одновременно различные позиции, включая классические и неклассические (в виде частных случаев или отдельных возможностей), тогда как из классической перспективы никаких других возможностей просто не видно.

В. Ю. Кузнецов, Взаимосвязь единства мира и единства культуры, 2013

Анализ языка служит ключом к выявлению структуры и содержания реальности. Такова позиция создателей аналитической метафизики, которые убеждены в том, что, изучая феномен языка, его общие черты и механизмы функционирования, можно составить представление и об онтологическом строении мира, т. е. установить, что имеет статус существующего. Конечно, речь здесь идет не о существовании отдельных конкретных предметов, так как эта задача решается эмпирическим путем. Речь идет о таких наиболее общих категориях, как физические вещи и процессы, свойства и отношения, абстрактные объекты вроде чисел и множеств, психические феномены и т. п. Что же из перечисленного можно признать существующим? Для большинства аналитических философов сам факт использования слова с тем, чтобы говорить о чем-то, еще не считается свидетельством существования этого чего-то, однако, полагают они, если разработать соответствующий метод анализа языка, то можно определить, каким требованиям должны отвечать языковые выражения, чтобы мы признали их обозначающими нечто существующее. Более того, с их точки зрения подобный анализ представляет собой единственный способ, каким философы могут решать онтологические проблемы.

Л. Б. Макеева, Язык, онтология и реализм, 2011

Отечественные психологи также рассматривают проблему связи функциональных асимметрий человека как проблему дифференциальной психофизиологии (Суворова, 1975; Ильин, 2001). Как уже отмечалось, ряд зарубежных авторов в своих подходах к вопросу исследования связи латеральных признаков с индивидуально-психологическими особенностями, исходили из концепции И.П. Павлова о мыслительном и художественном типах ВНД (Bogen, 1969; Sakano, 1982). Отечественные исследователи придерживаются этих же позиций. Так, В.В. Суворова (1975), при изучении индивидуальных особенностей баланса доминирования левого и правого полушарий мозга, предполагала связь баланса доминирования с соотнесенностью двух сигнальных систем по И.П. Павлову. Автор считала, что доминирование левого полушария можно, по-видимому, связать с преобладанием второй сигнальной системы (а именно: с преобладанием словесно-логического мышления), в то время как доминирование правого полушария – с преобладанием первой сигнальной системы, то есть с преобладанием конкретно-образного мышления. Н.Н. Брагина и Т.А. Доброхотова также высказывали мнение, что выделенные И.П. Павловым типы ВНД, возможно, определяются «преобладанием правого и левого полушария в их парной работе или относительным их равенством» (Брагина, Доброхотова, 1981, с. 53).

Н. В. Москвина, Межполушарные асимметрии и индивидуальные различия человека, 2011

Разговорную речь отличают ряд особенностей и приемов: постоянная смена позиций говорящий – слушающий; личная заинтересованность и активность разговаривающих; использование неполных предложений, коротких фраз, большого числа местоимений, бытовой лексики и др. Межличностный разговор в процессе развертывания приобретает большую эмоциональную нагруженность, что заставляет собеседников уточнять собственное отношение к предмету разговора, проверять устойчивость собственной позиции и позиций, занимаемых другими, тем самым речь оказывается фактором личностного самоопределения участников разговорной коммуникации.

Коллектив авторов, Русский язык и культура речи, 2010

Существенным по природе предмета признаком будем считать тот, который отражает внутреннее, коренное свойство предмета, который выступает определяющим для него, выражает внутреннюю закономерную связь его элементов. Это такой признак, изменение или уничтожение которого влечет за собой качественное изменение (уничтожение) самого предмета. Все остальные признаки – несущественные. При этом следует иметь и виду, что существенность того или иного признака зачастую определяется интересами самого человека, его позицией, задачами, целями, ситуацией. Так, существенными для жаждущего человека и для физика или химика признаками воды будут разные признаки. Для ученого – это структура молекулы воды (Н2О), для простого человека – способность утолять жажду. Среди признаков понятия различают родовые, как более общие, и видовые – частные, индивидуальные, специфические. Высший род – это предельно общее понятие, или философская категория, низший вид – единичное понятие, понятие, отражающее индивид.

С. Ю. Махов, Аналитика безопасности, 2013

2.0122. Предметы независимы настолько, насколько они способны воплощаться во всех возможных позициях, но эта форма независимости является и формой связи с позициями, формой зависимости. (Невозможно, чтобы слова одновременно выступали и сами по себе, и в суждениях.)

Людвиг Витгенштейн, Логико-философский трактат, 1922

Дополнение 1. Возможны рассуждения о времени, опирающиеся на уровни организации материи и соответствующие им типы взаимодействий: физическое время, химическое время, биологическое время, культурологическое время и т. д. Здесь уже возникли интересные идеи. Однако сам по себе такой подход является промежуточным и обладает относительно невысоким уровнем методологического и прагматического потенциала. Концепция существенно усиливается и обретает завершенность при переходе на позиции конкретных развивающихся объектов с учетом их природы.

Александр Селиванов, Развитие объектов. Наука управления будущим, 2016

Чаще всего фрактальные паттерны концептуального фрактала не обладают подобием геометрического или алгебраического типа, их подобие выявляется на уровне понятий, концептов, ментальных конструкций. Концептуальный фрактал может содержать в себе фрактальные паттерны разных типов, относящиеся к разным знаковым системам и имеющие негомогенные планы выражения. Так, концептуальный фрактал «День Победы» включает в себя такие фрактальные паттерны, как красное знамя над Рейхстагом, георгиевская ленточка, орден Победы, «9 мая» и другие образы и символы, которые абсолютно различны в плане выражения, но имеют безусловное сходство, или подобие, в плане содержания. Фрактальные паттерны в таком случае могут быть описаны исключительно с позиций концептуальной фрактальности.

Е. В. Николаева, Фракталы городской культуры, 2014

Необходимость переоценить наши фундаментальные концепции была навязана нам некоторыми недавними[14] попытками гипотетических реконструкций ранней психической жизни – реконструкций, постулирующих существование во второй четверти первого года жизни, т. е. с третьего по шестой месяц, дифференцированных систем Эго, включая систему Супер-Эго, высокоразвитых психических механизмов, сложных фантазийных образований и «центральной позиции», тесно связанной с истинной генитальной эдиповой ситуацией. Данная позиция, как утверждается, связана с характерными депрессивными аффектами и не только доминирует, но и определяет любое дальнейшее – и нормальное, и ненормальное – развитие[15]. Но даже если бы такие реконструкции не выдвигались, я бы все равно настаивал на том, что мы должны еще раз тщательно рассмотреть концептуальный переход между, с одной стороны, фундаментальными формулировками, подходящими для описания первичного психического функционирования и, с другой стороны, определениями организованных психических действий. Ибо пока данный концептуальный переход не произведен правильно шаг за шагом, могут оставаться всякого рода лазейки для ошибок, противоречий и несоответствий. Игра стоит свеч, ибо если мы сумеем осуществить такой переход безошибочно, то мы сможем делать достаточно адекватные реконструкции для описания чуть более сложных стадий развития, существование которых, тем не менее, все еще не может быть проверено никаким прямым анализом. Другими словами, развитие психических концепций вызывается возрастающей сложностью психики ребенка и является мерой такой сложности.

Шандор Ференци, Классические психоаналитические труды, -1

Агентов и группы агентов Бурдье определял по их относительным позициям в пространстве. Агенты наделены свойствами, которые придают их обладателям силу, влияние и власть[19]. Последние понимаются в самом общем виде – как способность добиваться результатов. В объективированной форме эти свойства выполняют функцию капиталов, которые выступают как центры силы. Таким образом, социальное пространство, в интерпретации Бурдье, можно описать «как поле сил, точнее, как совокупность объективных отношений сил, которые навязываются всем входящим в это поле и несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям»[20]. Подобная трактовка позволяет дифференцировать социальное пространство по различным категориям. Универсальность характера сил, на которую указывал еще Флоренский[21], а также качественное разнообразие капиталов позволили Бурдье ввести понятие полей, которые в совокупности и составляют социальное пространство. От «основного» социального пространства поля отличаются только суженной типологией действующих в них сил, и потому нередко называются субпространствами, чем подчеркивается общность их природы. Такое строение социального пространства дало Бурдье основания предполагать возможности комбинации нескольких полей агентами, что соответствует различным вариантам срезов при анализе многомерного куба сложной информации.

Д. В. Михалевский, Пространство и Бытие. Сборник статей, 2017

Описание процесса изменения состояний – это и есть, с точки зрения математика или физика, описание процесса эволюции или развития изучаемого объекта. И в таком контексте понятие организации кажется, вообще говоря, ненужным – без него вроде бы можно и обойтись. Однако в процессе исследования того или иного объекта мы, как правило, обнаруживаем, что характерные времена изменения некоторых переменных его состояния значительно больше соответствующих времен других переменных. Вот эти первые переменные состояния мы и условимся относить к элементам организации. Другими словами, организация изучаемого объекта (системы) – это совокупность консервативных, медленно изменяющихся (в частном случае – постоянных, неизменных) характеристик объекта. У кристаллов это их геометрия – взаимное расположение вершин, ребер, граней. В турбулентном потоке – это средние характеристики давления, пульсации скоростей и т. д. С этих же позиций можно изучать и организацию живого мира, и общественные структуры, определяя каждый раз те характеристики эволюционного процесса, которые мы будем относить к организации. Например, в теории динамических систем под организацией естественно понимать топологию ее фазовых траекторий, структуру аттракторов и т. д. В процессе исследования мы следим за изменением организации системы, изучаем условия ее коренной перестройки. С помощью такого языка часто оказывается возможным описать более наглядно те или иные свойства механизмов бифуркационного типа, поскольку именно в точках катастрофы и происходит резкое изменение организации.

Н. Н. Моисеев, Алгоритмы развития, 1987

Для выявления этнопсихологического облика русских нами была использована выборка, включающая 610 респондентов из 24 районов Костромской области (региона традиционного проживания русских). Одна из составляющих методики включала позиции по восприятию стилей речи. Все позиции оценивались по 5-балльной системе: от «1 – очень редко проявляются» до «5 – очень часто проявляются». Исследование осуществлялось с помощью закрытых вопросов. Выявлялось использование речевых стилей мужчинами и женщинами, городскими и сельскими жителями, а также проявление вербальных стилей в различных ситуациях: в социально-ролевом общении (формальном – в транспорте, магазинах и пр.), деловом и дружеском общении. В исследовании также изучались громкость и скорость устной речи русских. В методику были заложены вопросы выявления предпочтительности использования русскими информации, поступающей через разные органы чувств (зрение, слух и обоняние).

Е. Н. Резников, Психология этнического общения, 2006

Установление референциальных объектов высказываний выступает основой второго шага: определения интенций, проявляемых коммуникантом при их описании. При квалификации интенций учитываются языковые и речевые маркеры: наклонение глаголов, порядок слов, ударение, интонация, специальные перформативные глаголы и др. Рассматриваются условия и психологические предпосылки, сопряженные с реализацией интенций определенного типа (Серль, 1986), данные о цели коммуникантов, их статусно-ролевых позициях и пр., вытекающие из анализа контекста. Кроме того, поскольку многие интенции восходят к более общим устремлениям субъекта или актуализируются высказываниями партнера, значимую роль играет анализ речевой последовательности, опирающийся на представления о типовых сочетаниях речевых актов (Franke, 1990; Fritz, 1991). В диалоговых формах дискурса идентификации интенций служат также ответные реакции собеседника, обнаруживающие его понимание сказанного (Зачесова, 2002; Гребенщикова, Зачесова, 2012).

Н. Д. Павлова, Интент-анализ. Основания, процедура, опыт использования, 2017