Цитаты со словом «эльзевир»
Похожие цитаты:
Русская культура девятнадцатого века — это третье чудо света после античности и Ренессанса.
Поэты всегда приходят своевременно — понимают наши внуки через несколько десятилетий, веков… когда уже имеем перед собой лишь произведения и портрет поэта… легенду о нем.
Наш век — удивительный, по-своему счастливый, я не жалею, что живу в этот век, но все-таки он для homo sapiens — тяжелое испытание.
Что может быть хуже для прирожденного поэта, чем родиться в век разума!
Реклама — величайшее искусство ХХ века.
Если задать вопрос, живем ли мы теперь в просвещенный век, то ответ будет: нет, но мы живем в век просвещения.
Робинзон не воспитал тысячи Робинзонов, а открыл что-то от Робинзона во всяком настоящем мальчишке: каждая литература, каждое великое сочинение порождает в самой жизни соответствующие события.
Никакой век не в состоянии написать своей собственной истории.
Самое оригинальное и одно из самых нравственных чувств нашего века, века науки, это чувство искреннего сомнения.
XVII век был веком упадка русской государственности.
К числу величайших открытий, к которым пришел за последнее время человеческий ум, бесспорно принадлежит, по моему мнению, искусство судить о книгах, не прочитав их.
Кто не жил в XVIII веке — тот вообще не жил.
Любовь выдумали трубадуры в XI веке.
Лютерано-реформатские (частью и католические) противоречия уже не являются подлинными («Письма другу», август 1944)
Счастлив народ, благословен век, история которого незанимательна.
Считай безобразием что-либо менять в сочинениях хороших композиторов, пропускать или, чего доброго, присочинять к ним новомодные украшения. Это величайшее оскорбление, какое ты можешь нанести искусству.
Если верить Библии, основателем городов-гигантов был Каин («Письма другу», май 1944)
Всё, что я пишу, это ответ человека на вопросы двадцатого века.
Религия одного века — художественная литература другого.
«Электронные энциклопедии уже опередили по популярности своих печатных предшественников»
Быть христианином не значит быть религиозным на тот или иной манер («Письма другу», июль 1944)
Слова — это то единственное, что остаётся на века.
Издавна у меня была мечта — сделать антирусский рок. То есть чтобы тексты были не социальные, а такие тексты-истории. Что и получилось у «Короля и Шута».
Герои подобно произведениям искусства кажутся более великими через пространство веков.
Я одеваюсь так, как будто я старый еврейский чернокожий мужик. А еще у меня за окном всегда 50-е годы прошлого века.
Фантастика — подлинный язык эпохи Освенцима, Олдермастона и Эниветока.
Любовь одна, но подделок под неё — тысячи.
История с привидением, действие которой происходит в 12 или 13 веке может вполне быть и романтичной, и поэтической; она никогда не заставит читателя подумать: «Если я не буду осторожен, нечто подобное может случиться и со мной.»
Не homo religiosus, а человек, просто человек—вот что такое христианин, как Иисус был человеком в отличие, скажем, от Иоанна Предтечи («Письма другу», июль 1944)
Мне самой природой было суждено стать дипломатом: я родился первого апреля.
Не хотел бы давать оценку значимости архива о. Всеволода, ни, тем более, самой личности моего отца. Это лучше меня сделают другие. Но уверенно скажу: этот архив — часть отечественной культуры XX века.
Государствуем от великого Рюрика 717 лѣтъ (Послание польскому королю Стефану Баторию 1579 года)
Не бывает прошлого как такового, прошлое — это то, на фоне чего современный период может считаться вполне нормальной эпохой («Англия, Англия»)
В конце концов никто не может из вещей, в том числе и из книг, узнать больше, чем он уже знает.
Человек принадлежит своему веку и своей расе даже тогда, когда борется против своего века и своей расы.
— Еще одна из ваших причуд! — сказал префект, имевший манеру называть «причудами» все, что превосходило его понимание, а потому живший поистине среди легиона «причудливостей».
Обычно у нас признают писателя после смерти. Мертвого почитать легко. Он уже не соперник. Можно даже назваться его другом, рассказывать каким он был тружеником и делать прибыль на его так и не изданных произведениях.
Я, наверно, самый грустный человек, которого я встречал на своем веку.
Жить в нравственном отношении надо так, как если бы ты должен был умереть сегодня, а работать так, как если бы ты был бессмертен. (Заметки и наблюдения: из записных книжек разных лет)