Цитаты со словом «однополчанин»

Безгранично талантливый, он подсознательно наделял окружающих такими же качествами, ему хотелось, чтобы все могли то, что может он, и он удивлялся тому, что они не могут. Бесспорный лидер, он старался не раздражать окружающих своим талантом, не обижать их им. Это такая же редкость, как и сам талант, быть может, большая. Душевная щедрость — в наше время это звучит дико, правда? Каждому Моцарту — по Сальери. Не важно, что у Цоя не было своего конкретного, личного… «светлый» его образ он носил в душе. Имя ему — неуверенность. Как каждый рядовой гений, Цой не был уверен, что творения его действительно настолько хороши. Он умер — и стал свободен окончательно. Издаются какие-то книжечки на потребу толпе. Юркие прихлебатели: газетчики, знакомые, незнакомые — все спешат урвать кусок и примазаться, притереться потным своим животом, и девочки, разинув рты, смотрят на них, а они, пощипывая девочек, цедят: «Помню, мы с Цоем…» Рок-н-ролл мёртв. Цой думал, что он — рок-певец. Они, ещё уцелевшие, его постаревшие однополчане, знают, что это не так. Не совсем так. Он был просто Поэт, со смятой душой, сторонящийся окружающих, подсознательно ожидающий от них чего-нибудь ещё. Он мог бы в жизни не брать в руки гитару — голоса у него просто не было. Всё равно строчки истекали из него и оставались жить. Знаете, идёт босой человек по дороге, ноги изранены, и кровь сочится в пыль и скатывается в шарики. И по этим следам человека всегда найдут пущенные вослед собаки.

Мои товарищи второй раз в Форос не ездили. Это уже те товарищи, которые мне никак не товарищи.

Писателю необходима такая же отвага, как солдату: первый должен так же мало думать о критиках, как второй — о госпитале.

Война закончена лишь тогда, когда похоронен последний солдат.

Сам погибай — товарища выручай.

Не солдат, кто других убиваетНо солдат, кто другими убит.

Воин, павший в бою, доблестнее спасшегося бегством.

Когда годы, словно в тумане,Уходят от нас безвозвратно,Жена превращается в няню,Товарища, друга и брата.

Смотрите на солдатство, как на низшую степень великого воинского товарищества; не забывайте святых слов, что "солдат есть имя общее, знаменитое, что солдатом называется первейший генерал и последний рядовой".

Во многих войнах я воевал… но теперь, думаю, я проиграю эту последнюю битву… (О своей язве желудка, от которой Маннергейм впоследствии скончался)

Самый тяжелый мой грех - то, что я разрешил остаться в Чалдыране Бахрузе-ханым и матери моего наследника Тахмаса Мирзы Таджлы-бейим. Обе они сражались в мужском одеянии. Обеих их, оказывается, позвали битвы во имя славы Родины.

Стал первым королем удачливый солдат.

Ищи среди своих товарищей таких, которые знают больше, чем ты.

Мы лишь вспоминаем прошлое; мы не узнаём его при встрече. Мысль возвращается назад, но время идёт вперёд, и все прощания — навсегда.

Я умру, если так решила моя партия. (Последние слова Моро перед казнью «Красными бригадами»)

Неплохо б помнить прытким молодцам,Природой и судьбою кто обижен:Когда война объявлена дворцам,Она дойдёт чуть позже и до хижин.

Мы вырастали в надежде реванша, в культе знамени, в атмосфере обожания армии… Это было время школьных батальонов и как обычное зрелище можно было видеть учителей, ведущих военным строем свои войска учеников.

Солдатом надо быть во имя отчизны или из любви к делу, за которое идешь в бой. Без цели служить сегодня здесь, а завтра там — значит быть подручным мясника, не более.

Давно уже не был он на своей родине; уж год, как мать его уехала из города. Он приехал вечером. Зачем описывать радость матери и сына после годовой разлуки? Есть минуты, есть сцены, которые даже оскорбляют чувство в описании.

Война для народов — это слёзы и кровь, это вдовы и беспризорные, это раскиданное гнездо, погибшая молодость и оскорблённая старость...

Перед пропастью немецкой истории и под тяжестью памяти о миллионах убитых я сделал то, что делают люди, когда им не хватает слов. (Опустившись на колени перед мемориалом погибшим в Варшавском гетто)

Честь мужчин до того отлична от чести женщин, что последняя смотрит на первую как на врага своего.

Во все времена конец героев был таким же, как и конец обычных людей. Все они умерли, и воспоминания о них постепенно изгладились из памяти людей. Но пока мы живы, мы должны понять себя, разобраться в себе и выразить себя.

В течение 65 лет я шёл по пути долга и дисциплины... И сегодня, когда я оглядываюсь назад на этом долгом пути, в моем солдатском сердце шевелится и шумит из глубины: спасибо. Спасибо тебе, моя родина.

Я пришёл бы к вам раньше, но меня задержала храбрость ваших солдат.

Если бы наши солдаты понимали из-за чего мы воюем, нельзя было бы вести ни одной войны.

Ни слава, ни деньги, которые пришли к нему в последние два года, его никак не изменили. В моей памяти он навсегда остался добрым, честным и скромным парнем.

Я никогда не голосовал. Раньше на выборы насильно гоняли, но я бросал пустой листок. Я и комсомольцем был, но в моё время даже хулиганы были комсомольцами.

Стоило только когда-либо какой-нибудь европейской армии претендовать на звание первой в мире, как всякий раз на своем победном пути она встречала неунывающие русские полки — и становилась второй в мире.

Петербург — по-прежнему мой родной город. Там я родилась, там пережила самые тяжелые годы жизни, блокаду… Там стала петь.

Донесение. Развивая наступление, мы сожгли ещё несколько деревень. Уцелевшие жители устроили нашим войскам восторженную встречу.

Штука не в том, чтобы тебя при входе приветствовала толпа — приятно войти всякий сумеет, — но чтобы о твоем уходе жалели. Счастье редко сопутствует уходящим: оно радушно встречает и равнодушно провожает.

Да здравствует свободная социалистическая Румыния. Долой предателей! (Последние слова Чаушеску перед расстрелом, также, по воспоминаниям участников событий, он пел «Интернационал»)

Не жалей мёртвых, Гарри, жалей живых, особенно тех, кто живёт без любви!

Конечно, это печальный повод, но думаю, Дикси был бы восхищён, узнав, что даже у своей могилы он собирает больше народа, чем «Эвертон» на стадионе. (На похоронах Дикси Дина)

И у Эйнштейна были начальники, и у Фарадея, и у Попова… Но о них почему-то никто не помнит. Это есть нарушение субординации!

Если мы проиграем эту войну, я начну другую под фамилией моей жены.